Новые пути в психоанализе 13 страница

В некоторых случаях чувства вины могут выражаться как таковые и затмевать всю картину. Тогда они проявляются в общих чувствах своей никчемности или же связаны с особыми действиями, импульсами, мыслями, фантазиями относительно инцеста, мастурбации, с желанием смерти любимых и т. п. Однако в клиническом отношении к уверенности в том, что чувства вины играют универсальную и центральную роль в неврозах, привели не столько эти сравнительно редкие непосредственные выражения вины, сколько намного более часто встречающиеся косвенные. Из многих явлений, которые предполагают наличие лежащих в их основе чувств вины, я упомяну лишь некоторые, наиболее нижние.

Во-первых, определенные невротические типы предаются различным явным и косвенным самообвинениям, упрекая себя во всем на свете: в оскорблении чувств других людей, в подлости, нечестности, скаредности, в желании кого-то погубить, в лени, слабости, непунктуальности. Эти упреки обычно связаны с побуждением принять на себя вину за любые неблагоприятные события, от убийства мандарина в Китае до собственной простуды. Когда человек такого типа заболевает, он винит себя за то, что не позаботился о собственном здоровье, не одевался должным образом, вовремя не пошел к врачу или подверг себя инфекции. Если приятель некоторое время не звонит, первой реакцией такого человека будет мысль, что он чем-то его обидел. Если вовремя не состоялась встреча, он считает, что это определенно его вина, что он был невнимателен, когда договаривались о времени.

Иногда эти упреки выливаются в бесконечное размышление по поводу того, что он ранее сказал, сделал или забыл сделать, они требуют стольких сил, что исключают любую другую деятельность или вызывают бессонницу. Было бы тщетно даже попытаться описать содержание подобных раздумий: человек может часами размышлять о том, что сказал он сам, что ответил или мог ответить другой, какое действие оказали его слова; о том, выключил ли он газовую горелку или же кто-то мог попасть в беду из-за того, что ее забыли выключить; о том, что кто-то мог упасть, поскользнувшись на апельсиновой корке, которую он забыл поднять.

По моим оценкам, такие самообвинения встречаются гораздо чаще, чем это обычно предполагается, потому что они могут скрываться и за тем, что выглядит просто как желание индивида понять свои мотивы. В этих случаях невротик не предается открытому самоосуждению - на первый взгляд, он лишь «анализирует» себя. Он может, например, задаться вопросом, не затеял ли он очередной роман лишь ради того, чтобы доказать свою привлекательность; не хотел ли он неким замечанием обидеть другого человека; не леность ли удерживает его от выполнения данной работы. Порой трудно отличить, что это - искреннее выяснение мотивов, вызванное стремлением к самосовершенствованию, или всего лишь форма самообвинения, тонко приспособленная к психоаналитическому методу.

Другая группа явлений, которая сходным образом предполагает существование чувств вины, принимает форму чрезмерной чувствительности к любому неодобрению со стороны других людей или к страху разоблачения. Невротики, подверженные этому страху, могут постоянно опасаться, что люди при более близком знакомстве с ними окажутся разочарованы. В психоаналитической ситуации они могут утаивать важную информацию. Они воспринимают психоаналитический процесс так же, как преступник воспринимает судебное разбирательство; вследствие этого они всегда настороже, не зная, однако, в точности, какого разоблачения страшатся. Чтобы избавиться от любого возможного упрека или сделать его несостоятельным, они соблюдают крайнюю осторожность, избегая ошибок и стараясь следовать букве закона.

Наконец, есть невротики, которые словно накликают на себя неблагоприятные события. Их поведение может быть столь провокационным, что они постоянно подвергаются дурному обращению. Они как будто сами вызывают различные происшествия - часто болеют, теряют деньги и несколько успокаиваются, когда ведут себя именно так, а не иначе. Предполагается, что эти явления также указывают на глубокие чувства вины, или, скорее, на потребность в искуплении посредством страдания.

