Года К.С. 24-й день Осенних Волн

Альдо нужен маршал, а не интриган, но маршал сейчас бесполезен, а интриган может и выиграть. Если повезет. Эпинэ никогда не были сильны в политике, даже дед, но Робер получил немало уроков от Хогберда, Енниоля, Адгемара, Люра и, в конце концов, от Альдо. Теперь пришел его черед поставить цель выше дружбы, чести, совести и чужих жизней, потому что свою придется беречь. По крайней мере, до конца олларийской заварухи.

Робер сам не понимал, когда окончательно решился на предательство. Когда пил ледяную воду в Старом парке после визита в гайифское посольство? После очередного разговора с Альдо? Или все началось с заикающегося Реджинальда Ларака, который больше не мог смотреть на затопившую Олларию мерзость?

Первый маршал возрожденной Талигойи поправил шпагу и начал интриговать, для начала раскланявшись с озабоченным будущей коронацией Уолтером Айнсмеллером. Иноходец с наиприятнейшим лицом заверил черноокого палача в том, что полностью разделяет его тревоги, но помочь ему не может при всем желании, ибо такова воля короля.

Покончив с цивильным комендантом, Эпинэ сжал зубы и подхватил под руку Раймона Салигана, дневавшего и ночевавшего за карточным столом. Величайший неряха прежнего и нового дворов просиял и, как и следовало ожидать, предложил дорогому герцогу нанести визит Капуль-Гизайлям. Интриганы должны быть вхожи к куртизанкам, иначе какие же они интриганы!

Иноходец заметил, что слышал о баронессе от Ричарда Окделла, но юный герцог был весьма сдержан в своих рассказах. Салиган заржал и объяснил, что речь идет об очаровательной, хоть и безумно дорогой жене и безопасном, добродушном муже. Робер выразил желание незамедлительно познакомиться со столь примечательной четой. Салиган осклабился и небрежно смахнул с вишневого бархата перхотинки. Волосы маркиза последний раз вкушали воду и мыло чуть ли не при Франциске Великом, но их обладателя это не смущало. Робера тоже – лучше заношенный шейный платок, чем испакощенная совесть, впрочем, совести у Раймона Салигана тоже не наблюдалось. Никакой.

– Марианна – такая примечательная, – вдохновенно рассказывал великосветский неряха, – такая примечательная... Представляете, она приглянулась коменданту Олларии, и он попытался выиграть ее в карты у виконта Валме. Не уверен, что граф Килеан-ур-Ломбах играл честно, но он побеждал, а это главное. Вы согласны?

– Маршал не может считать иначе, – ухмыльнулся Робер. – И чем же закончилась баталия?

– Килеан уже стелил простыни, но вмешался герцог Алва и отыграл у бедного Килеана не только добычу, но и фамильный бриллиант. Вышел шикарнейший скандал, а Ворон выигрышем не воспользовался. То есть воспользовался, но наоборот. Прихватил не красотку, а Валме и увез на войну! Валме и война, вы можете такое представить? Но Марианна недолго тосковала, ей подарили карету с четверной запряжкой, и кто, как вы думаете?

– Обыгранный комендант, – предположил Эпинэ, все больше убеждаясь в необходимости визита.

– О нет! – Салиган расхохотался, обрызгав степенного старикашку с алисианской[20]бородкой, Робер успел отшатнуться, сказался опыт фехтовальщика. – Коменданта к этому времени уже насадили на вертел.

– Ах да, – извинился Робер, – я как-то упустил это из виду. Впрочем, мы с предпоследним графом Килеаном знакомы не были.

– И не будете, – маркиз заржал еще раз, – а линарцев Марианне преподнес граф Савиньяк. Увы, красавчику пришлось отправляться в Надор, и к баронессе зачастил граф Рокслей. Ныне опять-таки покойный, так что у вас есть шанс.

– Постойте, – Робер ухватил собеседника за засаленный рукав, – кажется, я вижу Удо Борна. Возьмем его с собой.

Удо нужно позвать, потому что после смерти брата он превратился в собственную тень. И еще потому, что первый визит к любовнице Лионеля должен быть случайным и всем известным. Спасибо неряхе Раймону за случайную подсказку. Нужно связаться с Лионелем Савиньяком. Марианна может знать, как связаться с позапрошлым любовником, а может и не знать.

– Граф Гонт, – Салиган ухватил Удо за плечо, тот рванулся, одновременно разворачиваясь лицом к шутнику.

– Робер... Прости, я все время забываю, что мы победили.

