История всемирной литературы 36 страница. В разных кантонах родным языком считается один из четырех: немецкий, французский, итальянский или ретороманский

В разных кантонах родным языком считается один из четырех: немецкий, французский, итальянский или ретороманский. Последний делится на несколько диалектов. Швейцарская литература развивалась на всех этих языках, хотя, естественно, художественный вклад четырех ее языковых зон не был равноценным. (Само распределение населения по языковой принадлежности неравномерно. Главенствуют два: немецкий (около трех четвертей населения) и французский (около четверти). На итальянский приходилось 5%, на все ретороманские диалекты — 1%).

Понятие национальной швейцарской литературы вообще нередко ставилось под сомнение, поскольку многие швейцарские писатели становились участниками литературного процесса соседних, общих по языку стран (Германии, Франции, Италии). Однако в зависимости от общественной и культурно-исторической ситуации в разные периоды побеждали то одни, то другие тенденции: национальной самобытности, объединяющей швейцарских писателей независимо от языковой принадлежности, или, наоборот, фактически полного включения в соответствующую языковую сферу, т. е. в литературу соседней страны.

В период 1798—1848 гг. возобладала первая тенденция: в это время швейцарские писатели выступали прежде всего как деятели литературы своей страны и были меньше всего связаны с соседними литературами. Именно в эти десятилетия остро проявилось отставание Швейцарии в историческом развитии от других европейских стран.

Особенности швейцарской идеологии этой поры достаточно отчетливо раскрываются в учении Симонда де Сисмонди (1773—1842), историка и экономиста, получившего европейскую известность.

Он был уроженцем Женевы, и поэтому навсегда сохранил приверженность социальному укладу швейцарских кантонов. В своих исторических и экономических трудах, в критике общественного строя современной Англии и ее экономической системы (главная мишень его нападок), в идеализации строя итальянских городов-республик эпохи Возрождения, наконец, в своей настойчивой защите мелкотоварного хозяйства он не терял из виду ту модель общественного порядка, которая сложилась в Швейцарии и которую он тем самым защищал

246

от напора новых исторических сил — развивающегося промышленного капитализма.

В. И. Ленин характеризовал политическую экономию Сисмонди как «экономический романтизм». В другом месте он говорил о «сентиментальной критике капитализма», о том, что Сисмонди «в своих экономических воззрениях не пошел дальше поверхностного сентиментального романтизма» (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 202—203). Хотя понятие романтизма в таком контексте не совпадает полностью с понятием романтизма как художественного направления, оценка идеологии Сисмонди как романтической и сентиментальной имеет принципиальное значение для понимания процессов, происходивших в духовной жизни Швейцарии в первой половине XIX в. В отличие от других европейских литератур, где в начале XIX в. совершается глубокая переоценка художественных ценностей, в швейцарской литературе традиции предшествующего периода остаются живыми, действенными и старые идеи лишь медленно и постепенно сменяются новыми. Не возникает и острого конфликта между романтизмом и Просвещением, как это было во Франции или Германии. На протяжении первой половины XIX в. в литературе сложно переплетаются черты просветительства, романтизма, а к концу периода — и критического реализма. Своеобразно преломляется в литературе и специфическая традиция швейцарского сентиментализма.

Характерна роль Иоганна Генриха Песталоцци (1746—1827), выдающегося швейцарского педагога-просветителя. Он продолжает разрабатывать и развивать педагогические идеи, которые выдвинул в последние десятилетия XVIII в., в частности в своем дидактическом романе «Лингард и Гертруда» (1781—1787). На протяжении всей своей долгой жизни, полной забот, множества огорчений и непрекращавшейся борьбы с рутиной, Песталоцци настойчиво работал в поисках наилучшего метода воспитания, такого, который бы полностью отвечал естественным задаткам ребенка, был бы сообразен с природой человека и в котором гармонически сочетались бы задачи образования и воспитания, воспитания физического, умственного и нравственного — т. е. «силы умения», «силы знания», «силы хотения». Последняя книга «Лебединая песня» (1826), отделенная от романа «Лингард и Гертруда» сорока годами, уточняла, разъясняла его позиции, подводила итоги, как бы замыкая в единое целое всю систему его педагогических идей. Эти идеи, уходившие своими корнями в просветительскую мысль XVIII в., продолжали свою жизнь и в художественной литературе первых десятилетий XIX в. Близость к воспитательным идеям Песталоцци обнаруживается в системе взглядов таких писателей, как Г. Цшокке и И. Готгельф.

