Намерениями

Чем тебя выше поднимут, тем больнее

будет падать.

Народная мудрость.

Кем бы ты был, если бы начал жизнь сначала?

Этот вопрос задают очень многим, если не всем людям в тот или иной период их жизни. Очень многие, особенно когда отвечают для печати, говорят, что он прожил бы жизнь точно так же. Не буду спорить, но поверьте, что, изучая те или иные науки, человек познает мир, общечеловеческие отношения, культуру, искусство. В результате он, естественно, становится чуть-чуть умнее, чем был в свои 18 лет, когда выбирал специальность и решал в какой ВУЗ идти учиться, кем быть. Неужели в мировоззрении человека ничего не меняется оттого, что он познал какую-то частичку человеческой мудрости?

Не верю. Не верю только потому, что за прошедшие 30 или 40 лет человек узнал все же себя лучше, познакомился с миром и мог бы критически оценить свои поступки, свои способности и, то, как он их развил, как ими воспользовался в жизни. По-моему, только единицы “угадывают”, свое предназначение в жизни. Единицы.

В далеком детстве я очень любил музыку. Но, так как еще в трехлетнем возрасте я разбил скрипку, то даже в шесть лет мне не давали играть на балалайке. Вернее, давали, но под присмотром. Слушая классическую музыку, я часто думал о том, что мог бы стать дирижером, так как многие произведения я знал наизусть, даже симфонии, мог отличить исполнение того или иного дирижера и кое-где мне казалось, что можно было бы исполнить лучше, по-другому.

И все-таки науку я люблю больше всего, возможно потому, что занимался ею всю жизнь, даже будучи в армии. А вот сейчас, столкнувшись “на гражданке” с борьбой за право что-то делать свое, отстаивать свою мечту, я подумал о том, что одной из самых интересных специальностей является психология. Меня волнуют вопросы:

Почему зло активнее добра? Почему оно часто побеждает хорошее, и длительное время торжествует? Пока ленивое добро возмутится и начнется борьба за правду, зло вволю поиздевается над людьми.

Почему все новое, встречая тихое, именно тихое, одобрение многих людей, вдруг встречает негодующий, злобный протест немногочисленной группы людей и зачастую побеждает... Возможно, это новое потом, через годы, вновь возникнет и сумеет пробить себе дорогу. А пока? Пока оно гибнет под натиском противников или, как их вежливо называют, оппонентов.

А вот все эти вопросы могли бы разрешить психологи. Они-то должны понимать движение души того или иного человека и уметь выяснить первопричину “теневой деятельности”. Исходя из этого, мне хотелось бы изучить психологию до тонкостей, и знать ее, даже будучи инженером. Тогда, возможно, было бы легче жить и с большей пользой трудиться.

Окончив тренировочное плавание и будучи доволен его неплохими результатами и, освободившись от кошмарных напряжений, сопровождавших мою зимнюю навигацию, я расслабился. Теперь, никуда не торопясь, я мог проанализировать, что сделано, как, много или мало и почему?

Общая картина была такой: я рвался к морю, а различные обстоятельства, в том числе и люди, мешали мне. Я пришел на море, в конце концов, пробившись через все преграды, и опять-таки, благодаря помощи людей.

Борьба, таким образом, явилась залогом моего успеха.

Я с большим трудом выходил в море; но наперекор злопыхателям, нашлись люди, которые не побоялись ужасающих прогнозов и выпустили меня в море. А результаты испытания яхты превзошла все мои ожидания. И проходили они в зимнее время, когда все яхты стоят на берегу.

И, в-третьих, я с большим трудом, с боем прорывался в плавание через погранзону, хотя были люди (такие бдительные «патриоты»), которые говорили, что я строю яхту, чтобы убежать за границу.

Почему-то об этом некоторые говорили с упорством, которому позавидуешь.

Почему так?

Что это за люди, которые ставят своей жизненной целью увидеть в других только плохое и “немедленно и гласно” раззвонить об этом всему миру. И не только рассказать, но и принять меры, чтобы преградить дорогу любому новому делу, идее, мечте.

- Запретить!

- Не разрешать!

- Не давать!

- Закрыть!

- Ты пойдешь и удерешь в другую страну, тебе-то хорошо, а нам за тебя отвечать?

- Да никуда я не убегу, - стараюсь убедить я. - Я же член партии.

- И члены партии бегут.

- Но я офицер. Прошел всю войну, отдал всю жизнь армии.

- И офицеры бегут.

Когда строил яхту, я все время боялся того, как я смогу защитить ее ходовые и мореходные качества, чтобы получить документы на судно.

По своей наивности я послал документы, вернее, чертежи на яхту председателю технической комиссии Григорьеву, который был негативного мнения о яхте, еще не видя ее. Он их использовал для того, чтобы написать разгромное «обоснование», что яхта немореходная, слабый корпус, плохая остойчивость и прочее. Я таки ушел в плавание, и яхта показала прекрасные мореходные качества.

А пока я ее еще строил, ко мне часто приходил представитель навигационно-технической инспекции маломерного флота Белкин. Он наблюдал за ходом строительства, интересовался моими планами и был в курсе всей постройки яхты. Когда встал вопрос о выдаче на яхту судового билета, Белкин позвонил мне и предложил представить им техническую документацию. “Я не зря к тебе ходил, я твою яхту наизусть знаю и уверен в ее надежности. Давай документацию и получишь судовой билет”.

Опять борьба. Ну, действия Белкина мне ясны. Он видел, знал и выполнял возложенные на него обязанности. А почему председатель технической комиссии федерации парусного спорта, господин Григорьев, который был назначен в комиссию для оказания помощи в постройке яхты, никогда ничем не помог, не поинтересовался тем, что она на практике собой представляет, а наложил “вето”. Ну, хорошо, что его не послушались. Но сколько сил, энергии он затратил, выступая на различных совещаниях и в печати, чтобы очернить яхту и меня.

