Виттельс Ф. Фрейд. Его личность, учение и школа. 2 страница

Если стоять на точке зрения фрейдовского понимания психического процесса как отражения истории человеческого общества, то нельзя не отметить здесь социального значения вытеснения. Оно несомненно знаменует собою многочисленные конфликты в истории человечества, свидетельствуя о высших формах борьбы за существование и о процессе идеологической перестройки, которым завершилась эта борьба. И если экономический процесс развивается органически и стихийно, то, как мы знаем из учения Маркса, как раз идеологии, сменяя друг друга во время крупных катастроф, в буквальном смысле слова «вытесняют одна другую». Поэтому, когда Фрейд говорит о вытеснении, при помощи которого сознание, под влиянием материального мира, выбросило сексуальность из ее руководящих позиций и подвергло ее жестокой и нетерпимой цензуре, то этот процесс находит себе полную аналогию в том, как определенный метод социального мышления, вместе с изменением классового господства и производственных форм, разбивает и ставит под жесткие запреты ранее господствовавшие идеологические системы. Между человеком и обществом устанавливается еще новая аналогия: подобно тому, как наука и техника буржуазии вытесняют феодальную романтику и первобытный мистицизм, принцип реальности и сознательной организации становится на место эмоционального отражения мира, воспринятого через призму полового влечения. Было бы чрезвычайно интересно знать, в какой степени бессознательно воспринятые Фрейдом социальные конфликты современности отразились на его теории борьбы сознания с бессознанием и вытеснения последнего.

Во всяком случае, она весьма мало предопределила собой последующие выводы Фрейда. Его учение о результатах вытеснения является, пожалуй, поворотным моментом в том сходе с социальных, а пожалуй, и материалистических рельсов, который сделал Фрейда пророком буржуазного общества. Такое особенное и поворотное значение имеет его учение о симптомах,>> и сублимации. Остановимся на этом моменте несколько дольше. Согласно учению Фрейда, вытесненный и отщепленньтй состав бессознания не исчезает, а остается в скрытом состоянии до наступления благоприятных условий ослабления или временного прекращения цензуры. Изживается он весьма редко. Лучшим способом ликвидации такого скрытого бессознательного состояния является, в конце концов, проведение его через сознание, то есть лишение его свойств «скрытого» и

«бессознательного». На этом зиждется в сущности и лечебная практика психоаналитиков и психотерапевтов, которые путем продолжительной и настойчивой работы вызывают доверие к себе со стороны пациента, возбуждают и организуют его самодеятельность и, на основании анализа свободных высказываний, сновидений и рассказов больного, постепенно вскрывают все более и более глубокие корни вытесненных бессознательных представлений. После того, как пациент действительно уяснит себе все содержание бессознательного процесса и ход его развития, вытеснение ликвидируется, так как на место грубого и насильственного толчка или гнета становится ясно осознанное убеждение. В подобном случае,

следовательно, на место механического отщепления бессознания с его наличным содержанием становится новое органическое слияние отщепленного состава со всем нервно-мозговым аппаратом особи и закрепление этого единства в деятельности высших мозговых центров нашего сознания. Если искать этому процессу аналогию в общественной жизни, то можно бы сказать, что здесь место террора и деспотического угнетения занимает разумная социальная политика, которая обращается непосредственно к самодеятельности самих граждан и находит опору в их рационально-осознанных интересах.

