Сергей КАРА-МУРЗА 10 страница

1877 год

Нахо предавался заслуженному отдыху после весеннего сева кукурузы. По давно заведенному обычаю, его жена Диса, хрупкая маленькая жен­щина, принесла ему в полдень еду, и теперь они вдвоем сидели под ивой, наслаждаясь прохладой ее тени.

Нахо догадался, что Диса собирается сообщить ему какие-то важные домашние новости. Это тоже был давно заведенный обычай. Сегодняшний обед был особенно вкусен - поджаренный сыр, свеже­испеченный хлеб, и много его любимых медовых коврижек. К тому же, Диса оделась сегодня с особой тщательностью. Ее белое покрывало сияло на солнце, оттеняя свежесть лица. Поверх него была одета красивая шапочка, расшитая серебря­ными монетами, которые весело позвякивали у нее надо лбом. Без сомнения, она хотела о чем-то его попросить.

- Ну, выкладывай, - с удовольствием сказал Нахо. Они с Дисой, прежде всего, были друзь­ями. Он даже и не ожидал, что будет так развле­каться, чтобы не сказать, наслаждаться, общес­твом своей остроумной и бойкой маленькой жены. И радость эта не уменьшилась с годами.

Диса сверкнула на него своими темными гла­зами:

- Как я рада, что у меня наблюдательный муж, - мило прощебетала она. - Не перестаю
удивляться, как это ты все замечаешь!

Нахо пожал плечами:

- Это все мой врожденный ум.

Надеюсь, твои дети унаследуют его, - заме­тила она, - как и твою природную скромность. Нахо обнял ее за плечи:

- Дай-ка мне еще одну из этих чудесных ков­рижек, - попросил он. - Так я правильно дога­дался, что к осени Господь благословит нас еще одним прелестным малышом?

Диса вспыхнула:

- Нет, Нахо, не думаю.

- Жаль.., - Нахо закончил есть в молчании, потом поцеловал ее. - Я не хотел быть слишком настойчивым, - его извинения были искренни, - Аллаху известно, что у нас и так есть, чем занять руки.

Диса вздохнула. После четырех сыновей у нее родилась поздняя девочка. Как бы ей хотелось, чтобы у нее появилась еще одна дочь, которая была бы с ней рядом в старости! Но Аллах, видимо, пока рассудил иначе.

- Так в чем же дело? - Нахо растянулся на траве, расслабив свое широкоплечее тело. В его глазах сверкали солнечные блики.

- Это так трудно, Нахо...

- Что трудно?

По обыкновению, Диса разом выпалила все свои опасения:

- В следующем году Маджид вернется от аталика. Хасану вот-вот придет пора жениться. Через год-другой я начну подыскивать ему невесту...

Нахо сел. Он был удивлен. Его всегда пора­жало то, как далеко женщины рассчитывают все наперед.

- Что за ерунда! Он же еще совсем мальчик!
Диса дотронулась до его руки:

- Я же не говорю, что, это произойдет скоро. Я беспокоюсь о будущем. Ведь это очень важно. Когда-нибудь мне придется подыскивать невест для всех наших сыновей. А ведь многие семьи уехали. Теперь это будет трудно...

О чем бы ты там ни беспокоилась, наших мальчиков это пока не касается, - поспешил возразить Нахо. Он не хотел сейчас обсуж­дать этот щекотливый вопрос с женой, хотя он действительно беспокоил всех отцов и старейшин в Хапца. - Что тебя так пугает?

- Твоего племянника Карима видели, когда он ухаживал за казачкой. Ничего серьезного, но Руслан хочет, чтобы ты с ним поговорил. Он просто вне себя. Думаю, может быть, хоть ты, его любимый дядя, сможешь повлиять - ты ведь тоже еще не стар...

- Это такая неприятность для стариков се­ленья! Все равно, что мой собственный сын..! -
Нахо поднялся и принялся расхаживать взад-впе­ред: он был очень расстроен. - Карим должен понимать! Это такой позор нашей семье!

Диса сидела неподвижно, укутав свое хрупкое тело шалью.

- Ну что ты решил, муж? - тихо спросила она.

