Сергей КАРА-МУРЗА 8 страница

- Вон отсюда! Вон! - закричал он. – Это совет старейшин, здесь тебе не место!

Однако присутствующие хорошо расслышали сообщение, и в комнате стал нарастать сердитый гул голосов: старикам было сейчас не до соблю­дения этикета.

- Сейчас же покинуть дом! Покинуть всем, кто не член совета! - рявкнул Шамиз-бей, обра­щаясь к тем, кто стоял в дверях, стараясь по­-больше увидеть и услышать.

Но если он думал, что это заставит кого-либо уйти, не дождавшись конца, то сильно ошибал­ся.

Аслана оттеснили назад те, кто выбирался из дома наружу. Науруз толкнул его, перегнувшись через чью-то голову:

- Слыхал? Что я тебе говорил! Тут пахнет заговором! Шамиз-бей уже решил нашу судьбу!

Старый шапсуг, узнавший Аслана, приблизил­ся к нему.

- Где твой отец, юноша? Хаджи Даниль? Ка­ким он был человеком...

Аслан покачал головой. Старик вздохнул:

- Что тут еще обсуждать? Наша земля захва­чена - нам остается либо убраться отсюда, либо подчиниться. А наши вожди... Они умеют лишь чесать языками!

Он принялся грузить на ослика какие-то узлы. Аслан смотрел на него, вспомнив вдруг своих дорогих родителей, так надеявшихся спокойно дожить свои дни. Он лежал, уткнувшись лицом в прохладную чистую траву, точно зная, к чему приведет меджлис Шамиз-бей.

Когда некоторое время спустя старейшины вы­шли из дома собраний, Аслан лежал все на том же месте. Многие из выходивших направлялись прямо к скале, на которой стоял теперь Шамиз-бей и, бурно жестикулируя, растолковывал лю­дям то, что должно произойти дальше. Некото­рые слова долетали до Аслана, который был на­столько опечален и подавлен, что лишь перевер­нулся на бок, подперев голову локтем.

Его взору предстала довольно забавная карти­на. Пожилой человек разглагольствовал вовсю, но легкий морской бриз_# сносил слова - и это еще больше подчеркивало их лживость.

- Полночь... прекращение огня... земли пред­оставлены... Великий султан... корабли... будьте вместе... корабли...

Им разрешалось взять с собой лишь самую малость вещей и продуктов в расчете на краткость предстоящего путешествия. Шамиз-бей пытался убедить людей в том, что переселение пройдет организованно и достойно. Аслан уткнул­ся лицом прямо в землю и зарыдал.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Кого меньше всего Нахо ожидал увидеть в своей деревне, так это генерал-майора Мусу Кун-дукова. Но это был именно он.

Стоял конец лета. Была пятница. После полу­дня в сопровождении остальных членов своей семьи Нахо отправился в мечеть. Во время ис­полнения обрядов он не мог не заметить, что среди жителей Хапца царит какая-то тревога, мешающая ему. Он слышал, как за его спиной нарастает жужжание голосов, но не оборачивался до тех пор, пока не окончились молитвы. Выходя из мечети вслед за Казбеком и Анваром, он с удивлением увидел большую толпу кабардинцев, собравшихся на зеленом берегу Терека.

Старый Анвар наклонился к его плечу и под­нял свою сучковатую палку, указывая на имама Тапа Анвара.

- Не удивительно, что сегодня он не служил. Слишком занят...

- Лопни мои глаза! Похоже, сам губернатор при всех регалиях! - присвистнул Нахо, чем не­мало развлек стариков.

- Да уж, стоят, как на параде, - проговорил Анвар, окидывая раждебным взглядом казачий эскорт, растянувшийся в линию позади толпы.

Мимо промчался сын Анвара Руслан:

- Вы постоите и послушаете, правда, отец... хаджи?

- Думаю, что нет, - проворчал Казбек. - Этот мерзавец собрал вокруг себя толпу чеченцев и осетин, пришел сюда и думает, что сможет оча­ровать нас своими бреднями. Нет уж, ни за что не буду слушать его.

Руслан предпочел не спорить. Казбек был уже слишком стар, чтобы пререкаться с ним, особен­но на людях. Кроме того, учитывая нрав стари­ка, нельзя было быть уверенным в том, что он воздержится от яростных нападок на Тапа Анва­ра или русских чиновников, а именно этого Рус­лан и другие старейшины очень хотели бы избе­жать.