Вспоминаю слова замечательного писателя-фантаста и психолога И. Ефремова - действительно такие люди - садисты. Они испытывают наслаждение, причиняя другим боль, глумясь над ними, над их трудом, их творениями. “Надо лечить таких людей”, - говорит Ефремов, и он глубоко прав. Возможно, читая эти строки, Григорьев обидится на меня. Но мне хотелось, чтобы он знал, что всё плохое, негативное, всё зло, направленное против совершения мной кругосветки, сделано им. Пусть он помнит и это будет вечным грузом на его совести, если она у него есть.

Но, хотя я думал об этом и мне было больно, что я много не доделал из-за нападок Григорьева и Кошелева, всё же наперекор всему моя, именно моя, яхта оправдала мои самые сокровенные надежды. Она хорошо держалась на воде, была устойчива на курсах, имела хорошую остойчивость, сухую палубу в волнении на море и очень хорошие бытовые условия. В каютах было сухо, нигде никакой течи. А палуба? Она казалась крепче железной, ей так досталось, а она все выдержала. Нет, пожалуй, отрицательного гораздо меньше, чем плюсов. Есть что рассказать, есть о чем доложить. Нужно сменить мачты, отремонтировать двигатель, и можно идти в дальнее плавание. Ну, если не вокруг света, то, пока хотя бы вокруг Европы. Это тоже хорошо.

Меня иногда заносит, это плохо. Я начинаю злиться, хотя вообще-то, если разобраться, то дела мои идут, неплохо. Жаль только, медленно.

Есть люди, которые понимают, как надо себя вести. Читаешь о них и завидуешь. Как они умеют быстро, четко осуществить то, что задумали.

Какой-то я несобранный, нет у меня жесткости, четкости. Наверное, потому, что я романтик. По сути дела, выращенный на романтической ниве, я не был спортсменом в том смысле, что не ставил перед собой задачу стать мастером, рекордсменом. Я был и остался просто романтиком. Очень любил природу: горы, леса и море. Море особенно.

Я очень любил путешествовать. Говорят, что это вид отдыха. Нет, это не так. Туризм - может быть да, но путешествие - это познание мира, это открытие природы, ее сущности и вместе с тем это познание самого себя. Путешествие, при всей его привлекательности, это труд.

Человек, в конце концов, должен познать самого себя, чтобы когда-нибудь ответить на вопрос, для чего он существует. Чтобы узнать, полюбить и сохранить тот мир, который его родил - саму природу.

Наверное, в школе мне не привили страсть к соревнованиям, к победам, соперничеству. Я не любил драться и даже в мальчишеском возрасте избегал, если это было возможно, драк. К соревнованиям я относился более-менее равнодушно, может быть потому, что был убежден, что не буду первым.

Первым в чем?

Сейчас я вспоминаю, и мне самому странно, что я не стремился в спорте быть первым. Вот в науке, шахматах, в странствиях, - в общем, что-то сделать, что-то придумать - это хотелось сделать первым. Объяснить это трудно, но мне кажется, что чисто физическое у меня было на втором плане. И все это непонятно, так как я прошел большую армейскую школу, руководил соревнованиями и хотел, чтобы победили матросы моего корабля. А сам? Да, участвовал, когда заставляли, по приказанию, но ни в каких видах спорта я не отличился, дорос по плаванию, лыжам и бегу на коньках только до третьего разряда, вот только в шахматы мне повезло больше, вылез на ступеньку выше...

Не вышел из меня “пан-спортсмен”. Но все-таки живу и тружусь. И не плохо!

Я соскучился по Москве, по друзьям и по своему дому, наверное, потому, что только в нем мог до конца расслабиться. Поэтому я был рад приезду домой. Все друзья и недруги (ну, какая жизнь без них) отметили, что плавание пошло мне на пользу, так как я похудел. Значит, стал моложе и здоровее.

Сразу же по приезде включился в работу по подготовке к отчету на Географическом обществе. Начал разработку документации по улучшению оборудования яхты, главным образом - по замене мачт, сделанных из случайных мягких и тонкостенных алюминиевых труб, на специальные. Нужно было где-то находить лебедки, хорошие талрепы, ремонтировать дизель, искать снасти-канаты, фалы для шкотов, для якоря и так далее. Нужно было добиваться большого плавания со свободным выходом в море и разрешения на одиночное пятисотмильное плавание в открытом море.

Надо, надо, надо! Кошмар, какой-то. При этом необходимо все доказывать, так как никто не ждал меня в свои объятия, наоборот, каждый стремился отфутболить меня к другому

Сейчас было легче оттого, что замолчали все те недоброжелатели, которые прогнозировали яхте “оверкиль”, что яхта обязательно утонет. Многие “юмористы” усвоили Григорьевское выражение, что яхта обязательно “утопнет”. Ан, не утопла, тем более, что плавание проходило зимой, в сложных навигационных условиях, при суровом штормовом состоянии моря. Здесь председателю технической комиссии федерации парусного спорта определенно не повезло. Так сказать, опростоволосился.

Никуда они не денутся, - заверял меня мой новый хороший знакомый, преподаватель МАТИ, мастер спорта Игорь Варвинский. - Они будут обязаны считаться с тем, что ты успешно совершил зимнюю кампанию. Никто даже на Черном море не плавает зимой. Все отсиживаются в портах. А вы? Я за вас горой и буду бороться, чтобы помочь!

- Дорогой Игорь, - возразил я ему. - В войну даже максимум одного взвода было достаточно, чтобы уничтожить врага-одиночку. Тем более, если знаешь этого врага. А сейчас какой-нибудь аппаратчик засел в богатых апартаментах и оружия-то никакого не имеет, а попробуй, сокруши его. Да на него полк таких, как ты или я, пошли, а он не испугается, потому, что мы все ему ничего не сделаем.

- Вам нужно обратиться в ЦК КПСС. Попросите Сенкевича, пусть выйдет на Шауро В.Ф. Ведь все ваши результаты пока положительны, им нечем вас “бить”! Вам еще нужно многое дооборудовать на яхте, пожалуй, вы не успеете подготовиться к кругосветке на будущий год, но пойти в плавание вокруг Европы, тем более с командой 2-3 человека, это не только реально, но и полезно.

