Свободы договора в политико-правовом контексте 2 страница

Отдельные окруженные дикой и непредсказуемой природой, находящиеся в перманентной военной мобилизации и на грани голодной смерти малочисленные группы людей, которые на заре человечества кочевали вдоль побережья, ютились по пещерам или разбивали небольшие поселения в долинах, - вот то состояние общественной жизни, в котором десятками тысячелетий существовали люди. В таких условиях они были вынуждены подчиняться диктату группы и жестко заданным традициям. Вне группы они были обречены на верную гибель. Межличностная конкуренция и предприимчивость подавлялись во имя обеспечения координации малой группы <1>. В эту эпоху индивид еще не был готов к самостоятельному участию в экономической жизни.

--------------------------------

<1> Норт Г., Уоллис Дж., Вайнгаст Б. Насилие и социальные порядки: концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества. М., 2011. С. 58.

Вместо личной свободы и автономии индивида доминирующая этика того времени делала акцент на ценностях социальной солидарности, долга перед семьей, общиной, государством и справедливости. Индивид был неотделим от группы, к которой он относился. Несколько преувеличивая, можно сказать, что человеческий разум спал, будучи погребен под толщей суеверий, табу и религиозных догм, подавлен авторитетом Церкви и грубой силой феодальной аристократии. В результате вплоть до начала Возрождения и Нового времени коллективизм был господствующей этической системой координат. Бытие и паттерны поведения индивида внутри группы не являлись результатом его осознанного выбора, будучи предопределены сложившимся укладом и механически воспроизводясь из поколения в поколение.

Вплоть до начала промышленной революции и урбанизации большинство населения европейских стран жило и участвовало в экономических процессах в условиях той или иной формы коллективизма, в сельских общинах, монастырях, орденах, цехах, гильдиях или братствах, которые институализировали солидарность, взаимовыручку и ограничение конкуренции. Традиции, которые преимущественно регулировали отношения внутри этих солидарных групп, были лучшим средством сдерживания конкурентного потенциала сильных и предприимчивых и той или иной системы перераспределения благ среди всех членов группы <1>.

--------------------------------

<1> Atiyah P.S. The Rise and Fall of Freedom of Contract. 1979. P. 76.

Есть некоторые основания считать, что наличие отдельных видов национальных или религиозных общин (например, протестантских) с высоким уровнем внутреннего социального капитала (прежде всего межличностного доверия) могло в большей или меньшей степени способствовать первоначальному формированию рыночно ориентированной культурной среды. Но для ускорения развития рыночной экономики в национальном масштабе, индустриализации и промышленного роста общины были помехой, особенно когда они сдерживали конкурентный потенциал и стремление индивидуума к личному успеху. Без этого "топлива" "машина" рыночной экономики могла развивать крайне низкую скорость.

Безусловно, элементы идеи личной свободы как важнейшей ценности стали звучать в трудах еще древнегреческих философов и проявлялись в эпоху расцвета Римской империи. Тем не менее в общем и целом Древнеримское государство не всегда церемонилось со свободой и правами отдельной личности. Давление на индивида и тотальное ограничение его личных прав во имя интересов государства было нормой. Усиление данной тенденции некоторые историки (например, М. Ростовцев) считают одной из главных причин краха Империи <1>.

--------------------------------

<1> Ростовцев М.И. Общество и хозяйство в Римской империи. СПб., 2001. С. 93.

Средневековые государства также не особенно ценили права личности и всячески пытались подавить внутреннюю конкуренцию и свободу воли. Некоторые исследователи отмечают, что в Англии приоритет личности над группой стал проявляться уже с XIII в. <1>. Другие же доказывают, что статус личности в средневековом обществе не был столь подавлен коллективистскими установками, как обычно принято считать <2>. Мы, не будучи профессиональными историками, не готовы погрузиться в данный исторический спор. В любом случае никто не подвергает сомнению то, что идеи личной свободы и автономии и межличностной конкуренции в Средневековье не играли той важнейшей роли, которую им пришлось играть в эпоху Нового времени.