- Я провожу тебя домой, Дада, - сказал Нахо, как всегда, дипломатично.

Он повел дедушку прочь. Казбек шествовал с гордым видом. Нахо слышал реплики сельчан, знающих Казбека уже много лет: «Он уходит! Ему не интересно.» Публичная оплеуха, нанесен­ная Казбеком генерал-губернатору, была послед­ним средством сохранить достоинство в арсенале старого воина.

- Я останусь, и ты возвращайся, Нахо, - крик­нул Анвар и улыбнулся, будто предвкушая гряду­щие дебаты. Он сам отыскал удобное местечко на небольшом холме и присел на нем, опираясь на клюку.

Те, кому предстояло выступать, расселись на низких табуретах в центре поляны. Анвар почти не обратил внимания на слова, которыми Тап Анвар начал свою речь, заявив, что губернатор Терского края собирается предложить кабардин­цам некий очень важный план. Однако Анвару было не до этого. Глаза его внимательно огляды­вали собравшихся, отмечая, кто пришел, а глав­ное, кто не пришел сюда.

Вскоре вернулся Нахо. Он поднял ладонь ко лбу, чтобы солнце не мешало ему отыскивать в толпе дядю. Увидев его, наконец, Нахо протол­кался вперед и сел рядом с ним.

- Знаешь, мальчик мой, - прошептал Анвар, - князя Хапца здесь нет, и вообще, пришли очень немногие уорки, от каждой деревни - всего по несколько человек. Казбек правильно сделал, что ушел.

- Что тут удивительного, Тхамада! После всех моих рассказов о заговоре...

- Ш-шш, - черные глаза Анвара оживленно блестели, - Послушаем-ка имама: опять старая песня о «Бейт аль Ислам» и о нашем спасении. О, слава Аллаху, он закончил.

Тап Анвар сошел с возвышения. По толпе пронесся ропот неодобрения: генерал-майор Кун­дуков вышел на середину, чтобы произнести речь. Нахо вынужден был признать, что у этого чело­века есть самообладание - он хорошо держался перед несколькими сотнями богатых землевладель­цев здесь, в сердце Малой Кабарды. Но какое безумие, какая наглость - произносить свои речи именно там, где живет человек, имеющий все доказательства того, что он не достоин доверия порядочных людей!

Кундуков прекрасно выглядел - светловоло­сый, красивый, подтянутый, безупречно одетый, увешанный орденами.

- Братья, - заговорил он на прекрасном кабар­динском диалекте, - Я русский генерал. Я честно служу России, как и многие ваши князья. Но я был и останусь мусульманином и истинным гор­цем. Эта военная форма лишь помогает мне слу­жить вам и другим мусульманам Кавказа.

Тап Анвар, словно в блаженном забытьи, пог­лаживал свою белую бороду, на его губах засты­ла счастливая улыбка. Анвар, сидящий с краю, громко откашлялся и сплюнул.

Несколько человек обернулись на него. Анвар снова закашлялся, чтобы пауза стала еще более убедительной.

Кундуков властно протянул вперед руку в бе­лой перчатке, и его адъютант вложил в эту руку свернутый в трубочку и перевязанный официаль­ной красной лентой документ. Нахо скрестил руки на груди. Все это было частью спектакля.

- У меня в руках - полный текст соглашения между Россией и Турцией относительно переселе­ния кабардинцев в Турцию без всяких помех и препятствий. Я получил полномочия содейство­вать переселению стольких мусульманских семей, сколько согласится выехать туда со мной.

Похоже, он делает нам большое одолжение, правда, Нахо? - проворчал Анвар. Он произнес эти слова достаточно громко, чтобы их услышали окружающие. Некоторые из них обернулись - они были разгневаны столь неуважительным выска­зыванием. Однако, заметив, что оно принадлежит Анвару, прикусили языки.

Тем не менее, один из них закричал:

- Когда мы отправляемся, генерал?
Кундуков улыбнулся этому вопросу и поднял

руку, призывая людей к спокойствию, будучи в полной уверенности, что к нему прислушиваются.

Нахо не мог больше слушать. Лицо его начало наливаться гневом. Он оглядывался по сторонам, всматриваясь в лица людей, которых он так хо­рошо знал - здесь сидели сыновья Мурада, кабар­динцы из долины, где родилась его мать, из со­седнего Чегема, из Баксана, из Мисостей. Он сделал все, что мог, чтобы донести до них прав­ду, которая открылась ему. Кундуков продолжал свои сладкоголосые речи. Он обещал людям зем­лю, обустроенные поселения, заверял их в благих намерениях султана...