- По-моему, это достаточно просто аргументировать. Вы подучитесь, у вас появится уверенность, но главное, с вами будут такие люди, которые смогут доложить, что вы готовы.

- Все логично и правильно. С этим нельзя не согласиться. Но, понимаешь, я кому-то мешаю в чем-то. Кто-то очень заинтересован в том, чтобы меня не пустили.

- Уж федерация что взялась, то взялась за вас. С завидной энергией. Если бы они столько сил и энергии направили на развитие парусного спорта в Союзе, то мы бы далеко обставили бы и Польшу, и Англию - “владычицу морей”.

- Нужно искать пути непосредственного выхода наверх, найти умного и независимого человека и просить его поддержки.

После тренировочного плавания ко мне начали приезжать в Воскресенск, домой или звонили по телефону на работу и приглашали в Москву, чтобы поговорить и обсудить мои проблемы. Начали поступать письма от различных незнакомых мне людей с просьбой взять их с собой в плавание вокруг света. В общем, это был интересный период, богатый переживаниями, встречами, предложениями, моральной поддержкой, но почему-то молчал И.А. Ман.

Какой-то парадокс был в том, что музей морского флота СССР разместился в тихой маленькой церквушке, в нешумном уголке Москвы. Сразу же, у самого входа тебя охватывали тишина и спокойствие, ну совершенно не соответствующие стихии, в которой плавали и работали сотни судов, выставленных здесь в качестве экспонатов.

Почти всегда здесь можно было застать ученого секретаря нашего общества Шипилова, который после кипучей и непоседливой жизни в основном в суровом Ледовитом океане, нашел тихое место для продолжения научной работы. Иван Александрович Ман бывал здесь реже, но, к счастью, я его застал.

- Я доволен вашим плаванием. Мне уже звонили некоторые товарищи из Черноморского пароходства. Приятно, что они вас поддержали и дружески отнеслись. Я видел вашу яхту, она мне понравилась, но “внутрь” не заберешься, поэтому очень приятно, что это суровое плавание прошло благополучно. Это уже свидетельство о надежности яхты.

Прошу вас, расскажите, что все же вас не удовлетворило, в первую очередь по яхте.

- Честно говоря, я боялся встречи с морскими волками, так как знал, что большинство моряков торгового и рыболовного флота скептически смотрят на военных моряков. Почему? Не знаю. Тем более приятно, что они отнеслись ко мне с таким дружелюбием. Я им чрезвычайно благодарен. Ну, о яхте? Мне кажется, что я ее перегрузил. Слишком большой вес фальшкиля, хотя это и придало колоссальную остойчивость яхте. Но я здорово потерял в скорости. Второе - малы мачты. Нужно увеличить их по высоте метра на два-три. Я думаю попросить кого-нибудь из конструкторов выполнить перерасчет мачт, тем более что эти не годятся и по прочности. Нужно увеличить парусность, так как по маршруту почти половину пути придется идти в штилевых зонах. Третье - не работает дизель, и винт не подобран, вернее, не рассчитан на заданные обороты дизеля. Ну, и те недостатки, которые получились из-за недооборудования яхты: нет печки, нет подзарядного устройства, нет радиостанции, нет спасательного плотика, нет лебедок, не сделаны приспособления для постановки и съемки парусов из кокпита. В общем, если меня поддержат, то месяца три придется вплотную заниматься ремонтом и устройством. При таких темпах я не успею подготовиться к выходу в кругосветное плавание, поэтому мне хотелось бы сделать одно большое плавание, ну, допустим, вокруг Европы - из Севастополя в Ленинград или даже лучше в Мурманск, причем с экипажем в два-три человека.

- С кем вы уже говорили об этом?

- Из начальства - ни с кем. Обсуждали во время плавания с Иваном Ивановичем. Он на этом настаивает и хочет идти в такое плавание. Здесь я уже беседовал с мастером спорта И.Варвинским. Он такого же мнения. Если я пойду, то проверю себя, потренируюсь и ни у кого не будет сомнения в моей подготовке. И, главное, после такого похода всем нам, и мне, и Вам будет проще беседовать с теми людьми, от которых зависит разрешение на выход в кругосветку.

- Хорошо, я с этим согласен. Но, мне кажется, очень трудно будет пробить разрешение на плавание вокруг Европы. Я вам рекомендую продумать плавание в северных широтах. Там море суровое и, уж если вы там пройдете две-три тысячи миль, то это будет большой и убедительный вклад. Кроме того, за вас выступят моряки Северного флота.

- Хорошо. Я подумаю. Но, Иван Александрович, мне очень много нужно сделать для безаварийного плавания в северных водах и, главное, обогреть каюты яхты. А то все может очень просто кончится, заболею я или мой экипаж.

- Это разумно. К северу нужно готовиться гораздо серьезнее, чем к любому плаванию в мире. Процент гибели научных экспедиций в Арктических и Антарктических широтах примерно в десять раз выше, чем в океанах средних или экваториальных широт. Но, в том-то и соль вашего похода. Пройти горшее, чтобы потом было легче.

- Мне нужна помощь. Я уже устал морально и опустошен материально. Мне уже стыдно говорить о своей бедности, о том, что у меня нет денег.

- Хорошо, давайте и вы, и я поговорим по этому вопросу в различных инстанциях, таких как Комитет по физкультуре и спорту или профсоюзы...

- Не знаю. Попробую.

- Ну, хорошо. Готовьте доклад на обществе. Там будут и из морского пароходства. Может быть, они возьмут часть расходов на себя. И еще, прошу Вас, пожалуйста, не давайте интервью о вашем плавании. Это уже ничего не дает, а только вызывает негативную реакцию.

- Я никому не даю интервью. Все, что печатается, это отсебятина корреспондентов, и со мной никто материал не согласовывает, да просто никто не спрашивает моего согласия на опубликование той или иной заметки.

- Хорошо, я рад, что вы понимаете это. Заходите и информируйте, как идут дела. О дне заседаний мы вам сообщим. Сделаем его в узком кругу. Это как бы маленький этап в нашей работе.

Сын Сережа был в армии. Служил где-то на севере, в ракетных войсках. Наташа встретила меня нормально.