Нахо посмотрел на свои натруженные руки. Он любил родную землю и считал, что ничто на свете не может заставить его уехать отсюда. Но он понимал и то, насколько трудно Дисе чувство­вать себя здесь счастливой. Ее родители умерли, две ее сестры отправились в Турцию. Да и сами они не молодели с годами, а их старший сын уже стоял на пороге самостоятельной жизни... А по поводу Карима Диса, конечно, была права - женщины всегда хорошо разбираются в этих во­просах. Здесь нужно быть твердым. Недостойное поведение их молодого родственника касается не только его одного.

- Я поговорю с Карим ом.

Диса, кажется, осталась довольна:

- Долго не сиди здесь. Анвар ждет, что ты к нему зайдешь.

- Он знает о Кариме? - спросил Нахо, явно опасаясь, что старый Анвар может воспринять новость слишком тяжело.

- Ничего не знает. Никто не хочет волновать старика.

Нахо не мог удержаться от смеха:

- Ты хочешь сказать, что все боятся увидеть его в гневе! В последнее время его нрав, кажет­ся, стал не менее бурным, чем у дедушки Казбе­ка!

Диса улыбнулась:

- Только его обожаемый родич может гово­рить такие вещи...

Диса уложила корзинку и пошла назад по тропинке к их дому рядом с загонами. Нахо с гордостью посмотрел вслед своей жене, любуясь ее стройной фигуркой и быстрой грациозной по­ходкой: он знал, несмотря на внешнюю хруп­кость, его жена таила в себе неистощимый источ­ник внутренней силы.

Однако приятные мысли быстро сменились мрачными. Такое часто случалось с Нахо: непро­сто быть главой большого семейства, ответствен­ность так велика...

Далеко за полдень Нахо зашел к своему дво­юродному дедушке Анвару, почтенному старцу с совершенно седыми волосами, отчего его черные, как угли, глаза казались еще более пронзитель­ными. Говорят, что глаза у человека с годами не меняются, как бы стар ни становился он... Анвар был тому лучшее свидетельство. Прикованному к постели старику очень нравилось, что Нахо регу­лярно навещает его, держит в курсе всех событий и сплетен в Хапца.

- Отправил коней в Пятигорск? - ворчливо спросил старик.

- Да, Тхамада, - ответил Нахо терпеливо. Он привык, что старик обращался с ним, как с под­ростком, и не обижался. Казбек вел себя так же. - Еще мы получили большой заказ от военных из Кизляра. Только вчера.

Прекрасно, прекрасно, - Анвар нетерпеливо перебирал четки в руках. Он не был склонен к созерцательности как Казбек и, казалось, был еще жив только потому, что не обращал внимания на свой возраст и вел себя так, будто все у него было еще впереди. - Знаешь, - он подался вперед и худым пальцем ткнул Нахо в грудь, - они все здесь считают меня за дурака!

- Уверен, что это не так, Тхамада. Мы очень ценим твое внимание, а мне очень нужны твои советы.., - Нахо говорил правду.

Иногда все просто забывали, сколько Анвару лет - не меньше девяноста, как ни считай - ста­рик был проворен, как лисица. У него был энер­гичный голос, из всех сыновей Ахмета с Кубани лишь он обладал таким поразительным жизне­любием. Табун всегда был его главной страстью, сильнее которой была лишь забота о благополу­чии семьи. Сейчас его спокойствие свидетельство­вало о том, что что-то не так.

- А теперь послушай, что я тебе скажу. Каз­бек всегда не любил, когда священники учат нас жить, и я тоже не люблю. Каждый сам волен выбирать себе религию. Мой Руслан стал уже совсем одержимым на старости лет, Нахо. Это тревожит меня...

Нахо не мог удержаться от улыбки. Разве не забавно, что древний Анвар говорит о своем сыне, которому уже за шестьдесят, будто о подростке, вступившем в «трудный» возраст! Конечно, при­ятно было пошутить на эту тему, хотя действи­тельность казалась Нахо более удручающей, чем

Анвару.

Имам Хапца Тап Анвар по-прежнему не упус­кал любой возможности поуговаривать семьи уор-ков покинуть свои селенья. Нахо неизменно противился этому, ибо подобно Казбеку, считал, что долг каждого кабардинца - защищать землю предков. Однако Руслан, сын Анвара, был ярым мусульманином и его семья всегда жила в стро­жайшем подчинении религиозным канонам. Буду­чи сельским старейшиной, Руслан, пожалуй, мог решиться подать другим добрый пример.