Терпение старого Анвара, очевидно, тоже до­стигло предела. Пошатываясь, он поднялся на ноги и выкрикнул:

- Скажи-ка нам, Кундук Муса, а с чего это вдруг султан стал таким щедрым? Почему он ни с того ни с сего стал думать о черкесах, хотя за столько лет он и пальцем не пошевелил, чтобы помочь нам в нашей борьбе с твоими хозяевами? Где были турки, когда гяуры и казаки истребляли нас?

В толпе поднялся шум. Кундуков изо всех сил старался спасти положение:

- Я объясню вам, Тхамада. Султан является калифом нашего пророка Мухаммеда, да благос­ловит его Аллах. Вот почему. Единственная ис­ тинная вера повелевает ему заботиться о детях своих, предоставляя им убежище...

Другой человек, прибывший из Баксана, ока­зался неудовлетворен этим ответом и повторил вопрос. Кундуков напрягся, стараясь придумать ответ получше, но тут Тап Анвар пришел к нему на помощь.

- Прекратите злословие! - потребовал священ­ник, - Годами султан призывал правоверных придти к нему. Годами я уговаривал всех вас отправиться в его страну. Двери «Бейт аль Ис­лам» были всегда широко открыты. Но ваши
князья и уорки ничего не желали слышать. Почему? Потому, что, если бы вы все ушли, у них бы не осталось подданных!

Тап Анвар резко опустился на свое место, вытирая лицо и радуясь, что он наконец смог дать волю накопившемуся возмущению. Кунду­ков, казалось, был несколько обескуражен этой яростной атакой на знатных кабардинцев, с ко­торыми лично он не хотел бы портить отноше­ния.

Он вытянул руки вперед, как бы извиняясь:

- Послушайте, я всего лишь военный. Мои полномочия ограничены. Я не могу отвечать за все политические соображения иностранного пра­вительства...

Анвар оглянулся на Нахо, который во время его речи смешался с толпой, не желая быть уз­нанным Кундуковым. Старик потянул Нахо за рукав черкески.

- Что с тобой, мой мальчик? Почему ты не выскажешься?

Нахо кипел от негодования:

- Всему свое время.., - прошептал он, внима­тельно прислушиваясь к происходящему. Глаза его горели. Теперь Кундуков обещал, что он сам тоже переселится в Турцию, чтобы вывезти туда переселенцев в сопровождении военного эскорта.

- Я все время буду с вами! Я не собираюсь возвращаться! Я хочу, чтобы Турция стала моим домом! - этот человек поистине обладал даром убеждения, даже если лгал.

Его последнее заявление было встречено вос­торженным шумом. Нахо чувствовал, что собрав шиеся начинают поддаваться на уговоры. Сердце в его груди трепетало от нетерпения. Но нет, нужный момент еще не настал. Нужно повреме­нить...

Один из немногих присутствующих уорков, Мамкиг, поднялся, чтобы высказаться. Толпа затихла.

- Может быть, ты убедил многих. Но не меня, - голос у него был властный. - Не знаю, что предписывают осетинские Хабза, но по нашим законам, тот, кто призывает людей покинуть родину - предатель. Мы живем на этой земле с незапамятных времен... Откуда нам известно, что в действительности написано в твоих бумагах? Как знать, может быть, ты придумал совсем другое со своими хозяевами то ли в Петербурге, то ли в Стамбуле? Среди нас есть такие, кто хочет внушить нам, что это всеобщее бедствие...

Шум в толпе нарастал. Нахо прислушивался, пытаясь понять настроение людей. Он прикинул, что примерно половина - за Кундукова, а другая - против. Кабардинцы, обычно такие спокойные и уравновешенные, сейчас размахивали руками и хватали друг друга за одежду.

Тап Анвар, стоя на возвышении, пытался снова заговорить, но его слова тонули в буре выкриков. Наконец, имам просто поднял руки и склонил голову, моля людей утихомириться. Из уважения к нему, все замолчали.

Тут Кундуков заметил Нахо. Он поднялся и указал на юношу:

- Достойный уорк, я понимаю, что Вы боитесь довериться незнакомцу в таком важном деле. Однако здесь, среди вас, находится человек, который может поручиться за меня. Вот он! Нахо!