--------------------------------

<1> Цит. по: Лал Д. Непреднамеренные последствия. М., 2007. С. 96.

<2> Гуревич А. Индивид и социум на средневековом Западе. СПб., 2009. С. 7 - 54.

Было бы странно ожидать провозглашения высокой этической ценности личной свободы и автономии воли индивида в мире первобытных общин, рабовладельческих империй, примитивных варварских вождеств, абсолютных монархий или теократий. Справедливость, долг и служение оказывались куда более этически ценными, чем личная свобода и права индивида. Соответственно нет ничего удивительного в том, что свобода заключать договоры наравне с другими частными свободами в те времена не могла утвердиться в качестве базового принципа и быть иммунизирована от потребностей коллектива и диктата правителей.

В центре внимания оказывались вопросы справедливости сделки. Особенность коллективистской парадигмы человеческого взаимодействия состоит в том, что люди принуждаются к учету интересов ближнего и теряют моральное и правовое основания для эксплуатации своих возможностей и преимуществ в рамках экономического взаимодействия даже в тех случаях, когда последнее осуществляется сугубо добровольно. Соответственно если владелец некого ресурса, пользуясь более высокими переговорными возможностями (например, голодом, нуждой, неграмотностью, повышенной заинтересованностью в данном благе, отсутствием времени на ведение переговоров у другой стороны), значительно завышает цену или выговаривает явно несбалансированные условия договора, то он поступает вопреки христианской идее общественной солидарности, так как вместо милосердной помощи своему ближнему пользуется сложившимся положением и обогащается на проблемах ближнего. Солидарность требует от людей как максимум либо вовсе осуществлять дар, либо как минимум вступать в двусторонние сделки на справедливых, равноправных условиях и распределять выгоды от сделки поровну. Любые отступления от равных условий и справедливого (т.е. равного) распределения результатов трансакции нарушали эти коллективистские установки.

Более того, в условиях доминирования коллективистской социальной парадигмы зачастую считался несправедливым и этически неприемлемым сам факт успеха одного даже тогда, когда он обеспечивался не за счет ухудшения положения сограждан. Выскочки, пытающиеся порвать со status quo, выделиться из коллектива и реализовать свой природный потенциал или удачное стечение обстоятельств, в коллективном бессознательном членов аграрного общества и даже городских ремесленных общин порицались. Если неравенство не освещалось авторитетом религии или традиции, оно большинством считалось этически порочным.

В принципе, как мы покажем далее, и в наше время справедливость договора находится в центре внимания юристов. Современное право признает незаконными кабальные сделки, снижает завышенные неустойки, вводит многочисленные императивные нормы, в частности, в отношении потребительских или трудовых договоров, а также принимает множество иных патерналистских мер. Все они в конечном счете предопределяются глубоко укорененными в этике современных обществ представлениями о недопустимости эксплуатации слабостей ближнего ради неравного распределения выгод от сделки. Все это значит, что коллективистские этические установки имеют значительное влияние и сейчас. Но в период Средневековья эти коллективистские ценности имели гораздо больший вес, подкрепляясь непререкаемым авторитетом религиозных текстов и свежей памятью о первобытном коллективизме, который многими европейскими народами был оставлен к тому времени совсем недавно. Свобода индивида и его право на личное обогащение, успех и конкурентную борьбу за ограниченные ресурсы, предполагающие неравенство, столкновение интересов и личную ответственность за свои ошибки и неудачи, в те времена не являлись этически одобряемыми большинством. Поэтому вплоть до XVIII в. и взлета авторитета либеральных этических ценностей вопрос об обосновании принципа свободы договора, определении его содержания и пределов был неактуален. Свобода договора не вписывалась вполне в коллективистскую этику, предполагающую достаточно четкие параметры справедливого обмена, т.е. того, какие условия договора общество считало приемлемыми, и бросала вызов абсолютной власти монархов. Ведь если содержание договора имеет приоритет перед доминирующими в данном обществе этическими стандартами взаимодействия или волей правителей, то несложно предвидеть, что во многих случаях контракты будут отступать от этих стандартов (например, по причине неравенства переговорных возможностей и по иным причинам). Именно поэтому средневековое общество ценило справедливость договорных отношений выше автономии воли сторон, а государственная воля, направленная на ограничение договорной свободы, считалась априори легитимной <1>. И это было вполне логично, учитывая доминирующие этические установки того времени.