- Руслан всегда был таким серьезным... Ду­маю, он противится моему непокорному нраву, -размышлял вслух Анвар, как всегда критикуя своего набожного сына. - Но, знаешь, его благо честие действует мне на нервы, Нахо. Анвар досадливо махнул рукой.

- Не нужно осуждать поведение других, - пробормотал Нахо, изо всех сил стараясь скрыть смешинку.

- Чепуха! Видел бы ты чеченских священни­ков времен моей юности... Это были грозные с виду, отважные люди, не чета этим желчным, скудоумным сплетникам... Сегодня им всем так нравится властвовать: разжирели, сидя за спина­ми воинов, занимаясь сплетнями, да судами-пере­судами! Скромности ни капли. Не люблю я таких... Но Тапа Анвара и Руслана водой не разольешь...

- Тс-с-с, Тхамада, ты уж слишком далеко зашел, - проговорил Нахо испуганно.

Анвар лег на спину, окрестив руки на груди:

- Я никого и ничего не боюсь, Нахо. Я просто хочу дожить свои дни спокойно, так, как при­вык.

Нахо рассмеялся:

- Тхамада, но ты вовсе не похож на тихоню, хвала Аллаху! Ты сам как буря, успокаивать надо!

- Ладно, ступай себе, - буркнул Анвар, делая вид, что хочет вытолкать Нахо вон. - И еще.., -он согнул палец крючком и подцепил Нахо за петлю на одежде, чтобы легче было дотянуться к уху:

И полегче там, с этим парнем. Карим не делает ничего худого... Нелегко быть младшим в семье, особенно в такой. А мой сынок может душу парню вымотать из-за этого. Всегда видит только худшее. Ничего страшного, что парень похаживает к этой гяурочке!

- Ты меня удивляешь! - воскликнул Нахо. - Ты же ненавидишь гяуров, как и все мы!

Анвар пожал плечами:

- Да, это так... Они хорошие бойцы, эти казаки, и, конечно, я ненавижу их, у меня для
этого достаточно причин! Однако они живут с нами в мире уже много лет. Я сомневаюсь, что Карим носит в душе столько же ненависти, сколько я или ты.

- Должен носить, - сурово отозвался Нахо.

Но несколько позже, когда он вновь задумал­ся над словами Анвара: может быть, в чем-то старик прав? Неподалеку от дома Анвара Нахо заметил и сам предмет их спора - Карима, ожи­дающего его с некоторым трепетом.

- Дядя, ты мог бы проехаться со мной немно­го? Мне нужно тебе кое-что показать...

Нахо согласился, проявляя сдержанность, как и обещал Анвару.

- Приятный вечерок, дружок. Давай прока­тимся. Как твоя кобылка?

- Отлично. Такая красотка! Я тебя запросто

обставлю!

Карим рванул вперед, как стрела из лука, на своей крепкой кабардинской кобыле. Нахо сам подобрал ему эту лошадку: Карим усердно рабо­тал с табуном и прибрел навыки умелого наез­дника.

- Уфф! - сказал Нахо через пару верст. - Крепко! Я же целый день в поле отработал. Состязаться тебе надо с не со мной, а с моим сыном, когда он вернется!

Карим развернулся и рысью пустился назад, пока не поравнялся с Нахо.

- Жду этого с нетерпением, - не без удоволь­ствия ответил Карим. Он был приятным парнем: в нем таилось какое-то внутреннее обаяние, свой­ственное всем мужчинам их рода - худощавый, горячий, отважный.

- Смотри, дядя, видишь, что казаки тут дела­ют?

Всадники подъехали к откосу на берегу Тере­ка, где напротив того самого брода, которым когда-то воспользовались Анвар и его друзья, намерева­ясь напасть на русский обоз с боеприпасами. На северном берегу реки, глубоко утонув в жидкой глине, лежали груды деревянных столбиков, тут же были сложены длинные балки, явно предна­значенные для каких-то строительных работ

- Что это такое? - озабоченно спросил Нахо, хотя все сам прекрасно видел, просто ему тре­бовалось время, чтобы опомниться.

- Это заготовки для будущего моста, дядя. Удобно будет, правда? Путь до рынка станет,
самое малое, на час меньше.

- Хм. Похоже на то. Карим покраснел:

- Это неправда, знаешь... Несправедливо, что меня обвиняют...

- В том, что встречаешься с казачкой?