Толпа расступилась. Нахо стоял неподвижно, не отвечая пока на призыв Кундукова. Тот про­должал:

- Семья Нахо никогда не помышляла о пересе­лении. Нам всем известна смелость и добрая слава его деда, Казбека, мы все с уважением относимся к этому почтенному старику, а прежде так же относились к его отцу, Ахмету. Нахо знает, что я руководствуюсь искренними побуж­дениями. Спросите его!

Анвар подтолкнул Нахо вперед:

- Давай, парень. Покажи им.

Нахо медленно вышел в центр круга, оконча­тельно решившись раз и навсегда открыть кабар­динцам глаза на предательство, совершаемое за их спиной. Едва он взошел на возвышенность, Кундуков цепко ухватил его за руку. Нахо хотел было освободиться, но куда там...

- Нахо ездил вместе со мной в Константино­поль. Вот мы и встретились вновь, Нахо! Скажи им, что я делаю все это ради них, не ради своей выгоды! И у меня нет другого хозяина, кроме собственной совести! - этот человек окончатель­но потерял голову, раз так верил в собственную ложь.

Нахо повернулся к собравшимся:

- Из того, что сказал этот человек, многое верно, - медленно начал он. - Я действительно ездил в Константинополь навестить родственни­ков... мать. Вы знаете, что после того как моего отца Имама убили казаки, она вновь вышла за­муж и уехала в Турцию, когда я был еще совсем ребенком. Генерал-майор Кундуков помог мне добраться туда, чтобы повидаться с матерью. О целях своего пребывания в Блистательной Порте он вам сегодня уже говорил.

По толпе прошел шумок. Нахо встретился глазами с дядей Анваром, который напряженно смотрел на него, пытаясь, кажется, угадать, как повернется разговор дальше.

- Да, это все так.., - Нахо мягко, словно успокаивая слушателей, рассказал, как Кундуков
на его глазах много раз встречался с турецкими властями, стараясь обеспечить более удобные условия переселения. Кундуков и Тап Анвар сто­яли немного позади, сложив руки на груди. Они чувствовали облегчение: похоже, их правота до­казана.

- Однако.., - вкрадчиво добавил Нахо, застав­ляя людей затаить дыхание в ожидании. - Од­нако, я должен рассказать и о том, что произош­ло в Стамбуле накануне нашего отъезда домой: о встрече с двумя турецкими генералами-черкеса­ми. Я расскажу вам только- то, что видел своими глазами, а вы уж сами решите, что к чему. Такие ведь Хабза у нас на Тереке?

Наступила такая тишина, что, пролети над ними птица, был бы слышен каждый взмах ее крыла.

Нахо припомнил все до мелочей: рассказал, как генералы, рискуя своим положением и са­мой жизнью, пытались воспрепятствовать планам Кундукова, как сами эти генералы вдруг исчезли вскоре после отъезда Кундукова, как его отчим опасался и за него и как он поэтому уехал в великой спешке.

Толпа вновь начала гудеть, и Нахо заговорил

громче:

- Те два генерала черкеса рискнули своими жизнями, хотя отлично знали, что если об их встрече с Кундуковым узнают, с ними поступят, как с предателями. Почему они пошли на это? Да потому, что знали истинные цели Турции в отношении черкесов.

- Какие? Почему? - заволновалась толпа.

- Дело в том, что султану нужны новые солда­ты. Каждый молодой здоровый черкес, уехавший в Турцию за последние пять лет, сейчас служит в армии султана! У семей горцев, живущих там, нет денег, не дали им и земли, как тут обещают! Их дочерей продают в рабство! Вот, братья, что я видел и слышал там.

Вокруг стоял уже не просто шум, а ропот, однако Нахо еще не кончил речь. Он достал из черкески письмо - обычный клочок бумаги, не скрепленный никакими официальными печатями.

- Это от Шамирзы Омара, моего отчима. Он пишет, что тех двоих генералов повесили янычар

ы через несколько дней после отъезда Кундук 1ысы. Их убили, чтобы они не мешали творить это зло!

Нахо сошел с возвышения, держа письмо над головой и предлагая всем желающим прочесть его. Тап Анвар стоял молча, словно окаменев. Генерал-майор Кундуков с побелевшими от гнева и испуга губами вскочил на ноги и начал что-то громко кричать кабардинцам. Но они, все как один, отвернулись от него и окружили Нахо, желая увидеть письмо.

