История всемирной литературы 79 страница. Представить себе картину развития дравидийских литератур XVIII в

Представить себе картину развития дравидийских литератур XVIII в. более или менее полно трудно, поскольку многое из творчества больших поэтов того времени, какими были, например, Кшетрая и Тьягараджа (литература телугу), не дошло до нас. Из различных источников известно, что Кшетрая создал четыре тысячи пад (двустишия), сохранилось же лишь четыреста, да и те почти не изучены. Не менее трагична судьба творческого наследия Тьягараджи — поэта и композитора, который жил в Танджоре во время владычества маратхов. Изучение творчества этих поэтов затруднено еще и тем, что их имена не упоминаются ни в знаменитых «Жизнеописаниях поэтов страны телугу» Вирасалингама, ни в каком-либо другом авторитетном источнике. Объясняется это, вероятно, тем, что оба поэта часто обращались к народным литературным формам, нарушая

529

традиционные правила поэтики, и тем самым выбивались из принятого в те времена стиля высокой литературы.

Яркой фигурой в поэзии телугу XVIII в. был Вемана — поэт-отшельник, последний из великих бхактов Юга. Данных о его жизни нет. Часть индийской критики относит творчество Веманы к XVI в. Однако, по мнению советского индолога З. Н. Петруничевой, язык Веманы, его мировосприятие и поэтика прочно связывают творчество этого поэта с традициями XVIII в. Стихи Веманы распевала вся Андхра, его афоризмы, пословицы и поговорки вошли в разговорный язык. Ясный и простой стих в условиях Андхры, где даже в начале XX в. между литературным и разговорным языками лежала пропасть, играл большую роль в укоренении демократических тенденций в литературе на языке телугу.

Что же хотел поведать миру целомудренный саньясин — «искатель истины»? Для чего он презрел семейный очаг и ушел странствовать? Почему отказался от изящной словесности и предпочел скромный жанр шатакаму (стостишие) прославленной пышной прабандхе (традиционная эпическая поэма)? Вемана многолик: он моралист, проповедующий часто исполненные глубокой жизненной правды истины, он страстный проповедник бхакти, безжалостный сатирик, высмеивающий идолопоклонство и обрядовую форму всех религий, истинно сострадающий бедному люду:

Тот, кто, встречая бедняка,
Смотрит на него как на ничтожество, —
Тот хуже падали.
Внимай всемогущему Раме, о Вемана!

(Перевод З. Петруничевой)

Вемана отвергает касты и высказывает мысли, предельно радикальные для Индии своего времени, где и два века спустя сидеть за одним столом с шудрой считалось позором:

Поставь одно бронзовое блюдо перед всеми людьми.
Пусть все едят вместе, уничтожь все касты,

О, Всевышний!

(Перевод З. Петруничевой)

С саркастическим недоверием пишет Вемана о некоторых религиозных обрядах и обычаях:

Мусульманин не станет вишнуитом в результате. паломничества.
Куртизанка не станет добродетельной женщиной, посетив священный Бенарес.
Собака не превратится во льва, искупавшись в священных водах Годавари.
Внимай всемогущему Раме, о Вемана!

(Перевод З. Петруничевой)

Мировоззрение Веманы отвечает своему времени: его вольные мотивы соседствуют с проповедью религиозного аскетизма самоусовершенствования. Но это не мешает просветителям телугу XIX в. видеть в нем своего непосредственного предшественника, во многом предвосхитившего их собственные взгляды.

Картина развития индийских литератур в XVIII в. чрезвычайно пестра. Относительное единство литературного процесса XIV—XVI вв. нарушается уже в XVII в., в XVIII же неравномерность развития литератур на разных языках становится еще более очевидной. Своеобразная разноголосица общего литературного процесса страны — характерная особенность данного столетия. В одних литературах приметы будущего более заметны (литература телугу), в других — они почти не ощутимы (литература Синда).

История Индии XVIII в. — это история непрерывных войн, внутренних и внешних, с их неизбежными последствиями, история индийской культуры XVIII в. — это история позднесредневековой богатой культуры в последней фазе ее существования.