Победили, как же! С такими победами уснешь за столом, проснешься на кладбище.

– Забываешь? – Эпинэ взял друга под локоть. – А ты вспомни. Маркиз приглашает нас к барону Капуль-Гизайлю и его очаровательной жене. Пойдешь?

– Пойду, – неожиданно легко согласился Удо, – мне все равно...

Теперь Катарине достались апартаменты, в которых жили сестры Фердинанда, когда им доводилось приезжать в Олларию. Если так дальше пойдет, они весь дворец обживут. Ее бывшее величество восприняла известие о новом переезде так же, как о предыдущих, а именно никак. Зато Одетта Мэтьюс пришла в восторг и помчалась осматривать новое обиталище. Луизу все еще будущая бабушка уволокла с собой, и та пошла. Понять, где какие ниши и занавески, нужно заранее.

– Его Величество так добр, – квакала Одетта, переползая из комнаты в комнату, – так добр.

– О да, – соглашалась Луиза, готовая при первой же возможности отравить смазливого благодетеля. Или удавить. Или стукнуть подсвечником по башке. – Его Величество еще и удивительно красив.

– И смел, – подхватывала родственница Рокслеев, облизывая очередную банкетку или бюро, – настоящий рыцарь.

В конце концов Луиза не выдержала.

– Первый рыцарь Талигойи, – объявила она, шмыгнув носом. – Он напоминает мне о моем дорогом Арнольде. Конечно, Его Величество неизмеримо прекрасней... Как здоровье вашей дочери?

– У нее отекает лицо, – вздохнула госпожа Мэтьюс, – и терпнут руки.

– Горячая соленая вода, – велела капитанша, – пусть держит руки по локоть в горячей соленой воде, и ей станет легче.

– Госпожа Мэтьюс, – молоденькая камеристка запыхалась от усердия, – госпожа Мэтьюс, вас просит госпожа Оллар.

– Простите, дорогая, – хрюкнула Одетта, – я вернусь, и мы с вами выпьем шадди со сливками и сдобными булочками.

– Это будет прекрасно, – заверила госпожа Арамона выплывающий из ореховых дверей зад. От камеристок скоро не будет житья. От камеристок, визитеров, писем и прочей пакости. Любопытно, что думает королева, которую залетный красавчик из милости осчастливил комнатами ее же золовок?

Госпожа Арамона привычным жестом поправила смятый Одеттой занавес и, пользуясь кромешной свободой, отправилась проверять новые владения. Апартаменты оказались просто отвратительными. Две расходящиеся из общей приемной анфилады совершенно не годились для подслушивания. Единственной сносной комнатой была спальня, к которой примыкали молельня и имевшая выход в служебный коридор туалетная, но толку от этого не было никакого. Катарина, хоть и помирает на ходу, вряд ли станет принимать коронованного паршивца в постели, а любовника у нее нет, по крайней мере сейчас. Луиза немного постояла у доходящего до пола окна, глядя в съежившийся от холода садик, но впасть в тоску не удалось. Порхавшие между статуй пичужки немедленно обнаружили чужое присутствие и принялись тюкать клювами в стекло, требуя подачек.

– Завтра, – пообещала женщина особо наглому воробью и отправилась восвояси.

В Алатской галерее госпожа Арамона налетела на Одетту и дурищу Феншо. Дамы были в мехах, а рядом с ними маялся молоденький офицеришка в маковых тряпках.

– Милая Луиза, – госпожа Мэтьюс поправила подбитый седоземельскими куницами плащ, шедший ей, как корона таракану, – мы едем выразить сочувствие госпожи Оллар графине Рокслей.

– Ее Величество, – подхватила Феншо, очередной раз забывшая о том, что Катари не королева, – просит графиню вернуться ко двору.

Любопытно, зачем увядающему цветочку потребовалась свежеиспеченная вдовица, а ведь потребовалась. Луиза расплылась в улыбке, повергнувшей макового теньента в ужас.

– О, если это будет уместно, передайте графине Дженнифер и мои соболезнования. Я и сама недавно потеряла...

«Я и сама...» Если хочешь избавиться от собеседников, затяни эту песню, и готово! Графиня Феншо подхватила Одетту Мэтьюс и в сопровождении пламенеющего дурачка ринулась прочь. Луиза поправила шаль и вошла в провонявшую очередными лилиями приемную. У окна примостилась Селина с какой-то книжонкой.

– Мама? – В голубых глазищах намертво засели слезы. – Ты уже вернулась?