Казаки из охраны губернатора заерзали в седлах, солдаты занервничали, крепче сжимая винтовки.

Кабардинцы разделились на группы, некото­рые принялись спорить между собой, другие ярос­тно грузили повозки, намереваясь возвращаться с семьями по домам. В центре всей этой панорамы стоял Нахо из Хапца, вокруг которого собралась самая большая толпа. Он снова читал письмо Шамирзы Омара для всех, кто хотел слушать.

Кундуков понял, что здесь ему больше никто уже не поверит. Он вскочил на коня и начал отводить эскорт - боялся, что может начаться заваруха. Проезжая мимо Нахо, он смерил его насмешливым взглядом, потом ткнул рукоятью плети в его сторону:

- Что бы ты ни думал обо мне, но переселение - это всего лишь вопрос времени.., - он был верен себе, этот Кундуков.

Впрочем, эта реплика была адресована лишь одному человеку, остальным он больше ничего не мог сказать.

Анвар дружески хлопнул Нахо по спине:

- Отлично сказал! Молодец! Теперь куда бы он ни поехал - в Кабарде его и слушать не ста­нут!

Однако Нахо запомнились последние слова Кундукова. Они каждый раз приходили ему на ум, когда кто-нибудь радостно сообщал ему о том, что Кундуков снова пытался подбить кабар­динцев на переселение, но из этого ничего не получилось. Предприняв две неудачные попытки, он бросил эту затею.

«Это всего лишь вопрос времени.» Нахо вновь вспомнил эту фразу, когда узнал, что десять тысяч чеченцев и осетин все-таки последовали за гене­рал-майором Кундуковым в Турцию. Немного ему доставило радости и официальное сообщение о том, что российские власти на прощание вру­чили Кундукову тридцать тысяч рублей «на рас­ходы и в оплату оказываемых услуг».

Позже из писем Шамирзы Омара Нахо узнал - и это тоже крепко запомнилось ему - что Кун­дукова в Турции встречали как героя, с высшими воинскими почестями. Ему присвоили звание ге­нерала Османской армии.

Нахо все чаще и чаще начинал допускать мысль, что Кундуков все-таки был прав. Для всех черкесов переселение - это «всего лишь вопрос времени». Эта мысль вызывала ужас, но он почти уже не сомневался в ней.

* * * * *

Шамиз-бей во главе толпы шапсугов направ­лялся вниз к гавани, где стояли корабли. Аслан помогал старику, которого встретил возле дома, где проходил меджлис. Тому было бы трудно в одиночку спускаться по крутой тропе.

- Так где твоя семья, парень? - спросил старик, когда они брели по склону. - Где хаджи Даниль, да хранит его Аллах?

- Уехал до меня, - ответил Аслан с нарочитым равнодушием.

Старик кивнул:

- Понимаю. Моя жена погибла во время одного из налетов генерала Бабича. Мой дом сгорел, а сын ушел воевать - с тех пор я о нем ничего не знаю. Невестка забрала детей и ушла с чужими людьми. Я долго не мог решиться так просто покинуть дом... Я все ждал, что сын вер­нется.

Аслан уже выслушал сотни таких историй.

- Смотри здесь под ноги, Тхамада, - прогово­рил он.

- Ханаф. Меня зовут Ханаф, - представился старик.

Череда будущих переселенцев медленно спус­тилась с утеса и рассыпалась по пляжу. В мел­ководной гавани стояла на якоре целая флотилия больших плоскодонных кораблей - турецких судов, наподобие греческих «кечерми». Аслан очень мало знал о кораблях и о море вообще, однако тяже­лый, неприятный запах, который приносил с этих посудин прохладный морской бриз, совсем не внушал доверия. И лишь в центре передней па­лубы каждого судна находилась маленькая пос­тройка. Получалось, таким образом, что отъезжа­ющим придется, как Бог даст ютиться на палубе под открытым небом.

Несколько шапсугов упали на колени в песок и, набрав его в пригоршни, поднесли к лицу. Однако Аслану было уже не до горестных раз­мышлений. Он понял, какую огромную опасность таит в себе эта беспорядочная посадка на ко­рабль. Он с тревогой подумал о том, что Шамиз-бей и имам, несмотря на весь их авторитет, пожалуй, не смогут предотвратить катастрофы. Шапсуги были слишком измотаны, усталы. Еще немного - и у них сдадут нервы, паника охватит людей. Может быть, капитаны судов...