529

НЕПАЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

В XVIII в. существенно меняется политическая карта Непала, по-иному идет историко-культурное развитие страны. Начавшиеся еще в XVII в. междоусобицы между раджами неварской династии Маллов, стоявшими во главе могущественных центральных княжеств Катманду, Патана и Бхатгаона, привели в XVIII в. неварскую династию к гибели. Ослабленное междоусобицами государство не смогло противостоять натиску своего бывшего вассала — княжества Горкха, и в 1749 г. династия Маллов пала. Горкха, расположенная на западе Непала, была той областью, где с XII в. осели бежавшие от мусульманских вторжений члены высокой воинской касты Северной Индии — раджпуты. Их потомки, смешавшись с основным населением, образовали народность кхас, впоследствии, как и жителей княжества Горкха,

530

их стали называть гуркхами, а их язык — кхас кура, горкхали или непали.

Падение центральных княжеств знаменовало конец «золотого века» — периода расцвета средневековой неварской культуры Непала. Вместе с Маллами в прошлое ушло время, когда правители старались превзойти друг друга в возведении дворцов, храмов, в сооружении многочисленных священных водоемов, в сочинительстве и изящных искусствах. На первый план выдвигаются задачи укрепления военного могущества страны, создания централизованной власти.

При новой знати существенно изменилась в Непале языковая ориентация — с середины XVIII в. на смену неварскому языку приходит язык непали. На нем диктует свои деловые послания Притхвинарайян Шах, раджа княжества Горкха, а также и его преемники. Вскоре непали становится единственным языком канцелярии, а затем объявляется государственным языком. Однако большая часть литературы XVIII в. создавалась не на непали, а на близких к нему развитых литературных диалектах Индии — брадже и авадхи, отчасти на бходжпури. Лишь постепенно начинают появляться переводы на непали. В частности, в середине XVIII в. на непали была переведена санскритская анонимная поэма «Светильник искупления».

В литературе первой половины столетия значительную роль продолжали играть средневековые каноны. Но процесс некоторого обновления уже ощущался. Особенно наглядно он прослеживается в драматургии — наиболее развитой части непальской литературы. Если в XVII в. раджбарана (посвящения королю), произносимые в прологе пьес, были традиционными панегириками правителям, то в пьесах XVIII в., даже в драмах, авторство которых приписывается радже Бхупатиндре Малле (1697—1722), — «Рыдание Видьи», «Махабхарата», — к давно примелькавшимся обращениям «потомок рода Рамы», «рода Рагху», «превосходящий всех предшественников своими добродетелями» автор считал себя обязанным добавить «раджа мудрый и добрый, потому и здравствуют при нем люди». Если раньше авторы, воспевая красоту родного края, нагромождали гору эпитетов и завершали восхваление традиционным «красив, как рай», то теперь пояснялось: такое-то место подобно раю, потому что в нем хорошо живется народу. Скажем, в драме Дханпати (годы жизни неизвестны) «Любовные игры Мадхава» хвала родной стране завершается словами: «Нет в мире места красивей Бхактапура с его храмами, где обитает богиня Таледжу, с его дворцами, где живет король Ранджит Малла. Бхактапур подобен раю, дом каждого царского подданного там ломится от добра».

В первой половине XVIII в. приобретает известность драма «Гопичандра», приписываемая радже Джитамитре Малле (1682—1696). Эта первая в Непале пьеса на исторический сюжет интересна так называемой народной сценой: толпа крестьян приходит к махарадже с жалобой на жестокость его стражников. Драма «Гопичандра» — первая пьеса о реальной исторической личности (ее герой — бенаресский раджа Гопичандра, живший в XVII в.) — оставила значительный след в непальской литературе, положив начало жанру исторической драмы.

Во второй половине XVIII в. процесс обновления затрагивает и поэзию. Наряду с традиционными гимнами (стути) и эротическими стихами появляются произведения, обращенные к «земному», — иными словами, в поэзии начинается поворот от традиционно высокого к обыденному. Не только драматургия, но и непальская поэзия XVIII в. обращается к историческим личностям, в частности к правителям Притхвинараяну Шаху и его наследникам, которые воплощали в ту эпоху идеал «доброго и справедливого правителя». Это характерно и для впервые появившейся лирической поэзии, и для особых «гимнов воинству» (канро).

