Иные знаковые системы 2 страница

(Хайдеггер сказал: "столетиями прославляемый разум, являющийся упрямым

противником мышления").

О разрушении традиций под натиском рационализма К.Лоренц пишет: "В этом

же направлении действует установка, совершенно законная в научном

исследовании: не верить ничему, что не может быть доказано. Поэтому молодежь

"научной формации" не доверяет культурной традиции. Такой скептицизм опасен

для культурных традиций. Они содержат огромный фонд информации, которая не

может быть подтверждена научными методами".

Чтобы сразу предотвратить кривотолки, обращаю внимание на очень важное

уточнение К.Лоренца: установка рационализма совершенно законна в научном

исследовании. Ее разрушительное воздействие на оснащение ума сказывается

именно тогда, когда ум "выходит за стены научной лаборатории" - когда речь

идет об осмыслении реальных, целостных проблем жизни. Приложение к таким

проблемам чисто научного метода есть не наука, а научность - незаконная

операция, имитация науки. Н.А.Бердяев пишет: "Никто серьезно не сомневается

в ценности науки. Наука - неоспоримый факт, нужный человеку. Но в ценности и

нужности научности можно сомневаться. Научность есть перенесение критериев

науки на другие области духовной жизни, чуждые науки. Научность покоится на

вере в то, что наука есть верховный критерий всей жизни духа, что

установленному ей распорядку все должны покоряться, что ее запреты и

разрешения имеют решающее значение повсеместно... Критерий научности

заключает в тюрьму и освобождает из тюрьмы все, что хочет, и как хочет... Но

научность не есть наука и добыта она не из науки. Никакая наука не дает

директив научности для чуждых ей сфер".

Почему "островки традиции", то есть хранящегося в глубинах исторической

памяти знания, не подвергаемого сомнению и логическому анализу, укрепляют

рациональное мышление? Почему они служат эффективными устройствами аварийной

сигнализации? Потому что действуют автоматически и их трудно отключить извне

манипуляторами нашего сознания.

Взять ту же аферу "МММ". Ясно, что людей соблазнили возможностью

получить большие "легкие" деньги, пустив свои деньги в рост через Мавроди.

Как это согласуется с русской культурной традицией? Абсолютно ей

противоречит. Если взять трехтомный труд В.Даля "Пословицы русского народа",

то в первом томе можно найти добрую сотню пословиц, которые прямо

предупреждают против соблазна легких денег и спекуляций - добра от них не

жди ("Лучше хлеб с водою, чем пирог с бедою", "Деньга лежит, а шкура

дрожит", "Домашняя копейка лучше отхожего рубля", "Избытку убожество ближний

сосед" и т.д.). Если бы эти пословицы, как отражение "неявного знания", были

бы включены в оснащение ума, то при рассуждениях о возможных выгодах вклада

в "МММ" они подавали бы тревожные сигналы и многих заставили бы внять голосу

здравого смысла. Люди, которых профессиональное образование и характер

работы натренировали в рациональном мышлении и в которых подавили

традиционные запреты, оказались гораздо податливее к манипуляции, чем люди

физического труда с более низким уровнем образования. Это особенно сказалось

на людях сравнительно молодых поколений, которых за годы перестройки

настроили против традиционных норм их отцов и дедов.

К.Лоренц с глубокой горечью отмечает факт: "Радикальный отказ от

отцовской культуры - даже если он полностью оправдан - может повлечь за

собой гибельное последствие, сделав презревшего напутствие юношу жертвой

самых бессовестных шарлатанов. Я уж не говорю о том, что юноши,

освободившиеся от традиций, обычно охотно прислушиваются к демагогам и

воспринимают с полным доверием их косметически украшенные доктринерские

формулы". Подчеркну, что К.Лоренц, этот виднейший антрополог, считает отказ

от традиций гибельным для устойчивости сознания даже в том случае, если этот

отказ полностью оправдан с точки зрения содержания традиции. То есть,

защитная роль традиции не связана прямо с конкретными запретами (например,

"не гонись за легкими деньгами"). Арматура традиции в рациональном мышлении

действует как общий механизм, предотвращающий сознание от расщепления.

