Что такое социальный факт

Аюркгейм

Прежде чем искать метод, пригодный для изучения социальных фактов, важно узнать, что представляют со­бой факты, носящие данное название.

Вопрос этот тем более важен, что данный термин обыкновенно приме­няют не совсем точно.

Им зачастую обозначают почти все происходящие в обществе явления, если только последние представляют какой-либо общий социальный инте­рес. Но при таком понимании не существует, так сказать, человеческих со­бытий, которые не могли бы быть названы социальными. Каждый индивид пьет, спит, ест, рассуждает, и общество очень заинтересовано в том, чтобы все эти функции отправлялись регулярно.

Если бы все эти факты были социальными, то у социологии не было бы своего собственного предмета и ее область слилась бы с областью биологии и психологии.

Но в действительности во всяком обществе существует определенная груп­па явлений, отличающихся резко очерченными свойствами от явлений, изу­чаемых другими естественными науками.

Когда я действую как брат, супруг или гражданин, когда я выполняю зак­люченные мною обязательства, я исполняю обязанности, установленные вне меня и моих действий правом и обычаями. Даже когда они согласны с мои­ми собственными чувствами и когда я признаю в душе их реальность, пос­ледняя остается все-таки объективной, так как я не сам создал их, а усвоил их благодаря воспитанию.

Как часто при этом случается, что нам неизвестны детали налагаемых на нас обязанностей, и, для того чтобы узнать их, мы вынуждены справляться с кодексом и советоваться с его уполномоченными истолкователями! Точно так же верующий при рождении своем находит уже готовыми верования и обряды своей религии; если они существовали до него, то, значит, они су­ществуют вне его. Система знаков, которыми я пользуюсь для выражения моих мыслей, денежная система, употребляемая мною для уплаты долгов, орудия кредита, служащие мне в моих коммерческих сношениях, обычаи, со­блюдаемые в моей профессии, и т.д. — все это функционирует независимо оттого употребления, которое я из них делаю. Пусть возьмут одного задру­гам всех членов, составляющих общество, и все сказанное может быть по­вторено по поводу каждого из них. Следовательно, эти способы мышления, деятельности и чувствования обладают тем примечательным свойством, что существуют вне индивидуальных сознаний.

Эти типы поведения или мышления не только находятся вне индивида, но и наделены принудительной силой, вследствие которой они навязываются ему независимо от его желания. Конечно, когда я добровольно сообразуюсь с ними, это принуждение, будучи бесполезным, мало или совсем не ощуща­ется. Тем не менее, оно является характерным свойством этих фактов, дока­зательством чего может служить то обстоятельство, что оно проявляется тот-

час же, как только я пытаюсь сопротивляться. Если я пытаюсь нарушить нормы права, они реагируют против меня, препятствуя моему действию, если еще есть время; или уничтожая и восстанавливая его в его нормальной фор­ме, если оно совершено и может быть исправлено; или же, наконец, застав­ляя меня искупить его, если иначе его исправить нельзя. Относится ли ска­занное к чисто нравственным правилам?

Нормы поведения в обществе накладывают на его членов ограничения вплоть до наказания

Общественная совесть удерживает от всякого действия, оскорбляющего их, посредством надзора за поведением граждан и особых наказаний, кото­рыми она располагает. В других случаях принуждение менее сильно, но все-таки существует. Если я не подчиняюсь условиям света, если я, одеваясь, не принимаю в расчет обычаев моей страны и моего класса, то смех, мною вы­зываемый, и то отдаление, в котором меня держат, производят, хотя и в бо­лее слабой степени, то же действие, что и наказание в собственном смысле этого слова. В других случаях имеет место принуждение хотя и косвенное, но не менее действенное. Я не обязан говорить по-французски с моими со­отечественниками или использовать установленную валюту, но я не могу поступить иначе. Если бы я попытался ускользнуть от этой необходимости, моя попытка оказалась бы неудачной.