Карим кивнул:

- У них совсем другие нравы. Им можно раз­ говаривать и... с другими мужчинами, кроме родственников. Не так, как нашим женщинам. Я увидел ее тогда, когда мы вели лошадей мимо их загона, к станице. Я спросил дорогу - мне хоте­ лось всего лишь поупражняться в русском.

Я понимаю, - Нахо не знал, почему ро­дственники попросили именно его поговорить с Каримом. Он сам никогда себя так не вел, в юности ему было не до глупостей. Времена были нешуточные: воспоминания тех дней до сих пор иногда посещали его душу леденящими кошмара­ми.

Между тем Карим собрался с духом для глав­ных признаний.

- На обратном пути... да... она предложила нам напиться. Конечно, мне не надо было усту­пать и выдержать характер, но...

- Ты же был близко от дома.

Внезапно Карим поднял голову: темные озера его глаз светились такой честностью и неиску­шенностью, такой доверчивостью, какая бывает только в юности.

- Разве я поступил плохо? Это же просто крестьянская девушка. Они ведь тоже работают в поте лица. День был жаркий...

Нет, Карим. Я не говорю, что ты поступил плохо. Но ходить к ней на свидания - это уже никуда не годится. Мы должны быть сами по себе и поступать так, чтобы они чувствовали, как много нас разъединяет. Тебе бы следовало иметь побольше гордости. Кроме того... Нахо сделал паузу.

- Да, дядя?

- Настоящий кабардинец не чувствует жажды

в дороге.

Это замечание уязвило Карима сильнее, чем упреки за романтические наклонности. Ему так хотелось выглядеть лихим парнем. Он склонил голову и смотрел все печальнее и обиженнее.

- Спасибо, что показал мост, - сказал, нако­нец, Нахо. Это важно. Надеюсь, никому не раз­болтал?

- Нет, дядя.

- Молодец. А теперь поехали домой, Карим. Не будем больше про этот случай говорить, но я, конечно, заступлюсь за тебя перед стариками, скажу, что мы во всем разобрались. Так ведь?

- Да, дядя, - ответил Карим, зная, что этот ответ понравится Нахо. Но в глубине души он продолжал обожать эту девушку-казачку и даже осмеливался мечтать о свадьбе. Он хлестнул коня и поскакал прочь со всей доступной ему прытью.

* * * * *

Нахо чувствовал, что новость о строительстве моста вскоре взбудоражит поселок. Так оно и вышло. Несколько дней спустя ему пришлось принимать у себя имама Тапа Анвара и выслуши­вать все, что тот думает по этому поводу.

- Эти безбожники имансис... Мы не должны были позволять им начинать строительство. Они ведь и издалека немало отравляют нам жизнь, загрязняют нашу землю.

Нахо не мог не подумать о том, что с тех пор, как Тап Анвар приехал в Хапца, возникало слишком много разговоров о загрязнении и прочих бедах. Вместо того, чтобы жить обычными радос­тями, люди постоянно думали об этих предуп­реждениях и запретах. Нахо никогда не любил Тапа Анвара, особенно неприятно было видеть его фигуру, все более заплывающую жиром - свидетельство неуемного обжорства. Кабардинцы же всегда отличались умеренным образом жизни, стройностью и силой.

- Но, хаджи, благодаря мосту наши люди смогут легко пересекать реку. Особенно важно это, ког­да Терек разливается. Мы сможем быстрей до­ставлять наши товары на рынок. Это же хорошо!

Тап Анвар откусил какого-то лакомства и запил чаем:

- Наши дети начнут ходить за реку. Потом гяуры заманят их в свои школы. В христианские
школы!

Нахо не думал об этом. Два его младших сына все еще жили у аталиков среди джлахстней. Страшно представить, что было бы, если б он не смог послать их туда в соответствии с обычая­ми...

- Я допускаю, что это может произойти. Не думаю, что это так уж плохо, хаджи. Рано или поздно нашим детям придется учить русский язык. Ты же знаешь, как много пользы принесло нашей семье традиционное знание русского...

Глаза Тапа Анвара сузились:

- Никогда не мог понять, почему так получи­лось, что в семье Ахмета с Кубани так хорошо знают язык гяуров.

- Однажды среди чеченцев появился русский пленный... лекарь, хороший человек. Звали его Василий. Он здорово подружился с моим праде­душкой. С этого и началось... Он обучил Казбека, когда тот был еще мальчиком, а Казбек уж по­заботился, чтобы мы все выучились еще в самом юном возрасте...