Гимны канро возникли на основе бытовавших в непальском фольклоре песен-заклинаний, от которых и получили свое название. В то время они были своеобразным продолжением жанра стути, восходящего к буддийским гимнам гейя. От народных песен-заклинаний, функциональное назначение которых состояло в придании силы оружию, гимны воинству восприняли их призывный характер. Канро, как правило, зовут к борьбе за объединение непальских княжеств под знаменем правителей, в данном случае Шахов. Так, призывая людей к выполнению воинского долга в своем известном канро в честь Притхвинараяна, Сувандадас, наиболее одаренный автор, представляющий эту традицию, советует «приготовить вкусное блюдо, принеся из Пальмы — пряности, из Танахуна — рис, из Биркота — бобы...». При этом перечисляются все княжества, которые еще предстояло объединить в состав Непальского государства.

От стути канро восприняли и функциональную роль жанра (панегирик), и многоступенчатую форму — каждому суперлативному эпитету отводилось определенное место. В пышности сопоставлений канро значительно уступают стути, но превосходят их в четкости

531

ритма, который поддерживается обращениями в рефренах, близких по смыслу к русскому: «Давайте-ка!»

Канро обязаны стути и своей композицией, в частности от стути идет заключительный стих — слово об авторе, который взял на себя смелость сочинить данный гимн. В традиционных стути автор гиперболически заявлял о мнимой ничтожности своей персоны, для того чтобы подчеркнуть величие своего божественного повелителя. В канро же автор повествует о реальных бедствиях — голоде, бедности, но отнюдь не с целью подчеркнуть свое ничтожество, а для того, чтобы сказать: при славном радже, в честь которого я сложил гимн, все изменится к лучшему. Так, в упоминавшемся выше канро Сувандадас пишет:

Телом я был одинок,
страданьем богат,
но богатством худ.
Голод был вечно при мне,
а работа всегда сторонилась меня.
Слухи о славном радже дошли до меня
и спасенье мое в почитаньи его.

Лирическая поэзия, ярким представителем которой был Гумани Пант (годы жизни неизвестны), родившийся в Альмоде (ныне территория Республики Индии), отразила те же закономерности литературного развития. У Гумани бытовые реалии заменили традиционное нанизывание изысканных сравнений, призванных передать красоту возлюбленной или величие монарха, переводя поэзию в совершенно иной семантический ряд:

Лепешка из грубой, непросеянной муки,
Жидкая чечевичная похлебка без соли,
Гнилые овощи, не сдобренные маслом, —
Вот о чем мечтает в будни
Бедный брахман по имени Гангабал.

Гумани не писал канро, однако свои лирические стихи обычно заканчивал своеобразным восхвалением:

О Шива, день за днем тащим мы на себе тяжесть казны.
Даже волос на головах людей, и то не осталось.
И все же никто не покидает страны —
Так славен раджа гуркхов — вот слово Гумани.

Помимо светской поэзии, в XVIII в. в Непале продолжает развиваться религиозная поэзия сантов, объединенных в секту джосмани. Среди поэтов джосмани особенно известен Шашидхар (род. в 1747 г.) и его последователи — Мокшамандал и Премдил, оба видные чиновники при дворе Притхвинараяна. Они все писали на так называемом садхукари (языке святых), грамматика которого ближе всего к грамматическому строю кхари-боли, а лексика представляет собой своеобразную смесь слов из авадхи, браджа и непали. Санты создали традиционные стути, в которых воплощены проповедуемые последователями секты идеи религиозного реформаторства, захватывавшие и общественную сферу. В частности, Шашидхар, которого часто называют непальским Кабиром, от имени всех последователей секты выступал не только против многобожия, идолопоклонства, но и против кастовой системы, ограничения прав женщин (последние требования облекались в форму проповеди равенства всех верующих перед богом). Шашидхар написал в стихах трактат о религиозно-философской основе учения джосмани «Волна радости истинного познания» и наставление по аскетизму «Одеяние аскета».