Она опять училась, но ушла из университета, так как поссорилась с преподавателем, выступив в защиту своей подруги. Пыталась восстановить справедливость.

Настроение ее было безрадостное, что-то угнетало. Она выслушала мой рассказ о плавании спокойно, без эмоций. Создалось впечатление, что ей это совершенно было не интересно.

Она просто не любила море. Ничего из генов от отца ей не досталось. Наверное, море напугало ее в детстве, поэтому, как и большинство людей, она любила море с берега, а корабль - на картинке. Я на всю жизнь запомнил, как в молодости шел с корабля на катере в город, отвозил ее домой. Я взял ее на руки, вынес на палубу, прижал к себе и сказал: “Наташенька, смотри, как красиво. Какое прекрасное море!” Тогда она ничего не ответила, а впоследствии сказала просто, что «ей было холодно и... страшно”.

В тот момент она была просто искренна, не выдумала никаких высокопарных слов о величии моря.

Прошел Новый год, январь. Наступил февраль. Я бился, как рыба об лед. В нашем городе решили, что раз я ушел в плавание, то они избавились от моих просьб. И, были поражены моей «наглостью». Опять просит...

В Мособлсовете, где я работал, кроме подначек - ничего, абсолютно. Только адмирал Перевертайло М.М. был исключением. Как истинный моряк, он заинтересовался моим походом и подробно расспросил о ходе тренировочного плавания, о его результатах.

Капитаном лайнера или судна другого типа, бороздившего воды океана, может стать, в конце концов, любой человек, окончивший в свое время мореходное училище. Их тысячи в нашей стране и, наверное, больше, чем судов. Однако только лучшим из лучших могут присвоить звание Ллойдовского капитана с выдачей Диплома Ллойда. Сколько их в мире, я не знаю, но в свое время, когда я участвовал в госприемке ледокола “Ленин”, его капитан И.Пономарев, Ллойдовский капитан, говорил мне, что в нашей стране их всего восемь. Одним из них был Иван Александрович Ман. Может быть поэтому, а может потому, что он участвовал в спасении челюскинцев, провел первую экспедицию на Антарктиду, а может и потому, что он просто был замечательным, простым и умным человеком с высокой культурой и еще со “старым” воспитанием - его любили и знали очень и очень многие.

Поэтому, когда я на том или ином корабле или в порту говорил, что я от Ивана Александровича Мана или, как его величали, от “Большого Джо”, все относились ко мне совершенно по-другому.

Так случилось и при встрече с капитаном Ждановского торгового порта А.Лукиным. После встречи и сугубо официального обсуждения вопроса о моем выходе из Жданова в Керчь, он, прочитав обращение ГО при АН СССР за подписью Мана, сказал:

- Я давно и хорошо знаю Ивана Александровича, мы с ним вместе служили на Черном море. Замечательный, душевный человек. Как он там поживает?

- Прекрасно. - И рассказал о нашем знакомстве с Маном, о том, что он возглавил комиссию по подготовке кругосветного плавания и во всем мне помогает...

- Кланяйтесь ему от меня и вообще от всех моряков Черноморского пароходства. Здесь на кораблях и в портах его имя будет служить Вам паролем.

По приезде в Москву я рассказал об этом Ману, и его реакция заставила меня задуматься над своей, прямо говоря, недостаточностью, ибо в тонкостях и прогнозах хороших поступков людей, которые делались без афиширования, я часто не разбирался.

- Иван Александрович, вам большой привет от капитана Ждановского порта Лукина. Я с ним встречался и, увидев Ваши подписи на моих документах, он как-то переменил свое отношение ко мне и очень хорошо о вас отзывался.

- Спасибо. Я его прекрасно помню. Когда-то мы вместе служили на Черном море. Большой душевной теплоты человек. Как он там?

- Он мне очень понравился. По-моему он очень хороший капитан и из тех “морских волков”, о которых рассказывает наша приключенческая литература. Внешне он строг, требователен. Громкий голос, который вызывает мурашки у молодых матросов, но внимателен и даже заботлив. У меня впечатление, что он не рекламирует свою “благотворительность”. В общем, он хороший моряк и человек. Я прав?

- В данном случае - да! Как он вас встретил?

- Сначала, когда я пришел к нему, чтобы получить разрешение на выход в море, он произвел на меня грозное впечатление строгого, я бы сказал, сурового человека. Он мне сказал, что придет сам и проверит яхту, снабжение, наличие навигационных карт, спасательных средств и аварийных сигналов... В общем, я струсил...

- Ну и как? Пришел?

- В том-то и дело, что пришел. На другой день он пришел на причал, куда мы подняли яхту, осмотрел корпус, залез по легкой, качающейся лесенке на борт. Все облазил и остался доволен. Правда, меня здорово выручили главный штурман Азовского пароходства Чебанов, который дал мне карты и пособия, и лоцман Ждановского порта Ким Кишунов, который был у меня перед этим, дал сигнальные ракеты и подробно проинструктировал. Более того, Кишунов предложил мне пойти со мной в плавание. Естественно, я согласился и благодарен ему, так как он сразу же очень много для меня сделал. Во-первых, определил девиацию уже при выходе из порта, во-вторых, произвел настройку парусов на курсе бейдевинд, чего не мог сделать или просто не умел Жигоман. Он очень грамотный яхтсмен и имеет хороший опыт управления парусами...

- Я рад, что к Вам хорошо отнеслись моряки. Вы видели Лукина после плавания?

- Нет. Мы стали в Севастополе, в Камышовой бухте и там я оставил яхту на зимовку, так, что в Жданов я не возвращался.

- Вы не забывайте тех, кто вам помогает. Нельзя забывать! Для хорошего человека часто достаточно выражения простой благодарности. Это для него высшая награда.

- Простите, Иван Александрович, я исправлюсь, при первой же возможности позвоню и поблагодарю - я говорил эти слова, а сам сгорал от стыда, так как Ман напоминал мне элементарные истины, которые я должен был знать. Мне было стыдно, стыдно не только за мое отношение к Лукину, но и за то, что я не смог ответить на письма многих сотен людей, которые в течение четырех лет писали мне, чужому для них человеку, желали успеха, поддерживали на пути к большому плаванию.

