СУББОТА 2 страница. — Того, о чем я говорила тебе: войны, ненависти, смерти, страха, боли и разрушения

— Середина чего?

— Того, о чем я говорила тебе: войны, ненависти, смерти, страха, боли и разрушения.

— Кому, черт побери, это нужно?

— Противнику.

Джек с трудом открыл глаза и посмотрел на нее.

— И кто же он такой? Дьявол? Она покачала головой:

— Ты узнаешь. Ты встретишь его. Противник питается человеческими несчастьями, раздорами, хаосом. И это пиршество для него создаст вирус.

Не стоило и сомневаться, что дама была явно не в себе. Она проникла в его дом — прихватив и своего жуткого пса, — и Джек был бессилен выставить ее.

Но в ее руке был очередной стакан с водой. Он взял его и выпил. Может, ей и не стоит уходить.

— Откуда вы все это знаете?

— Я наблюдаю. Я постоянно наблюдаю.

— Почему вы рассказали все это мне? Я всего лишь обыкновенный человек. Идите к правительству.

— Правительство не сможет остановить вирус. Только ты. И ты должен остановить его. Ты единственный.

— Да я сейчас и с котенком не мог бы справиться.

— Ты должен. Это война, ты боец.

— Я не служил в армии.

— Тут нет армии. Есть только ты. И никуда не надо вступать. Ты избран. Перед тобой были другие. Все погибли, кроме одного, но он слишком стар. Тебе придется стать избранным.

— Черта с два мне придется.

— Останови вирус до того, как он распространится, — или же все, что ты любишь, погибнет. — Она повернулась и направилась к дверям спальни. — А теперь я тебя оставляю.

Джек почувствовал, что у него снижается температура. Нет… снова озноб. Он натянул на себя одеяло.

— Леди, кто вы?

Она со своим большим белым псом остановилась в дверях и посмотрела на него.

— Я твоя мать.

Смутившись, Джек с трудом нашел ответ. У нее не было ничего общего с его матерью. Наконец он просто сообщил факт:

— Моя мать умерла.

— Она была матерью, родившей тебя, — сказала она. — А я твоя другая мать.

И она исчезла.

Кроме озноба, Джек испытал дрожь страха. Он понимал, что всего лишь вообразил себе эту женщину, но ее слова до сих пор звучали у него в голове. Ее предупреждение о чем-то, что питается бедами и несчастьями…

Зазвонил телефон. Джек протянул дрожащую руку к ночному столику и сжал в пальцах трубку.

— Алло, — прохрипел он, содрогаясь в ознобе.

— Джек, это ты? — Голос Джиа. — Ты как-то ужасно разговариваешь.

— Болен, — сказал он. — Жар. Головокружение. Не могу поверить в галлюцинации, которые меня посещают.

— Я еду.

Хорошо, подумал Джек, услышав щелчок в трубке. Джиа будет знать, что делать.

Он попытался повесить трубку, но у него не было сил.

Кейт вздрогнула, услышав звук ключа в замке, и подумала, что вернулся Джек. Слава богу.

Все утро она была полной развалиной. Джек пытался успокоить ее, объясняя, что бомба, которую он нашел, была предназначена для него, а не для нее. Неужто он ждал, что Кейт испытает облегчение, узнав, что ее брат стал мишенью какого-то сумасшедшего? Ничего подобного. Но он сказал, что хорошо представляет, кем были эти взрывники, и знает, как уберечь от них и ее, и себя.

Наконец она позволила себе снова погрузиться в сон. Но когда на рассвете Джек поднялся наверх, выглядел он ужасно: измотанный, с запавшими глазами. Он сказал, что должен уйти, и проинструктировал ее — не подходить к окнам и не волноваться, если услышит грохот.

А через несколько минут внизу на улице взорвалась машина.