Если я промышленник, то никто не запрещает мне работать, употребляя приемы и методы прошлого столетия, но если я сделаю это, я наверняка ра­зорюсь. Даже если фактически я смогу освободиться от этих правил и успеш­но нарушить их, то я могу сделать это лишь после борьбы с ними. Если даже, в конце концов, они и будут побеждены, то все же они достаточно дают по­чувствовать свою принудительную силу оказываемым ими сопротивлением. Нет такого новатора, даже удачливого, предприятия которого не сталкива­лись бы с оппозицией этого рода.

Такова, стало быть, категория фактов, отличающихся весьма специфичес­кими свойствами; ее составляют способы мышления, деятельности и чувство­вания, находящиеся вне индивида и наделенные принудительной силой, вследствие которой они ему навязываются. Поэтому их нельзя смешивать ни с органическими явлениями, так как они состоят из представлений и дей­ствий, ни с явлениями психическими, существующими лишь в индивиду­альном сознании и через его посредство. Они составляют, следовательно, новый вид, и им-то и должно быть присвоено название социальных. Оно им вполне подходит, так как ясно, что, не имея своим субстратом индивида, они не могут иметь другого субстрата, кроме общества, будь то политическое общество в целом или какие-либо отдельные группы, в нем заключающие­ся: религиозные группы, политические и литературные школы, профессио­нальные корпорации и т.д. С другой стороны, оно применимо только к ним, так как слово «социальный» имеет определенный смысл лишь тогда, когда обозначает исключительно явления, не входящие ни в одну из установлен­ных и названных уже категорий фактов. Они составляют, следовательно, собственную область социологии. Правда, слово «принуждение», при помо­щи которого мы их определяем, рискует встревожить ревностных сторонни­ков абсолютного индивидуализма. Поскольку они признают индивида вполне автономным, то им кажется, что его унижают всякий раз, как дают ему по­чувствовать, что он зависит не только от самого себя. Но так как теперь не­сомненно, что большинство наших идей и стремлений не выработаны нами, а приходят к нам извне, то они могут проникнуть в нас, лишь заставив при­знать себя; вот все, что выражает наше определение. Кроме того, известно, что социальное принуждение не исключает непременно индивидуальность.

Но так как приведенные нами примеры (юридические и нравственные правила, религиозные догматы, финансовые системы и т.п.) все состоят из уже установленных верований и обычаев, то на основании сказанного мож­но было бы подумать, что социальный факт может быть лишь там, где есть определенная организация. Однако существуют другие факты, которые, не представляя собой таких кристаллизованных форм, обладают той же объек­тивностью и тем же влиянием на индивида. Это так называемые социальные течения.

Так, возникающие в многолюдных собраниях великие движения энтузи­азма, негодования, сострадания не зарождаются ни в каком отдельном со­знании. Они приходят к каждому из нас извне и способны увлечь нас, воп­реки нам самим. Конечно, может случиться, что, отдаваясь им вполне, я не буду чувствовать того давления, которое они оказывают на меня. Но оно проявится тотчас, как только я попытаюсь бороться с ними. Пусть какой-нибудь индивид попробует противиться одной из этих коллективных мани­фестаций, и тогда отрицаемые им чувства обратятся против него. Если эта сила внешнего принуждения обнаруживается с такой ясностью в случаях сопротивления, то, значит, она существует, хотя не осознается, и в случаях противоположных. Таким образом, мы являемся жертвами иллюзии, застав­ляющей нас верить в то, что мы сами создали то, что навязано нам извне. Но если готовность, с какой мы впадаем в эту иллюзию, и маскирует испытан­ное давление, то она его не уничтожает. Так, воздух все-таки обладает весом, хотя мы и не чувствуем его. Даже если мы со своей стороны содействовали возникновению общего чувства, то впечатление, полученное нами, будет

совсем другим, чем то, которое мы испытали бы, если бы были одни. Поэтому когда собрание разойдется, когда эти социальные влияния перестанут дей­ствовать на нас и мы останемся наедине с собой, то чувства, пережитые нами, покажутся нам чем-то чуждым, в чем мы сами себя не узнаем. Мы замечаем тогда, что мы их гораздо более испытали, чем создали. Случается даже, что они вызывают в нас ужас, настолько они были противны нашей природе. Так, индивиды, в обыкновенных условиях совершенно безобидные, соединяясь в толпу, могут вовлекаться в акты жестокости. То, что мы говорим об этих мимолетных вспышках, применимо также и к тем более длительным движе­ниям общественного мнения, которые постоянно возникают вокруг нас или во всем обществе или в более ограниченных кругах по поводу религиозных, политических, литературных, художественных и других вопросов.