Но моряки своими действиями лишь внесли дополнительную сумятицу. Увидев огромное сбо­рище отчаявшихся и оборванных людей, скатыва­ющихся на пляж, они принялись выкрикивать какие-то невнятные распоряжения, лишь сбивав­шие прибывших с толку.

Наступали сумерки, скоро должен был начать­ся прилив. Измученные люди вдруг поняли, что первым достанутся лучшие места, и те, у кого оставалось побольше сил, отчаянно бросились вперед. Поднялись громкие крики и стенания. Люди в истерике бежали, спотыкались, падали друг на друга.

- Держись крепче за меня, старик! – крикнул Аслан и взвалил Ханафа себе на спину. Рядом он увидел молодую женщину, которая судорожно прижав младенца к груди одной рукой, другой держала за руку маленького мальчика. Аслан быстро рванул ее на себя: иначе какая-то круп­ная женщина рухнула бы прямо на молодую мать:

Их маленькая группа направилась вброд к одному из кораблей, а сзади уже подпирала толпа обезумевших людей. Младенец выскользнул из рук матери. Она вскрикнула от ужаса. Аслан резко нагнулся! чтобы схватить ребенка, и в этот мо­мент Хацаф упал у него со спины.

- Я не умею плавать! - прохрипел Ханаф, барахтаясь в воде, а потом вдруг исчез в кипя­щем вокруг него водовороте рук и ног.

Аслан почувствовал, как отчаяние сжало его горло, кргда он окунулся в воду и схватил мла­денца. В этот момент откуда-то вынырнул На­уруз, держа старого Ханафа за воротник, как котенка. Па секунду Аслану показалось, что Науруз собирается утопить старика в море. Подцепив Ханафа на плечо, Науруз помог Аслану выпря­миться.

- Держи! - Аслан выплюнул воду и сунул мальчика в руки матери. Образовав вместе с
Наурузом живую ограду вокруг этих незнакомых им людей - старика и молодой женщины с двумя едва живыми детьми, они подталкивали их впе­ред, к борту судна. Науруз забрался на борт и оттуда нагнулся, чтобы взять у молодой женщи­ны ее детей, но она была так напугана, что не могла расстаться с детьми ни на секунду. Аслану пришлось подсаживать их всех вместе сзади, а Науруз сверху кое-как перетащил их на палубу.

Ханаф грохнулся рядом с ними. Он ударился головой, когда Науруз поднимал его на борт. Кровь струилась из его белого, в голубых прожилках, виска. Однако даже в полуобморочном состоя­нии, Ханаф сумел собрать в кулак всю свою волю. Яростно желая выжить, он обрел какую-то сверхъестественную стойкость. Он утер лоб, а затем помог молодой женщине передвинуться на безопасное место: если б они все держались у края палубы, то те, кто забирался следом, могли упасть прямо на них.

Аслан с Наурузом работали с дьявольской энергией. Стоя у борта, они без устали затаски­вали наверх детей и пожитки среди которых попадались даже козы и ягнята. Крики людей оглушили их.

Но самое страшное началось тогда, когда мат­росы на кораблях, посчитав погрузку закончен­ной и извергая потоки отборной брани, приня­лись поднимать якоря и готовиться к отплытию.

Люди цеплялись за борта кораблей, за якор­ную цепь, друг за друга. Один за другим несчас­тные падали в воду, выныривали, тонули, снова выныривали... Вот скрылась под водой одна го­лова, другая, канула вниз чья-то рука...

От усталости Аслан потерял сознание и рух­нул. Когда он пришел в себя, было уже темно. На кораблях стояла мертвая тишина. Прилива еще не ощущалось. Даже животные не издавали ни звука. С чувством облегчения он задремал.

Он очнулся вновь, услышав крик. Та женщи­на с двумя маленькими детьми обезумела от от­чаяния:, пока она спала, младший ребенок умер у нее на руках. Старый Ханаф держал ее.

Подошел турецкий матрос и попытался отнять у матери мертвого младенца.

- Что ты делаешь! - прошипел Аслан, вскаки­вая на ноги. Он подбежал к матросу и оттолкнул его. Тут же поднялся большой шум: Науруз, который всегда оказывался в центре событий, подхватил матроса и наверняка сломал бы ему руку, если б не вмешались подоспевшие мужчи­ны.

