Новые пути в психоанализе 15 страница

Последним упомянем сочетание мазохистских наклонностей с императивной потребностью казаться совершенным. Фрейд полагает, что самообвинения, связанна с этой потребностью, коренятся в мазохистском подчинении карающей силе Сверх-Я. Как я уже показывала, эти наклонности не являются сами по себе мазохистскими, а определяются другими факторами в структуре характера. Однако они могут возникать у человека с преобладающими мазохистскими наклонностями и в этом случае выступают не просто как самообвинения, а выглядят как желание погрязнуть в чувствах вины и как стремление страдать во имя искупления. Неневротическое обращение с чувством вины заключается в том, что человек прямо смотрит в лицо своим недостаткам и пытается их преодолеть. Это требует, однако, высокой внутренней активности, которая чужда мазохистскому типу.

Разумеется, в попытках достичь искупления через страдание человек мазохистского типа следует культурной схеме. Умиротворение богов жертвой - широко распространенный религиозный образец поведения. В нашей культуре имеет место христианское верование в страдание как средство искупления; в соответствии с уголовным правом страдание является наказанием за правонарушение; да и педагогика лишь недавно отказалась от этого принципа. Человек мазохистского типа использует такие паттерны поведения, потому что они соответствуют его структуре. Поразительно, что его готовность принять страдание в качестве наказания или бичевать себя упреками абсолютно бесполезна; причина этого в том, что его готовность принять наказание не связана с подлинным чувством вины, а служит его навязчивой потребности казаться совершенным и является, в конечном счете, попыткой восстановить образ своего совершенства.

Наконец, базальная мазохистская структура определяет и то, какого рода удовлетворение достигается на ее основе. Приносящие удовлетворение мазохистские переживания могут быть сексуальными или несексуальными; первые состоят в мазохистских фантазиях и перверсиях, вторые - в погружении в невзгоды и собственную никчемность.

Чтобы понять загадочный факт, что страдание может вызывать удовлетворение, мы должны вначале осознать, что почти все способы, которые в ином случае обеспечивают удовлетворение, для человека мазохистского типа закрыты. Обычно он полностью избегает любой конструктивной самоутверждающей деятельности, а если все же отваживается на нее, то развивается тревога, достаточно интенсивная для того, чтобы отравить удовольствие, которое в ином случае можно было бы получить от этой деятельности. Таким образом, возможность приносящих удовлетворение переживаний исключена не только при какой-либо руководящей и творческой работе, но и вообще при любой независимой работе или просто при последовательном осуществлении целенаправленных усилий. Кроме того, вследствие потребности в самоуничижении здесь невозможно наслаждение от признания или успеха. Наконец, человек мазохистского типа не способен сознательно направлять свою энергию на службу делу. Хотя он вынужден опираться на «партнера» или на группу, потому что не может стоять на собственных ногах, он слишком полон тревожных опасений, чрезмерно недоверчив и эгоцентричен, чтобы добровольно и искренне отдавать себя чему-либо или кому-либо.

Его неспособность проявлять активные и спонтанные нежные чувства к людям, равно как и его неспособность уступать, наносит серьезный ущерб его любовной жизни. Другие люди незаменимы для него в смысле осуществления определенных потребностей, но сам он не в состоянии питать к ним спонтанные чувства, помнить об их интересах, их потребностях, их счастье и развитии; он может отдаваться любви к другим людям не более, чем может отдаваться делу. Таким образом, удовлетворение, которое дивном случае он получил бы от любви и сексуальности, также исковеркано.

В результате сфера доступного удовлетворения крайне ограниченна. Фактически удовлетворение может быть достигнуто лишь теми же способами, которыми обеспечивается безопасность. Эти способы, как мы уже видели, связаны с зависимостью и незаметностью. Но здесь мы сталкиваемся с проблемой, потому что сами по себе зависимость и незаметность не приносят удовлетворения. Наблюдения показывают, что удовлетворение испытывается, когда эти установки доходят до крайности. В сексуальной мазохистской фантазии или перверсии человек мазохистского типа не просто зависит от партнера, но является глиной в его руках, подвергается насилию, обидам и мучениям. Сходным образом незаметность может приносить ему удовлетворение, если она доходит до таких крайних проявлений, как полная растворенность в «любви» или самопожертвовании, утрата своей идентичности, утрата индивидуальности, тотальное самоосуждение.