Представляется обоснованным при наличии этих наклонностей делать вывод о существовании чувств вины. Самоосуждения являются, по-видимому, прямым выражением чувств вины; разумеется, повышенная чувствительность к любой критике или к выяснению мотивов часто является следствием поступка, раскрытия которого страшатся (горничная, которая что-то украла, истолкует любой безобидный вопрос относительно местонахождения вещи как сомнение в ее честности).

Принимать страдания за собственные грехи - это достойная позиция. Поэтому представляется разумным предположить у невротиков чувство вины, превосходящее чувство вины обычного человека.

Тем не менее, данное предположение порождает проблему: почему невротики должны испытывать вину? Чем они хуже других людей? Ответ, который дал Фрейд на этот вопрос, имплицитно содержится в концепции Сверх-Я: невротики ничуть не хуже других людей, но из-за их сурового, чересчур моралистического Сверх-Я чувство вины возникает легче, чем у других люден. Таким образом, согласно формулировке Фрейда, чувства вины являются выражением напряжения, существующего между Я и Сверх-Я. Но возникает еще одно затруднение. В то время как некоторые пациенты с готовностью принимают предположения относительно своих чувств вины, другие их полностью отвергают. Выходом из данной дилеммы явилась теория о бессознательных чувствах вины: пациент может страдать от глубоких бессознательных чувств вины; ему приходится искупать их несчастьем и невротическим заболеванием. Его страх перед Сверх-Я столь велик, что пациент предпочитает остаться больным, нежели осознать свое чувство вины и его причину.

Действительно, чувство вины может быть вытеснено. Но признавать существование бессознательных чувств вины недостаточно для полноценного объяснения тех проявлений, которые, как предполагается, вызываются этими чувствами. Теория бессознательных чувств вины не касается содержания таких чувств, не отвечает на вопрос «почему, когда и как». Она просто декларирует, опираясь, собственно говоря, на косвенные данные, что здесь должны иметь место чувства вины, о существовании которых индивид не знает. В результате этого анализ теряет ценность для терапии, а теория остается необоснованной.

Прояснению данного вопроса - как здесь, так и в связи с другими проблемами - помогло бы достижение согласия относительно смысла данного термина и отказ от его использования для других целей. В психоаналитической литературе термин «чувство вины» иногда используется для обозначения реакции на бессознательную вину; иногда он используется как синоним потребности в наказании, а в обычном языке этот термин используется часто и вольно, поэтому мы нередко задаемся вопросом, действительно ли человек чувствует себя виноватым, когда об этом говорит.

Что имеется в виду под «подлинным чувством вины»? Я должна сказать, что в любой ситуации чувство вины возникает вследствие нарушения моральных требований или внутренних запретов, имеющих силу в данной культуре, и является выражением болезненного убеждения в том, что такое нарушение было совершено. Но один человек испытывает вину за то, что не помогает другу, находящемуся в затруднительном положении, или за то, что имеет внебрачные связи, а другой своей вины не испытывает, хотя существующие нормы для них одни и те же. Поэтому мы должны добавить, что в чувствах вины болезненное ощущение относится к нарушению нормы, которую сам индивид признает как таковую.

Чувство вины может быть или не быть подлинным чувством. Важным критерием подлинности чувств вины является серьезное желание загладить вину или стать лучше. Наличие такого желания зависит, как правило, не только от важности нарушаемой нормы, но и от получаемой при этом выгоды. Эти соображения остаются в силе независимо от того, будет ли данное нарушение заключаться в действии или в чувствах, побуждениях или фантазиях.

«Но поскольку дело касается больного, чувство вины молчит; оно не говорит ему о его вине; он не чувствует себя виноватым, он просто чувствует себя больным. Это чувство вины проявляется лишь в виде сопротивления выздоровлению, преодолеть которое крайне трудно. Кроме того, особенно трудно убедить больного, что это и есть тот мотив, который скрывается за его упорным заболеванием; он крепко держится за более понятное объяснение, будто лечение посредством психоанализа - не то средство, которое могло бы помочь в его случае» (Freud S., Das Ich und das Es).