Приверженность просветительским идеям Песталоцци сочетал с очень трезвым, свободным от иллюзий пониманием реальных трудностей, стоявших перед педагогом, который имел дело с детьми, выросшими в условиях всеобщей отсталости и невежества. «Я знаю народ. Я видел его нужду», — писал он. Вот почему он называл книгу Ж. Ж. Руссо «Эмиль, или О воспитании» «в высшей степени непрактичной книгой мечтателя». Произведения самого Песталоцци воссоздавали реальные картины народной жизни. В частности, «Лебединая песня» вошла в историю швейцарской литературы как правдивая, исповедальная книга, подготовившая художественные свершения И. Готгельфа и Г. Келлера.

Консервативность, неподвижность швейцарского уклада объясняет и редкое в европейских литературах этой эпохи явление — устойчивость сентиментальной идиллии как жанра и шире — как выражения мироощущения писателя. Саломон Геснер остается кумиром многих швейцарских поэтов и писателей первой трети XIX в. Идиллия явилась выражением неприятия капиталистического прогресса, протестом против любых исторических перемен, она воплощала утопический идеал патриархального быта. В истории швейцарского романтизма идиллия составила важную грань и в известной мере определила его специфику.

Самое понятие романтизма в швейцарской литературе может рассматриваться по крайней мере в двух аспектах. Во-первых, как это видно уже на примере Сисмонди, позиция ведущих швейцарских идеологов была по сути своей романтической, ибо буржуазному прогрессу противопоставлялось патриархальное состояние как якобы исконно присущее швейцарскому народу. Отпечаток такого мироощущения лежал на творчестве всех виднейших швейцарских писателей — не только собственно романтиков, но и, например, реалиста Готгельфа. Во-вторых, можно говорить о группе собственно романтических писателей. В немецкоязычной Швейцарии они группировались главным образом вокруг альманаха «Альпийские розы», который выходил в Берне с 1810 по 1830 г. Его основателем и редактором был Иоганн Рудольф Вис-младший, философ-моралист и историк, друг Уланда и Шваба, близкий им своим интересом к национальной старине. В 1815 г. И. Р. Вис опубликовал сборник «Идиллии, народные саги, легенды и повести из Швейцарии». Альманах «Альпийские розы» также

247

Иллюстрация:

Женевское озеро. Шильонский замок

Гравюра. Начало XIX в.

предоставлял свои страницы для того, чтобы, как говорилось в его первом номере, «передать некоторые черты отдаленного прошлого». Как и в других странах в эту романтическую эпоху, в Швейцарии собираются и публикуются народные песни, изучаются памятники культуры прошлого.

Особый смысл обращение к сокровищам фольклора приобрело в землях ретороманского языка. Здесь родной язык находился под угрозой исчезновения. Обращение к духовному наследию родной почвы, самый культ родины даже в узкокантональном смысле — все это способствовало развитию и утверждению национального языка. Неожиданно открылся целый художественный мир: легенды о любви, баллады о животных, стихотворения, насыщенные древнейшей символикой, легенды, в которых показаны старинные обычаи и ритуалы, хранящие нравственные понятия отдаленных времен. Крупных поэтов ретороманская Швейцария не выдвинула, но лирическое творчество этих лет заметно обогащало язык, как бы вливая в него новые силы. С защитой ретороманского языка выступил Конрадин де Флюджи д’Аспермунт (1787—1874), наиболее известный поэт-романтик этой области Швейцарии.

Среди зачинателей немецко-швейцарского романтизма был Иоганн Мартин Устери (1763—1827). Как и многие другие швейцарские писатели, как и его кумир и учитель Геснер, Устери сочетал талант поэта с талантом художника и сам украшал свои книги иллюстрациями. В 1806 г. он основал «Общество художников» и до конца жизни возглавлял его. Первая самостоятельная работа — иллюстрации к переводам баллад Перси (1771). К Французской революции он отнесся враждебно, ибо она угрожала, по его мнению, устоявшимся нормам швейцарской жизни. После вторжения французских войск в Швейцарию он писал эпиграммы и рисовал карикатуры на французов.