Среди поэтов-сайтов весьма интересна фигура Ранбахадура Шаха (1767—1865), внука Притхвинараяна Шаха. Будучи учеником основателя секты джосмани Шашидхара, Ранбахадур стал видным проповедником этого религиозного учения и принял священное имя Свами Нирванананда, а подданные, у которых он пользовался большой популярностью, называли его обычно Свами Махараджа (Святой Махараджа).

До нас дошли только два стути этого поэта, посвященные святому Горакхнатху и богине Калике. Написанные в традиционной манере, эти гимны интересны тем, что их создатель просит благословения не себе лично, а своей стране — Непалу. Поскольку в этих двух произведениях встречается имя Ранбахадура, а не Свами Нирванананда, можно предполагать, что они созданы до того, как их автор стал последователем секты джосмани. Учение джосмани, ставшее государственной религией в правление Ранбахадура, при его преемниках сохранило равные права с ортодоксальными ветвями буддизма и индуизма. В общественной сфере это сказывалось в том, что в Непале кастовые ограничения не были столь категоричны, как, например, в соседней Индии. В литературной же сфере благодаря статусу джосмани продолжала процветать поэзия сантов, особенно интенсивно развивавшаяся в XIX в. Отголоски ее встречаются и в наши дни.

532

СИНГАЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ЛАНКА)

В XVIII в. значительная часть Ланки по-прежнему была колонией Нидерландов. Независимость сохранило единственное сингальское государство — Кандийское, наиболее удаленное от побережья и расположенное в труднодоступных горных районах. Здесь, в Канди, родилось движение за возрождение буддийской учености, определившее духовную жизнь сингальского общества XVIII в. Оно возникло как противодействие христианству и как форма выражения самосознания. Это движение связано с именем крупного ученого — буддиста Вяливиты Сарананкары (1698—1778).

Сарананкара и его последователи начали свою деятельность с переводов на сингальский язык канонических книг буддизма, за которыми были посланы специальные миссии в Сиам и Бирму, поскольку доверие к местным спискам было подорвано из-за прерыва традиций и упадка буддийской учености. На сингальский язык переводятся разного рода сутры, жизнеописания Будды, книги молитв и наставлений, джатаки, исторические хроники и другие произведения; усиленно изучаются пали, санскрит, медицина, астрология, создаются и новые религиозные произведения, авторы которых в целях энциклопедической полноты используют различные источники. Знаменитое сочинение Сарананкары «Свод толкований сущности» изобилует цитатами из палийских, санскритских и сингальских источников — сутр, комментариев к ним, словарей, комментариев к комментариям и пр. Автор стремился создать сочинение энциклопедического характера, могущее заменить едва ли не целую библиотеку для того, кто делает первые шаги на пути познания философии и этики буддизма. Эта книга во множестве списков стала чрезвычайно популярна среди ланкийских последователей буддизма, несмотря на то что написана трудным языком: длинными и сложными предложениями, с чрезвычайно санскритизованной лексикой.

Для литературного творчества в начальный период буддийского возрождения характерны различные компиляции, к которым относится, например, популярный труд анонимного автора школы Сарананкары «Сарваджнягуналанкарая» («Украшения — достоинства Всеведущего») — история жизни и перерождений Будды Гаутамы. Однако вскоре конкретные задачи, связанные с возрождением буддийской учености, вызвали к жизни оригинальные произведения. Ученик и талантливый последователь Сарананкары — монах Сиддхаттха Буддхараккхита из Тиббатуввы написал «Свод наставлений в истинной вере» («Шри Саддхармававадасанграхава») почти без цитат и ссылок на классические труды (за исключением немногих общеизвестных палийских стихов). Вводные разделы его книги посвящены описанию достоинств Будды, за которыми следует как бы импровизированная буддийская проповедь о грехах и добродетелях с их неизменным кармическим воздаянием, приводятся примеры благочестивой жизни монахов и мирян, даются наставления правителям и подданным в их повседневной жизни. Язык Буддхараккхиты представляет собой характерный образец кандийской прозы: изобилует санскритско-палийскими гибридными словами.