Слава богу, не Джека. Когда она выглянула, он все еще стоял на улице и помахал ей. Кейт надеялась, что он поднимется и объяснит, что ту машину взорвал не он. Она не хотела верить, что он способен на такие ужасные поступки. Если даже кто-то пытался убить его, Джек подверг бы опасности всех жителей квартала.

Но все же, должно быть, это сделал он. Или должен был знать, что произойдет. В противном случае зачем он предупреждал ее держаться подальше от окон?

Но вместо того чтобы вернуться, он ушел.

Он не сказал ей, куда идет, но это не важно. Он же вернулся.

Но через порог переступила Жаннет. И Холдсток. И еще другие, еще шесть мужчин и женщин самого разного возраста. Они входили один за другим, и все улыбались ей, демонстрируя открытые дружелюбные лица старых приятелей. Она знала их, она видела их за окном в доме Холдстока.

Жаннет привела домой свою секту.

— Привет, Кейт, — просияв, сказала Жаннет. — Я пригласила несколько друзей повидаться с тобой.

Кейт сглотнула.

— Прекрасно.

У них был отнюдь не угрожающий вид, — наоборот, они буквально лучились дружелюбием. Почему же у нее возникло ощущение, что желудок свело холодным спазмом?

— Я так беспокоилась о тебе, — сказала Жаннет, беря Кейт за руку и сжимая ее в ладонях.

Кейт скорее почувствовала, чем услышала, странный гул в голове, сквозь завесу которого доносилось слабое, очень слабое эхо голоса Жаннет.

— Где ты была? Как ты здесь оказалась?

— Господи, да конечно же из-за взрыва. Как только услышала о нем и поняла, что он случился в нашем квартале, сразу же захотелось примчаться сюда. Но затем я узнала, что никто не пострадал, кроме двух мужчин с криминальным прошлым, и испытала облегчение. Но тем не менее я считаю, что ты не должна оставаться в одиночестве.

Странный гул продолжался, но Кейт чувствовала, что Жаннет в самом деле думает о ней, и у нее потеплело на сердце.

— Это прекрасно, но…

— Так что я привела с собой самых дорогих друзей, чтобы составить тебе компанию. Ты же помнишь Теренса, не так ли?

Широко улыбаясь, Холдсток вышел вперед и протянул ей руку.

— Я знаю, что отношения у нас сложились не лучшим образом, но уверен, что смогу наладить их.

Кейт не хотела пожимать руку этому человеку, но как она могла унизить его, когда сияющая Жаннет продолжала сжимать ее левую руку? Она протянула правую, Холдсток схватил ее…

…и гул в голове стал громче.

Тут что-то не так! Она попыталась избавиться от рукопожатия Холдстока, но хватка у него была как стальной капкан.

— Отпустите меня!

— Не бойся, Кейт, — сказала Жаннет. Она ободряюще улыбнулась и стиснула другую руку Кейт. — Все в порядке. Верь мне, все в порядке.

— Нет!

Остальные придвинулись. Холдсток протянул к ним свободную руку, одна из них, женщина, взяла ее…

…и гул в голове Кейт усилился…

…и тут кто-то другой взял руку женщины и сам протянул руку кому-то…

…и гул продолжал усиливаться, превратившись в рев штормового океана, сердце у нее билось, как у перепуганного кролика; оно колотилось о грудную клетку, стремясь вырваться наружу…

…и другая женщина взяла мужчину за руку, и он сам сжал руку другой женщины, рев удвоился и утроился, Кейт почувствовала, как у нее утекают все силы, и сквозь плавающий перед глазами туман увидела, как Жаннет высвободила одну руку и протянула кому-то другому эту единственную свободную руку в мире, и они, соприкоснувшись, замкнули круг…

…и внезапно наступил мир и покой.

У Кейт все плыло перед глазами, когда она опускалась в глубокую заводь расслабленности; она тонула, не оставляя ни кругов на воде, ни пузырей.

Вот так, сказал тихий и бесполый голос, возникший непонятно откуда; он был всюду и нигде. Разве это не лучше? Разве это не чудесное, самое чудесное ощущение из всех, что посещали тебя?