Почему в поисках удовлетворения необходимо доходить до таких крайностей? Зависимость от партнера, хотя и является жизненно важной для человека мазохистского типа, не может приносить значительного удовлетворения, потому что сопряжена с конфликтами и болезненными переживаниями. Чтобы устранить распространенное заблуждение, позвольте мне еще раз со всей определенностью заявить, что не бывает тайного желания или наслаждения от конфликтов или болезненных переживаний - для человека мазохистского типа они неизбежны и при этом столь же болезненны, как и для всякого другого. Переживания, делающие мазохистские взаимоотношения исполненными страдания, уже упоминались при обсуждении базальной структуры. Повторю некоторые из них: человек мазохистского типа презирает себя за свою зависимость; вследствие чрезмерных ожиданий от своего партнера он склонен к разочарованию и мстительности; он часто ощущает несправедливое отношение к себе.

Поэтому от таких взаимоотношений удовлетворение может быть получено лишь путем устранения конфликтов и приглушения боли. Конфликты можно устранить, а душевную боль успокоить различными способами. В общих словах, конфликт мазохистской личности по поводу зависимости - это конфликт между слабостью и силой, между поглощением и самоутверждением, между презрением к себе и гордостью. Особым способом разрешения этого конфликта является отказ - в перверсиях и фантазиях - от своего стремления к силе, гордости, достоинству, самоуважению и полное подчинение стремлению к слабости и зависимости. Становясь таким образом беспомощным инструментом в руках партнера, погружаясь в самоуничижение, он может испытывать приносящее удовлетворение сексуальное переживание. Специфически мазохистским способом успокоения душевных страданий является усиление их и полное им подчинение. У погрязшего в унижении человека боль презрения к себе превращается в наркотик, в приносящее удовлетворение переживание.

То, что невыносимая боль может быть смягчена и обращена в нечто приятное путем погружения в страдания, доказывается многими наблюдениями. Пациент, способный к хорошему самонаблюдению, спонтанно подтверждает этот факт. Он может воспринять пренебрежение к себе, упрек, неудачу как просто нечто неприятное, но затем погрузиться в чувство крайнего несчастья. Он смутно осознает, что преувеличивает и что может вытащить себя из беды, но в глубине души также знает, что ему не хочется этого делать, потому что в этой поглощенности горем есть неотразимое очарование. Когда мазохистские наклонности сочетаются с навязчивой потребностью казаться совершенным, человек сходным образом реагирует на свое несоответствие образцу совершенства. Осознание ошибки обычно бывает болезненным, но, усиливая это чувство и погружаясь в самообвинения и сознание собственной никчемности, человек мазохистского типа может превратить свою боль в наркотик и насладиться оргией самоуничижения. Это будет несексуальным мазохистским удовлетворением.

Как же можно ослабить боль посредством ее усиления? Принцип я описала ранее и дословно процитирую здесь его формулировку. Говоря о добровольном, по видимости, увеличении страдания, я сказала: «В таком страдании нет каких-либо явных преимуществ, которых можно достичь, нет, аудитории, на которую можно произвести впечатление, с его помощью нельзя завоевать сочувствие или достичь тайного торжества, навязывая другим свою волю. Тем не менее, оно дает выгоду невротику, хотя и иного рода. Потерпеть неудачу в любви, иметь поражение в соперничестве, быть вынужденным признать свою явную слабость или свой недостаток невыносимо для человека, имеющего столь высокое представление о своей уникальности. Таким образом, когда в собственных глазах он падает до предела, категории успеха и неудачи, превосходства и неполноценности перестают существовать; посредством преувеличения боли, через растворение во всепоглощающем чувстве несчастья и никчемности обостренное переживание отчасти утрачивает свою реальность, его рана перестает на время ныть, наркотизируется. В этом процессе действует диалектический принцип, содержащий ту философскую истину, что в определенный момент количество переходит в качество. Конкретно это означает, что, хотя страдание болезненно, уход в чрезмерное страдание может служить «опиумом против боли».