Невротик, без сомнения, может испытывать чувства вины. В той мере, в какой его стандарты соответствуют действительности, его реакция на их реальное пли мнимое нарушение может представлять собой искреннее чувство вины. Однако его стандарты, как мы видели, являются, по крайней мере отчасти, лишь фасадом, предназначенным служить особой цели. В той степени, в какой они остаются фальшивыми, реакция невротика на осквернение этого фасада не имеет ничего общего с чувством вины согласно приведенному выше определению, а является лишь подделкой под него. Таким образом, нельзя утверждать, что неспособность соответствовать строгим моральным стандартам Сверх-Я порождает подлинные чувства вины, также нельзя заключать из наличия чувств вины, что их источником является реальная вина.

Если мы не признаем точку зрения, согласно которой описанные нами невротические проявления являются результатом бессознательных чувств вины, каково же их действительное содержание и значение? Некоторые аспекты данной проблемы уже были затронуты в дискуссии о Сверх-Я. Но так как теперь к ним придется добавить и другие аспекты, я повторю их здесь.

Чрезмерная чувствительность ко всему, что напоминает критику или сомнение в мотивах, возникает главным образом из-за несоответствия между внешней видимостью совершенства и существующими недостатками или пороками. Так как данную видимость приходится сохранять, любое сомнение в ее надежности неизбежно вызывает испуг и раздражение. Кроме того, перфекционистские стандарты и попытки их достижения связаны с гордыней индивида. Речь идет о ложной гордости, заменяющей реальное самоуважение. Однако индивид гордится своими стандартами, будь они ложными или подлинными, и тем самым считает себя выше других людей. Поэтому на критику он также реагирует особым образом: чувством унижения. Эта реакция имеет практическое значение для терапии, ибо, хотя некоторые пациенты и выражают это чувство, другие его скрывают или вытесняют. Ввиду того, что их образ совершенства предполагает рациональное поведение, эти пациенты считают, что им не следует обижаться на высказываемые аналитиком предположения, так как они приходят к аналитику с явной целью именно их и услышать. Если чувство скрытого унижения вовремя не обнаружится, анализ может разбиться о подводные скалы. Тенденция впадать в болезнь или не выходить из нее будет обсуждаться далее в связи с мазохистскими феноменами.

Самообвинения, как правило, сложны по своей структуре. Нельзя однозначно определить их смысл, и те, кто желает получить простые ответы на психологические вопросы, непременно будут введены в заблуждение. Начнем с того, что самоосуждение является неизбежным следствием императивного характера потребности казаться совершенным. Две простые аналогии из повседневной жизни могут это проиллюстрировать: если по какой-либо причине для человека важно выиграть в пинг-понг, он будет сердиться на себя за неудачную игру; если по какой-либо причине для него важно произвести хорошее впечатление в интервью, он будет зол на себя, если забудет упомянуть тот момент, который показал бы его в выгодном свете, и может впоследствии бранить себя и говорить, как глупо было с его стороны этот момент не упомянуть. Остается лишь приложить это описание к невротическим самообвинениям. Здесь, как мы видели, потребность казаться совершенным является по многим причинам императивной. Для невротика любая неудача в попытках сохранить подобие совершенства означает поражение и опасность. Поэтому он вынужден сердиться на себя за любое побуждение - будь оно в мыслях, чувствах или действиях, - которое означает для него отступление от совершенства.

Этот процесс описывается Фрейдом как «обращение агрессии против себя», означающее враждебное отношение к себе в целом. В действительности, однако, индивид злится на себя лишь за что-то определенное. В общем можно сказать, что он обвиняет себя за то, что подверг опасности цель, которая является для него важной, даже необходимой. Это напоминает формулировку невротической тревожности, и действительно, в подобных ситуациях может возникать тревога. Мы можем задаться вопросом, не являются ли эти самообвинения попыткой справиться с возникающей тревогой.