Данное определение социального факта можно подтвердить еще одним характерным наблюдением, стоит только обратить внимание на то, как вос­питывается ребенок. Если рассматривать факты такими, каковы они есть и всегда были, то нам бросится в глаза, что все воспитание заключается в по­стоянном усилии приучить ребенка видеть, чувствовать и действовать так, как он не привык бы самостоятельно. С самых первых дней его жизни мы принуждаем его есть, пить и спать в определенные часы, мы принуждаем его к чистоте, к спокойствию и к послушанию; позднее мы принуждаем его счи­таться с другими, уважать обычаи, приличия, мы принуждаем его к работе и т.д. Если с течением времени это принуждение и перестает ощущаться, то только потому, что оно постепенно рождает привычки, внутренние склон­ности, которые делают его бесполезным, но заменяют его лишь вследствие того, что сами из него вытекают. Правда, согласно Спенсеру, рациональное воспитание должно было бы отвергать такие приемы и предоставлять ребенку полную свободу; но так как эта педагогическая теория никогда не практи­ковалась ни одним из известных народов, то она составляет лишь desideratum автора, а не факт, который можно было бы противопоставить изложенным фактам. Последние же особенно поучительны потому, что воспитание име­ет целью создать социальное существо; на нем, следовательно, можно уви­деть в общих чертах, как образовалось это существо в истории. Это давление, ежеминутно испытываемое ребенком, есть не что иное, как давление соци­альной среды, стремящейся сформировать его по своему образу и имеющей своими представителями и посредниками родителей и учителей.

Таким образом, характерным признаком социальных явлений служит не их распространенность. Какая-нибудь мысль, присущая сознанию каждого индивида, какое-нибудь движение, повторяемое всеми, не становятся от этого социальными фактами. Если этим признаком и довольствовались для их определения, то это потому, что их ошибочно смешивали с тем, что мо­жет быть названо их индивидуальными воплощениями. К социальным фак­там принадлежат верования, стремления, обычаи группы, взятой коллектив­но; что же касается тех форм, в которые облекаются коллективные состоя­ния, передаваясь индивидам, то это явления иного порядка. Двойственность их природы наглядно доказывается тем, что обе эти категории фактов часто встречаются в разъединенном состоянии. Действительно, некоторые из этих образов мыслей или действий приобретают вследствие повторения извест­ную устойчивость, которая, так сказать, создает из них осадок и изолирует от отдельных событий, их отражающих. Они как бы приобретают, таким

образом, особое тело, особые свойственные им осязательные формы и состав­ляют реальность sui generis, очень отличную от воплощающих ее индивиду­альных фактов. Коллективная привычка существует не только как нечто имманентное ряду определяемых ею действий, но по привилегии, не встре­чаемой нами в области биологической, она выражается раз и навсегда в ка­кой-нибудь формуле, повторяющейся из уст в уста, передающейся воспита­нием, закрепляющейся даже письменно. Таковы происхождение и природа юридических и нравственных правил, народных афоризмов и преданий, догматов веры, в которых религиозные или политические секты кратко вы­ражают свои убеждения, кодексов вкуса, устанавливаемых литературными школами, и пр. Существование всех их не исчерпывается целиком приме­нениями их в жизни отдельных лиц, так как они могут существовать и не будучи применяемы в настоящее время.