Вторым способом устранения бессознательных влечений является тот процесс, который проделывают они, так сказать, обходным путем. Во­ первых, они могут сублимироваться. Это значит, что благодаря большой пластичности сексуальных влечений и при помощи работы нашего сознания, созданного обществом и работающего под его непрерывным давлением, такие влечения меняют свои цели, переходят на иные объекты, присоединяются к различным общественным влечениям и, таким образом, поднимаются на сравнительно более высокую ступень. В этом смысле бессознание и заключенная в нем сексуальность становятся первоначальным источником различных творческих проявлений человеческой деятельности. Они образуют основу напряженного искания и активности. Результатом чего являются изобретения. Они переходят в область этики и снабжают питательной энергией моральное чувство и подъем. Они устремляются на идеализацию окружающего, сливают сексуальное влечение с эстетическими формами и наделяют последние притягательной силой очарования. Наконец, они переносят сексуальную жажду и страсть в мир воображаемых отношений небесного отца и детей, потусторонних супругов и любовников, и дают жизнь отношениям мистической связи, религиозного восторга и любви. Во всех подобных случаях бессознание осуществляет заложенные в нем влечения путем известного перенесения своей силы на данные окружающей средою существа и предметы, до неузнаваемости перерабатывается в этих новых формах и лишь в редких случаях обнаруживает свою первичную природу. Процесс сублимации есть, таким образом, процесс освобождения вытесненной энергии при помощи ее последовательного превращения и перехода в сознательные формы деятельности, в результате чего получаетсяизвестный компромисс между сознанием и бессознанием.

Второй обходной путь это процесс образования так называемых симптомов, то есть болезненного и уродливого разрешения конфликта, когда вытесненные влечения устанавливают при помощи аппарата бесеознания скрытую связь с совершенно случайными представлениями и целиком нарушают нормальную деятельность организма. Сами по себе эти представления и связанные с ними акты поведения ни в каком отношении не выходят из рамок дозволенного и обычного. С этой стороны они не заключают в себе никаких признаков, которые бы отличали их по существу от принятых и одобренных сознанием представлений и проступков, но благодаря скрытому в них содержанию приобретают нелепый характер. Во­

первых, они теряют рациональную связь с действительностью, дают преувеличенную или преуменьшенную реакцию на соответственные раздражения, переносят мир прошлого в настоящее, определяя этим прошлым свое поведение, обращают неудовлетворенное влечение в болезненных страх перед случайными предметами и обычными действиями, получают характер навязчивости, имеющий принудительную силу, и выражаются даже в заболевании различных органов нашего тела. Во-вторых, вытеснение влечения с приобретенным ими аппаратом представлений и поведения придают последнему особенную устойчивость, так как в такой уродливой и болезненной форме они все же получают удовлетворение и наслаждение. А отсюда рождается сила их «сопротивления», активно препятствующая всякой попытке разрешения этих «неврозов», «истерии»,

«фобии», «конверсионной истерии» или «невроза навязчивости» путем психоанализа и проведения их через сознание. Нечего говорить, что подобные формы реализации вытесненных влечений означают, с одной стороны, по своему содержанию, бессознательный возврат к давно пройденным типам сексуальности, к подлинному дикарству и варварству, а с другой инвалидность и проистекающий отсюда паразитизм.

Если бы Фрейд стоял твердо на социальной точке зрения и действительно считал человека общественным существом, вся психика которого не только является реакцией на материальным мир, но и предопределена обществом, то здесь он должен был бы прийти к некоторым весьма любопытным выводам. Однако Фрейд непоследователен в своем социальном понимании человека. Он признает, что бессознание есть продукт коллективного опыта. Он утверждает, что вытеснение производится обществом, которое является олицетворением борьбы человека за существование, и следовательно, ведет жестокую борьбу с его сексуальными влечениями для того, чтобы направить по возможности все человеческие силы на борьбу с нуждой и на производительный труд. Само сознание оказывается коллективным продуктом как по форме, так и по содержанию. Казалось бы, следовательно, что и вся психика человека, вплоть до образования болезненных

«симптомов», есть также одно из явлений социальной жизни, И

действительно, Фрейд и его последователи именуют неврозы «социальными болезнями», порожденными непосредственно социальной средой и вызванным ею вытеснением. Ведь не надо забывать, что все воспитание ребенка и социальное воспитание взрослого, направленное к подавлению сексуальных влечений, есть акт общественной необходимости и самосохранения. Но вот тут-то мы и наталкиваемся на характерный поворот фрейдовской теории, о котором мы упомянули уже выше: в этом пункте и Фрейд, и его ученики определяют социальную болезнь весьма неожиданно и своеобразно.