К.Лоренц в 1966 г. в статье "Филогенетическая и культурная

ритуализация" писал: "Молодой "либерал", достаточно поднаторевший в

научно-критическом мышлении, обычно не имеет никакого представления об

органических законах обыденной жизни, выработанных в ходе естественного

развития. Он даже не подозревает о том, к каким разрушительным последствиям

может повести произвольная модификация норм, даже если она затрагивает

кажущуюся второстепенной деталь. Этому молодому человеку не придет в голову

выбросить какую-либо деталь из технической системы, автомобиля или

телевизора, только потому, что он не знает ее назначения. Но он выносит

безапелляционный приговор традиционным нормам социального поведения как

пережиткам - нормам как действительно устаревшим, так и жизненно

необходимым. Покуда возникшие филогенетически нормы социального поведения

заложены в нашем наследственном аппарате и существуют, во благо ли или во

зло, подавление традиции может привести к тому, что все культурные нормы

социального поведения могут угаснуть, как пламя свечи".

Осознание этого затрудняется кажущимся парадоксом: именно крайне

рационалистический тип мышления, давшего человеку главный метод науки, при

выходе за стены лаборатории может послужить средством разрушения логики

(рациональности). Крупный современный экономист Л. фон Мизес предупреждал:

"Склонность к гипостазированию, т.е. к приписыванию реального содержания

выстроенным в уме концепциям - худший враг логического мышления". Кстати,

наши экономисты только этим и занимаются.

Нередко охранительную функцию выполняют традиции, которые кажутся

просто мракобесием - они накладывают запрет на точное знание. Бывает, что

только после катастрофы становится понятным скрытый охранительный смысл

запрета. Израильский политолог Яарон Эзраи писал: "Любопытный пример

политического табу в области демографической статистики представляет Ливан,

политическая система которого основана на деликатном равновесии между

христианским и мусульманским населением. Здесь в течение десятилетий

откладывалось проведение переписи населения, поскольку обнародование с

научной достоверностью образа социальной реальности, несовместимого с

фикцией равновесия между религиозными сектами, могло бы иметь разрушительные

последствия для политической системы". Буквально через год после того, как

он это опубликовал, Ливан был оккупирован Израилем, и его обязали

рационализировать политическую систему. Это повело к гражданской войне,

которая тлеет двадцать лет и разрушила цветущую страну.

Наряду с традицией, заключающей в себе неявное знание множества

поколений, проверенное опытом и здравым смыслом, важную охранительную роль

играют включения мистического мироощущения. Прежде всего, конечно, те,

которые достигают уровня религии, но не только они. Если вернуться к примеру

с соблазном "МММ", то видно: включенные в поток рационального мышления блоки

религиозного сознания при таком соблазне породили бы диалог с ветхозаветной

заповедью: "есть хлеб свой в поте лица своего". То есть, возник бы еще один

заслон.

Много сказано о том, что в европейском мышлении именно Реформация

произвела переворот, приведший к господству рационалистического взгляда на

мир и человека. В то же время такие разные мыслители, как М.Вебер и Ф.Ницше,

исходя из разных оснований, подчеркивали авангардную роль в этом движении

"париев Запада", евреев. Это - одна из сторон парадоксальной

противоречивости их места в западной культуре: охраняя в своей среде устои

традиционного общества, евреи были активными и страстными модернизаторами

"внешнего" к ним общества. В частности, охраняя в своем мышлении мистическую

компоненту, они вне своей общины стремились к предельной "логизации"

мышления.

Ницше, сравнивая типы ученых, говорит о влиянии на них "предыстории" -

семьи, семейных занятий и профессиональных уклонов. Ученые, вышедшие из

семьи протестантских священников и учителей, в своем мышлении не доходили до

полного рационализма: "они основательно привыкли к тому, что им верят - у их

отцов это было "ремеслом"! Еврей, напротив, сообразно кругу занятий и

прошлому своего народа как раз меньше всего привык к тому, чтобы ему верили:

взгляните с этой точки зрения на еврейских ученых - они все возлагают

большие надежды на логику, стало быть, на принуждение к согласию посредством

доводов; они знают, что с нею они должны победить даже там, где против них

налицо расовая и классовая ненависть, где им неохотно верят. Ведь нет ничего

демократичнее логики: для нее все на одно лицо, и даже кривые носы она

принимает за прямые".