--------------------------------

<1> Так, например, как мы покажем далее, даже самые прогрессивные средневековые мыслители (в том числе поздние схоласты) не ставили под сомнение легитимность любых попыток государства ограничить ценовую свободу участников оборота посредством установления максимальных или минимальных цен.

Соответственно особенности этики общинного, античного и средневекового обществ, вероятнее всего, способствовали долгому отсутствию четко структурированной доктрины свободы договора в европейском праве.

§ 3. Влияние на частное право

Римское право

Анализ свободы договора в римском праве представляет собой особый интерес в качестве отправной точки, поскольку речь идет о правовой культуре, явившей первую столь разработанную систему регулирования экономических отношений.

Позитивное право как надстройка над социально-экономическим и культурным базисом не могло не отражать реальные условия времени, потребности оборота и доминирующие идеологические установки. И, без сомнения, отдельные проявления того, что сейчас принято называть свободой договора, были хорошо известны римскому праву. Иначе расцвет торговли и ремесел в классический период был бы просто немыслим. Но попытки найти четко структурированную теорию свободы договора в гражданском праве Древнего Рима окажутся не очень продуктивными. Как верно замечал Макс Вебер, признаваемая сейчас широкая свобода договора тогда еще не существовала как четко отрефлексированная концепция <1>. Эта идея в римском праве не была в полной мере оформлена в качестве некого центрального правового принципа.

--------------------------------

<1> Max Weber on Law in Economy and Society / Ed. by M. Rheinstein. 1967. P. 100, 101.

Более того, римское право в принципе не выработало общей теории договорного права <1>. В римской юриспруденции не было единой, всеми признанной концепции договора <2>. Римляне мыслили лишь в категориях отдельных договорных типов <3>. Поэтому не вызывает удивления отсутствие в нем принципа свободы договора в качестве явно выраженного общего принципа договорного права. Из признаваемых правом частных свобод римских граждан в отношении процесса заключения договора римские юристы в силу своего сугубо прагматичного настроя и нежелания ввергаться в абстрактные обобщения не выводили некую общую теорию договорной свободы.

--------------------------------

<1> Gordley J., von Mehren A. An Introduction to the Comparative Study of Private Law: Readings. Cases. Materials. Cambridge, 2006. P. 413.

<2> Франчози Дж. Институционный курс римского права. М., 2004. С. 363.

<3> Watson A. The Spirit of Roman Law // University of Georgia Press. 1995. P. 169.

В то же время римское право было основано на достаточно прочных либерально-экономических ценностях. Субъект договорных правоотношений, который имелся в виду римскими юристами при формировании правовых норм, - это, как правило, крепко стоящий на ногах, свободный и ответственный римский гражданин, глава семьи (paterfamilias), который вполне способен реально оценивать свои интересы. Основное достоинство римского гражданина - постоянство (constantia). Гражданин считался абсолютно ответственным за свои действия и заявления и, как правило, не мог рассчитывать на снисходительное отношение общества к его попыткам не следовать этому принципу <1>.

--------------------------------

<1> Du Plessis J., Zimmermann R. The Relevance of Reference; Undue Influence Civilian Style // 10 Maastricht Journal of European and Comparative Law. 2003. P. 347.