Неужели они не заслужили пару слов благодарности?

Так почему я не ответил? Почему молчал? Занят? А они что, не заняты? Они-то нашли время, а я нет. Вот цена моей воспитанности, моему характеру.

Вечером, выйдя от Ивана Александровича, я зашел на почтамт, расположенный всего в десяти минутах ходьбы от Сретенки, на улице Кирова. Там расположен междугородный переговорный пункт.

- Здравствуйте, дорогой Александр Михайлович. Беспокоит Чебанюк. Я уже в Москве, только что от Ивана Александровича, большой привет от него. Мы здесь разбирали мое плавание. Ведь, честно говоря, только благодаря вашей помощи, я вырвался из Жданова и прошел до Севастополя. Там я оставил яхту на зимовку. Продолжу на следующий год. Еще раз спасибо и большой привет Киму Кишунову. Ман вас вспоминает с теплотой и искренним уважением. Еще раз - привет вам от него.

- Спасибо! Как он там живет?

- Так же прекрасно, как всегда!

- Он всегда был везучим человеком, но мы не завидовали, потому, что он был скромным, внимательным ко всем, всегда шел навстречу любой беде и многим помогал. С ним было легко служить.

- Спасибо Вам за Кишунова. Он очень мне помог. Понимаете, со мной был “тренер” Жигоман Иван Иванович. Он мастер спорта и чемпион Украины, и я думал, что он “все выжал из яхты”. Но, когда пришел Ким, он меня удивил. Действительно он мастер, хотя и не имеет этого звания.

- Я его специально послал с вами. Не только я, но и многие здесь не доверяют москвичам. Приезжают от вас, мнят о себе много, того и гляди, натворят чего-нибудь или перевернутся. Поэтому мы были осторожны с вами и не хотели обидеть. С другой стороны, мы хотели, чтобы он, как моряк и яхтсмен, познакомился с яхтой, узнал ее ходовые качества, мореходность, валкость и так далее... Я думаю, что Вам будет нужен наш отзыв, насколько я понимаю, у Вас там достаточно оппонентов.

- Спасибо большое. Это больше, чем я мог ожидать в самых радужных мечтаниях... Я чувствую себя в неоплатном долгу. Приезжайте в Москву, буду рад вас видеть.

Через несколько дней, когда я был на заседании нашей секции Географического общества, я, дождавшись окончания, подошел к Ману:

- Вам большой привет от Лукина. Я с ним разговаривал по телефону. Помните, я вам рассказывал?

- Да, помню.

- Так вот, он, оказывается, не просто ходил смотреть яхту, как сотни любопытных, а хотел убедиться, что мы не утонем, но и не это главное. Он специально послал со мной Кишунова, чтобы тот прошел со мной и дал отзыв о яхте и о работе ее вооружения. Господи, до чего все сложно и как радостно знать, что кто-то с доброй душой о тебе заботится!

- Ну, а ты как думал?

- А он ни слова мне об этом не сказал.

- А зачем? Зачем тебя волновать? Он сделал это в обычных условиях, когда не было показухи... люди работали, не думая, что их проверяют, а это очень важно.

- Уму непостижимо. Я ничего не знал, ничего не просил. А он предвидел, что мне потребуется отзыв о яхте, о ее мореходных качествах, и сам пришел ее осмотреть, привел свиту корабелов с судоремонтного завода. Наконец, он послал со мной Кишунова, опытного яхтсмена, в прошлом служившего на парусном судне. Кого еще лучше было послать? Если вы будете с ним разговаривать, то передайте не просто мою благодарность, а великое уважение к нему, как к человеку.

- Ну, теперь, я вижу, ты понял.

Я замолчал, да и было от чего. Получалось так, что я готовился в труднейшее для меня плавание, а параллельно с этим шла работа других людей, которые следили, наблюдали, изучали меня, оценивали мои действия. Причем одни, чтобы убить, убрать, растерзать, раскритиковать, охаять, и все это под эгидой доброжелательства, как бы я не погиб во время круиза, а другие, чтобы помочь, защитить, подсказать, чтобы это плавание совершилось и, притом успешно. Да! Такова жизнь!

А как я себя веду? Как реагирую?

К сожалению, не лучшим образом. Я ругаюсь, оправдываюсь, когда на меня нападают, каким-то образом защищаюсь, но я обращаю внимание на моих врагов, а на тех, кто хочет или помогает мне, я или не обращаю внимания или, пробегая бегом, говорю “спасибо”. Почему так? А ведь по всем правилам должно быть наоборот.

Пусть “тявкающие шавки” лают, я же должен идти вперед, а не бросать в них камни. Нужно научиться распознавать под покровом доброжелательства скрытые хищные лица, которые все готовы сделать, чтобы меня не выпустить.

Чем больше я думал, тем труднее было осмыслить действительное положение дел и найти правильную линию поведения, чтобы с меньшими потерями вести подготовку к экспедиции.

- Иван Александрович! Сложились как бы две группировки людей в части их отношения к моей работе. Примирить их нельзя. Согласитесь со мной, что Григорьев никогда не прислушается к Лукину или Кишунову. Более того, он будет их обвинять в незнании теории парусного судна, хотя Кишунов знает несравненно больше и имеет практический опыт как яхтсмен. Оружие Григорьева - это место, которое он занимает в парусной федерации как председатель технической комиссии. А руководит им Промыслов. И пока он живет, он будет отстаивать свое мнение. Вспомните его слова на первом заседании общества:

“... Этой яхте только по речкам плавать,...можно построить велосипед с самоваром, но чай плохо пить,...на ванне тоже можно плавать”, не говоря уж о том, что он заявляет в яхт-клубе тем яхтсменам, которые меня поддерживают:

“Чебанюк шкоты от фала отличить не может...” Это же глупо. Страшно глупо. Или его неоднократные заявления, что яхта “утопнет”... Просто диву даешься, сколько нужно носить в себе ненависти и зла, чтобы не обуздать себя и сказать такую откровенную чушь.