Сегодня, наблюдая печальные плоды перестройки и реформы, мы обязаны с

горечью признать, что интеллигенция России шаг за шагом пришла к тому, что

отошла от "русского стиля мышления", во всяком случае в том, что касается

политических и социальных проблем. Этот русский стиль был особым и заметным

явлением в истории мировой культуры, и он как раз был всегда очень устойчив

к манипуляции. Его особенностью было сочетание рационализма с включениями

традиций и мистики. На это в разных вариациях указывали многие мыслители. А

русский поэт Вяч. Иванов сказал в начале века:

"Своеначальный жадный ум -

Как пламень, русский ум опасен;

Так он неудержим, так ясен,

Так весел он и так угрюм.

........................

Он здраво мыслит о земле

В мистической купаясь мгле."

В конце ушедшего века мы видели, что политически активная часть русской

интеллигенции впала в какой-то пошлый и наивный рационализм, совершенно

вычистив из своих рассуждений и "заветы отцов", и евангельские принципы, и

философскую мистику (впрочем, заменив ее дешевыми суррогатами, даже

анти-мистикой - астрологами и Кашпировским). Желая быть "святее папы", они в

этом фактически рвут с Западом. Продолжая мысль Канта и Шопенгауэра, молодой

Витгенштейн писал: "Мы чувствуем, что даже если даны ответы на все возможные

научные вопросы, то наши жизненные проблемы еще даже и не затронуты. После

этого, конечно, больше не остается никаких вопросов... Правда, остается

невыразимое в словах. Это показывает себя. Это есть мистическое".

В своем походе против мистики наши демократы-позитивисты доходят просто

до нелепостей. Вот что пишет, например, в журнале "Вопросы философии" один

из их духовных лидеров Н.Амосов: "Бог - материя. Нельзя отказываться от Бога

(даже если его нет)... К сожалению, "материальность" Бога, пусть самая

условная, служит основанием для мистики, приносящей обществу только вред.

Без издержек, видимо, не обойтись...". Эту ахинею интеллектуалы с серьезным

видом читают, обдумывают, бормочут про себя: "Бог - материя. Нельзя

отказываться от Бога, даже если его нет" - и сознание их расщепляется.

Результат печален - полная беззащитность против манипуляции сознанием.

Третий удар по оснащению ума рационализм нанес, вытеснив на обочину

мышления "метафизику" - все качественное, неизмеримое и неизрекаемое. Успехи

точных наук породили тупую веру в их всемогущество, в возможность "онаучить"

все знание. Н.А.Бердяев видел в этом признаки глубокого кризиса сознания.

"Никогда еще не было такого желания сделать философию до конца научной, -

пишет он в 1914 г. - Так создают для науки объект по существу вненаучный и

сверхнаучный, а ценности исследуют методом, которому они неподсудны. Научно

ценность не только нельзя исследовать, но нельзя и уловить".

В условиях модернизационного кризиса, как сегодня в России, эта

нигилистическая догма исповедуется со страстью фундаментализма. Н.Амосов

пишет даже: "Точные науки поглотят психологию и теорию познания, этику и

социологию, а следовательно, не останется места для рассуждений о духе,

сознании, вселенском Разуме и даже о добре и зле. Все измеримо и

управляемо". Это и предвосхитил Е.Замятин в "Мы": "Если они не поймут, что

мы несем им математически безошибочное счастье, наш долг заставить их быть

счастливыми".

Рационализм, "вычистивший" из логического мышления этику и метафизику,

выродился в нигилизм - отрицание ценностей ("Запад - цивилизация, знающая

цену всего и не знающая ценности ничего"). Великим философом нигилизма был

Ницше, в нашем веке его мысль продолжил Хайдеггер. Сам Хайдеггер прямо

указывает на связь между нигилизмом и присущей западной цивилизации

идеологии: "Для Ницше нигилизм отнюдь не только явление упадка - нигилизм,

как фундаментальный процесс западной истории, вместе с тем и прежде всего

есть закономерность этой истории. Поэтому и в размышлениях о нигилизме Ницше

важно не столько описание того, как исторически протекает процесс

обесценения высших ценностей, что дало бы затем возможность исчислять закат

Европы - нет, Ницше мыслит нигилизм как "внутреннюю логику" исторического

совершения Запада".