Оказывается, прежде всего, что болезненные симптомы вытеснения являются результатом не определенных общественных конфликтов, а непосредственного конфликта между обществом и личностью. Эта последняя, подвергаясь, в силу известных внешних причин, грубому

вытеснению со стороны сексуальных влечений, претворяет бегство от жизни в болезнь и всевозможные неврозы и этим путем отстаивает возможность индивидуального наслаждения за счет общества и во вред ему, так как такой индивид, как мы видели выше, необходимо становится или просто паразитом, или иногда прямо опасным для окружающих субъектом. Таким образом удерживается самовлюбленное (нарцистическое) детское Я, которое находит удовлетворение в образовании уродливых искажений социально организованной «сублимации». Такая личность, можно сказать, идет тоже путем своеобразной сублимации с тем различием, что «истерия представляет собой карикатуру на произведения искусства, невроз навязчивости карикатуру на религию, параноический бред карикатурное искажение философской системы». Подобное «отклонение в конечном результате объясняется тем, что неврозы представляют собой асоциальные образования; они питаются средствами индивида и выполняют то, что распространилось в обществе благодаря коллективной работе» (тотем и табу). Спрашивается теперь, какие же причины создают карикатуру в личности больного, в то время как те же самые процессы ведут к сублимации в обществе?

На это Фрейд отвечает следующим образом: «При анализе неврозов оказывается, что решающее влияние имеют здесь влечения сексуального происхождения, между тем, как соответствующие образования культуры заждутся на социальных влечениях, то есть таких, которые произошли от слияния эгоистических и эротических элементов. Сексуальная потребность не в состоянии таким же образом объединять людей, как требования, вытекающие из самосохранения; сексуальное удовлетворение есть прежде всего частное дело индивида. Генетически асоциальная природа невроза базируется на его первоначальном устремлении из неудовлетворения реальности в более приятный мир фантазии. В этом реальном мире, которого невротик избегает, господствуют общество людей и созданные ими институты; уход от реальности является одновременно и выходом из человеческого сообщества» (Фрейд, «Тотем и табу»). Или другими словами: насыщенная сексуальными влечениями природа бессознания, под влиянием общественного вытеснения, находит исход в призрачном мире обманчивой символики, вступает в резкое противоречие с реальным миром и обществом, дает в результате отщепление от социальной среды индивида, которое и приобретает антисоциальный характер. Таким образом, общество, в отличие от невротика, сохраняет свою незыблемость и единство, подчиняется. В противоположность карикатурам истерии или паранойи, нормальным образованиям сублимации и, благодаря господству принципа реальности, который, согласно учению Фрейда, присущ сознанию и действительным интересам человеческого Я, оказывается неизменно здоровым и прогрессивным.

Итак, в результате социального вытеснения получатся чисто индивидуальный процесс. «Общество» остается единым и неприкосновенным. Самый конфликт, который разыгрывается в психике антисоциального индивида, может быть легко выражен в противоположении прошлого настоящему, то

есть дикарства культурной современности, причем антисоциальный индивид, обуреваемый первобытной сексуальностью, противится при помощи болезни благодетельным мероприятиям идущего вперед общества и его необходимого приспособления. И вывод отсюда совершенно ясен. Такая

«социальная болезнь», как явление индивидуальное, должна быть удалена

при помощи столь же индивидуального процесса. На этом построена и вся психотерапия и психоаналитическая медицина. В качестве объекта берется индивидуальный больной, который вступает в общение с личностью врача. Между пациентом и медиком устанавливается так называемый «раппорт», то есть известная сексуально окрашенная связь, выражающаяся в том, что пациент переносит на своего целителя задержанные в бессознании сексуальные влечения. Весь процесс излечения носит затем строго индивидуальных характер: в течение месяцев работает психоаналитик над пациентом, чтобы преодолеть вытеснение при помощи раскрытия самого источника комплекса и провести через индивидуальное сознание больного все индивидуальные же явления его личного существования. Общество остается где-то в стороне, а люди, вскрывшие в своем учении глубочайшие корни общественной жизни. Удовлетворяются тем, что из массы людей, одержимых «социальными болезнями», подбирают ничтожные единицы, которые и вылечивают с большим трудом от невроза, и то без твердой гарантии его возвращения.