Автор ряда песен для домашних и публичных праздников, Устери завоевал широкую популярность песней «Радуйтесь жизни» (1793), которую консервативные поклонники поэта рассматривали как швейцарскую антитезу «Марсельезе». По замыслу это застольная песня, гимн товариществу, призыв к дружбе и верности.

248

Перу Устери принадлежат и опыты в жанре исторического рассказа. Он был большим знатоком швейцарских древностей, преимущественно цюрихских, всю жизнь собирал и изучал рукописи и гравюры, проявляя особенный интерес к деталям быта, и писал свои рассказы на цюрихском диалекте той эпохи, которую изображал. Простые нравы и строгую добродетель XVI в. он стремился представить как пример для подражания. Бескрылый бытовизм исторических рассказов Устери — лишь еще одна иллюстрация мелкомасштабности, духовного провинциализма «романтики альпийских роз», как нередко иронически именуют литературную продукцию бернского альманаха.

Среди романтических писателей франкоязычной Швейцарии наибольшее признание получил Родольф Тепфер (1799—1846). Как и в произведениях других швейцарских писателей, родная природа, Альпы — предмет восхищения и преклонения писателя. В одной из своих главных книг «Путешествие по извилистым дорогам» (1838) Тепфер пишет, что, как бы ни были прекрасны Альгамбра и Ватикан или семь чудес света, никакие музеи и памятники не могут заменить созерцания природы. «Разве не говорят на тысяче языков могучие леса, выгоревшие от солнца поляны, мерцающие глетчеры, вечный лед на вершинах?»

И все же в центре изображения Тепфера — не природа, а человек, его характер, его чувствования. Внимание писателя не привлекают бурные события современной истории, он не изображает острых конфликтов, социальные противоречия эпохи почти не проникают на страницы его книг. Его герой живет в узком замкнутом мире. Повесть «Библиотека моего дяди» — одно из самых популярных произведений писателя. Герой ее — молодой художник Жюль; показано становление его личности, вступление в жизнь. По сюжету повесть отдаленно напоминает жанр немецкого воспитательного романа. Но школа жизни, которую проходит Жюль, ограничена узким кругом. Соприкосновение героя с внешним миром носит случайный характер. Он сталкивается лишь с теми, кто появляется в доме его дяди, или с кем он поднимается по лестнице дома, или кого он видит из окна своей комнаты, встречает на лестнице, и этот маленький мир описан любовно, с легким юмором, который многие исследователи соотносят то с Жан Полем, то с Диккенсом. Как и для немецкоязычных швейцарских писателей, для Тепфера романтическое неотделимо от сентиментального.

Во Франции «Библиотека моего дяди», как, впрочем, и другие книги писателя, хотя и была издана, но не вызвала большого интереса: в стране острых политических и социальных конфликтов она звучала как голос из другого мира. Но, переведенная на немецкий язык, она имела успех в Германии. Гёте незадолго до смерти высоко оценил одну из повестей Тепфера и особенно авторские рисунки к ней. «Библиотека моего дяди» привлекла внимание и молодого Л. Толстого.

Формирующийся в эту эпоху швейцарский реализм тесно связан с просветительскими традициями XVIII в. Главные его представители выступали в немецкоязычной части страны. И Песталоцци как писатель, и Цшокке, и Готгельф открыто ставили перед собой просветительские задачи, видя в литературе важное средство воспитания народа, хотя и придерживались разных политических взглядов: Цшокке был сторонником и участником демократического движения в стране, Готгельф стоял на консервативных позициях.