Конечно, эта диссоциация не всегда одинаково четко проявляется. Но достаточно ее неоспоримого существования в поименованных нами важ­ных и многочисленных случаях, для того чтобы доказать, что социальный факт отличен от своих индивидуальных воплощений. Кроме того, даже тогда, когда она не дана непосредственно наблюдению, ее можно часто об­наружить с помощью некоторых искусственных приемов; эту операцию даже необходимо произвести, если желают освободить социальный факт от всякой примеси и наблюдать его в чистом виде. Так, существуют извест­ные течения общественного мнения, вынуждающие нас с различной сте­пенью интенсивности, в зависимости от времени и страны, одного, напри­мер, к браку, другого к самоубийству или к более или менее высокой дет-ности и т.п. Это, очевидно, социальные факты. С первого взгляда они кажутся неотделимыми от форм, принимаемых ими в отдельных случаях. Но статистика дает нам средство изолировать их. Они в действительности изображаются довольно точно цифрой рождаемости, браков и самоубийств, т.е. числом, получающимся от разделения среднего годового итога браков, рождений, добровольных смертей на число лиц, по возрасту способных жениться, производить, убивать себя. Так как каждая из этих цифр охва­тывает без различия все отдельные случаи, то индивидуальные условия, способные сказываться на возникновении явления, взаимно нейтрализу­ются и вследствие этого не определяют этой цифры. Она выражает лишь из­вестное состояние коллективной души.

Вот что такое социальные явления, освобожденные от всякого посторон­него элемента. Что же касается их частных проявлений, то и в них есть не­что социальное, так как они частично воспроизводят коллективный образец. Но каждое из них в большой мере зависит также и от психоорганической конституции индивида, и от особых условий, в которых он находится. Они, следовательно, не относятся к собственно социологическим явлениям. Они принадлежат одновременно двум областям, и их можно было бы назвать социопсихическими. Они интересуют социолога, не составляя непосред­ственного предмета социологии. Точно так же и в организме встречаются явления смешанного характера, которые изучаются смешанными науками, как, например, биологической химией.

Но, скажут нам, явление может быть общественным лишь тогда, когда оно свойственно всем членам общества или, по крайней мере, большинству из них, следовательно, при условии всеобщности. Без сомнения, однако, оно

всеобще лишь потому, что социально (т.е. более или менее обязательно), а отнюдь не социально потому, что всеобще. Это такое состояние группы, которое повторяется у индивидов, потому что оно навязывается им. Оно находится в каждой части, потому что находится в целом, а вовсе не потому оно находится в целом, что находится в частях. Это особенно очевидно от­носительно верований и обычаев, передающихся нам уже вполне сложивши­мися от предшествующих поколений. Мы принимаем и усваиваем их, пото­му что они, как творение коллективное и вековое, облечены особым авто­ритетом, который мы вследствие воспитания привыкли уважать и признавать. А надо заметить, что огромное большинство социальных явлений приходит к нам этим путем. Но даже тогда, когда социальный факт возникает отчасти при нашем прямом содействии, природа его все та же. Коллективное чувство, вспыхивающее в собрании, выражает не только то, что было общего между всеми индивидуальными чувствами. Как мы показали, оно есть нечто совсем другое. Оно есть результирующая совместной жизни, продукт действий и противодействий, возникающих между индивидуальными сознаниями. И если оно отражается в каждом из них, то это в силу той особой энергии, которой оно обязано своему коллективному происхождению. Если все сер­дца бьются в унисон, то это не вследствие самопроизвольного и предуста­новленного согласия, а потому, что их движет одна и та же сила и в одном и том же направлении. Каждого увлекают все.

Итак, мы можем точно представить себе область социологии. Она охва­тывает лишь определенную группу явлений. Социальный факт узнается лишь по той внешней принудительной власти, которую он имеет или способен иметь над индивидами. А присутствие этой власти узнается, в свою очередь, или по существованию какой-нибудь определенной санкции, или по сопро­тивлению, оказываемому этим фактом каждой попытке индивида выступить против него. Его можно определить также и по распространению его внутри группы, если только, в соответствии с предыдущими замечаниями, будет прибавлено в качестве второго основного признака, что он существует неза­висимо от индивидуальных форм, принимаемых им при распространении. В иных случаях последний критерий даже легче применять, чем первый. Действительно, принуждение легко констатировать, когда оно выражается вовне какой-нибудь прямой реакцией общества, как это бывает в праве, в морали, в верованиях, в обычаях, даже в модах. Но, когда оно лишь косвен­ное, что имеет место, например, в экономической организации, оно не так легко заметно. Тогда бывает легче установить всеобщность вместе с объек­тивностью. К тому же это второе определение есть лишь другая форма пер­вого, так как если способ поведения, существующий вне индивидуальных сознаний, становится общим, то он может стать таким лишь с помощью принуждения.