За рядом исключений римскому праву была чужда идея патерналистского ограничения договорной свободы. Оно в общем и целом признавало право участников оборота находить контрагентов и свободно определять цену и иные условия обмена. Римские юристы считали, что "в силу природы вещей одна сторона может купить дешевле, другая сторона продать дороже, тем самым каждая из них может перехитрить другую" <1>. Договорные условия были, за рядом исключений (например, ограничений процентов по займам), иммунизированы от государственного контроля <2>. Как отмечает Р. Циммерманн, классическое римское право не предусматривало возможность судебного пересмотра условий договора из-за существенной несоразмерности встречных предоставлений и, помимо отдельных исключительных случаев, даже не предпринимало попыток контроля согласованных сторонами цен <3>. Кроме того, римское право не давало возможность снижать завышенные неустойки <4>. Иначе говоря, в классическом римском праве сфера автономии воли сторон была достаточно широкой, а патернализм был не распространен. Справедливость содержания сделок хотя и не игнорировалась, но, судя по всему, считалась менее важной, чем принцип верности слову.

--------------------------------

<1> Этот принцип классического римского права был отражен и в Corpus Juris Civilis (см.: D. 19.2.22.3).

<2> Wacke A. Freedom of Contract and Restraint of Trade Clauses in Roman and Modern Law // 11 Law & History Review. 1993. P. 2, 3.

<3> Zimmermann R. The Law of Obligations. Roman Foundations of the Civilian Tradition. Oxford, 1996. С. 166, 258, 259.

<4> Ibid. С. 107.

Расцвет средиземноморской торговли, интенсификация рыночной экономики после серии побед в Пунических войнах и установления политической и военной гегемонии Рима к концу I тысячелетия до н.э. не могли не повлечь значительного расширения сферы свободы договора в позитивном праве. В первые десятилетия Империи экономическая политика императоров строилась на четком осознании важности экономической свободы для процветания Империи. Как отмечается в литературе, установление принципата похоронило свободу политическую, но создало условия для расцвета свободы экономической <1>. Свобода частной собственности и свобода частных сделок (если не считать отдельных эксцессов - таких как экспроприации эпохи гражданских войн и тиранический произвол некоторых императоров) были среди приоритетов государственной политики.

--------------------------------

<1> См.: Bartlett B. How Excessive Government Killed Ancient Rome // Cato Journal. 1994. Vol. 4. N 2.

Тем не менее процесс постепенного утверждения идеи о праве сторон заключать любые сделки на любых условиях не был легким и не в полной мере был завершен в период существования Римской империи.

Первое препятствие носило доктринальный характер. Как мы более подробно опишем позднее, долгое время в силу отсутствия общего учения о договорах римское право признавало юридическую силу только строго ограниченного перечня признанных в позитивном праве договоров, заключаемых посредством одного лишь соглашения (консенсуальных договоров) <1>. Строгая типизация контрактных источников обязательств оставляла без исковой защиты консенсуальные соглашения, содержание которых отклонялось от признанных в позитивном праве типов контрактов <2>. Эта проблема могла отчасти решаться и часто решалась за счет использования формальной устной стипуляции, с помощью которой можно было теоретически породить обязательство с любым предметом. Также признавались сделки, совершенные посредством записи в специальных учетных книгах сторон договора или в некоторых иных письменных формах (литеральные), и сделки, считающиеся совершенными с момента передачи вещи (реальные договоры). Но и стипуляция, и литеральная, и реальная договорные модели имели свои недостатки и зачастую были неудобны для сложных двусторонних коммерческих сделок с взаимосвязанными обязательствами. Соответственно если стороны хотели заключить двусторонний договор, порождающий обязательства самим фактом согласования воль, то этот договор не укладывался в узкий перечень признаваемых правом консенсуальных договоров, и при этом стороны не могли использовать в этих целях серию взаимных односторонних стипуляций, их свобода структурировать договорные отношения была значительно ограничена.