Это в самом деле было чудесно — чувство полного смирения, абсолютного растворения в прикосновениях этих нежных рук, которые так любовно обнимали ее и влекли в материнское чрево.

В глазах у нее прояснилось, и она увидела остальных восемь человек — держась за руки, они образовали круг, частью которого теперь стала и она.

Вот почему Жаннет убегала в Бронкс, поняла она. Это ли она испытывала, когда я смотрела на нее через окно?

Ответил Всеобщий Голос:

Да. Тогда бывшая Жаннет была подобна тебе и могла испытывать единение только через прикосновение. Теперь она в Единстве, навсегда с нами, в слиянии.

Кейт не была уверена, что поняла его слова, но это было не важно. Вот что имело значение — восхитительное чувство мира и покоя, чувство приобщенности. Все волнения последних нескольких лет по поводу ее образа жизни, и беспокойство, куда он приведет ее, все страхи, что придется раскрыть перед детьми свое подлинное лицо, — все пропало, исчезло, словно никогда и не существовало. Она с трудом могла припомнить их.

Безграничная любовь и смирение, просто ради того, чтобы существовать. Так все время и следует жить.

Так и будет.

Нет, подумала Кейт. Все неправильно. Это в природе человека — бояться того, что разнится.

Природу человека можно изменить.

Кейт была готова рассмеяться над этим абсурдом, но тут ее поразила одна мысль. Этот голос напоминал голос Жаннет, но губы самой Жаннет не шевелились.

— Кто ты? — вслух сказала она. — Чей это голос? Он наш, всех нас. Единства.

— Тогда почему же он звучит как голос Жаннет? Потому что именно его тебе приятнее всего слышать. Но это бывшая Жаннет. Это все мы.

Оглянувшись, Кейт увидела, что все восемь человек, Жаннет, Холдсток и остальные, кивают в унисон.

Все чувства пытались дать сигнал тревоги, предупредить — что-то здесь идет не так, она не должна соглашаться с голосами, звучащими в голове. Но толстый, как ватное одеяло, покров мира и гармонии заглушал их, и Кейт лишь слабо и искаженно улавливала эти предупреждения.

— Я не понимаю.

Мы все едины. Мы — одно целое. Мы — Единство. Мы знаем друга друга, как никто никогда не знал нас, глубже, чем даже сами знаем себя. Каждая мысль…

— Вы можете читать мысли друг друга?

Мы и есть мысли друг друга. Мы делимся каждой мыслью, каждой эмоцией.

Кейт содрогнулась от страха. Она что, сумасшедшая? Или они?

Не бойся.

А теперь на нее навалился ужас. Они знают, что она чувствует?

Тебе не надо бояться Единства. Мы любим тебя. Ты наша сестра.

— Но почему я? И как?.. И тут Кейт все поняла.

Вирус. Тот загадочный зараженный вирус в культурах Филдинга.

Да! Он свел нас воедино. Устранил нарушения в наших мозгах. Слил наши мысли в этом величественном Единстве.

— И я? — Она посмотрела на Жаннет. — Я тоже была заражена, да? Зачем?

Ты следила за бывшей Жаннет, шпионила за ней…

— Я беспокоилась!

И мы это чувствовали. Но опасались, что твоя любовь и озабоченность могут привести к вмешательству, а поскольку мы лишь в начальной стадии развития, то и вовлекли тебя в Единство.

— Но я этого не просила! Вы не имели права! Где-то вне Кейт зазвучал, набирая силу, настойчивый тревожный звонок; он пробивался сквозь сияющую пелену, но все же голос его был слишком слаб.

Дело не только во времени, Кейт.

— Что вы имеете в виду?

Мы — будущее, Кейт. Ты увидишь, как создается концепция нового дня человечества. Именно отсюда и начнется новый мир — с нас. С ядра Единства. И ты станешь частью его, Кейт, — частью Космического Яйца, которое воспламенится в Большом Взрыве. Мы собираем все больше и больше мозгов для расширения Единства…

— Подождите. Как вы их собираете? Внедряемся в их нервную систему — так же, как мы сделали с тобой.