- Оставь женщине ее дитя, пусть она еще немного побудет о ним! - взмолился Аслан.

Матрос сплюнул и быстро заговорил по-татар­ски:

- Все трупы нужно сразу выбрасывать за борт! У нас приказ. Иначе вы все перемрете!

Аслан не понял, о чем говорил матрос, уловил в его словах какую-то страшную угрозу. Вокруг молодой матери собрались пожилые женщины. Черкесы исполнили традиционные погребальные ритуалы и опустили тело мальчика в море.

Во время краткой подготовки к похоронам стали искать священника. И тут только черкесы поняли, что ни Шамиз-бей, ни имам не изволи­ли взойти ни на один из «кечерми». Если они вообще и сели на какой-нибудь корабль, то, на­верняка, оказались в лучших условиях чем эти -палуба, или затхлый трюм с запахом гнилой воды, кишащий крысами.

В последующие дни Аслан часто вспоминал маленькое тельце умершего ребенка. Он умер, едва оставив свою землю, под звездным небом, в заботливых руках матери. Эти мысли окутывали Аслана свеглой небесной печалью.

Вскоре турки велели мужчинам образовать команды, чтобы откачивать'воду из днища этой гнилой посудины.

Постепенно люди начинали все больше стра­дать от недостатка пресной воды и болезней. У них было мало еды, свежей воды, им негде было укрыться от палящего солнца. По мере того, как корабли все дальше уходили в открытое море, напасти все сильнее одолевали людей.

Обезумев от лихорадки и жажды, некоторые мужчины пили морскую воду, но это только приближало их конец. Иногда между членами команды и пассажирами завязывались драки: моряки заставляли черкесов бросать трупы за борт. Сами они не касались умерших из страха подцепить заразу.

Однажды утром, проснувшись, Аслан, как обычно, подошел к борту, посмотреть, не видна ли земля. Однако вокруг - лишь удручающие водные просторы, парящие в небе морские птицы и солнце. Впрочем, птиц сегодня было больше, чем обычно... У него мурашки побежали по телу. Появился Науруз:

- Смотри, смотри!

Он показывал куда-то назад. Аслан посчитал корабли - их было всего три, а не четыре, как накануне. Одна из этих посудин смерти затонула ночью, и теперь огромные жадные птицы то и Дело пикировали над ее останками, исчезающими в морской пучине.

На их судне осталась лишь половина черкесов, поднявшихся на борт при посадке. Первыми умирали дети. Ханаф был одним из немногих выживших стариков.

Аслан потерял счет дням, однако, по его при­кидкам минуло не менее'двух недель до того дня, когда наконец показался турецкий берег. Сначала почудилось, что он очень близко, однако и к наступлению темноты они еще не достигли земли.

Он был так взволнован, что уже не мог спать. Старый Ханаф подошел к Аслану - вечером, на прохладе он чувствовал себя гораздо бодрее.

- Аслан, мне надо тебе кое-что оказать, прошептал он.

- В чем дело, Тхамада?

- Мы находимся сейчас совсем не возле Стам­була. Я тут разговаривал с одним шапсугом, он раньше хаживал в море. Так вот, он определил по звездам, что мы шшли на юг, а не на запад.

- Меня уже больше ничего не удивляет, - безразлично проговорил Аслан.

Все следующее утро шапсуги занимались сбо­ром своих пожитков. Едва не потерявшие рассу­док от голода, болезней, отчаяния, они бессмыс­ленно перекладывали узлы, вертели в руках ос­тавшуюся утварь и что-то бормотали под нос. Развязывали мешки, перекладывали вещи туда-сюда, завязывали их, а потом, забыв, развязыва ли вновь. В этом всплеске энергии таилась какая-то одержимость, будто в глубине души эти люди пытались оживить хоть маленькую надежду.

Молодая женщина, потерявшая младенца в самом начале пути, все время держала своего старшего мальчика на руках и иногда с рассеян­ным видом пыталась кормить его грудью, но мальчик был уже совсем большой, а кроме того, у нее уже совсем не осталось молока.

Корабли вышли на мелководье, замутненное песком. Несколько черкесов утонули. Они прыг­нули в воду - так им не терпелось скорее до­браться до берега, но не рассчитали глубину.

Дата добавления: 2015-06-04