Кто же так характеризует судно? Есть же определенные требования, нормативы, правила, расчеты... Какую нужно иметь лживую душонку, чтобы заявить о том, что это все делается ради заботы о моей жизни. Или вот интересный случай. Когда я обратился в Центральный совет ОСВОД помочь провести перевод яхты на Черное море, один из работников ЦС генерал Иванов сказал обо мне: “Он пойдет, погибнет, ему что? А нам отвечать за него...”

Действительно - “ему что?”. Все это похоже на следующее:

“... Дай, я убью тебя, а то пойдешь в плавание и утонешь, а мне жалко тебя...”

Я замолчал, так как слишком это все тяжело было говорить, и я не мог понять психологию этих людей. Что это? Зависть? Боязнь ответственности? Не знаю. Такая сила противодействия, что, видимо, есть особые причины, которые могут объяснить только психологи...

- Ты слишком эмоционально говоришь, - тихо начал Иван Александрович. - В общем, я согласен с тобой. Ты правильно раскрываешь суть двух направлений, одно из которых направлено на поддержку, а второе выступает против. Все это понятно. К сожалению, в нашем обществе слишком оголены грубые способы, которыми аргументируют противники плавания, и поэтому мы не замечаем, не можем даже представить их якобы “заботу о твоей жизни”. Не иди по их пути, не говори так грубо, ты опускаешься до уровня Григорьева и Якшарова... Я согласен с тобой еще и потому, что у меня письмо из Жданова. Ты еще не знаком с ним, на вот, почитай.

Ман протянул мне три листа машинописного текста, в которые я впился глазами, так как это были очень важные известия. Это было мнение моряков.

“...В период стоянки в порту яхта поднималась на причал для окраски специальными красками, препятствующими обрастанию корпуса микроорганизмами в морских водах. За это время яхта была всесторонне осмотрена представителями Азовского пароходства, Ждановского судоремонтного завода и службой капитана Ждановского торгового порта на предмет разрешения дальнейшего плавания с учетом метеорологической обстановки осенне-зимнего периода.

Корпус яхты, рангоут, такелаж и другие устройства находились в надлежащем состоянии.

Для ознакомления с мореходными качествами яхты и определения ее пригодности к морским и океанским плаваниям в рейс был направлен лоцман Ждановского порта т. Кишунов К.И. - штурман дальнего плавания, яхтенный капитан, имеющий большой опыт плавания на военно-морских ялах и трехмесячный стаж плавания под парусами на парусном учебном судне “Запад” Архангельского мореходного училища...

Капитан Ждановского морского порта

капитан дальнего плавания А. Лукин “.

Далее шло заключение и выводы от совместного плавания на яхте “Русь” лоцмана Кишунова:

... На переходе Жданов - Керчь ветер достигал силы 7 баллов. Яхта на всех курсах имела хорошую управляемость и не брала воду на палубу. И это при крутой Азовской волне, поминаемой плохими словами яхтсменами и моряками малых судов.

На курсе бейдевинд яхта показала отличную способность к самоуправлению даже без подруливающего устройства, что показывает правильность проекта.

На яхте отсутствуют некоторые механизмы, облегчающие работу с парусами, некоторые детали нужно заменить и изготовить из некоррозирующих материалов, не закончена декоративная отделка внутренних помещений, но это не влияет на мореходные качества.

Яхта “Русь” по своим размерам и конструкции пригодна для плавания по морям и океанам...

Яхтенный капитан,

лоцман Ждановского порта Ким Кишунов

Я дочитал этот бесценный для меня документ и поблагодарил судьбу за то, что она послала мне таких людей. Только бы их не потерять. Только бы она была бы еще благосклонна ко мне.

- Спасибо, Иван Александрович. Я очень рад.

- Подумай, серьезно подумай над тем, какие разные люди у нас есть. Вот тот же Елкин из Навигационно-технической инспекции, который ходил к тебе на яхту, когда ты ее строил; он тоже хотел убедиться, что она крепкая, хорошая, и чтобы потом тебя поддержать. То есть в нем, да и во многих других людях заложено самой природой что-то величественное, что заставляет их бескорыстно помогать другим людям. Но есть и другие. Людей, которые убивают человека морально, не гнушаясь никакими приемами, вряд ли можно заподозрить их в заботе о твоей жизни. Наверное, к ним относятся твой Григорьев, Якшаров, Кошелев... Дай бог, чтобы их число не росло.

- Я очень благодарен Вам, Иван Александрович, за этот урок.

- А ты как-нибудь подбрось свой вопрос кому-нибудь из психологов, а то мы в своих рассуждениях дальше сегодняшних выводов не пойдем. Интересно, что они скажут, какие обоснования подведут и выводы сделают.

Иван Александрович встал и сразу стал на голову выше меня. Подал мне свою большую и добрую руку.

- Иди, борись. У тебя еще будет достаточно приключений и встреч. Мне так думается.

Неожиданно я получил письмо от Ивана Ивановича. Признаюсь, оно удивило и обрадовало меня. Удивило тем, что мы ведь расстались-то холодно. Ну, а обрадовала тем, что он изъявил согласие до начала навигации поехать на яхту в Севастополь и начать подготовку к летнему плаванию. Кроме того, он дал согласие на участие в любом подготовительном плавании. Таким образом, у меня уже был один опытный член экипажа. Сразу же написал ему ответ:

В этот день вышла “Неделя”, в которой корреспондент из Киева расписывал нашу подготовку к плаванию вокруг Европы, перепутав мою фамилию, назвав капитана “Руси” - Черванюк... Действительно черт те что...

Опять я попал в глупое положение и не знал, как теперь оправдаться перед Иваном Александровичем, который только что просил меня не давать никаких сведений в газеты. Я отказал нескольким товарищам в интервью, в том числе молодой девушке из “Комсомольской правды”, хотя мне было неловко это делать. И вдруг - заметка, да еще в популярном еженедельнике. Не поверит мне Ман и будет недоволен.