Многообразная литературная деятельность Иоганна Генриха Даниеля Цшокке (1771—1848) принесла автору известность не только на родине, но и далеко за ее пределами. Участник революционных событий 1798 г., активный сторонник Гельветической республики, он вынужден был бежать из Граубюндена, где одержали победу консерваторы. В кантонах Берн и Ааргау он издавал ряд журналов и газет, вел разного рода педагогическую работу. Его «Швейцарский вестник» (1804—1837) пользовался огромной популярностью во всей стране. Литературное творчество Цшокке обширно: труды по истории Швейцарии и Баварии, исследование о швейцарских лесах, труднообозримое количество публицистических статей по разным вопросам. В его собственно художественном наследии — исторические романы, драмы в духе молодого Шиллера, новеллы, большая автобиографическая книга «Обозрение моего пути» (1842).

И как публицист, и как писатель Цшокке видел свою задачу в просвещении народа, пропаганде современных идей, как он их понимал. Не будучи революционером, он, однако, неизменно примыкал к прогрессивному лагерю. В 1830 г. он с восторгом принял Июльскую революцию в Париже, немедленно включился в политическую борьбу по реформе конституции в Ааргау и был избран заместителем председателя Совета по выработке конституции.

Популярность Цшокке не в последнюю очередь связана с тем, что он своеобразно сочетал приверженность укладу швейцарских кантонов с новыми демократическими идеями: конституции, народного просвещения и т. д. Для его творчества характерно сочетание просветительских иллюзий с романтической экзальтированностью

249

в изображении ситуации и героев, при этом Цшокке всегда прямолинейно дидактичен. Переведенная на все европейские языки повесть «Деревня делателей золота» (1817) — в России к 1909 г. она выдержала 12 изданий — имела подзаголовок «Приятная и правдивая история для сельских школ и рассудительных людей». В ней рассказывалось, как в некой захолустной деревне, шедшей к полному разорению и моральной деградации, появился молодой энергичный учитель, который повел борьбу против шинкаря за души крестьян, пробудил в них интерес к труду, отучил от пьянства, и деревня преобразилась: разум и труд принесли неслыханное богатство. В этом смысле Цшокке оставался типичным швейцарским идеологом. Творчество его — одно из проявлений того же «экономического романтизма», о котором писал В. И. Ленин, критикуя Сисмонди.

Иеремия Готгельф (1797—1854) — самое значительное явление в литературе этой эпохи. Вместе с Г. Келлером и К. Ф. Мейером, выступившими несколько позднее, он вывел немецко-швейцарскую литературу XIX в. на мировую арену. Свой первый роман «Крестьянское зеркало» (1837) 40-летний бернский пастор Альберт Бициус (таково его настоящее имя) написал, опираясь на свой многолетний опыт церковного проповедника и организатора воспитательных учреждений для детей бедняков. В романе рассказывается история мальчика-сироты, отданного на «воспитание» в дом богатого крестьянина и обреченного тем самым на тяжкий жребий дарового батрака. Но содержание этого своеобразного воспитательного романа шире. В предисловии к роману Готгельф раскрывает смысл названия: «Мое зеркало показывает вам теневые, а не солнечные стороны вашей жизни». Он заверяет читателя, что делает это во имя правды, и ссылается на пример английских и русских писателей, которые изображают простых людей такими, какие они есть на самом деле.

«Крестьянское зеркало» историки литературы рассматривают как первый крестьянский роман в литературе немецкого языка. Значение его было тем более важным, что Готгельф своим первенцем взрывал традицию идиллии, которая была столь живуча в самой Швейцарии и — со времен Галлера и Геснера — накладывала отпечаток на суждения многих европейских писателей, идеализировавших патриархальный быт швейцарских пастухов.

Наиболее полно мировоззрение писателя раскрылось в его дилогии: «Ули-работник» (1841) и «Ули-арендатор» (1849). Как и роман «Крестьянское зеркало», эта дилогия тяготеет к жанру воспитательного романа. Но история Ули существенно отлична от жизненного пути героя первого романа. Если путь Миазли был трагичен, то в дилогии писатель изображает непрерывное, хотя и связанное с трудностями и срывами, восхождение героя к материальному благополучию. Идиллические отношения между Ули-батраком и его хозяином Иоганнесом отражают идеальное представление автора. Подзаголовок первого издания романа гласил: «В дар слугам и хозяевам». Автор сознательно ставит перед собой дидактическую задачу: показать, каким внимательным, терпеливым и настойчивым должен быть крестьянин в своих отношениях с наемным работником и как трудолюбие и добропорядочный образ жизни дают возможность каждому честному работнику стать самостоятельным хозяином. В то же время Готгельф не совсем утрачивает чувство действительности, реальные противоречия швейцарской жизни врываются в тщательно разработанную морально-дидактическую схему. Кругом царит дух собственности, люди оцениваются в зависимости от материального достатка.