Новым в буддийской литературе этого периода является отображение в религиозных произведениях конкретных исторических фактов и событий. Примером могут служить описания посольств в Сиам — история сингальских религиозных миссий XVIII в. Повышение интереса к исторической теме в различных ее вариантах закономерно для просветительских задач буддийского сингальского возрождения. В это время создаются книги по истории царств и правлений острова от легендарного Виджаи до прихода в страну европейских колонизаторов. Возникают новые варианты истории важных сингальских реликвий, связанных с буддизмом, — так называемого «Зуба Будды», древа Бодхи (древа просветления) и его отростков. Интересным источником сведений по истории и литературе сингалов являются биографии Сарананкары, созданные в стихах и прозе (последняя содержит, в частности, перечень литературных трудов не только самого ученого-буддиста, но и его учеников).

Разнообразие прозаических произведений на сингальском языке — примечательная особенность этого периода, но тем не менее в целом XVIII век, как и предыдущие три века, остается веком поэзии. Не только при кандийском дворе, но и на юге острова существуют в это время поэтические школы. Среди поэтов известны не только ученые монахи, но и светские люди, в том числе цари, как, например, Раджадхираджасинха (время правления — 1780—1798 гг.). Изощренностью поэтического мастерства прославились поэтессы Балаваттала Махатмайо и Гаджаман Нона.

Старинные жанры претерпевают известную трансформацию. Так, героическую тему панегирика 533

периода воин с колонизаторами в условиях стабилизации колониальной власти сменяет любовная тема. Панегирик XVIII в. воспевает не доблесть правителя, а его красоту и любовные победы. В собрании песен, сложенных в честь кандийского царя Нарендрасинхи (1707—1739), последний сравнивается с богом любви.

В популярности любовной и эротической темы в сингальской поэзии не последнюю роль сыграло влияние средневековой санскритской любовной лирики, распространенной в придворных поэтических кругах Индии в это время.

Героическая тематика, однако, не исчезает, а сохраняется в другом жанре — героико-исторической поэме (хатана), появившейся на рубеже XVI—XVII вв. и достаточно распространенной в XVIII в. Остается популярным и жанр сандеша (поэма-послание). Делаются переводы старинных сандеш, сочиняются новые. В рамках традиционного жанра допускаются некоторые вариации, проявляющиеся или в своеобразии маршрута, который должен проделать посланник лирического героя, чтобы передать его просьбу богу-покровителю, или в особом характере самих просьб. В описаниях пути посланника содержится немало бытовых зарисовок и любопытных топографических деталей (путь от Адамова Пика до Катарагамы, например, в поэме «Послание Рогоклюва», 1788). Специфична и просьба, изложенная в этом послании к богу Катарагамы Махасене (Сканда), — защитить Ланку от врагов. Более часты просьбы оказать божественное покровительство царю, его правлению, буддийской вере. В редких случаях поэт испрашивает милости для самого себя: известный астроном Барана (Баранаганитая), например, в своей сандеше просит излечения от своего недуга, перечисляя при этом без излишней скромности свои религиозные и научные заслуги.

Поэзия XVIII в. осваивает многие жанры, которые прежде были типичны для прозы, в частности жанр хроники. В целях популяризации буддийского учения в стихах излагались истории из жизни Будды и его учеников (джатаки), мифологические сюжеты. Авторы этих произведений оставались обычно анонимными, стиль их значительно приближен к традициям устного народного творчества, повествование насыщено юмористическими подробностями. В стихотворной форме создавались книги проповедей (кави-бана-пот), дидактические сборники, содержавшие афоризмы, пословицы, загадки и т. п. Подобный сборник Аттарагамы Бандары долгое время служил хрестоматией для сингальских учеников — как мирян, так и буддийских послушников.