Второй смысл самообвинений тесно связан с первым. Как было ранее сказано, лица с перфекционистскими наклонностями боятся, как бы кто-нибудь не догадался, что их достоинства не более чем внешняя видимость, - отсюда их безумный страх перед критикой. В этом отношении их самообвинения являются попыткой предвосхитить упреки и, выразив их самому, помешать их высказать другим - более того, умиротворить других, демонстрируя им явную строгость в отношении самого себя, и тем самым вновь обрести спокойствие. Аналогия с психологией обычного человека очевидна. Ребенок, который боится, что его отругают за кляксу, может казаться неутешным по этому поводу, надеясь вызвать таким образом снисхождение учителя и даже утешительные слова, что-де, в конечном счете, посадить чернильное пятно еще не преступление. У ребенка это может быть сознательной стратегией. Невротик, обвиняющий себя, также делает стратегический ход, хотя он этого и не осознает; если кто-либо примет его самообвинения всерьез, он немедленно займет оборонительную позицию; кроме того, этот же человек, исступленно обвиняющий себя, приходит в ярость, если другие подвергают его даже малейшей критике, и негодует на это как на несправедливость.

В этом контексте следует вспомнить, что самообвинения являются не только стратегией для избегания упреков. Противника можно бить его же оружием и перейти к обвинениям - стратегия, следующая старой максиме, что лучшая защита - это нападение. Это более прямой метод, потому что он обнаруживает скрытую в самообвинениях тенденцию яростно отрицать наличие каких-либо недостатков. Эта защита более эффективна. Но ее могут использовать лишь те невротики, которые не боятся высказывать обвинения в адрес других людей.

Однако упрекать других людей обычно они не решаются. По сути это еще один фактор, способствующий возникновению самообвинений. Механизм заключается в принятии вины на себя из-за невозможности обвинить других. Он играет важную роль в неврозах, поскольку невротик обычно накапливает множество упреков в адрес других людей, но страх мешает ему их высказать.

Существует множество самых разных причин для негативных чувств к другим людям. У невротика имеется веская причина для страха в отношении своих родителей или других лиц из его раннего окружения. Что касается настоящего, то часть обвинений невротика возникает из присущей ему структуры характера. Мы не можем дать ей здесь должную оценку, поскольку для этого потребовалось бы рассмотреть все виды невротических осложнений, а затем детально разбираться, как именно возникают обвинения. Поэтому достаточно будет просто кратко обрисовать несколько причин: чрезмерные, хотя и неосознанные, ожидания от других людей порождают обиду, когда эти ожидания не исполняются; зависимость от других людей обычно пробуждает протест против порабощения и, соответственно, негодование; самоуверенность или видимость собственной правоты вызывают ощущение непонятости, унижения, несправедливой критики; необходимость казаться непогрешимым требует отказа от осознания собственных недостатков, взваливая вину на других; под маской альтруизма скрывается готовность быть обманутым и оскорбленным и т. п.

Сходным образом зачастую имеется много веских причин для вытеснения обвинительных чувств. Начнем с того, что невротик боится людей. В том или ином отношении он чрезмерно зависит от других, от их протекции, помощи или мнения. Вынужденный соблюдать видимость рационального поведения, он не может или не осмеливается давать выход печали, которая не является полностью оправданной. Таким образом, часто возникает ситуация, в которой накапливаются горькие упреки в адрес других людей. Поскольку разрядки не происходит, они обретают взрывную силу и тем самым представляют источник опасности для индивида. Ему приходится прикладывать все больше усилий, чтобы сдержать свои чувства. Тут и пускаются в ход самообвинения как средство сдерживания. Индивид убеждает себя в том, что другие люди совершенно не повинны, а виноват лишь он сам. По моему мнению, это - движущие силы того процесса, который Фрейд описывает как идентификацию с обвиняемым человеком.