--------------------------------

<1> См.: Новицкий И.Б. Римское право. М., 2002. С. 154 - 156; Дождев Д.В. Римское частное право. М., 2003. С. 592 - 596. Окончательное признание юридической силы обязательств, вытекающих из непоименованных договоров, произошло только в Средневековье. См.: Gordley J. Contract, Property and the Will - the Civil Law and Common Law Tradition // The State and Freedom of Contract / Ed. by Harry N. Scheiber. 1998. P. 68.

<2> Дождев Д.В. Римское частное право: Учебник. М., 2005. С. 538.

Некоторые шаги в сторону признания универсальной конструкции консенсуального договора и отказа от numerus clausus поименованных консенсуальных договоров были произведены еще в римском праве (предоставление права требовать исполнения, в случае если кредитор сам исполнил свое обязательство). Но в период существования Римской империи этот процесс так и не был завершен <1>. "Голые пакты", не подкрепленные исполнением одной из сторон, не попадающие в список поименованных консенсуальных договоров и не оформленные в рамках признанных в праве формальных процедур (стипуляция или литеральная договорная модель), как правило, не получали судебной защиты.

--------------------------------

<1> Более подробно данная проблематика будет рассмотрена во второй части книги - в главе о непоименованных договорах.

Второе препятствие носило скорее политико-правовой характер. Выше мы отмечали, что римскому классическому праву патернализм был в целом не свойствен. Тем не менее у этого правила были исключения. Римское право знало ряд локальных ограничений договорной свободы, предопределенных соответствующими этическими и утилитарными соображениями. В качестве примера можно привести меры против ростовщичества и усиления процентного бремени, возлагаемого на заемщика. Первоначально римское позитивное право вовсе запрещало процентные ссуды. Но впоследствии столь жестко блокировать необходимый для развития экономики рынок ссудного капитала стало невозможно. Римские ростовщики обходили эти ограничения и наводнили все уголки Империи. И государство в конце концов ослабило контроль, фактически отменив абсолютный запрет <1> и ограничившись лишь введением максимальных процентных ставок, установлением предельных сумм займа, запретом на начисление процентов на проценты и некоторыми другими компромиссными действиями <2>. Хотя справедливости ради надо отметить, что и эти ограничения обходились ростовщиками <3>.

--------------------------------

<1> Моммзен Т. История Рима. Т. III. М., 1941. С. 444.

КонсультантПлюс: примечание.

Учебник "Римское частное право" (под ред. И.Б. Новицкого, И.С. Перетерского) включен в информационный банк согласно публикации - Юристъ, 2004.

<2> См.: Римское частное право: Учебник / Под ред. И.Б. Новицкого и И.С. Перетерского. М., 2000. С. 397; Моммзен Т. История Рима. Т. I. М., 1936. С. 445.

<3> Моммзен Т. История Рима. Т. I. М., 1936. С. 806.

Другим примером предопределенного политико-правовыми соображениями вмешательства государства в свободу определения договорных условий конкретного договорного типа являлся государственный контроль над совершением дарения <1>. Закон Цинция (lex Cincia, 204 г. до н.э.) требовал соблюдения ряда формальностей (in jure cessio, mancipacio) при дарении свыше указанной суммы <2>, за некоторыми исключениями (например, когда одаряемый был ближайшим родственником или свойственником дарителя). Данный Закон не предусматривал недействительности сделки за нарушение этих ограничений (lex imperfecta), но преторское право предоставляло возможность ссылаться на нарушение данного Закона в судебном процессе в качестве эксцепции (exceptio legis Cincinae), что могло повлечь отказ в иске тому, кто требовал в суде исполнения соответствующей сделки. Безусловно, когда речь идет о столь древних правовых установлениях, однозначно определить их цель достаточно затруднительно. В литературе иногда указывается на то, что они были направлены на предотвращение даров, сделанных под влиянием безрассудства и поспешности, а также во избежание мошенничества <3>. Как бы то ни было, в такой форме это ограничение договорной свободы применялось вплоть до IV столетия н.э. <4>.