Однако можно было бы спросить, полно ли это определение. Действитель­но, все факты, послужившие нам основанием для него, являются различны­ми способами действия; они относятся к физиологической категории. Однако существуют еще формы коллективного бытия, т.е. социальные факты анато­мического или морфологического порядка. Социология не может не интере­соваться тем, что образует субстрат коллективной жизни. Однако число и ха­рактер основных элементов, из которых слагается общество, способы их со­четания, степень достигнутой ими сплоченности, распределение населения по

территории, число и характер путей сообщения, форма жилищ и т.д. на пер­вый взгляд не могут быть сведены к способам действия, чувствования и мыш­ления.

Но прежде всего эти разнообразные явления содержат те же характерные признаки, которые послужили нам для определения других явлений. Этг формы бытия навязываются индивиду так же, как и те способы действия, с которых мы говорили выше. Действительно, если хотят узнать политичес­кое деление общества, состав его отдельных частей, более или менее теснук связь между ними, то этого можно достигнуть не при помощи материально­го осмотра или географического обзора, так как деления идеальны даже тог­да, когда некоторые их основания заложены в физической природе. Лицп посредством изучения публичного права можно узнать эту организацию, та» как именно это право определяет наши семейные и гражданские отношения Она, следовательно, не менее обязательна. Если наше население теснится i городах, вместо того чтобы рассеяться по деревням, то это потому, что су­ществует коллективное мнение, принуждающее индивидов к этой концент­рации. Мы так же не можем выбирать форму наших жилищ, как и фасонь нашей одежды первая обязательна в такой же мере, как и последние. Путр сообщения настоятельным образом определяют направление, в котором со­вершаются внутренние миграции и обмен, и даже интенсивность этих миг­раций и обмена и т.д. Следовательно, к перечисленному нами ряду явлений имеющих отличительный признак социальных фактов, можно было бы при бавить еще одну категорию; но так как это перечисление не было исчерпы вающим, то такое прибавление необязательно.

Оно даже неполезно, так как эти формы бытия суть лишь устоявшиеся спо собы действий. Политическая структура общества есть лишь тот способ, ко торым привыкли жить друг с другом различные сегменты, составляющие этс общество. Если их отношения традиционно тесны, то сегменты стремято слиться, в противоположном случае они стремятся к разъединению. Тип на шего жилища представляет собой лишь тот способ, которым привыкли стро ить дома все вокруг нас и отчасти предшествующие поколения. Пути сообще ния являются лишь тем руслом, которое прорыло себе регулярно совершаю щееся в одном и том же направлении течение обмена и миграций и т.д.

Конечно, если бы только явления морфологического порядка представ ляли такую устойчивость, то можно бы подумать, что они представляют со бой особый вид. Но юридическое правило — устройство не менее устойчи вое и постоянное, чем архитектурный тип, а между тем это факт физиологи ческий.

Простая нравственная максима, конечно, более изменчива, но ее формь бывают более устойчивыми, нежели профессиональный обычай или мода Притом существует целый ряд переходных ступеней, которыми наиболе' характерные по своей структуре социальные факты соединяются с теми сво бодными течениями социальной жизни, которые еще не вылились в опре деленную форму. Следовательно, между ними есть различия лишь в степе ни их прочности. И те и другие представляют лишь более или менее крис таллизованную форму. Конечно, может быть, полезно сохранить дл: социальных фактов, составляющих социальный субстрат, название морфо логических, но при этом не надо терять из виду, что по природе своей ohi одинаковы с другими фактами.

Наше определение будет, следовательно, полно, если мы скажем: социальным фактом является всякий способ действий, устоявшийся или нет, способный оказывать на индивида внешнее принуждение; или иначе: распространенный на всем протяжении данного общества, имеющий в то же время свое собствен­ное существование, независимое от его индивидуальных проявлений.

Источник: Дюркгейм Э. Социология. М.: Канон, 1995. С. 29—39.

Дата добавления: 2015-06-04