Если обратиться к жанру немецкого воспитательного романа, к традиции которого примыкает дилогия Готгельфа, то именно у Готгельфа нагляднее всего выражена просветительская идея: человек формируется в труде, моральное его совершенствование становится возможным в процессе полезной деятельности. С изображением трудовых усилий человека и его нравственного подвига — преодоления ошибок, соблазнов, порочных наклонностей — связано эпическое величие первого романа дилогии. Т. Манн даже отмечал, что Готгельф здесь приближается к гомеровской манере.

Во втором романе «Ули-арендатор» эта эпическая цельность утрачивается. Здесь острее встает вопрос о материальном благосостоянии героя. В творчестве мастеров европейского критического реализма в те же годы была наглядно продемонстрирована несовместимость высших моральных принципов со стремлением выжить и тем более победить в обществе, где сталкиваются эгоистические интересы собственников. Готгельф же верит в особый швейцарский путь развития общества, он убежден, что благосостояния можно добиться упорным честным трудом. Но если в первом романе дилогии путь нравственного возвышения Ули был убедителен — можно было поверить, что Иоганнесу удалось воспитать из Ули честного труженика, — то во втором романе финал повествования ничем не подтверждает его воспитательную идею, ибо Ули становится самостоятельным хозяином лишь благодаря случайности (неожиданно объявился тесть и передал ему свое хозяйство).

250

Готгельф завоевал большое признание и своими новеллами. В них отражен тот же этический пафос писателя, то же настойчивое его желание внушить читателю высокие представления о долге человека. При этом в лучших его новеллах проявилось выдающееся мастерство в изображении человека из народа — не в идиллическом ракурсе (и не в прямолинейном осуждении слабостей и пороков), а во всей сложности его душевного склада и непростых отношений с окружающим миром. Такова героиня новеллы «Эльзи, странная служанка» (1843) — девушка трудной судьбы, болезненно переживающая то, что она считает для себя унизительным (разорение отца). Она гордо отказывает в своей руке любящему ее крестьянину, а затем самоотверженно вместе с ним погибает, потому что тоже любит его.

Особое место занимают в наследии Готгельфа новеллы на исторические и легендарные темы. Мировую известность завоевала новелла Готгельфа «Черный паук» (1842). Точнее сказать, это большая повесть, действие которой развивается в двух планах: почти идиллическая, неторопливо рассказанная история семейного праздника в современной писателю деревне и повествование о далеком прошлом, средневековой Швейцарии, когда издевательства феодала толкнули крестьян на союз с дьяволом, последствием чего явилась «черная смерть» (т. е. чума). Только благородные и мужественные люди смогли замуровать «черного паука» — материализованный образ дьявольской силы. Подтекст этой истории очевиден: писатель призывает строго следовать религиозно-нравственным установлениям предков, охранять исконные порядки. Так Готгельф, зачинатель критического реализма в Швейцарии, вводит в некоторые свои новеллы романтические образы и романтическую мотивировку. И обе тенденции сочетаются у него с просветительской убежденностью в победе моральной проповеди.

В 40-е годы, по мере нарастания социальных противоречий, Готгельф все более упорно утверждается на консервативных позициях. До поры до времени он поддерживал демократическое движение, но его пугали радикальные перемены, которые угрожали существованию патриархального уклада.