Вместе с тем поиски новых поэтических приемов в XVIII в. отмечены значительной формализацией поэзии, усложнением, изощренностью поэтических средств. Многие поэты увлекаются элу-сило — способом стихосложения, имитирующим санскритскую метрику и основанным на чередовании групп долгих и кратких слогов.

Виртуозно используются, например, приемы аллитерации, двойного смысла. Стихи зашифровываются в слоговые таблицы, что имеет в виду не только эстетический, но и магический смысл. Зашифровываются обычно тексты религиозного содержания. Примером может служить поэма «Таблица из двенадцати строф» (Баранамагабасака», 1786) поэта Каратоты Дхаммарамы, содержащая славословье Будде.

Таким образом, в XVIII в. было положено начало восстановлению ценностей сингальской культуры, утраченных в религиозной войне прошлых столетий и попранных колониальным режимом. И тем не менее движение за возрождение буддийской учености во многом носило поверхностно реставрационный характер. Оно не могло принести глубокого духовного обновления, хотя и стимулировало литературную жизнь страны.

В этот период была проделана огромная лексикографическая работа, результаты которой имели серьезное значение в дальнейшем развитии литературного языка. Осуществлено было множество переводов с классических языков, составлялись пословные словари и комментарии к различным каноническим произведениям.

Углубленное изучение древних языков, экспериментирование в области стиля способствовали обогащению сингальского языка; заимствования из санскрита, пали, тамильского языков проходили отбор и «проверку» в творчестве многих авторов.

В конце 30-х годов XVIII в. появляются первые печатные книги на сингальском языке. Изданные европейцами, они интересны не с точки зрения содержания (христианско-религиозного), а тем, что в них отражен опыт первого сопоставления лексики сингальского и европейских языков. К XVIII в. относятся первые попытки составления сингальско-голландского и голландско-сингальского словарей и грамматик.

XVIII век подвел итог в развитии средневековой сингальской литературы, исчерпав главные ее ресурсы. Дальнейшее ее развитие было невозможно без серьезного обновления всей системы эстетических представлений в свете новых социальных задач складывающегося капиталистического общества.

534

БИРМАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

К началу XVIII в. на территории нынешней Бирмы сохранялась напряженная обстановка. Государство бирманцев со столицей в Аве контролировало далеко не всю территорию. Нижняя Бирма, где жили моны, и восточные районы, населенные шанами, пользовались относительной независимостью. Ослаблением Авы в первой половине века воспользовались соседи. Участились набеги воинственных племен из Манипура, опустошавших Верхнюю Бирму, все чаще на земли бирманцев нападали сиамские войска. Восстания покоренных народов, крестьянские и солдатские бунты стали в Бирме привычными буднями. Королевский дворец в Аве напоминал крепость. Король редко покидал его и, опасаясь заговоров, сократил до минимума общение с внешним миром. Лишь во второй половине столетия с воцарением Алаунпаи (1752—1760), разгромившего восставших монов и вторгшихся в Бирму китайцев, страна обретает стабильность.

Литературная жизнь этой эпохи во многом остается невыясненной, и некоторые ее лакуны, по-видимому, никогда не будут заполнены.

В качестве примет литературы этого периода в целом можно указать на дальнейшее развитие придворной поэзии, в определенной мере опережавшей поэзию монастырскую, на явный интерес к художественной прозе в отличие от предшествующих веков, когда предпочтение отдавалось сочинениям историографического, судебно-правового, религиозно-проповеднического характера, на зарождение национальной драматургии и появление первых произведений для театра.

Заметный подъем бирманской литературы в начале века связан с именем выдающегося поэта и драматурга Падейтаязы (1684—1754). Как придворный поэт, Падейтаяза написал много стихотворений, прославлявших короля, его прозорливость и величие, но славу одного из крупнейших мастеров бирманской поэзии принесли ему произведения другого рода. Это — тьябве (небольшие стихотворения, посвященные жизни простых людей). Тем самым был нарушен канон средневековой бирманской литературы, и место традиционного героя из знати занял человек из народа — пахарь, сборщик кокосовых орехов, мелкий торговец.