--------------------------------

<1> Здесь следует сразу оговориться, что в римском классическом праве дарение квалифицировалось как безвозмездное вещно-правовое действие дарителя в пользу одаряемого. Дарение в римском классическом праве договором (пактом) не являлось. См.: Савельев В.А. Дарение в римском праве и в современном законодательстве // Журнал российского права. 2007. N 3. Соглашение о дарении (pactum donationis) стало восприниматься в качестве контракта при Константине (начало IV в. н.э.). См.: Франчози Дж. Институционный курс римского права. М., 2004. С. 397.

<2> Long G. Lex Cincia. A Dictionary of Greek and Roman Antiquities. John Murray. London, 1875. P. 685 // http:// penelope.uchicago.edu/ Thayer/ E/ Roman/ Texts/ secondary/ SMIGRA*/ Lex_Cincia.html.

<3> Ibid. P. 686.

<4> См.: Муромцев С.А. Гражданское право Древнего Рима. М.: Статут, 2003. С. 383.

По мере деградации римской экономики случаи ограничения свободы договора становились все более распространенными. Так императоры пытались контролировать и направлять экономическое развитие, которое в условиях возрастающей натурализации оборота не могло обеспечить все возрастающие фискальные аппетиты. Так, например, когда возможности земледельческих провинций по снабжению крупных городов зерном оказались на пределе и дефицит вызвал инфляцию, римские власти в панике стали вводить ограничения, направленные против спекуляций. По словам Мизеса, дело дошло до фактической национализации торговли зерном, что неизбежно повлекло естественное снижение стимулов к росту производства и расстройство торговли <1>. Чем сильнее становились экономические проблемы Империи, тем чаще императоры прибегали к интервенционистским мерам, ограничивая свободу договора.

--------------------------------

<1> Фон Мизес Л. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. Челябинск, 2008. С. 719 - 721.

Император Диоклетиан в начале IV в. н.э. в отчаянной попытке остановить инфляцию вводил ценовые максимумы на многие товары, работы и услуги <1>. В те времена еще не было столь же ясно, как это стало очевидно благодаря развитию экономической теории и накоплению регулятивного опыта впоследствии, что попытки регулировать цены на семена клевера, обувь, вино, услуги погонщика скота, брадобрея, учителя или адвоката ни к чему хорошему не приведут и крах имперской экономики не только не предотвратят, но скорее приблизят. Кроме того, даже угроза смертной казни за нарушение этих декретированных государством цен не могла сделать эти неуклюжие меры эффективными. Как писал современник этих реформ, было пролито много крови, но, несмотря на это, товары стали еще более дефицитными и рост цен только усилился, что в конечном счете вынудило власти отменить эту попытку ограничения свободы определения цен <2>.

--------------------------------

<1> Франчози Дж. Институционный курс римского права. М., 2004. С. 381.

<2> См.: Bartlett B. How Excessive Government Killed Ancient Rome // Cato Journal. 1994. Vol. 4. N 2.

Одновременно в позднем римском праве эпохи упадка появляются и иные попытки ценового контроля. Здесь в первую очередь можно привести доктрину, которую впоследствии глоссаторы именовали laesio enormis. Согласно данной доктрине если недвижимость была продана менее чем за половину ее действительной стоимости, то продавец мог расторгнуть договор и потребовать свою вещь назад. Покупатель же мог избежать таких последствий, уплатив разницу в цене. Данный институт был упомянут в Кодексе Юстиниана (4.44.2) в рамках Corpus Juris Civilis как относящийся к эпохе Диоклетиана (конец III - начало IV в. н.э.). Многие историки считают, что указанная норма является на самом деле поздней интерполяцией и появилась именно во времена Юстиниана <1>. Безусловно, доктрина laesio enormis была неизвестна классическому римскому праву <2>, которое по общему правилу не интересовалось справедливостью цены. Но в принципе на фоне куда более радикальных попыток ценового контроля времен Диоклетиана эта доктрина вполне могла быть датирована IV в. Как бы то ни было, попавшая в Corpus Juris Civilis норма о праве расторжения договора продажи недвижимости по явно заниженной цене была одним из первых исключений из общего правила, которое игнорировало справедливость размера встречного предоставления <3>.