Уже одно сопоставление социально обоснованной теории с чисто индивидуалистическил лечением наводит на весьма грустные размышления. В самом лучшем случае, это означает, что гора родила мышь. Но подобный

финал приводит и к одному совершенно неизбежному выводу: в вопросе о

вытеснении и сублимации так же, как и в учении о неврозах, психоанализ методологически совершает какой-то великий грех, которого не могут искупить его блестящие достижения в толковании сексуальности и дикарско­ детского способа представлениях. Каким образом невротик попал в индивидуальную категорию, в то время как ребенок и дикарь определенно представляют собой категории социальные? Или невроз есть столь редкое явление, что отдельных невротиков можно считать отклонениями от общего течения жизни?

IУ

Вся суть в том, что, подобно ряду психологов и психопатологов, Фрейд оперирует с чрезвычайНо общими понятиями, которые лишь путем известного прыжка через неизвестное достигают реального объекта исследования. для Фрейда таким общим понятием был с самого начала индивид. Правда, при более глубоком исследовании вопроса (а он и начал именно с неврозов) Фрейд неизбежно и необходимо наткнулся на целый ряд социальных категорий. Надо сказать, что при современном состоянии науки было бы совершенно невозможно обойтись без такого социологического подхода. Отсюда такие общие категории, как общество, борьба за

существование, первоначальный родовой быт и отражение далекого прошлого в развитии от ребенка ко взрослому. При современных условиях не составляет труда установить и значение среды, экономической необходимости и роли сознания в борьбе общества за жизнь. Общим местом стало также подчинение единицы общественному целому и зависимость последнего от ступени культурного развития. Эти понятия до сих пор страдали, надо отдать справедливость, крупным дефектом: совершенно не был установлен эмоциональный, а, в частности, сексуальный момент общественной жизни в его различных выражениях и превращениях. Вливая в указанные общие понятия, которых Фрейд по существу никогда не подвергал самостоятельной критике, моменты сексуальности, этот мыслитель и его школа оказали крупные услуги человечеству. И если бы фрейдизм ограничился лишь исследованием первобытных и дикарских форм общественности в связи с отражением их в психологии детей и невротиков, то его научные приобретения были бы и без того достаточно велики.

Но Фрейд и его ученики пожелали большего. Исходя только из опыта своей клиники. Они решили поставить вопрос о вытеснении и сублимации в современном обществе, о социальной и антисоциальной природе невроза, даже об оценке современных общественных и политических движений вплоть до современных нам событий мировой войны, революции и коммунистического движения. И в результате получилось нечто совершенно невероятное. Мы не будем здесь специально останавливаться на таких, с позволения сказать, «социологический» исследованиях, как работы Федерна и Кольнай. Они показывают слишком хорошо, куда может завести теория сексуальности, применяемая чисто идеалистически, без малейшего желания считаться с экономическим фактором и классовым расслоением. Эти и им подобные произведения можно охарактеризовать лишь одной фразой: нелепая и вздорная идеологическая выдумка. Но и там, где речь идет меньше всего о стряпне в угоду современной фашистской реакции или социал­ демократическому соглашательству, мы находим те же печальные следы незнакомства или, вернее сказать, намеренного отказа от материалистической основы и строго научного социологического построения. Так обстоит дело и с вытеснением. С сублимацией и с неврозами. На всех этих понятиях жестоко отражается отсутствие той точки зрения, которая одна только могла бы дать действительно ценные результаты.