Тап Анвар казался недовольным:

- Вот так это и начинается. С первой маленькой червоточины. Понимаешь, мы - мусульмане. Мусульмане должны учить Коран. Наши дети должны учить арабский, а не русский. Нам не нужно иных книг, кроме Корана. Нахо пытался спорить:

- Но ведь сказал Пророк: «Первое, что создал Господь, был Разум.»

Тап Анвар был хорошо подготовлен к таким выпадам:

- «Тот, кто знает себя, знает и Бога». Смотри вглубь. Вся эта жажда нововведений и знаний - не что иное, как жажда наслаждений, только умственных. Я хочу сказать, что все это начина­ется с контактов с гяурами. Более чем когда-либо я убежден, что всем нам следует перебираться в Стамбул, пока еще не слишком поздно.

Общаясь с людьми, предпочитающими самооб­разование, Тап Анвар старался показать, как ошибочны их взгляды с высот мусульманского мировоззрения. Нахо пытался отстаивать свое мнение в наиболее вежливой форме:

- Я помню, как мой дед даже выгнал тебя из дома, когда ты призывал к этому, - уколол он имама. - Ты помнишь, хаджи?

Но Тап Анвар был непотопляем: он, естес­твенно, ожидал, что Нахо продолжит сопротивле­ние.

- О да, старый Казбек - да упокоит Господь его душу - в этом смысле держался за старое. Но посмотри, как много семей я уговорил отправить­ся в путь. И все еще надеюсь, что однажды и ты решишься на это, Нахо. Твои единоутробные братья в Стамбуле богаты и влиятельны. О тебе там очень хорошо позаботятся. Уверяю тебя - там ты спасешь свою веру! - Тап Анвар простер руки, словно пытаясь дотянуться до рая.

Но не так просто было пошатнуть в Нахо его кабардинскую уравновешенность. Никогда в их роду не было религиозных фанатиков. Пример Казбека - лучшее тому подтверждение. Казбек, сам хаджи, благополучно вернулся из святых мест и мирно прожил многие годы среди своего наро­да, не страдая ни узостью мысли, ни лицемерием.

- Если я и перееду, хаджи, то не из-за веры. Чтобы быть мусульманином, не обязательно жить в Турции, - спокойно ответил Нахо. - Ведь рус­ские не велят нам менять веру, не так ли?

Кислая мина на лице имама, казалось, вновь сменилась выражением азарта. Наконец-то он нащупал слабое место у Нахо. Как и все в его семье, Нахо гордился независимостью мысли, своей верой в возможность жить так, как жили рань­ше.

- Конечно нет. Пока, по крайней мере... - Тап Анвар покачал головой, но решил, что ему уже пора идти. Теперь он знает, как добиться своего.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

1877 год

Генерал Муса Кундук внимательно рассматри­вал карту, где были обозначены предполагаемые места концентрации его черкесских и турецких подразделений. Высокогорья Анатолии были слиш­ком суровы для того, чтобы разворачивать там военные действия: хмурые серые небеса то и дело грозили снежными буранами, в холода солдаты могли обморозиться, а перебои с продовольствием способны ослабить даже самых сильных воинов. Голод может разбить войско, если этого не сде­лают болезни - неприятель здесь как раз менее всего опасен.

Война с Россией продвигалась неважно. Че­тырнадцатого октября главнокомандующий Ахмет Мухтар созвал совещание военачальников, кото­рые убедительно рекомендовали ему начать пере­говоры о капитуляции. Тем не менее, Ахмет Мухтар упрямо отвергал эти предложения.

Ахмет Мухтар полагал, что черкесские войска генерала Кундука вполне способны выстоять. Высылаемые им патрули не доносили о каких-либо продвижениях русских частей, старающихся закрепиться на захваченных недавно территори­ях. Успех Турции в этой войне, по сути, зависел от того, сможет ли ее армия, получив передыш­ку, перегруппироваться, закрепившись пока на рубеже крепости Каре - наиболее вероятной цели следующего наступления русских. Эту крепость необходимо было удерживать как можно дольше, пока остаток турецкого арьергарда укрывается в Соганлийских горах.