— И вы совершенно не интересуетесь их мнением? Конечно нет. Они же никогда не согласятся.

— Как вы можете оправдывать?..

Мы знаем, что лучше, Кейт. Единство — это будущее. Раздробленные интеллектуальные единицы, не знающие, куда себя приложить, — это прошлое. Теперь, когда мы существуем, они столь же архаичны, как динозавры: слишком слабы, чтоб возражать, слишком неэффективны.

— Мы не так уж плохо справляемся. Посмотрите, сколько болезней мы победили. А теперь, когда мы составили карту человеческого генома, не стоит и говорить, какие чудеса в нашей власти.

Но какой ценой! Война, расизм, ненависть. И что бы ни творила ваша наука, она не в силах устранить пороки человеческой натуры.

— У вас есть что-то получше?

Да! Мир, в котором все будут мыслить в унисон, где не будут иметь значения никакие различия в расе и половой принадлежности, потому что все мозги будут равны.

Перед ее глазами возникло видение — залитые солнцем поля пшеницы и кукурузы. А на переднем плане — люди, обрабатывающие эти поля.

Мир, в котором исчезнут ненависть и подозрительность, потому что будет известна каждая мысль и каждая ложь будет разоблачена.

Картина переместилась на завод, где рабочие управляли ткацкими машинами и пошивочными линиями, с которых сходили готовые изделия.

Где нет чужих и где никто не чувствует себя изгоем, потому что никто не отвергнут. Потому что все в одном.

А теперь Кейт увидела здания — классический маленький городок Среднего Запада; люди гуляют по мостовым и тротуарам, покупая продукты и одежду. И хотя никто не улыбается, нет и опечаленных; у всех сосредоточенный деловой вид.

Голос был полон радостного предвкушения ответа:

Разве это не прекрасный мир?

— Мир? Это не мир. Это улей.

Долгая пауза, в течение которой Кейт чувствовала, как процеживаются ее мысли и чувства.

Мы понимаем. Ты еще далеко не готова к полному слиянию. Но пройдет несколько дней, и ты все поймешь, Кейт. Ты придешь к полному пониманию наших преимуществ, так же как ты поймешь неизбежность нашего прихода… Великую Неизбежность.

Неизбежность… она задумалась. Она думала о Филдинге, о Национальном институте здравоохранения, о Центре по контролю за заболеваниями и чувствовала, что все эти мысли высасывают ее, как устрицу из раковины.

Да… доктор Филдинг… мы многим обязаны ему, и тем не менее… он много знает о нас… может быть, даже слишком много. Мы слышали, что он тебе вчера говорил.

Внезапно она услышала голос Филдинга и те его слова, которые он на прощание повторил в своем кабинете.

Если я подвергнусь осуждению за случившееся заражение, то постараюсь восстановить к себе доверие, поняв, как справляться с ним. Увидите. Прежде чем ЦКЗ начнет раскручиваться, я найду для вас решение.

— Вы это взяли у меня? — изумившись, спросила Кейт.

Мы могли это сделать, но… мы там были и сами все слышали.

Что делается у меня в голове?.. Они слышали… Кейт была слишком потрясена, чтобы ответить.

У тебя нет иного выбора, кроме как помогать Единству, Кейт. Ты не должна была настаивать, чтобы доктор Филдинг немедленно связался с Центром контроля за заболеваниями. Мы пытались объяснить тебе, пытались заставить тебя увидеть, что поспешное привлечение правительственных учреждений не в интересах Единства, но ты не хотела слушать.

Кейт припомнила, как вчера ею овладела странная нерешительность, с каким трудом она заставила себя сказать Филдингу: звоните.

— Это вы воздействовали на меня?

Просто пытались заставить тебя посмотреть и с нашей стороны.