И в самом деле; остановимся прежде всего на вытеснении, которое по Фрейду есть строго социальное явление. «Общество, говорит Фрейд, вынуждено поставить себе в число своих самых главных задач в области воспитания укротить, ограничить и подчинить индивидуальной воле, идентичной социальному велению, сексуальное влечение, когда оно впервые обнаруживается в виде стремления к продолжению рода. Интересы общества требуют также, чтобы его полное развитие было отодвинуто до тех пор, пока ребенок не достигнет известной степени интеллектуальной зрелости, потому что с полным удовлетворением сексуального влечения прекращается также

доступ влиянию воспитателя. В противном случае влечение прорвало бы все преграды и смело возведенное с таким трудом здание культуры. Задача укротить это влечение не так легка; она удается то слишком плохо, то слишком хорошо. Основной мотив человеческого общества, в конечном результате, оказывается экономическим.., оно должно ограничить число своих членов и отклонить их энергию от сексуальных переживаний в сторону труда» (Фрейд, «Лекции по психоанализу», т. II). Очевидно, что в данном случае сказывается влияние так называемого «общества». Оно берется вне времени и пространства, вне какой бы то и было классовой окраски. А между тем элементарные исторические факты должны были показать Фрейду, что вытеснение происходит в той или другой кастовой, сословной или классовой группе совершенно различными способами, что вытеснение среди мелкомещанского или мелкокрестьянского была, связанное с узостью и ограниченностью жизни, а также со строгим наследованием мелкой собственности, совершенно иное, нежели где-нибудь в другом месте. Один пример ограничения числа рождений у парцеллярных крестьян Франции и Германии должен был бы показать ему, что здесь господствует своеобразный тип вытеснения, описанный не раз даже в художественной литературе. Вытеснение среди класса крупных землевладельцев и военного дворянства, исторически выдвигающее опять-таки совершенно иные формы —соединения тайных кровосмесительных отношений со строгим целомудрием девушки, хозяйственной ролью жены и матери и гетеризмом свободных женщин из низшего класса должно было, в свою очередь, поставить вопрос о специально классовой форме вытеснения. Различные формы дает также вытеснение среди буржуазии и пролетариата со специфическими особенностями буржуазного брака и лишения пролетарием всякой нормальной семейной жизни, К этому надо еще прибавить широкое развитие продажной проституции, которой в такой форме не знало прежнее человечество. Мы не говорим уже здесь о вытеснении монашества и целибата, о священной проституции и т.д. Наконец, и это самое главное, вытеснение внутри класса есть результат другого, более могучего вытеснения низших классов высшими, которое либо открывает низшим классам свободный доступ к беспорядочному половому общению, какого не знали даже дикари, либо, наоборот, подчиняет их формам принудительного аскетизма, вплоть до самоизувечения на пользу класса хозяев и господ. Все эти вопросы фрейдизмом оставлены без всякого ответа.

Учение о сублимацш страдает не меньшими дефектами. Основной момент общественной связи сведен или непосредственно к семейной сексуальности, или к процессу индивидуального перенесения самооблюбования на личность отца, а с него обратно на себя, в виде идеального Я, или, наконец, к олицетворению, при помощи сексуальной идеализации, какой-либо идеи. С этой точки зрения высшим завершением общественной организации является такое объединение общества в его едином высшем Я, какое мы находим у отдельного человека в результате победы принципа реальности над темным сексуальным бессознанием. Фрейд не может вырваться здесь из пределов

индивида и подняться до понимания общества, так как, говоря, с одной стороны, об экономической необходимости, он с другой, ее совершенно игнорирует, а именно, при построении общественного Я, как сочетания Я индивидуальных. Единственное, что могло бы здесь помочь Фрейду, это признание решающего значения труда и трудового процесса в его внешнем активном выражении. Ибо как раз в этом пункте ритм человеческой жизни непосредственно сливается с ритмом окружающей среды и в ее такте, симметрии и гармонии находит реальный материал, оправдывающий и ниспровергающий чисто сексуальную идеализацию. На надо забывать, что реальность представляется человеку в двух видах: с одной стороны, это есть материальный процесс приспособления естественных сил природы к удовлетворению столь же материальных потребностей человека, но с другой это есть самый процесс производства, приспособляющий материальный мир для человеческих нужд. И этот последний процесс сам по себе есть процесс оформленный и целесообразный, следовательно, обладающий эстетической ценностью независимо от вложенной в него сексуальной энергии. Лишь в труде сексуальность теряет свои роковые свойства и

превращается в творчество.