Как преломляется нигилизм в разных культурах - особая большая тема,

которую мы не можем развивать. Во всяком случае, в русской культуре он не

раз приобретал взрывной характер как раз вследствие сочетания рационализма с

глубокой, даже архаической верой. Об этом размышлял Достоевский, а Ницше

даже ввел понятие об особом типе нигилизма - "нигилизм петербургского

образца (т.е. вера в неверие, вплоть до мученичества за нее)". Но мы пока

говорим о западном нигилизме, который мягко, оболочка за оболочкой, снимал

защиту разума против манипуляции.

Ницше сказал западному обывателю: "Бог умер! Вы его убийцы, но дело в

том, что вы даже не отдаете себе в этом отчета". Ницше еще верил, что после

убийства Бога Запад найдет выход, породив из своих недр сверхчеловека.

Такими и должны были стать фашисты. Но Хайдеггер, узнав их изнутри (он хотел

стать философом фюрера), пришел к гораздо более тяжелому выводу:

"сверхчеловек" Ницше - это средний западный гражданин, который голосует за

тех, за кого "следует голосовать". Это индивидуум, который преодолел всякую

потребность в смысле и прекрасно устроился в полном обессмысливании, в самом

абсолютном абсурде, который совершенно невозмутимо воспринимает любое

разрушение; который живет довольный в чудовищных джунглях аппаратов и

технологий и пляшет на этом кладбище машин, всегда находя разумные и

прагматические оправдания.

Хайдеггер усугубляет и понятие нигилизма: это не просто константа

Запада, это активный принцип, который непрерывно атакует Запад, "падает" на

него. Это - послание Западу. Хайдеггер нигде не дает и намека на совет

человеку, не указывает путей выхода, и вывод его пессимистичен: Запад -

мышеловка, в которой произошла полная утрата смысла бытия. И мышеловка

такого типа, что из нее невозможно вырваться, она при этом выворачивается

наизнанку, и ты вновь оказываешься внутри.

Как все это произошло с Западом - тайна. Философы сходятся в том, что

убедительного объяснения этому нет, каждый дает существенные, но

недостаточные причины. Здесь и утрата символов и традиций, и создание нового

языка, и разрыв человеческих связей, что противопоставило культурную

сущность человека его биологическому естеству.

Но нас здесь интересует одна сторона дела - уязвимость "освобожденного

от догм" рационального мышления перед манипуляцией. Эта опасность

(беззащитность разума перед происками дьявола) побуждала Гете к поиску

особого типа научного мировоззрения, соединяющего знание и ценности. Путь,

предложенный Гете, оказался тупиковым, но важно само его предупреждение.

Немецкий ученый В.Гейзенберг, наблюдавший соблазн фашизма, напоминает: "Еще

и сегодня Гете может научить нас тому, что не следует допускать вырождения

всех других познавательных органов за счет развития одного рационального

анализа, что надо, напротив, постигать действительность всеми дарованными

нам органами и уповать на то, что в таком случае и открывшаяся нам

действительность отобразит сущностное, единое, благое, истинное".

В.Гейзенберг подчеркивает важную мысль: нигилизм, разрушая механизмы

защиты сознания против манипуляции, может привести и не к рассыпанию

общества, не к беспорядочному броуновскому движению потерявших ориентиры

людей. Результатом может быть и соединение масс общей волей, направленной на

странные, чуть ли не безумные цели. Он пишет: "Характерной чертой любого

нигилистического направления является отсутствие твердой общей основы,

которая направляла бы деятельность личности. В жизни отдельного человека это

проявляется в том, что человек теряет инстинктивное чувство правильного и

ложного, иллюзорного и реального. В жизни народов это приводит к странным

явлениям, когда огромные силы, собранные для достижения определенной цели,

неожиданно изменяют свое направление и в своем разрушительном действии

приводят к результатам, совершенно противоположным поставленной цели. При

этом люди бывают настолько ослеплены ненавистью, что они с цинизмом

наблюдают за всем этим, равнодушно пожимая плечами. Такое изменение

воззрений людей, по-видимому, некоторым образом связано с развитием научного

мышления".