Удовлетворение, достигаемое подобным образом, состоит в отказе от себя, в растворении в чем-либо. Я не знаю, возможен ли здесь дальнейший анализ. Мы можем, однако, лишить это переживание присущей ему загадочности, соотнеся его со схожими, такими, как сексуальная безудержность, религиозный экстаз, растворение в некоем великом чувстве, вызывается ли оно природой, музыкой или энтузиазмом по тому или иному поводу. Ницше называет эту наклонность дионисийской и считает, что она является одной из базальных человеческих возможностей удовлетворения. Рут Бенедикт и другие антропологи показали, что этот механизм действует во многих культурных паттернах. То, что у человека мазохистского типа он предстает в форме растворения в зависимости, страдании и самоуничижении, обусловлено его базальной структурой, которая не позволяет ему какой-либо иной формы удовлетворения.

Возвращаясь к поднятому в начале главы вопросу - является ли мазохизм особым видом сексуального влечения, можно ли его определить как поиск удовлетворения вообще и как поиск удовлетворения в страдании в частности, - я прихожу к выводу, что все эти влечения представляют собой лишь определенный аспект данного феномена, а не его суть. Суть его заключается в попытке запуганного и изолированного индивида справиться с жизнью и ее опасностями, становясь зависимым и неприметным. Структура характера, образующаяся вследствие этих базальных стремлений, определяет способы, с помощью которых отстаиваются желания, выражается враждебность, оправдываются неудачи и благодаря которым удается справиться с другими одновременно существующими невротическими наклонностями. Эта структура определяет также вид удовлетворения, к которому стремится данный человек, и путь, которым его можно достичь. Особое сексуальное удовлетворение в мазохистских перверсиях и фантазиях равным образом определяется базальной структурой. Сформулируем проблему полемически: мазохистская перверсия отнюдь не объясняет мазохистский характер, однако характер объясняет перверсию. Человек мазохистского типа в столь же малой степени наслаждается страданием, как и другие люди, но его страдание проистекает из структуры его характера. Удовлетворение, которого он порой достигает, заключается не в страдании, а в экстатическом погружении в невзгоды и самоунижение.

Поэтому задача терапии заключается в распутывании базальных мазохистских тенденций характера, исследовании их во всех их разветвлениях и выявлении их конфликтов с противоположными наклонностями.

Глава 16. Психоаналитическая терапия

Нa психоаналитическую терапию в той мере, в которой она не является чисто интуитивной или руководствующейся обычным здравым смыслом, оказывают значительное воздействие теоретические представления. Они во многом определяют то, какие факторы наблюдаются и какие факторы считаются наиболее важными в порождении, сохранении и излечении невроза, а также то, что рассматривается как цель терапии, новые теоретические направления необходимо обусловливают и новые направления в терапии. Здесь - в большей мере, чем в отношении других глав, - я сожалею, что рамки данной книги не допускают детального рассмотрения, и мне приходится полностью опустить многие относящиеся к этому проблемы. Я ограничусь обсуждением в основном тех вопросов, которые возникают в рамках психоаналитической практики: к ним относятся лечебные факторы, терапевтическая цель, возникающие перед пациентом и аналитиком трудности, психические факторы, направляющие пациента к преодолению своих расстройств.