Вышло так, что Мухтар Паша попал в безнад­ежное положение на Алакских высотах. Лишь благодаря тому, что Муса Кундук, быстро сори ентировавшись, двинул свою кавалерию на юг, было спасено шесть батальонов и полторы тысячи всадников. Вместе с тем, значительная группи­ровка турецкой армии под началом старшего паши Хачи Ресита была вынуждена сдаться в Дчифт-тепе, где попала в окружение. В плен сдались все семь пашей, двадцать шесть батальонов, двести пятьдесят два офицера, один кавалерийский эс­кадрон и восемь тысяч пехотинцев.

И вот теперь генерал Кундук, бывший генерал русской армии Кундуков, сидя в Кагизмане, на юге, ожидал дальнейших распоряжений.

Он мрачно всматривался в карту, которая показывала лишь успехи русской армии. Остав­шиеся у Турции войска пытались закрепиться на ключевых позициях, удержать эти горные перева­лы, по которым русские под командованием ар­мянина, генерала Тер-Гукасова, несомненно, в ближайшее время двинутся на запад. И тогда, вероятно, вскоре падет крепость Каре, потом Эрзрум, а потом... Бог весть, может быть, следу­ющим будет Батум. Все, что предприняли турки ради усиления своей мощи: обновление, перево­оружение, переподготовка войск - все пошло прахом.

Кундук считал, что Ахмет Мухтар совершенно правильно начал наступление против русских в Анатолии. Действительно, нужно закрепить за собой стратегические преимущества здесь, в За­кавказье, надежно сковав действия российской армии в то время, как всеобщее внимание было приковано к западной части Черного моря, к продвижению русских на Балканах.

Однако на данный момент турецкая армия не обладала достаточной мощью для сдерживания российской Кавказской армии. Уж Кундукову ли этого не знать! Русские учили его военному ис­кусству, он служил в русской армии, стал губер­натором Терского края и сделал все возможное для этой армии.

Подчиненные ему старшие офицеры прибыли для получения последних распоряжений. Кундук поднялся, придав лицу решительное выражение:

- Итак, господа, я полагаю, утром следует начать активные боевые действия. Когда мы захватим эту гору, у Тер-Гукасова будет много хлопот. Продвигаясь к этим позициям, нельзя
ослаблять натиск, - объясняя расположение войск, он делал на карте четкие пометки карандашом.

Один из турецких офицеров решил кое-что уточнить:

- Ваше превосходительство, конечно, мы пос­тараемся. Но сможем ли мы удержать эту пози­цию? Русские батареи стоят прямо напротив и наверняка задержат наше наступление. Может быть, следует обдумать обходной маршрут?

Кундук выглядел надменным и непреклонным:

- Видите эту дорогу? Эзек-Эльхас. Мы должны захватить ее до полудня, если хотим преодолеть заградительный огонь тех батарей, что Вы упомя­нули. Мы сможем это сделать, господа?

Этот вопрос не требовал ответа. Это был при­каз. Кундук скрыл от своих войск известие о сдаче в Дчифт-тепе. В последних секретных до­несениях сообщалось, что Мухтар Паша напра­вился обратно к Карсу в сопровождении десяти тысяч пехотинцев, чтобы усилить оборону кре­пости, и по пути мог подвергнуться новой атаке русских в Соганлийских горах. Он был готов к этому. Кундук должен был помочь этой контра­таке, связав силы Исмаил Хакки, одного из на­иболее способных офицеров Тер-Гукасова, кото­рый уже двигался для соединения с основными силами генерала.

- Таким образом, - проговорил Кундук, завер­шая совещание, - у вас в запасе есть еще не­
сколько часов. Надеюсь, вы воспользуетесь ими, чтобы отдохнуть. До встречи на рассвете. Доброй ночи.

Когда офицеры выходили, Кундук окликнул младшего адъютанта:

- Аслан-бей... Вас зовут Аслан-бей, верно?

Задержитесь, пожалуйста. Хочу с Вами погово­рить.

- Да, господин генерал. Слушаю вас.

Кундук благосклонно посмотрел на черкесско­го офицера, хорошо зарекомендовавшего себя в недавних боях с неприятелем. Он был высок, представителен, худощав, с лицом, тронутым ос­пой, и глубоким шрамом на виске - пуля сколь­знула по голове. В поведении этого человека чувствовалось внутреннее достоинство, черты от­личались благородством. Несомненно, за всем этим кроется нечто необычное.

- Прошу Вас, посидите со мной. Выпьем, а уж потом отправимся на покой. Вы ведь, кажется, черкес, не так ли? Ваши соплеменники храбро дрались на Алакских высотах.