Ясно, насколько "раскованным" становится мышление, с которого снята

цензура устойчивых этических норм. Поразительная легкость, с которой в ходе

перестройки людей соблазняли экономическими авантюрами, во многом

объясняется тем, что на время удалось отключить в массовом сознании

этические контролирующие механизмы - тот внутренний голос, который

спрашивает: "А хорошо ли это будет?". Можно сказать, что проблема Добра и

Зла была вообще устранена из мыслительного процесса, все свелось к

совершенно пустым рациональным критериям - "эффективности", "рентабельности"

и т.п. Помню, задолго до реформы начались разговоры о желательности

безработицы, но в этих разговорах считалось просто дурным тоном рассмотреть

вопрос в этической плоскости, поразмышлять о страданиях людей, которых

безработица коснется. Нет, дебаты были исключительно "рациональными". Акцию

по манипуляции сознанием в связи с безработицей мы отдельно рассмотрим ниже.

Внеисторичность очищенного от традиции рационального мышления приводит

к тому, что человек теряет способность поместить события в систему

координат, "привязанную" к каким-то жестким, абсолютным стандартам. Все

становится относительным и взвешивается с какими-то резиновыми гирями

неизвестного веса. Идеологи внушили, например, что павшие в 1989-1990 гг.

режимы ГДР, Чехословакии и Венгрии были "тоталитарными и репрессивными

диктатурами". Эти понятия предполагают, что в стране задушена несогласная с

официальной идеологией общественная мысль, а угрожающие режиму действия

оппозиции жестоко подавляются.

Как же согласуется это с тем очевидным фактом, что на политической

арене этих стран действовали охватывающие большие группы населения и давно

оформившиеся идеологические течения? И какими репрессиями против оппозиции

пытались защитить себя эти режимы? Очевидцы "бархатной революции" в Праге

говорят, что количество ударов дубинками было таково, что на Западе это

вообще не считалось бы заслуживающим внимания инцидентом. При демонстрации

против введенного Тэтчер нового жилищного налога в Лондоне побитых было в

сотни раз больше. Но общественное сознание чехов, воспитанное в условиях

"репрессивной диктатуры", таково, что бывший министр внутренних дел был

отдан за эти удары под суд. Получается, что если принять единое определение

"репрессивной диктатуры", отталкиваясь от реальности Чехословакии,

респектабельные государства Запада следует называть кровавыми режимами.

Вообще, осмысление событий в Чехословакии дает огромный материал.

Вторжение 1968 г. сплотило либералов всего мира (в отношении них, можно

сказать, реализовался лозунг "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!").

Фактически, тогда и началась перестройка в СССР. Но вспомним, против чего

возмущались тогда либералы московских кухонь. Против того, что Брежнев

раздавил романтическую попытку обновления социализма. Если бы в тот момент

кому-то из них доказали, что целью "пражской весны" является вовсе не

социализм с человеческим лицом, а реставрация капитализма и развал

социалистического лагеря, многие из тогдашних нонконформистов пошли бы

добровольцами в войска Варшавского договора. Но ведь сегодня-то миф о

"пражской весне" рухнул.

Улыбающийся Дубчек с удовольствием сидел в антикоммунистическом

парламенте и штамповал законы о возвращении фабрик бывшим

владельцам-эмигрантам. Кто же был прав в оценке сути событий - Брежнев или

пылкий "коммунист-демократ"? (Мы не обсуждаем, правильные ли средства выбрал

Брежнев, ибо спор был не о средствах, а именно о трактовке всего пражского

проекта). Но ни один из этих демократов не сказал сегодня: да, я обманулся

относительно "обновителей социализма", и мне сегодня стыдно моей наивности.

Или: да, целью пражской весны было вовсе не обновление социализма, но и я

только притворялся социалистом, и из КПСС меня вычистили, в общем,

правильно. Нет, и "обновители" оказались антисоциалистами, и миф остался

незамутненным.

Создавая важный в перестройке миф о чешских диссидентах, идеалистах

"социализма с человеческим лицом" и пр., наша демократическая пресса

замалчивала известные сведения о том, что многие из этих "идеалистов" на

деле - алчные борцы за собственность. Вот один из старейших диссидентов

Станислав Деваты (после "бархатной революции" он даже возглавил новый,

демократический КГБ) - при новой власти он покупает знакомый русским

туристам крупнейший в Праге универмаг Котва. За 100 миллионов долларов! А

сколько раз приходилось слышать, что Вацлав Гавел, никому не известный

интеллектуал, поднятый наверх диссидентами - бескорыстный, чуть ли не святой

человек, истинный интеллигент. Западные газеты громко сочувствовали его горю

- смерти жены. И сам он был в горе и решил отдать все свое состояние в фонд,

учрежденный в память покойной. Вернее, почти все - себе, как он выразился,

он оставил очень немного, на личные нужды: киностудию "Баррандов", несколько

отелей и доходных жилых домов в центре Праги. За это обновление социализма

рвали на груди рубаху наши интеллигенты?