Чтобы понять эти факторы, обобщим вкратце, что собой по сути представляет невроз. Сочетание многих неблагоприятных воздействий внешней среды вызывает нарушения в отношении ребенка к себе и другим. Непосредственным следствием этого является то, что я назвала базальной тревожностью; этот общий термин обозначает чувства внутренней слабости и беспомощности по отношению к миру, воспринимаемому как потенциально враждебный и опасный. Базальная тревожность вынуждает к поиску тех способов поведения, которые позволили бы безопасно справляться с жизненными трудностями. Выбираются те способы, которые доступны при данных условиях. Эти способы поведения, которые я называю невротическими наклонностями, приобретают компульсивный характер, поскольку индивид чувствует, что, лишь ригидно следуя им, он может утвердиться в жизни и избежать потенциальных опасностей. Власть, которую имеют над ним невротические наклонности, еще более усиливается тем, что они становятся для него единственным средством достижения удовлетворения (а также безопасности); другие возможности для него закрыты, ибо преисполнены тревогой. Кроме того, невротические наклонности позволяют пациенту излить свою обиду на окружающий мир.

Обладая, таким образом, определенной ценностью для индивида, невротические наклонности вместе с тем неизменно имеют далеко идущие неблагоприятные последствия для его развития.

Я не обсуждаю влияние конституциональных факторов - отчасти потому, что они не так важны для (аналитической терапии, но главным образом потому, что нам слишком мало о них известно.

Предоставляемая ими безопасность всегда хрупка; индивид легко впадает в тревогу, как только привычные механизмы отказывают. Они делают человека ригидным, тем более что для ослабления новой тревоги часто приходится создавать дополнительные защитные средства. Индивид запутывается в противоречивых стремлениях; они могут либо развиваться с самого начала, либо ригидное влечение в одном направлении вызывает к жизни противоположное влечение, либо невротическая наклонность содержит конфликт в самой себе. Наличие несовместимых стремлений увеличивает и без того многочисленные возможности порождения тревоги, ибо сама их несовместимость создает угрозу того, что одно нанесет ущерб другому. Следовательно, в целом невротические наклонности делают положение человека еще более небезопасным.

Кроме того, невротические наклонности усугубляют отчуждение индивида от самого себя. Это в сочетании с ригидностью его структуры существенно снижает его продуктивность. Хотя человек не утрачивает способность работать, неминуемо засоряется тот живой источник творчества, который заключен в его реальном спонтанном Я. Наряду с этим он испытывает неудовлетворенность, ибо возможности удовлетворения ограниченны, а само удовлетворение обычно оказывается лишь временным и частичным.

Наконец, невротические наклонности, хотя их функцией является обеспечение основы взаимодействия с другими людьми, способствуют дальнейшему ухудшению человеческих взаимоотношений. Главные причины этого заключаются в том, что невротические наклонности усиливают зависимость индивида от других и разного рода враждебные реакции.

Структура характера, которая развивается таким образом, является сердцевиной неврозов. Несмотря на бесконечные вариации, она всегда содержит нечто общее: компульсивные стремления, конфликтующие наклонности, тенденцию к развитию явной тревоги, нарушения в отношении к самому себе и другим людям, заметное расхождение между потенциальными возможностями и реальными свершениями.

Так называемые симптомы неврозов, на основе которых обычно выстраивается их классификация, не являются особенно важными составляющими. Невротические симптомы, такие как фобии, депрессия, утомление и т. п., могут вообще не развиваться. Но если они развиваются, то произрастают из невротической структуры характера и могут быть поняты лишь на этой основе. Фактически единственное отличие между «симптомами» и невротическими нарушениями характера заключается в том, что последние, очевидно, относятся к структуре личности, тогда как первые не связаны очевидным образом с характером и предстают, так сказать, экстерриториальным образованием. Робость невротика является очевидным проявлением его характера; страх высоты таковым не является. Тем не менее, второе является лишь выражением первого, ибо в страхе высоты различные присущие ему страхи просто-напросто сместились и сфокусировались на одном конкретном факторе.

В свете такого толкования неврозов две разновидности теоретического подхода представляются ошибочными. Одну из них представляет попытка прийти к непосредственному пониманию симптоматической картины без выяснения вначале особой структуры характера. При простом ситуационном неврозе иногда возможна непосредственная проработка возникшего симптома через соотнесение его с актуальным конфликтом. Однако при хронических неврозах мы вначале мало что понимаем (если вообще что-либо понимаем) в симптоматической картине, потому что она является конечным итогом всех существующих невротических затруднений. Мы не знаем, например, почему у одного человека сифилофобия, у другого - повторяющиеся приступы прожорливости, у третьего - ипохондрические страхи. Аналитик должен знать, что симптомы нельзя понимать непосредственно, и он должен осознавать, почему это так. Как правило, любая попытка немедленного толкования симптомов оказывается неудачной и означает, по меньшей мере, потерю времени. Лучше пока просто отметить эти симптомы, а браться за них позднее в свете понимания основных черт характера.