Вот почему Фрейд не может вырваться из объятий обычной индивидуалистической идеологии и все время оперирует вместо общественных категорий с чисто индивидуалистическими. Вместилищем первобытного опыта у него оказывается бессознание, и оно, в конце концов, сосредоточивается в самообожании, или нарцизме, которое противопоставляет жадность сексуального паразита окружающему обществу. Из этого нарцизма совершенно естественно родилась школа Адлера с ее чисто индивидуалистической жаждой господства власти. Вот почему, когда Фрейд подошел затем к характеристике сознания и его реальных задач, он не мог не положить и здесь в основу всего некоторое эгоистическое Я, которое вполне отвечает построениям исконного буржуазного мировоззрения и поэтому не раз выдвигалось в трудах и Спинозы, и Гоббса, и Локка, и Бентама, и Бестиа. Где реальность, там эгоизм. Без эгоизма нет хозяйственной жизни и коммерческого расчета. Эгоизм — это сам разум, господствующий в сознании. Мы видели уже выше, что Я фигурирует даже в образе невротика, который представляет собой именно индивида, отщепленного от общества и противопоставленного ему. «Я» дикаря и ребенка, Я хозяйственника и взрослого человека, Я больного и отщепенца

все одно и то же Я, при посредстве которого создается и социальная связь с некоторым идеальным Я. Не имея объективных ценностей, коренящихся в производственном процессе, и прежде всего в труде, Фрейд должен был, в конце концов, в буржуазно-идеологическом Я найти свою исходную точку.

В результате мы получаем весьма любопытное сочетание. В распоряжении Фрейда остаются лишь две категории. Во-первых, он опирается на сексуальность в качестве принципа полумистического, полуметафизического характера. (Здесь берет свое начало школа Юнга). И, в самом деле, в своих последних «метансихологических» сочинениях Фрейд ищет опоры для

сексуальности даже не в общественности, а выше или ниже в общем мировом биологическом процессе, и в этом пункте он бесспорно соприкасается с шопенгауэровской «волей». Во-вторых, его приковывает к себе фетиш индивида или личности, пресловутого Я, которое в действительности и переживает переход от дикарского состояния через детство к Я современного дельца и промьтшленника с одной стороны и к Я жалкого невротика с другой. Этот индивид есть несомненно явление временное и эмпирическое, жизнь которого в сущности означает лишь

«стремление к смерти». Первоначальный фрейдовский монизм и материализм, таким образом, распадается на метапсихологических высотах на два диаметрально противоположных течения стремление к жизни и стремление к смерти, которые уже определенно знаменуют собой дуалистическую систему. При таких условиях, свойственных буржуазному закату, пессимизм невольно окрашивает учение Фрейда, и вместо творческой сексуальности змий секса пожирает сам себя. Так, в конце концов, начало косности, постоянного возвращения и последней остановки ведет нас неизбежно к «принципу Нирваны» (1епеi 1е$ Е1i$1ргiпiр$).