У Кейт кружилась голова. Ее мысли ей больше не принадлежали. Будет ли еще у нее возможность самостоятельно думать и действовать? Скоро ли она начнет поступать против своей воли? И когда совершенно лишится воли?

Ты понимаешь, Кейт? Вот в чем проблема: любое намерение — это слишком. Тебе не стоит беспокоиться, твоя эта воля или наша. В пределах Единства есть только одна воля. И с ней жизнь становится намного проще.

Но Кейт что-то почувствовала… легкое изменение в настроении Единства, тень нерешительности. И она осознала, что их единение — дорога с двусторонним движением. Они могут смотреть в глубины ее мышления, но и она может смотреть в их мозги. Не четко, не глубоко, но достаточно, чтобы составить впечатление.

— А ведь вы боитесь, не так ли?

По окутывающей ее сияющей пелене прошла легкая зыбь.

Нет. Конечно же нет. Мы будущее. Мы неизбежны. Нам нечего бояться.

Но Кейт сомневалась — было ли то искреннее убеждение или же просто благие пожелания.

— А что, если Филдинг найдет убийцу вируса, который сработает против вас? Или еще лучше — вакцину? Что тогда случится с вашей неизбежностью?

Он этого не сделает. Не сможет. У него не хватит времени.

— Времени у него более чем достаточно. Вы связаны по рукам и ногам вашей же собственной природой. Ваша инфекция передается через кровь. Потребуются десятилетия…

Кейт чуть не задохнулась, когда ее окатила волна радостного ожидания, смывая страхи и подозрения; ее подняла волна наслаждения, более мощного, чем даже оргазм.

Неправда! Ты убедишься! Мы одержим верх! Мы распространимся по всей планете. И ты станешь частью всего этого!

— Нет. Потому что, если Филдинг не остановит вас, я предвижу, что это сделает кто-то другой.

Ты говоришь о своем брате? Голос засмеялся. Как он сможет остановить нас, если скоро станет одним из нас!

У Кейт подогнулись колени. Только не Джек! Как? Когда?

Вчера утром. Он оказался слишком умен, и поэтому бывший Теренс оцарапал его булавкой, смазанной нашей кровью.

— Нет! — закричала она, выламывая и выдергивая свои зажатые руки, что застало Единство врасплох; освобождаясь, она рвала контакты, — вдруг благостное сияние расползлось на клочки и исчезло, уступив место бездне, полной страха и отчаяния.

Видение расплылось, перед глазами поплыли черные пятна, которые, расширяясь, поглотили ее.

— Мам, Джек выздоровеет?

Вокруг слабо шелестели чьи-то бесплотные голоса. Он попытался опознать их, но его беспомощному мозгу было не под силу сосредоточиться.

Тот последний, детский голос… как ее зовут? Вики. Это был ее голос. Но звучал так, словно она была в дальнем конце туннеля Линкольна под Гудзоном. Он попытался открыть глаза, чтобы найти ее, но тяжелые веки весили тонны.

— Конечно, милая, — сказал другой голос, женщины постарше… голос Джиа. Но он звучал еще дальше — в конце Голландского туннеля Джерси-Сити. — Он и раньше болел. Помнишь прошлое лето?

— Я не хочу думать о прошлом лете.

— Я понимаю, что не хочешь. Но помнишь страшное время, когда он был ранен и болен и мы выхаживали его?

— Да.

— Вот и сейчас такое же время.

— Но тогда к Джеку приходил доктор.

— Если его можно так называть.

Даже в мучительном бреду Джек не мог не улыбнуться. Джиа никогда не испытывала доверия к доку Харгесу.

Он почувствовал прохладу, когда со лба убрали согревшееся полотенце.

— Вот, милая. Пойди смочи снова в холодной воде.

Когда торопливые шаги Вики исчезли на кухне, Джек услышал тихий голос Джиа, приникшей к его уху:

— Джек, ты меня слышишь?