Во второй половине 40-х годов Швейцария стояла на пороге коренных исторических перемен. Новое время породило новую поэзию. В 40-е годы начинается литературная деятельность Готфрида Келлера (1819—1890). На формирование Келлера-поэта большое влияние оказывает рост демократического движения в Германии предмартовского десятилетия и в самой Швейцарии, куда эмигрировали многие немецкие политические поэты (в Цюрихе жили Гервег, Фрейлиграт, В. Шульц и др.). Выступления политических поэтов находят живой отклик у молодого Келлера. «Стихи живого человека» Г. Гервега он воспринимает как «трубный зов». Не без влияния Гервега он и свое поэтическое призвание рассматривает как служение общественным целям. Позднее (в 1854 г.) Келлер ясно выразит свою мысль о месте поэта: «Кто гордо мнит себя стоящим над партиями большей частью оказывается где-то далеко ниже их. И поэтому не доверяй тому, кто не занимает ясной позиции».

В стихотворении «В горах» (1843) он обнаруживает достаточную социальную зоркость, чтобы видеть, что «плодоносные земли возделываются мозолистыми руками только для бездельников». Это стихотворение приобретает особый смысл в перспективе развития всей швейцарской лирики со времен Геснера: только теперь происходит полный разрыв с традицией сентиментальной идиллии. Стихотворение Келлера «Прядильщица» (1844) перекликается с многочисленными стихотворениями о силезских ткачах. Поэт воспевает и борьбу поляков за независимость («Польская песня», 1844). Тема Французской революции органически входит, как и у немецких поэтов, в политическую лирику Келлера («Ça ira», 1845). Правда, боевые призывы его выражаются в столь же отвлеченных образах, как и у Гервега.

В 1847 г. в Швейцарии разгорелась гражданская война. В ноябре 1847 г. Ф. Энгельс приветствовал коренной поворот в судьбах страны. Победа демократии в Швейцарии положила начало революции в Европе. «В горах раздался первый гром», — писал Фрейлиграт.

Келлер с воодушевлением воспринял весть о начале революционных боев в Париже, Вене, Берлине. Революционные 1848—1849 гг. он провел в Германии — в Гейдельберге. В теоретическом плане важную роль для него сыграла материалистическая философия Фейербаха, лекции которого о сущности религии он слушал в Гейдельберге. Борьбу немецких революционеров он рассматривал как часть общего европейского движения. Баденскому восстанию он посвятил стихотворение «Лодочница на Неккаре» (1849) — поэтический рассказ о героической девушке, которая перевозит через реку отряд отступающих участников восстания, преследуемых солдатами королевских войск.

Реалистическое мастерство Келлера-прозаика проявится позднее. Но в эти ранние годы своего творчества, озаренные огнем революционных битв, он приобрел общественный опыт, позволивший занять позицию, существенно отличную от той, что занимали писатели первой

251

половины века, завороженные идеей исключительности швейцарского пути развития. Так за полвека литература Швейцарии проделала стремительный путь развития. В начале века патриархальные иллюзии отделяли ее от других литератур. В середине века она включается в общеевропейский литературный процесс.

251

БЕЛЬГИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Бельгия обрела независимость в результате революции 1830 г. После 1789 г. бельгийские земли были присоединены к Франции, затем (в 1815 г.) — к Голландии. Уделом Бельгии на протяжении веков была иностранная оккупация, политическая неустойчивость, разрушительные войны. Отсутствие государственного единства и независимости, твердых границ, различный этнический состав, мозаика языков — все это затрудняло развитие литературы.

Но все же и до революции 1830 г. заметно было некоторое оживление, особенно в 20-е годы, когда сказалось влияние французских и английских романтиков. Было организовано несколько литературных обществ и литературных изданий. В критике обсуждалась необходимость литературной реформы, оспаривались классицистические правила.

Накануне революции стала популярной историческая тематика, что было прямо связано с ростом патриотических настроений. Анри Моку (1803—1862) принадлежат «История Бельгии», романы «Морские гёзы», «Лесные гёзы» и другие произведения на исторические темы.

Завоевание независимости немедленно отразилось на литературе Бельгии. Складывается общественно-литературное движение с определенной и ясной задачей — создания национальной бельгийской литературы. В 1834 г. образуется «Национальное объединение», начинают выходить журналы с подчеркнуто патриотической ориентацией. В этих условиях еще большее влияние приобретает романтизм, и особенно французский, причем не только во франкоязычной литературе валлонских регионов, но и во фламандскоязычной литературе.