Недолго думая, я написал письмо в “Неделю”, где выразил свое, мягко говоря, неудовольствие. “Как можно, не поговорив с человеком, не зная его действительного положения и его планов, без разрешения печатать в газете информацию и, к тому же, исказить фамилию”.

В нашей “деревне” прочитали эту заметку, и многие заинтересовались, почему я вдруг “изменил” фамилию?

Александр Моисеевич, Вам звонил корреспондент из газеты “Комсомольская правда”, просил Вас позвонить ему. Он сказал, что фамилия его Снигирев или Снегирев, что он заведующий спортивным отделом газеты. Он просил вас приехать в Москву и узнать телефон в справочном отделе редакции.

Тамара, а тебе не кажется, что он нахал. Я зачем-то должен ехать в Москву, узнавать телефон, чтобы “их светлость” побеседовали со мной. Как ты считаешь?

Он такой самоуверенный, не говорил, а диктовал.

Яхта была далеко на юге, и у меня появилось много свободного времени. Вечером я вдруг почувствовал, что я свободен и не знаю, куда себя деть. Теперь я часто бывал у Павлущенковых, а в выходные дни бегал на лыжах. Собственно, я стал жить как все нормальные люди, только отличался тем, что вечерами все же брал учебники по навигации или мореходную астрономию. Иногда приезжала Лида, но теперь чаще она просила меня приехать в Москву, и мы стали театралами.

Единственно, что тревожило меня, так это доработка яхты. Шел уже февраль, а у меня почти ничего не было сделано.

На следующий день я поехал на химкомбинат, поэтому на работу прибыл часов в одиннадцать.

Вам опять звонил тот же корреспондент, что и вчера, - встретила меня Тамара. Говорил, что вы ему очень нужны и просил срочно позвонить в редакцию.

- Что ты говоришь? - улыбнулся я. - Срочно?

Да, да, он так сказал: “Срочно и что очень ждет и еще добавил, что будет говорить только лично с вами. Меня он слушать не стал. Я даже удивилась - никто так грубо со мной не разговаривал.

- Не может быть! Такую очаровательную и молодую женщину - и не стал слушать? Не поверю. Ты что-то не то говоришь. Наверное, ты не смогла ему, как следует представиться. Не показалась, значит... - поддразнил я Тамару. - Но, уверяю тебя, если бы он был здесь и увидел тебя...

- Я очень старалась...

- Ладно, Тамара, если он позвонит еще раз, то передай ему, что я 5-го или 6-го февраля буду в Москве на совещании. Тогда позвоню ему, и мы договоримся о встрече. Только ты спроси телефон и узнай, в какое время он меня может принять. От такого “требовательного” и грубого человека, по-моему, и ждать нечего, но уж очень “Комсомолка” влиятельная и популярная газета.

- Хорошо, я все сделаю.

- И еще, ты попробуй, объясни ему, что у нас с тобой мало времени. Ну, просто свободной минутки нет.

- Он такой строгий, наверное, большой начальник.

- А ты не теряйся. Учти, что, чем больше начальник, тем он культурнее, вежливее, тактичнее. Это только выскочка делает вид, что он “пуп земли” и якобы от него зависит наше благополучие. Но вообще-то мне трудно судить. Дело в том, что я давно жду помощи и прошло уже достаточно времени и немало сделано, чтобы откликнулась “Комсомолка”. Когда я был на Черном море, меня там спрашивали, почему “Комсомолка” молчит. Ведь кругосветное плавание в первую очередь заинтересует юношество... Не знаю, что меня ожидает, но я уже начал разочаровываться в корреспондентах. Они же представители второй древнейшей профессии. Ты знаешь, какая было вторая древнейшая профессия? Да? Правильно... Ну, что еще?

- Что-то уж очень настойчиво этот корреспондент добивается встречи с Вами, - предположила Тамара. - Может, у него есть какое-нибудь предложение для вас, а? Вдруг они, как “Ленинское знамя”, возьмут шефство над плаванием. Средства у них колоссальные.

- Тамара, не будем гадать. - Может быть, они просто любопытства ради хотят узнать, как у меня дела, на каком уровне подготовка. Но тогда им лучше всего было бы прийти на заседание бюро Географического общества. Но ты знаешь, я вдруг подумал, что только зло так нахально и так добивается своего. Добро оно тихое, вежливое, тактичное, внимательное и уважительное. А ты говоришь, что он грубый. Значит недобрый. А на заседании ГО мы все подробно разбирали и он бы услышал не только мою оценку положения дел, но и от других товарищей. Не знаю, ничего не могу предположить. Да ладно, черт с ним.

За год шумихи, которая прокатилась по многим газетам нашей страны, социалистических и капиталистических стран, я привык и понял, что для них это просто интересная информация. Конкретной помощи ни от кого мне не было. Что печатали обо мне за рубежом, я понятия не имел, так как заметки мне не присылали, и я узнавал обычно от корреспондентов ТАСС, что где-то, допустим, в Англии, Канаде или Австралии обо мне напечатали. Все это происходило потому, что одиночное кругосветное плавание под парусами «планировалось» в нашей стране впервые и ко всему проявлялась частная инициатива простого советского человека, не имеющего “высоких родственников” и спонсоров.

Я решился на эту встречу с корреспондентом «Комсомолки» вопреки советам друзей, но не для дачи интервью, а для получения помощи от газеты.

Ведь в капиталистическом мире, который мы постоянно ругаем, некоторые газеты или журналы берут на себя часть помощи для поддержки того или иного мероприятия, путешествия и помогают материально и морально. Почему же это не должно проявиться у нас, если мы на всех “углах” кричим, что советский человек, советская печать и прочее имеют более высокий моральный и нравственный уровень. Мне нужна была помощь - денежная, рекомендательные письма и моральная поддержка при плавании в штормовых бюрократических “бумажных волнах”.

Я не представлял, какие будут последствия этой встречи, так как еще, наверное, не изведал всю глубину человеческой подлости. Я знал, что писаки могут угробить человека, но думал, что это делается с виновным, отнюдь не с тем, кто хочет проявить себя на пользу отечества. Интересно, как правильно сказать, на благо отечества или для пользы...