— М-м-м…

— Джек, я боюсь. У тебя температура сто четыре[17], и я не знаю, что с тобой делать.

Он попытался выдавить два слова:

— Док… Харгес…

За все эти годы у дока Харгеса было несколько столкновений с официальными инстанциями, так что в настоящее время его лицензия была недействительна. Но это отнюдь не значило, что он растерял все свои знания, просто у него не было законного права практиковать. Джек уже доверял ему свою жизнь раньше и сделает это снова.

— Я три раза звонила ему. — Он слышал напряжение в голосе Джиа. — Добралась только до его автоответчика, но он не перезвонил.

— Какой сейчас месяц? — прошептал Джек.

— Месяц? Ты забыл? Июнь.

Черт. Каждый июнь Харгес отправлялся в Аризону навестить внуков. А он так рассчитывал на его помощь.

— Я боюсь, Джек. У тебя такой вид, словно ты был в коме.

В коме? В коматозном состоянии? При такой температуре он в коме изжарился бы.

— Я звоню в «Скорую помощь».

— Нет!

— Прошу тебя, Джек. Я боюсь, что ты умрешь! Он не может отправляться в больницу. Слишком много вопросов, слишком много ловких чинуш, которые будут запускать пальцы в каждую щель его жизни в поисках денег.

— Даже не думай… Никаких больниц…

— Я не могу больше этого выносить, Джек. Я не могу просто сидеть и смотреть, как ты вскипаешь на глазах. Вызову «скорую помощь».

Когда Джиа встала, Джек выпростал руку из-под одеяла и перехватил ее. Не так крепко, чтобы оттянуть ее назад — у него и сил не было, — но этот жест остановил ее.

Нельзя позволять ей, чтобы его увезли в карете «Скорой помощи».

Она решительно вырвалась.

— И почему только я раньше об этом не подумала? До чего я была глупа!

Что она делает? Ему хотелось крикнуть и остановить ее. Пожалуйста, Джиа. Никакой «скорой помощи»! Я вылезу. Мне только нужно как следует отдохнуть. Не делай этого! Но у него пропал голос.

Все опасения были погребены ошеломляющей усталостью, которая захлестнула его с головой. Джек снова отключился.

Кейт пришла в себя на диване. Рядом сидела Жаннет, держа ее за руку.

Что случилось? — возник у нее вопрос, но Жаннет ответила прежде, чем мысль окончательно сформировалась:

— Ты потеряла сознание. Кейт осмотрелась:

— А где остальные?

— Мы… они ушли. Есть еще кое-какие дела. Неужели все это было в самом деле? От сильной головной боли у Кейт слепило в глазах, и она закрыла их. Или она была одурманена? Находилась под гипнозом?

— Все было на самом деле, — сказала Жаннет. Кейт высвободила руку и отодвинулась на другой конец дивана. Это не Жаннет. Она читает ее мысли.

Может ли быть такое? Неужели странный новый вирус может настолько изменить человеческие мозги, что между ними устанавливаются связи? Это слишком невероятно. Такие вещи случаются лишь на научно-фантастическом канале телевидения, который любит смотреть Кевин.

Но если этого не было в реальности, что же она недавно испытывала?

И почему ее не покидает чувство, что мозг не полностью принадлежит ей? Это что, сила внушения… или на самом деле?

— Мы знаем, как ты себя чувствуешь, Кейт.

— Неужто? Сомневаюсь.

Страх… скорее, ужас… неуверенность…

— А как насчет предательства, Жаннет? — гневно вспыхнула Кейт. — Ты не чувствуешь себя преданной? А я вот чувствую. Я любила тебя, Жаннет. Я доверяла тебе. — И тут она осознала, что употребляет прошедшее время. — А ты… ты…

— Ты еще будешь благодарна нам, Кейт. Через несколько дней, когда ты полностью сольешься с нами, ты будешь благословлять тот легкий укол в ладонь.

— Никогда! Вы заразили не только меня, но и моего брата! Вот этого я тебе никогда не прощу!