Практика смещения упреков с других людей на себя часто основывается на такой примерно философии: кто-то должен быть виноват, раз случилось нечто плохое. Обычно, если не всегда, лица, создавшие колоссальный аппарат для поддержания видимости совершенства, полны предчувствия надвигающейся катастрофы. У них такое чувство, как если бы они жили под подвешенным мечом, который может упасть в любой момент, хотя они порой и не осознают своих страхов. Эти люди в принципе не способны реалистически смотреть в лицо жизненным взлетам и падениям. Они не могут примириться с тем, что жизнь не просчитывается подобно математической задаче, что она до некоторой степени подобна авантюре или игре, в ней есть везение и невезение, она полна неожиданных затруднений и опасностей, непредсказуемых осложнений. В качестве средства успокоения они цепляются за веру в то, что жизнь поддается исчислению и контролю. Поэтому они считают, что если что-то идет не так, то в этом кто-то повинен, ибо это дает возможность избежать неприятного и пугающего осознания того, что жизнь неисчисляема и не контролируема. Если такие лица по какой-либо причине прекратят обвинять других, они начнут винить в неблагоприятных событиях себя.

Диапазон проблем, которые могут скрываться за явными чувствами вины, не исчерпывается упомянутыми мною факторами; например, склонность к самоуничижению, проистекающая из различных источников, может легко быть принята за чувство никчемности, порожденное чувством вины. Однако в мое намерение входит не столько исчерпывающее представление лежащих в основе этого чувства движущих сил, сколько доказательство того, что не все проявления, напоминающие чувства вины, действительно следует интерпретировать подобным образом: может иметь место поддельное чувство вины; могут возникать реакции, такие, как страх, унижение, гнев, решимость опровергнуть критику, неспособность укорять других людей, потребность возложить на кого-либо вину за неблагоприятные события, которые не имеют ничего общего с раскаянием и интерпретируются подобным образом лишь вследствие теоретических предубеждений.

Мое отличие от Фрейда в оценке Сверх-Я и чувств вины влечет за собой иной подход к терапии. Фрейд считает бессознательные чувства вины препятствием к излечению тяжелых неврозов, как это подробно изложено в его теории негативной терапевтической реакции. Согласно моей интерпретации, основная трудность, возникающая при попытке заставить пациента по-настоящему вглядеться в суть своих проблем, заключается в том, что вследствие своей императивной потребности казаться совершенным невротик предъявляет вовне непроницаемую на вид «лицевую сторону». Он прибегает к психоанализу как к последней надежде, но приходит с убеждением, что в сущности с ним все в порядке, что он вполне нормален и отнюдь не болен. Он противится любой интерпретации, которая подвергает сомнению его изложение мотивов или обнаруживает наличие проблемы; в лучшем случае он соглашается с этой интерпретацией лишь разумом, но не сердцем. Он столь склонен казаться непогрешимым, что ему приходится отрицать любой недостаток и даже то, что у него могут быть проблемы. С уверенностью, напоминающей безошибочность инстинкта, его невротические самообвинения обходят стороной действительно слабые места. В действительности сама функция самообвинений заключается в том, чтобы помешать невротику взглянуть в лицо каким-либо реальным недостаткам. Эти упреки служат внешней уступкой внутренним целям, простым средством успокоения; в конце концов он не так уж плох, сами терзания совести делают его лучше других. Это - спасительная для престижа уловка, ибо, если человек действительно желает улучшения и видит возможность его достичь, он не станет терять время на самообвинения; во всяком случае, он не будет считать, что путем самообвинений достиг достаточно многого; он предпримет конструктивные усилия, ведущие к пониманию и изменению. Однако невротик не делает ничего, а только себя ругает.

Таким образом, необходимо, во-первых, показать ему, что он требует от себя невозможного, затем помочь ему осознать фальшь его целей и достижений. Должно быть вскрыто несоответствие между видимостью совершенства и истинными наклонностями. Пациент должен осознать, что за суровостью его перфекционистских потребностей кроется проблема. Необходимо тщательно проработать все последствия этих потребностей, проанализировать реакции на расспросы аналитика, желающего что-либо выяснить у пациента. Ему следует понять те факторы, которые породили эту потребность, и те факторы, которые ее сохраняют. Ему также следует понять, какую функцию она выполняет. Наконец, ему необходимо увидеть стоящую за этим реальную моральную проблему. Этот подход является более трудным, чем обычный, но он влечет за собой менее пессимистический взгляд на возможности терапии, чем тот, который имеет место у Фрейда.