Падейтаяза с большой симпатией рассказывает о своих героях. Рисуя их трудную, полную лишений жизнь, он неизменно подчеркивает честность, доброту простых людей. Каковы бы ни были субъективные мотивы, которыми поэт руководствовался, создавая свои тьябве, объективно их герои были противопоставлены представителям правящих классов, живших в праздности и роскоши.

Большое значение придавал Падейтаяза обновлению форм и содержания литературы. В 1741 г. Падейтаяза прочитал при дворе свое новое произведение «Туза-пьоу», нарушавшее канон этого некогда популярного жанра, что вызвало острую полемику. В основу сюжета «Туза-пьоу» (пьоу — стихотворение, основанное на сюжетах из буддийских джатак) была положена житийная повесть из широко распространенного в странах Индокитая неканонического буддийского собрания «50 джатак», рассказывающая о любви младшей дочери властителя небесных натов (духов) Девиндаязы к принцу Тузейтаязе. Поскольку в произведении действуют наты и принцы, закон жанра требовал соответственного речевого оформления. Падейтаяза отошел от канона и смело использовал в тексте бытовую лексику, объясняя это во вступлении к пьоу желанием писать как можно проще. Изменена была и сама форма пьоу. Впервые в бирманской поэзии Падейтаяза ввел в свое произведение диалоги и отдельные эйчжины (стихотворения, посвященные прошлому королевского дома).

Диалоги, вставные эйчжины, обыденная лексика — все это подводило к возможности драматического прочтения «Туза-пьоу», в чем, несомненно, сказался интерес Падейтаязы к театру.

Следующим произведением, с которым выступил поэт, была первая в истории бирманской литературы драма, прочтенная (хотя как будто и не поставленная) при дворе. Речь идет о пьесе «Манике», написанной Падейтаязой на основе собственного пьоу, также на сюжет из «50 джатак». «Манике» начинается с того, что давным-давно в одном королевстве жили король и королева. Долгое время у них не было наследника, и тогда королева, прочитав священные книги, обратилась к владыке неба Тиджамину (Индра) с просьбой даровать ей сына. Тиджамин сжалился и, превратившись в белого орла, дал королеве съесть сливу. Возвращаясь во дворец, королева потеряла косточку от сливы. Косточку нашла лошадь и съела. Впоследствии в один и тот же день, в один и тот же час, у королевы родился сын необычайной красоты, а у лошади — необыкновенный крылатый жеребенок, глаза которого были подобны сверкающим рубинам. Имя чудесного коня — Манике (что

535

значит по-русски «Волшебный рубин») — стало названием драмы. «Манике» состояла из отдельных сцен, в конце каждой давалось указание на характер музыкального сопровождения.

В XVIII в. в Бирме продолжает расти интерес к прозе. Большую роль в этом процессе играла литература на пали, с которой бирманцы познакомились еще в ранний период своей истории, — священные буддийские книги, своды законов, ученые труды. Именно на них долгое время воспитывались образованные бирманцы. Неудивительно, что первые прозаические работы, появившиеся в Бирме, были переводами или переделками оригинальных сочинений на пали. Дальнейший важный шаг в развитии бирманской прозы делает современник Падейтаязы — историк У Кала (ок. 1678 — ок 1738).

Среди оригинальных прозаических произведений У Кала следует отметить «Маха Язавинджи» («Великую хронику», 1733). Автор работал над ней более двадцати лет. Им был собран и обработан обширный материал, включавший, по всей вероятности, и бирманские поэтические произведения, которые содержали исторические сведения. Это позволило У Кала создать обширный труд, в котором отражены все доступные в то время источники, многими из которых мы сейчас уже не располагаем.

В 1752 г. Ава была захвачена восставшими против бирманского государства монами. Во время пожара Авы сгорела огромная по тем временам библиотека У Калы, содержавшая несколько тысяч рукописей.

Однако превосходство монов на этот раз было недолгим. Разгромив монов, Бирма выступила против соседей, и можно сказать, что к концу 60-х годов XVIII в. стала едва ли не самым мощным государством Юго-Восточной Азии.

Дата добавления: 2015-06-04