Пациента, как правило, это не устраивает. Он, естественно, хочет, чтобы его симптомы были объяснены немедленно, и негодует на то, что воспринимает как ненужную отсрочку. Часто более глубокая причина для его негодования заключается в том, что он не хочет, чтобы кто-либо вторгался в секреты его личности. Лучше всего для аналитика было бы откровенно объяснить причины такой процедуры и проанализировать реакцию пациента.

Другой ошибочный путь - непосредственное соотнесение нынешних особенностей пациента с определенными детскими переживаниями и поспешное установление причинной связи между этими двумя рядами факторов. В терапии Фрейда главным образом интересовало прослеживание актуальных затруднений назад до инстинктивных источников и детских переживаний, и эта процедура соответствует инстинктивистскому и генетическому характеру его психологии.

Соответственно этому Фрейд ставит перед терапией две цели. Если - позволив себе некоторую некорректность - мы полагаем, что то, что Фрейд называет инстинктивными влечениями и Сверх-Я, эквивалентно тому, что я называю невротическими наклонностями, то первой целью Фрейда является осознание самого существования невротических наклонностей. Он предлагает, например, при наличии самообвинений и налагаемых на себя ограничений заключить, что пациент обладает суровым Сверх-Я (потребностью казаться совершенным). Следующей целью Фрейда является соотнесение этих наклонностей с инфантильными источниками и объяснение их на этой основе. В отношении Сверх-Я его будет главным образом интересовать понимание тех разновидностей родительских запретов, которые все еще действуют в пациенте, и выявление эдиповых отношений (сексуальных привязанностей, враждебности, идентификаций), которые, по его мнению, в конечном счете ответственны за этот феномен.

Согласно моей точке зрения на неврозы, основные невротические расстройства являются следствиями невротических наклонностей. Следовательно, моя главная цель в терапии заключается в том, чтобы после осознания невротических наклонностей, детально раскрыть те функции, которым они служат, и те последствия, к которым они приводят в личности пациента и в его жизни. Взяв опять-таки в качестве примера потребность казаться совершенным, я хочу прежде всего выяснить, какую пользу приносит данная наклонность индивиду (устранение конфликтов с другими людьми, возвышение в собственных глазах), а также то, какие последствия данная наклонность имеет для его характера и жизни. Исследование второй из названных проблем позволяет понять и то, как подобный человек чрезмерно приспосабливается к ожиданиям и других людей - до такой степени, что становится простым автоматом, - и в то же самое время втайне ни во что их не ставит; как эта двойная игра приводит к апатии и инертности; как этот человек гордится своей внешней независимостью, в действительности полностью завися от ожиданий и мнений других людей; как он негодует на предъявляемые к нему повышенные требования, однако теряется, если его деятельность не направляется такими требованиями; как он боится, чтобы кто-нибудь не обнаружил шаткость его моральных установок и ту двуличность, которой пронизана его жизнь; как это в свою очередь делает его склонным к затворничеству и чрезмерно чувствительным к критике.

Мое отличие от Фрейда заключается в том, что после выявления невротических наклонностей я в основном исследую их нынешние функции и их следствия, в то время как он главным образом исследует их генез. Цель обеих этих процедур одна и т же: уменьшить власть невротических наклонностей над данным человеком. Фрейд считает, что, осознав инфантильную природу своих наклонностей, пациент тут ж поймет, что они не подходят для его взрослой личности, и потому окажется способен с ними справиться. Источники ошибки, породившей данное убеждение, обсуждались ранее. Я полагаю, что все те препятствия, которые Фрейд считает ответственными за терапевтические неудачи - такие, как глубина бессознательного чувства вины, нарциссическая недоступность, неизменность биологических влечений, - в действительности обусловлены ошибочными предпосылками, на которых построена его терапия.