Глава 15. Мазохистские феномены

Мазохизм обычно определяется как стремление к сексуальному удовлетворению через страдание. Это определение содержит три постулата: мазохизм является по своей сути сексуальным феноменом; он выражает стремление к удовлетворению; и, наконец, мазохизм представляет собой желание страдать.

Данные, подкрепляющие первое утверждение, сводятся к хорошо известным фактам, что дети могут сексуально возбуждаться во время порки, что при мазохистской перверсии сексуальное удовлетворение достигается тогда, когда человек подвергается унижению, порабощению или физическому насилию, что в мазохистских фантазиях воображение подобных ситуаций приводит к мастурбации. Однако сексуальная природа значительной части мазохистских феноменов не является очевидной, нет также каких-либо данных, которые указывали бы на их первичное сексуальное происхождение. Вместо реальных данных мы вынуждены опираться на постулат, вытекающий из теории либидо, будто мазохистские черты характера или установки по отношению к другим людям представляют собой некую разновидность трансформации мазохистских сексуальных влечений. Таким образом, утверждается, например, что удовлетворение, получаемое женщиной от роли мученицы, хотя и не явно сексуальное по своей природе, тем не менее является дериватом первичного сексуального устремления.

Еще одна гипотеза относится к так называемому моральному мазохизму, то есть стремлению Я навлекать на себя неудачи или несчастные случаи, бичевать себя упреками ради примирения со Сверх-Я. Фрейд выдвигает предположение, что в конечном счете «моральный мазохизм» также является сексуальным феноменом. Он полагает, что потребность в наказании, служа смягчению страха перед Сверх-Я, в то же время является видоизмененным сексуальным мазохистским преклонением Я перед Сверх-Я, причем последнее представляет собой инкорпорированный родительский образ. Все эти теоретические положения спорны, потому что отталкиваются от тех предпосылок, которые я считаю изначально ошибочными. Так как данные предпосылки уже обсуждались, нет надобности в дальнейшем рассмотрении этих утверждений.

Другие авторы в меньшей степени акцентируют внимание на сексуальном удовлетворении в мазохистских феноменах, однако сохраняют положение о том, что для понимания мазохизма необходимо определять его в терминах стремления к удовлетворению.

Аргументация, на которой основывается эта посылка, сводится к убеждению, что стремления, которые столь непреодолимы или которым столь трудно противостоять, как это имеет место в случае мазохистских стремлений, непременно должны управляться конечной целью предполагаемого удовлетворения. Так, Франц Александер считает, что лица, желающие принять страдания, мечтают об этом не только потому, что хотят отвратить наказание, грозящее им со стороны Сверх-Я, но также потому, что полагают, будто, расплатившись страданием, они смогут избавиться от определенных запретных побуждений. Фриц Виттельс считает, что «мазохист желает доказать несущественность одной части своей персоны для того, чтобы жить более безопасно в другой, важной, части. Он получает удовольствие от боли, ощущаемой другим». Сама я выдвинула гипотезу, что все мазохистские стремления направлены в конечном счете на удовлетворение, а именно на забвение, освобождение от собственного Я со всеми его конфликтами и ограничениями. Мазохистские феномены, которые мы обнаруживаем в неврозах, представляют собой патологическую модификацию дионисийских тенденций, которые, по всей видимости, распространились по всему миру.