Кейт поднялась. Ее пошатывало. Никогда раньше она не хотела причинить боль другому человеку, но самодовольная убежденность Жаннет вызвала у нее желание ударить ее. Или сделать что-то похуже.

— Еще как простишь. И Джек тоже. Через несколько дней вы убедитесь…

— Через несколько дней! Всего? Тебе потребовалось куда больше времени!

— Вирус мутирует и в системе хозяина распространяется куда быстрее. Мы…

— Мы? Кто это «мы»?

— Прости. Когда становишься частью Единства, трудно думать о себе как о самостоятельной личности. Все они теперь во мне и я в них, пусть даже нас разделяют мили.

— Но раньше, когда вы все пришли сюда, ты говорила о себе как об отдельной личности.

— Чтобы не обеспокоить тебя.

— Может, тебе стоило продолжать. Потому что вот сейчас я очень обеспокоена.

— О'кей, о'кей, — успокаивая Кейт, сказала она. — Я была на твоем месте, Кейт. Сначала я сопротивлялась. Я была так испугана, мною владел страх перед неизвестным. А теперь, когда я полностью слилась, то безмерно счастлива.

— Но куда это тебя приведет, Жаннет?

— Ты узнаешь. Мы покажем тебе. В преображенный мир.

— Но то, что я видела, нельзя так назвать.

— Перед тобой предстала далеко не главная часть его. Ее ты еще не видела.

— Ты говоришь загадками.

— Задумайся, Кейт. Ты видела коровьи фермы? Улицы, полные машин? Следы реактивных самолетов в небе?

— Ну и?..

— Единство изменит мир, в котором мы живем. Человечество будет вести более здоровый образ жизни в здоровой среде. Первыми исчезнут фермы животных. Существующий скот будет использован, пока мы не превратим все зерновые угодья в овощные фермы для людей.

— Раса вегетарианцев! — Кейт и сама предпочитала овощи мясу, но любила порой жареного цыпленка.

— Отнюдь. В пищу пойдут дикие животные, но фермы, на которых выращивают коров, свиней и кур, станут делом прошлого. Как неэффективные. Ведь требуется семь фунтов зерна и сои, чтобы произвести фунт свинины. Гораздо проще и здоровее есть само зерно. Меньше потерь. А говоря о потерях, объем говядины, которую за год потребляет средняя американская семья, влечет за собой гору навоза размерами больше самого ее дома. Выделяется метан, отходы попадают в воду и загрязняют окружающую среду. Всему этому необходимо положить конец.

Вот это в самом деле напоминало прежнюю Жаннет — она часто выступала против того, что называла «узаконенной жестокостью сельского хозяйства по отношению к животным», но ее возражения носили главным образом этический характер и исходили скорее из чистого прагматизма.

— С Единством отпадет необходимость в путешествиях. Ты будешь там, где находится любой из нас. А польза для окружающей среды будет велика и очевидна.

— Но вы показывали мне и заводы, значит, промышленность сохранится.

— Только кое-какая, которая будет производить самое необходимое для сельского хозяйства, пошива одежды, строительства жилья…

— Но что же с деловой жизнью — банки, финансы, международная торговля?

— С какой целью? Продавать акции? Давать в рост деньги? Ни одна семья, какая бы она ни была большая — а в мире Единства семьи будут очень большими, — не останется без пищи, одежды и крыши над головой. Что еще им нужно?

— А как насчет искусства, литературы или хотя бы развлечений?

— Все это никому не будет нужно. Да и кроме того, какой практической цели все это служит? Если тобой овладеют творческие порывы, они тут же получат оценку всего Единства.

Кейт чувствовала, как в ней растет возмущение.

— А семейные отношения?

— У тебя не будет семьи, кроме Единства. И ты в полной мере почувствуешь его влияние. Эта близость, слияние — ты никогда не испытывала таких тесных связей — в огромной мере превосходят то, что дано чувствовать обыкновенному человеку.

Это уязвило Кейт.