Я убеждена, что путем тщательной проработки последствий тревожность пациента ослабевает, а его отношение к себе и другим улучшается настолько, что он может обходиться без своих невротических наклонностей. Их развитие было неизбежным из-за враждебного и настороженного отношения ребенка к миру. Если анализ последствий, то есть анализ актуальной невротической структуры, помогает индивиду стать явно дружелюбнее по отношению к людям, вместо того чтобы ощущать по отношению к ним неразборчивую враждебность, если его тревожность значительно ослаблена, если увеличиваются внутренняя сила и внутренняя активность, он более не нуждается в своих обеспечивающих безопасность средствах, но может справляться с жизненными трудностями в соответствии со своими взглядами.

Аналитик не всегда предлагает пациенту искать причины нынешних проблей в детстве; часто пациент сам спонтанно предоставляет исследователю генетический материал. В той мере, в какой он сообщает сведения, имеющие отношение к его развитию, эта тенденция конструктивна. Но в той мере, в какой он бессознательно использует эти сведения, чтобы тотчас установить причинную связь, данная тенденция превращается в уловку. Чаще всего он надеется таким образом избежать непосредственной соприкосновения с теми наклонностями, которые действительно в нем существуют. Пациент, разумеется, заинтересован в том, чтобы и несовместимость его наклонностей, и цена, которую он за них платит, оставались неосознанными: до начала анализа его безопасность и ожидания удовлетворения покоились на следовании этим стремлениям. Он предпочел бы сохранять смутную надежду, что его влечения не столь императивны и не столь несовместимы, как кажется, что он и так сможет получить свой долю жизненных благ и никакая помощь ему не нужна. Поэтому у него имеются веские причины для сопротивления, когда аналитик настаивает на проработке его актуальных установок.

Как только сам пациент будет способен осознавать, что его генетические изыскания ведут в тупик, лучше всего активно вмешаться и указать, что пусть даже поведанные им переживания и имеют отношение к нынешней наклонности, они все же не объясняют, почему эта наклонность до сих пор сохраняется; ему следует объяснить, что обычно полезнее оставить на потом любопытство по поводу обусловленности этих явлений и вначале изучить те последствия, которые данная наклонность имеет для то характера и для его жизни.

Хотя я делаю акцент на анализе актуальной структуры характера, это не означает, что следует пренебрегать сведениями, имеющими отношение к детству. В действительности описанная мною процедура (процедура, избегающая искусственных реконструкций) ведет даже к более ясному пониманию трудностей детства. Согласно моему опыту, независимо от того, по какой методике - старой или по модифицированной - я работаю, абсолютно забытое всплывает сравнительно редко. Чаще происходит корректировка искаженных воспоминаний и придается значение событиям, которые считались не имеющими отношения к делу. В результате пациент постепенно приобретает понимание своего особого пути развития, и это помогает ему примириться с самим собой. Кроме того, разобравшись в самом себе, он также примиряется со своими родителями или с памятью о них; он понимает, что они тоже были опутаны конфликтами и не могли не причинять ему вред. Еще важнее то, что, когда пациент перестает страдать от нанесенного ему вреда или, по крайней мере, находит путь его преодоления, старые обиды затихают.

Инструменты, которыми оперирует аналитик во время этой процедуры, по большей части те же, что дал нам Фрейд: свободные ассоциации и толкования как средство донесения бессознательных процессов до сознания; детальное исследование взаимоотношений между пациентом и аналитиком как модель для понимания природы взаимоотношений пациента с другими людьми. В этой связи мои отличия от Фрейда затрагивают в основном две группы факторов.

К первой относятся расхождения в истолкованиях. Характер интерпретаций зависит от факторов, которые аналитики считают наиболее важными. Поскольку я обсуждала наши отличия по этому поводу на всем протяжении книги, здесь будет достаточно простого упоминания.