--------------------------------

<1> Radin M. Fundamental Concepts of the Roman Law // 13 California Law Review. 1925. P. 128; Zimmermann R. Roman Law of Obligations. P. 259; Dawson J.P. Economic Duress and the Fair Exchange in French and German Law // 11 Tulane Law Review. 1936 - 1937. P. 364; Thayer J.B. Laesio Enormis // 25 Kentucky Law Journal. 1936 - 1937. P. 322.

<2> Watson A. The Spirit of Roman Law. P. 177.

<3> Yildirim A.C. Subjective Reasons of Gross Disparity and the Presumption of Professional Competence: A Contradiction in the Lex Mercatoria? // 15 Murdoch University eLaw Journal. 2008/1. P. 96, 97.

Можно допустить, что в утверждении доктрины laesio enormis важную роль сыграло усиление под влиянием роста авторитета легализованного христианства антирыночных по своей изначальной сути ценностей коммутативной справедливости <1>. Так, Р. Циммерманн отмечал, что есть все основания видеть во внедрении института laesio enormis проявление заботы об интересах крестьян и иных землевладельцев. Последние в результате жесткой налоговой политики императоров, тщетно пытавшихся решить проблему все возрастающего финансового дефицита, были вынуждены продавать свои земельные участки за бесценок городским богачам, которые в свою очередь стремились посредством приобретения недвижимости застраховать свои деньги от инфляционного обесценения <2>. Как бы то ни было, вполне очевидно, что данное ограничение свободы договора было введено на основе тех или иных актуальных в ту эпоху политико-правовых соображений.

--------------------------------

<1> Dawson J.P. Economic Duress and the Fair Exchange in French and German Law // 11 Tulane Law Review. 1936 - 1937. P. 365.

<2> Цвайгерт К., Кетц Х. Введение в сравнительное правоведение в сфере частного права. М., 2000. Т. 2. С. 13; Zimmermann R. The Law of Obligations: Roman Foundations of the Civilian Tradition. 1990. P. 261.

По мере деградации Империи и усиления экономических проблем подобные случаи локальных ограничений свободы договора, предопределенные теми или иными политико-правовыми соображениями, значительно участились. "Рейтинг" ценностей договорной свободы и автономии воли, столь важных в эпоху экономического либерализма Империи времен расцвета, стал стремительно падать. Все чаще и легче позитивное право порывало с догмами классического римского права и вводило те или иные ограничения принципа свободы договора.

Интересный факт: по мере того как юристами постепенно решалась доктринальная проблема признания свободы заключения непоименованных договоров, все сильнее нарастало политико-правовое давление на сам принцип свободы договора со стороны непосредственно имперских властей. Иногда эти шаги были попытками среагировать на сбои в работе экономики. В других случаях ограничения предопределялись развитием христианских догм, усилением ценностей справедливости и желанием элит набрать политические очки, принимая соответствующие популистские меры.

Тем не менее, несмотря на все эти тенденции, римское частное право в том его виде, который был зафиксирован уже после краха Римской империи византийскими юристами Юстиниана в Corpus Juris Civilis в VI в. нашей эры, все еще было достаточно комплементарным к свободе договора. Будучи во многом компиляцией достижений предыдущих поколений римских юристов и несмотря на ряд патерналистских инноваций (laesio enormis), Corpus Juris Civilis все же в значительной степени еще сохранял тот дух экономической свободы, который был характерен для Римской империи в период расцвета. Так, как уже отмечалось, Corpus Juris Юстиниана прямо допускал, что стороны договора вправе стремиться обхитрить друг друга и выгадывать для себя при переговорах наилучшую цену. А в чуть более раннем Кодексе императора Феодосия прямо указывалось на то, что справедливой ценой благ является та, которую согласовали стороны <1>.

Дата добавления: 2015-06-04