Однако остается вопрос: определяются ли в конечном счете мазохистские феномены стремлением к такого рода удовлетворению? Говоря кратко: можно ли определить мазохизм как стремление к отказу от собственного Я? Хотя в некоторых случаях такие стремления можно отчетливо наблюдать, в других они неочевидны. Чтобы сохранить определение мазохизма как стремление к забвению и подтвердить это предположение, нам необходима другая гипотеза, а именно, что это стремление дает особенно о себе знать даже тогда, когда оно не выражено явно. Подобные предположения неоднократно высказывались; например, они лежат в основе постулата о том, что все мазохистские феномены являются, в конечном счете, сексуальными по своей природе. Такое, несомненно, бывает, когда мы, не сознавая того, гонимся за неким призраком удовлетворения. Но рискованно оперировать такими предположениями, не имея для этого данных.

Как я постараюсь показать в последующих рассуждениях, более конструктивным будет воздержаться от подхода к проблеме мазохизма на основе предубеждения, будто он по своей сути является стремлением к удовлетворению. Действительно, и сам Фрейд не так уж жестко следует данной гипотезе. Он настаивал на том, что мазохизм есть результат слияния влечения к смерти с сексуальными влечениями, а функцией данного слияния является защита индивида от саморазрушения. Хотя эта гипотеза покоится на ненадежном основании вследствие спекулятивного характера самого представления о влечении к смерти, она заслуживает внимания, потому что вводит в обсуждение мазохизма идею защитной функции.

Третья точка зрения, имплицитно присутствующая в обычном определении мазохизма - мазохизм как желание страдать, - совпадает с обыденной. Она проявляется в типичных высказываниях: такой-то человек-де несчастлив, если ему не о чем беспокоиться, если он не чувствует себя жертвой, и т. п. В психиатрии такая предпосылка влечет за собой опасность связывать трудности в излечении определенных неврозов с желанием пациента оставаться больным, вместо того чтобы связывать их с недостаточностью наших нынешних психологических знаний.

Как отмечалось ранее, фундаментальной ошибкой в таком рассуждении является пренебрежение к тому факту, что значимость стремления может быть определена по его способности ослаблять тревогу. Вскоре мы увидим, что мазохистские стремления также в значительной мере представляют собой особый способ достижения безопасности.

Термин «мазохистский» используется для обозначения определенного качества в наклонностях характера, однако нет четкого представления относительно природы данного качества. Фактически мазохистские черты характера предполагают две основные наклонности.

Первой является тенденция к самоуничижению. Чаще всего индивид осознает не наличие данной тенденции, а лишь ее результат, который состоит в том, что он чувствует себя непривлекательным, малозначимым, неумелым, глупым, никчемным. В отличие от нарциссических черт, которые я ранее описала как склонность к самовозвеличению, мазохизм проявляется как склонность к самоуничижению. Если нарциссическая личность склонна преувеличивать и в своих, и в чужих глазах свои достоинства, то мазохистская личность склонна преувеличивать свои недостатки. Нарциссический человек склонен чувствовать, что он легко сможет справиться с любой задачей, перфекционист склонен чувствовать, что он должен справиться с любой ситуацией, но человек мазохистского типа склонен реагировать беспомощным «я не могу». Нарциссический человек страстно желает быть в центре внимания, перфекционист живет в уединении, питая тайное чувство превосходства и следуя своим собственным стандартам, но человек мазохистского типа старается остаться незаметным, забиться в угол.

Другой основной тенденцией является наклонность к личной зависимости. Мазохистская зависимость от других людей отличается от зависимости нарциссического или перфекционистского человека. Нарциссический человек зависит от других людей постольку, поскольку он нуждается в их внимании и восхищении. Перфекционист, хотя и крайне озабочен сохранением своей независимости, в действительности также зависит от других людей, потому что его безопасность основывается на автоматическом конформизме, соответствии тому, что, по его мнению, от него ожидают другие. Но он старается скрыть от себя как сам факт, так и степень своей зависимости, а любое разоблачение, например, в анализе, воспринимается как удар по его гордости и безопасности. В обоих этих типах зависимость является нежелательным следствием особой структуры характера. С другой стороны, для человека мазохистского типа зависимость действительно является жизненно важным условием. Он чувствует, что не способен жить без присутствия, благосклонности, любви, дружбы другого человека, как он не способен жить без кислорода.

Дата добавления: 2015-06-04