Сегодня, когда и социализм демонтирован, и самой Чехословакии уже не

существует, я с интересом смог поговорить с некоторыми чехами, и их взгляды

можно резюмировать в двух моделях, одинаково далеких от здравого смысла.

Старый коммунист, который не изменил своим убеждениям и "вычищен" из

Академии наук, так излагал героическую формулу коммунистов: "Не все было

плохо в Чехословакии за последние 40 лет". Но это все равно, что, умирая,

сказать: не все было плохо в этой жизни. Это - тривиальная философия (проще,

глупость). Ведь никто, на деле, и не считает, что "все было плохо" - это

просто манихейская метафора и содержит не больше реального смысла, чем

матерная ругань. И можно лишь поразиться тому, что коммунисты, пережив

потрясение, не пришли к вопросу: "А что было плохо в Чехословакии за

последние 40 лет?".

Другими словами: в какой из критических моментов послевоенной истории

был сделан принципиально неправильный выбор в конкретных исторических

условиях именно того момента? Ведь если окажется, что в действительности в

эти критические моменты был сделан наиболее разумный выбор, то придется

признать, что в сущности (а не в мелочах) коммунисты провели государственный

корабль Чехословакии наилучшим образом. Теперь руль у их

оппонентов-демократов, и первый итог их правления - распад страны.

И вот, беседуешь с молодыми интеллектуалами-антикоммунистами, которые

утверждают, что "все было плохо", и всякий раз получается почти один и тот

же диалог:

- Является ли реальностью, не зависящей от чехов, что американцы

поленились (или пожалели свою кровь) и не освободили Чехословакию от немцев

сами, а уступили ее Сталину?

- Да, это факт.

- Мог ли кто-то (например, ты, такой умный), воспрепятствовать приходу

советских войск-освободителей?

- Нет, что за абсурдная идея, их умоляли прийти быстрее.

Так, прошли один критический момент, пойдем дальше.

- Мог ли кто-то в 1948 г. воспрепятствовать резкому повороту к

"социализму"?

Соглашается, что нет, никто не мог - эта идея "овладела массами", а

интеллигенцией почти поголовно. Но ведь весь путь до 1968 г. был

предопределен этим выбором всего общества, как бы мы сегодня этот выбор ни

проклинали. Тот, кто этому выбору в тот момент сопротивлялся, был отброшен в

сторону. Таких было мало, и нынешний умник не был бы в их числе, даже он сам

таких иллюзий не строит. Значит, прошли еще один перекресток. Остается 1968

год. Спрашиваю:

- Почему твой отец - это как бы ты в тот момент - не вышел на улицу с

автоматом и не стал стрелять в русских солдат, которых считал оккупантами?

- Да что ж он, идиот, что ли? Ведь нагнали столько войск, что

сопротивляться означало разрушить страну.

- Так, значит, "коммунисты" (и прежде всего, президент Людвик Свобода)

поступили разумно, не призвав народ к войне Сопротивления?

- Конечно правильно, это было бы самоубийством, тем более что Запад и

не собирался нам помочь.

И получается, что во все критические моменты находившиеся у власти

коммунисты выбирали из очень малого набора реально имевшихся альтернатив

именно ту, которая означала меньше всего травм и страданий для народа и

страны. Любой другой выбор предполагал необходимость идти против огромной

силы - СССР (идти на "самоубийство"), причем идти против настроений

подавляющего большинства своего общества и даже против рекомендаций Запада.

Да что же это были бы за политики? И каков же уровень мышления нынешнего

умника, который, доведись быть у руля власти ему, все бы сделал иначе и

гораздо лучше? О мышлении западного интеллигента в связи с Чехословакией и

говорить неудобно: он на себя вообще никакой ответственности за

действительность не берет. Но и наши оказываются не более ответственными.

Дата добавления: 2015-06-04