Своей любви к Виктору Гюго не скрывал самый заметный из бельгийских поэтов-романтиков 30—40-х годов Андре Ван Хассельт (1806—1874). Он родился в Голландии, начинал писать по-голландски, но затем перешел на французский язык и называл себя писателем бельгийским. Сборник стихотворений Ван Хассельта «Примулы» (1834) создан в русле романтической, несколько условной и книжной поэзии. Отвлеченно понятой «современности» поэт противопоставляет весьма абстрактные мятежные порывы. Национальная конкретность еще не стала содержанием поэзии, хотя поэт и декларирует патриотические чувства.

В 1842 г. Ван Хассельт написал большое стихотворение «Бельгия» — восторженную песнь во славу героических страниц родного прошлого, которые для него являются залогом единства и преуспевания государства. Образ родины, однако, достаточно условен. Бельгия для поэта — олицетворение свободы, обиталище «отважных и прекрасных», идеализированных героев. Итог многолетнего поэтического труда Ван Хассельта — поэма «Четыре воплощения Христа», в основу которой поэт положил библейские мифы, труды историков, свои собственные утопические прогнозы. Мрачной действительности, по-романтически порицаемой, Ван Хассельт противопоставил символ добра, истины и терпения, т. е. Христа, и шествие народа к гробу Господню изобразил как олицетворение порыва народов к истине, свободе. В финале поэмы звучит слава будущему человечества, когда воцарится разум и справедливость, восторжествует доброе, естественное начало в человеке.

Гуманизм Ван Хассельта сдерживался и ограничивался его консервативно-романтическими утопиями. Однако эти утопии были свободны от самого большого порока, отметившего бельгийскую литературу с момента ее интенсивного развития, — от национализма, от упоения тем общественным укладом, который сложился в Бельгии после 1830 г., «раем», но «раем землевладельцев, капиталистов и попов» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 16. С. 365). Несвободен от этого был другой видный бельгийский поэт, вдохновитель «Национального объединения» Теодор Вестенрад (1805—1849). Участник революции, политический поэт, отразивший эпоху величайших перемен в жизни Европы, Вестенрад воспевал промышленное переустройство Бельгии.

В бельгийской литературе, воспринявшей пафос революции 1830 г., преобладала историческая проблематика. Возрождались, разумеется, наиболее славные страницы прошлого, которых было немало в истории Бельгии, ее народа.

Наиболее крупный романист, разрабатывавший историческую тему, писатель не франкоязычный,

252

Иллюстрация:

Х. Консьянс. «Лев Фландрии»

Титульный лист. Брюссель. 1838 г.

а фламандскоязычный — Хендрик Консьянс (1812—1883). Его роман «Лев Фландрии» (1838) начинает историю фламандского романа вообще. Эта книга послужила стимулом так называемого «фламандского возрождения», т. е. движения за возрождение фламандской культуры, за права фламандского языка в рамках бельгийского государства, где доминировала французская культура и французский язык, несмотря на сложный этнический состав населения страны. Двухтомный роман Консьянса рисует борьбу фламандцев против французов в конце XIII — начале XIV в. Герои романа — вожди освободительного движения: граф, получивший прозвище «Лев Фландрии» за свои ратные подвиги, и старейшина корпорации ткачей. Консьянс не жалеет ярких красок и восторженных определений, рассказывая о героизме патриотов.

Смелый, свободолюбивый народ — вот что такое Фландрия в прошлом, по представлению Консьянса. Убеждение писателя в том, что «Бельгия — родина свободы», отражало пафос послереволюционной эпохи и вело к идеализации бельгийской действительности. Подобная идеализация очевидна в произведениях Консьянса, особенно идеализация Фландрии (писателю не были чужды антифранцузские настроения).

Первая половина XIX в. — «инкубационный период» истории бельгийской литературы, время поисков и попыток. Сильно сказывалась неопределенная привычка оглядываться на французскую литературу. Возникла даже доходная отрасль издательского дела: немедленная перепечатка и продажа по дешевой цене (дешевле, чем во Франции) всех сколько-нибудь заметных произведений французской литературы (перепечатки были запрещены в 1852 г.).

Дата добавления: 2015-06-04