— И мне тоже?

— Тут совсем другое. Неслившийся мозг не в состоянии понять то, что приходит потом.

— Значит, то, что нас с тобой объединяло, исчезло?

Жаннет кивнула:

— То, что у нас было, пришло к естественному концу.

— Что? — Кейт не могла поверить, что правильно поняла ее слова. — Что ты сейчас сказала?

— В Единстве нет места однополым связям. Они не служат нашим целям.

Если Кейт и испытывала какие-то надежды, что та Жаннет, которую она любила, где-то существует, то эти слова смыли последнюю надежду. Кейт отошла от нее к центру комнаты. Ей больше не хотелось ни о чем спрашивать, но она должна была все выяснить.

— Каким целям?

— Конечно, привлечению всех мозгов к Единству. Что повлечет за собой непрерывный приток других мозгов и неуклонное расширение Единства. А поскольку однополые отношения не влекут за собой появление потомства, они противоречат нашей цели.

— И вы уничтожаете их?

— Ничто не уничтожается. Просто Единство в своих границах не учитывает их.

— Оставим учет. А как же чувства? Любовь? Жаннет бросила на нее насмешливый взгляд:

— Любовь? Единство — вот что такое любовь, полная и безусловная. Блаженство и счастье, которые возрастают с присоединением каждой новой единицы. Никому не нужна любовь вне пределов Единства. Единственной потребностью станут труды по присоединению все новых мозгов, чтобы их становилось все больше и больше и наши миллионы все расширялись бы.

Заставив свои ноги двигаться, Кейт дюйм за дюймом приближалась к кухне.

— Такой график — не для людей, Жаннет. Этот распорядок предназначен для вирусов. Он нацелен лишь на одно: как можно больше владельцев тел, в которых можно размножаться. Вирус — это паразит, полный и законченный паразит. Он не способен даже размножаться самостоятельно. Он проникает в клетку, подчиняет себе клеточную структуру и перепрограммирует ее, чтобы создавать свои копии, которые, в свою очередь, завоевывают другие клетки. Вот для чего весь этот план, Жаннет: создавать все больше тел для размножения вирусов.

Жаннет двинулась за ней, всем своим видом напоминая миссионера, который старается обратить язычника. Она протянула руку к Кейт, но та увернулась от ее прикосновения.

— Ты не понимаешь, Кейт. Человек со стороны, наверно, не может понять все величие Единства.

С трудом прокладывая себе путь на кухню к микроволновке, Кейт испытывала ощущение, что бредет по грудь в воде, сопротивляясь мощному течению; она старалась противостоять отупляющему спокойствию, которое, вытесняя гнев и страх, овладевало ею.

— Вот уж я-то могу. И прекрасно понимаю: Единство — это вирус. Овладев вашими мозгами, оно впечатывает в них — или в подсознание… или что у вас там осталось — порядок действий. Будь плодовитым и размножайся… размножайся… размножайся. Ничем иным больше не занимайся. Таков этический кодекс вируса. О нем вы и разглагольствуете.

С напряженным выражением лица Жаннет подошла поближе:

— Ты только задумайся, Кейт. Никаких наций, никаких границ. Никаких «я» и «не-я», нет «моего» и «чужого» — источников всех конфликтов. Ничто не может принадлежать кому-то одному, когда все принадлежит всем. Будущее Единства…

— Это стерильное существование, Жаннет! — Кейт стало трудно говорить. Слова цеплялись друг за друга, мысли путались. А Жаннет все приближалась, стараясь дотянуться до нее. — Вы хотите превратить человечество в однородную безликую массу сытых здоровых тел в здоровой среде, где мы сможем размножаться как кролики. Вы говорите, что избавитесь от домашнего скота, Жаннет, но истина в том, что вы сами станете домашним скотом! — Кейт развернулась, наугад нажимая кнопки на контрольной панели микроволновки. — А я отказываюсь от такой жизни!

Дата добавления: 2015-06-04