Вторая группа включает факторы, которые трудно уловить и поэтому сложнее формулировать. Они имплицитно присутствуют в том, как аналитик проводит данную процедуру, в его активности и пассивности, в его отношении к пациенту, в том, высказывает ли он моральные суждения или воздерживается от них, в том, какие установки пациента он одобряет, а каким старается воспрепятствовать. Некоторые из этих моментов уже обсуждались в предшествующих главах, другие подразумевались. Здесь можно кратко суммировать наиболее важные соображения.

Согласно Фрейду, аналитик должен играть сравнительно пассивную роль. Совет Фрейда сводится к тому, чтобы аналитик слушал ассоциации пациента с «равномерно парящим вниманием», избегая особого внимания к определенным деталям и без напряжения сознания.

«...он должен обратить свое бессознательное подобно воспринимающему органу к открывающемуся бессознательному больного, быть для него приемным устройством телефонного аппарата. Подобно тому, как телефонная трубка превращает электрические колебания, вызванные звуковыми волнами, снова в звуковые волны, так и бессознательное врача должно быть способно воссоздать бессознательное больного, пользуясь сообщенными ему дериватами этого бессознательного, направлявшего ассоциации больного».

Разумеется, даже следуя рекомендациям Фрейда, аналитик не может оставаться полностью пассивным. Он активно влияет на ассоциации пациента своими толкованиями. Если, например, аналитик намерен произвести реконструкцию прошлого, пациент тем самым имплицитно направляется к поиску в прошлом. Точно так же любой аналитик обязан вмешаться, если замечает, что пациент постоянно избегает определенных тем. Тем не менее, в идеале, по мнению Фрейда, аналитик должен следовать за пациентом и лишь давать, когда сочтет нужным, толкование получаемому материалу. То, что в этой процедуре он все равно оказывает влияние на пациента, является неизбежным следствием - в сущности желательным, но почему-то неохотно признаваемым.

Моя точка зрения, напротив, заключается в том, что аналитик должен вести анализ обдуманно. К этому утверждению, как и к требованию Фрейда соблюдать пассивность, следует, однако, относиться критически, поскольку в конечном счете именно пациент всегда указывает общую линию, обнаруживая посредством ассоциаций те проблемы, которые имеют для него первостепенное значение. Я также считаю, что несколько часов аналитик должен уделить исключительно толкованиям. Толкование может включать в себя многое: прояснение проблем, которые пациент, не зная об их существовании, представляет в запутанной и замаскированной форме; указания на существующие противоречия; высказывание предположений по поводу возможных решений проблемы на основе уже достигнутых инсайтов относительно структуры пациента и т.п. Иногда пациент сам избирает плодотворный путь. Но как только я увижу, что пациент заходит в тупик, я без колебаний активно вмешаюсь и предложу другой путь, хотя, разумеется, проанализирую, почему он предпочитает двигаться по определенной линии, и укажу причины, почему мне кажется более предпочтительным попытаться ему вести поиск в ином направлении.

Предположим, к примеру, пациент осознал, что его императив - всегда оставаться правым. Он осознал это в достаточной степени, чтобы начать об этом задумываться и задаться вопросом, почему это для него так важно. Мой метод заключается в том, чтобы намеренно указать пациенту, как мало обычно удается человеку продвинуться в попытках непосредственно отыскать причины, и объяснить ему, что гораздо продуктивнее будет вначале детально разобрать все те последствия, которые имела для него данная установка, и понять, какие функции она выполняет. Разумеется, следуя таким путем, аналитик подвергается большему риску и берет на себя больше ответственности. Однако ответственность в любом случае лежит на аналитике, а риск высказать ошибочные предположения и потерять из-за этого время оказывается, по моему опыту, меньшим, чем риск, вызванный пассивностью аналитика. Если я не уверена в высказываемом пациенту предположении, я указываю на его вероятностный характер. Если затем мое предположение оказывается неверным, пациент, чувствуя, что я также ищу решение, может активно включиться в совместный разбор или корректировку моего предположения,

Дата добавления: 2015-06-04