- Да, Ваше превосходительство, я - шапсуг.
Кундук улыбнулся и заговорил с ним на ро­дном языке:

- Я так и думал. Давно не говорил по-черкес­ски! Я - осетин. Полагаю, Вы знаете об этом. Османы нас всех называют черкесами.

Аслан настороженно помалкивал, гадая, зачем генералу понадобилось это панибратство. Он дав­но уже не видел такой обходительности со сторо­ны старших офицеров, поэтому вполне мог ожи­дать нового вероломства.

Кундук принялся раскованно болтать:

- Взять, к примеру, Ваше подразделение. Там наберется лишь горстка настоящих черкесов вро­де Вас, остальные - осетины, чеченцы или бал­карцы. И еще это называется черкесская кавале­рия!

Аслан не мог понять, зачем этот высокопос­тавленный военачальник изволит говорить об очевидном.

- И, кроме того, когда вести о наших пораже­ниях достигнут Чечни, - сухо отозвался Аслан, - там прекратятся последние попытки сопротивле­ния.

Лицо Кундукова вспыхнуло.

- Что, все кавалеристы так считают? Что, дела у нас так плохи?

- Нет, я не это имел в виду, Ваше превосхо­дительство. - Аслан покачал головой. - Я хотел лишь подчеркнуть, что у нас здесь разные люди, смесь многих народностей и родов. Легко спу­тать. Это случалось раньше, это будет случаться и впредь...

- Раньше? - Кундуку стало интересно, на­ сколько опытен этот бывалый вояка, который знает больше, чем следовало бы.

- Два года назад я воевал под Эрзрумом. Мои люди захватили караван, состоящий из грузин, обращенных в рабство. Потом кто-то приехал из британского посольства и составил отчет об этом событии. Я читал его. Там всех этих невольников автор назвал черкесами, хотя сам же общался с ними через грузинского переводчика.

- Всех горцев светлой масти называют одним чохом черкесами или «черкесцами», - сказал Кун­дук. - Благодаря этому за невольников можно получить более высокую цену.., - он не мог скрыть своей неприязни.

- Я знаю, Ваше превосходительство. – Аслан твердо посмотрел в глаза генерала.

Неважно, кем были невольники - турками, армянами, русскими, казаками... Они все уверя­ли, что у них жены - черкешенки, ведь адыгские женщины - самые красивые. Аслан вспомнил об одной из них, чья красота, увы, увяла, не достиг­нув полного расцвета. Мариан и ее ребенок. Он продолжал посылать им деньги, а вот Ханаф давно уже умер.

- Это все, Ваше превосходительство? - устало спросил Аслан.

Однако Кундук никак не мог успокоиться. Что-то тревожило его сегодня.

- Откуда Вы родом? - настаивал он.

Аслан решил, что этому человеку очень одино­ко, а, вернее всего, он просто боится завтрашне­го сражения, ведь любому ясно, что их ждет поражение. Черт побери, в такую ночь у него были все основания раскаяться в худых делах. Каждому есть в чем раскаяться.

- Я уже сказал Вам, что я шапсуг. Мой отец хаджи Даниль, сражался вместе со «львом Кавка­за» Казбеком. Это было еще во время кампаний тридцатых годов.

- Казбек! С Терека! Я хорошо знаю этот рай­он Кабарды. Хорошо знал эту семью, точнее внука Казбека, молодого красивого коневода Нахо...

Нервы Аслана сдали. При одном упоминании о друге его глаза наполнились слезами. Кундук же увлекся воспоминаниями о своей жизни в горах и, к счастью, не заметил реакции Аслана.

- Я был губернатором Терского края с 1859 года, после сдачи Шамиля. Чудесное место! Ка­бардинцы очень не хотели уезжать оттуда. Семья Казбека особенно сильно противилась этому, а они имели огромное влияние на людей. Хапца! Вот местечко! Этот молодой Нахо тогда свел на нет все мои усилия.

Аслан потер рукой утомленное лицо. Боль воспоминаний была слишком велика, у него не было никакого желания обсуждать прошлое.

- Полагаю, что так, Ваше превосходительство.

- В конце концов, я решил связать свою судь­бу с Турцией, - доверительно сообщил Кундук. - Когда я выехал, со мной были в основном чечен­цы и осетины. Кабардинцев было немного...

Дата добавления: 2015-06-04