6 февраля я дозвонился до Снегирева и был немедленно принят. Меня встретил высокого роста и спортивного вида молодой человек. На мое приветствие он ответил довольно сухо и жестом пригласил садиться за маленький журнальный столик в проходной комнате, что озадачило меня, так как мне казалось, что заведующий отделом такой большой газеты должен был бы иметь кабинет. Он попросил меня рассказать о ходе подготовки к плаванию и во время беседы несколько раз входил в какую-то комнату и оттуда выходил с какими-то людьми. Он представлял меня им, некоторые здоровались, некоторые, сухо кивнув, уходили.

Творилось что-то непонятное. Я прервал свой рассказ и спросил Снегирева о том, может ли газета оказать мне помощь в подготовке к плаванию.

- Нет, не может. Мы очень многим помогаем и не имеем больше средств.

- Зачем же вы меня приглашали? - мной вдруг сразу овладела какая-то неудовлетворенность, так как что-то в этой газете, в этом вызове показалось фальшивым.

Он задал несколько вопросов о моем тренировочном плавании, о предполагаемом маршруте, но с каким-то безразличием, так что я прервал свой рассказ и заявил:

- Если вы не можете помочь, то эта беседа не имеет смысла, как и само приглашение в редакцию. Если вы порядочный человек, то вы должны понять, насколько трудно в одиночку готовиться к плаванию. Вы можете понять, почему я пришел к вам в редакцию? Если нет, то к чему этот разговор. Прошу вас о моем плавании ничего не писать, так как ваша информация ничего нового не даст.

Я подумал о традиционном русском гостеприимстве и вообще о святом отношении всех народов мира к гостю. А я же был у него гостем. Ведь он же несколько раз мне звонил и настойчиво приглашал меня в редакцию...

Вдруг он заинтересовался моими спонсорами. Кто и как помогает?

Я понял, что он пытается узнать, выпытать у меня информацию о том, кто меня поддерживает. Хвалиться мне нечем было, а бравировать встречей с В.Ф. Шауро я не хотел.

- Для чего Вы меня вызывали, если ничего не хотите сделать?

- Хотели узнать, каково положение дел.

- Ну и как?

Он ничего не ответил.

Я ушел из редакции недовольный собой и самой беседой и тем, что не послушался друзей. Но надо же что-то делать, чтобы найти источник снабжения моей экспедиции. “Под лежачий камень вода не течет”, говорит народная мудрость. Я шел и думал, думал, что же мне рассказать Ману, не хотелось оправдываться, а он, ясно, будет недоволен. Вообще-то я действительно “дал маху” - нужно было посоветоваться с Маном, рассказать о настойчивой просьбе Снегирева встретиться и о причинах, побуждающих меня пойти на встречу. Возможно, мы пригласили бы его в Географическое общество и там побеседовали бы втроем.

Но, с другой стороны, если Снегирев человек низкий, бесчестный, непорядочный, если он тщеславный и преследует только меркантильные интересы, то какая разница. Там он сказал бы то же самое. Ибо иуда есть Иуда, где бы он ни был.

Где-то я делаю ошибку, но где? - разобраться в этом трудно.

Может быть, я излишне положительно обрисовал свое плавание и тем успокоил тех, кто в какой-то мере помогает мне. Можно было бы рассказать о тех больших и ненужных трудностях по оформлению выхода в море, когда пограничники сутками держали меня в портах, не пуская в море. Это страшно ограничивало время плавания. И второе, может быть, нужно было всем рассказать о моих нищенских средствах и дать списки узлов, деталей, материалов, которых мне не хватает, без которых плавание превращается в каторгу. У меня же лишнего куска троса нет, экономлю на фалах. Нет лебедок, даже простых, переносных... Нечем кормить тренера и на мои скромные средства мы вдвоем ведем полуголодный образ жизни. Сказать это? Но тогда мне ответят, - а кто тебя просит? Тебе же надо. Создал трудности, вот теперь и преодолевай их. Этим мы занимаемся всю жизнь.

Возможно, есть и другие ошибки, но я не стал ломать голову над ними, нужно быть оптимистом. Все же, как хорошо меня встретили моряки и на Азове, и на Черном море.

Два дня я работал в Москве, был на занятиях, решал вопросы о подготовке кадров для нашего города, а утром девятого февраля поехал к себе, в Воскресенск.

Казанский вокзал. Сколько раз я был здесь. Бегу к поезду и на ходу хватаю газеты. Целый сноп, чтобы почитать до Воскресенска.

Мы любим говорить - “странная жизнь”, имея в виду что-то неординарное. Действительно, часто бывает так, что человек, делая то или иное дело, планируя что-то или усиленно продолжая свою деятельность, абсолютно не подозревает, что где-то рядом по его работе или мероприятию нанесен “смертельный” удар, как пущенный нож гильотины, стремительно летящий вниз, или заряд, заложенный в сооружаемое здание в то время, когда его еще строят и думают о лепных украшениях.

При всех негативных мелочах дела мои пока шли хорошо. Прекрасно закончилось тренировочное плавание, которое дало положительные результаты, наметилось учебное плавание вокруг Европы в теплых спокойных водах Средиземного моря и, может быть, небольшая встряска в бурном Бискайском заливе. Там, в этом плавании с хорошим экипажем я бы действительно прошел высшую подготовку и тогда бы путь в кругосветку был открыт.

Остались приятные воспоминания от плавания на Черном море, где меня тепло встретили и моряки и яхтсмены-крейсерщики. Да и здоровье мое после сурового плавания как-то укрепилось. Сейчас я был полон сил и, впереди ничего не предвещало катастрофы.

До Воскресенска ехать час сорок минут, поэтому я успевал прочитать все газеты. Развернув “Комсомольскую правду”, я увидел заметку - “Под парусами саморекламы”.

Она приковала мое внимание и послала в нокдаун. Содержание заметки говорит само за себя и, чтобы читателя не посылать в библиотечный архив, я привожу ее полностью. В моем изложении не выкинуто ни одного слова. Грязь лучше не мешать, запачкаешься.

Дата добавления: 2015-06-04