Учение Фрейда о сублимации, поскольку он описывает ее социальную

форму, содержит также весьма любопытный пункт, где нельзя не заметить крупной непоследовательности. Это его учение о религии. По существу, тот материал, которым он сам располагает, а также исследования его учеников приводят нас к весьма определенным выводам. Эти выводы можно

формулировать как установление самого несомненного и очевидного

сходства между религией с одной стороны и явлениями невроза с другой. И здесь, и там мы одинаково встречаемся со скрытым осуществлением сексуальных влечений, которые, вместе с тем. Являются простым перенесением. Как здесь, так и там работает совершенно одинаковая система символики и совершенно одинаково обнаруживается «сексуальное» мышление. Результаты также совершенно одинаковы: получается не какая- либо художественная игра, а самая настоящая призрачная реальность, которая разрабатывается с полной серьезностью. деятельность человека протекает здесь не под знаком «как будто», а настоящего «дела», осуществляемого в угоду вполне реальным божествам при помощи столь же реальной техники магического характера. Поражает своим сходством с психоаналитической практикой и деятельность жрецов, которая подходит к неврозу не со стороны его окончательного излечения, а наоборот, использования и дальнейшей организации. Если верить истории, то именно жрецы с самого начала были не только врачами, но и психоаналитиками в довольно узком смысле этого слова. Это были врачи, укреплявшие болезнь. Здесь не место останавливаться особо на дальнейшем развитии мысли о сходстве между индивидуальным неврозом и его социальным выявлением в виде религиозной надстройки. Эта тема заслуживает самостоятельного и внимательного исследования; здесь же мы можем считать этот пункт достаточно установленным уже потому, что нигде, ни в одной сублимации не теряется ощущение реальности. И нигде, кроме невроза и религии,

сексуальное поведение не захватывает человека целиком. Мы нисколько не сомневаемся в том, что исследователь, который проверил бы на фактическом материале вопрос о тождественности религиозных форм и поведения невротиков и параноиков, смог бы не только определить сексуальное содержание той и другой области, но и провести полную параллель между иконографией исторических религий в художественном творчестве больных, а также между церемониальньтм и магическим поведением последних и ритуальным культом религиозных организаций. И если религия является, вместе с тем, известным отражением действительности и способна включить иногда в свое учение вполне последовательную рационализацию и даже прямой ответ на запросы реальной жизни, то не надо забывать, что невротик и параноик, с одной стороны, воскрешают в своих фантазиях и своем бреде коллективно выработанный опыт прошлого, а с другой непрестанно реагируют в своих магических действиях на окружающую их реальную жизнь.

К сожалению, однако, надлежащего тождества между религией и неврозом ни сам Фрейд, ни его ученики не устанавливают. И это тем более досадно, что в одной из своих работ Фрейд очень близко подошел к необходимому выводу из добытых психоанализом данных. В статье о «Навязчивых действиях и религиозных обрядах» (рус. пер. в журнале «Психотерапия», 1911 г., Х 4—5) Фрейд, после подробного обзора психического механизма и вызываемого им поведения в области религии и невроза, приходит к заключению, что «можно было бы смотреть на навязчивый невроз как на патологическую копию развития религии, определить невроз как индивидуальную религиозность, а религию как всеобщий невроз навязчивых состояний», К этому выводу и мы склонны были бы действительно прийти. Но, увы, Фрейд не может решиться на этот шаг. Хотя он и усматривает сходство этих двух явлений в том, что и здесь, и там в основе лежит «факт воздержания от удовлетворения природных страстей», и притом в аналогичной форме, так как и в религии совершается своего рода передача божеству «стремления к наслаждению», то все же от окончательного отожествления указанных двух явлений его удерживает свойственная ему идеализация общества. А потому религии присущ

«символический и разумный смысл» в отличие от невроза, как «комической,

полутрагической карикатуры частной религии», и если даже психоанализ разоблачает «кажущуюся бессмысленность и нелепость навязчивьтй действий» невроза и вскрывает их весьма реальную и осмысленную, хотя и символическую, природу, то в конце концов, все-таки получается, что именно религия «была тем путем, которым человек освободился от господства злых, социально вредных стремлений» эгоистического характера, тогда как при неврозе речь идет лишь о сексуальных влечениях. Отсюда неизбежный вывод: религия всеобщим неврозом> быть не может.

Дата добавления: 2015-06-04