– Конечно, – затараторила Луиза, – ты не представляешь, какие славные у нас будут комнаты. Особенно ваша с Айрис, такая веселенькая, стены – розовые, с разводами, занавеси голубые, с птичками... Даже странно, ведь Карла Оллар – аббатиса, хоть и олларианская, а любит все яркое...

Если кто за занавеской и прятался, уши у него немедленно завяли, хотя подслушивать сейчас некому. Слуги возятся в новых комнатах, Одетта с Феншо убрались, а девица Окделл не догадается.

– Где Айрис?

– У Ее Величества... Мы читали «Житие святого Адриана», но Ее Величество сказала, что я охрипла, и позвала Айрис, а мне велела выпить медовой воды.

– Ты выпила?

– Нет, я не хочу...

– Иди и немедленно выпей, ты и в самом деле хрипишь.

Убежала... С горлом у дочки все в порядке, а вот сердчишко болит. Луиза нюхнула лилии, нечаянно дернув занавеску: никого, вот и чудненько. Пойдем и послушаем «Житие святого Адриана» в исполнении дочери «святого Эгмонта».

Она успела вовремя. В том смысле, что ничего не пропустила, кроме истории Цезаря Марикьяре, которому до святости было еще куда как далеко. По крайней мере, на тех страницах, до которых добралась чтица.

«... узнав об этом, прославленный Борраска приказал отступить за реку Горус, – бубнила Айрис, – но вариты переправились выше по течению, их было много, и они были злы...»

Эту историю Луиза знала, причем с двух сторон. Маменька пичкала дочерей житиями, а Герард не вылезал из военных книжек, благо поощрявший сына Арнольд тащил их из Лаик в преизрядном количестве.

Горусский поход четырех сотен храбрецов, которых вели будущий святой и его побратим, чьего имени в хрониках не оказалось, занимал Герарда чуть ли не месяц. Сын часами рассказывал, как четыре сотни тогдашних гвардейцев обогнали варваров-варитов и у Ферры заступили им дорогу, дав Лорио столь необходимое тому время. Они держались два дня, а на третью ночь подожгли вражеский лагерь и с боем вырвались из готового захлопнуться капкана. Цезарь и его приятель потеряли сто девятнадцать человек и спасли армию. Что было дальше, Луиза не уяснила, так как Герард, которого занимали бои, а не выяснения отношений, утонул в новой хронике. Вроде бы побратим будущего Адриана увел солдат, не спросясь у Лорио, и вылетел из армии, а Цезарь его не оставил. Или дело было в чем-то другом?

Госпожа Арамона задумалась и прохлопала, как Айрис бросила читать и что-то спросила у Катарины. Что именно, зазевавшаяся дуэнья не расслышала, за что себя немедленно обругала, одновременно навострив уши.

Помирающая кошка потянулась и прикрыла ротик платочком.

– Герцог Алва, – промяукала страдалица, – и этот юноша... Давенпорт... Они были единственными, кто не предал моего супруга.

Что же спросила Айрис? И что сейчас будет?

– И вы, – выпалила честная дурища, таращась на недавнюю врагиню, – вы тоже не предали!

– Милая Айри, – простонала Катарина, – они сделали больше... Неизмеримо больше... Не хочу лгать, если бы я была на свободе и Его Высочество Ракан потребовал в обмен на жизнь Фердинанда меня, я бы не решилась. Нет... Не решилась бы...

– Но вы же его не любите! – утешила дочь Эгмонта. Семнадцать лет – они и есть семнадцать лет. Ради любви сожжешь город и пошлешь к кошкам весь мир и матушку, а не любишь, значит, и не должен ничего.

– Не люблю, – покорно согласилась королева, – но мой супруг был добр ко мне, и не только ко мне... Фердинанд поступил, как король, Айри. Глупый, неумелый, но король. Он не сбежал из своей столицы, а, как мог, попытался защитить ее и своих подданных. Я его понимаю.

Я понимаю Его Высочество Ракана, он хотел вернуть трон предков и вернул. Я понимаю своего кузена. Он поднял шпагу вместе с твоим отцом и не опустил до победы, но есть другие... Они брали все, что им давали, и продали. Их я не пойму никогда...

– Как мой брат! – прошипела девица Окделл. – Он тоже брал и жрал. И у короля, и у... герцога Алва.

– Айри, милая, – Катари прикрыла глаза, сегодня она выглядела еще хуже, чем вчера, и это вызывало подозрения, – не равняй Ричарда с Рокслеями или Приддами. Ричард всецело предан делу Раканов и памяти отца, он не мог иначе.

– Ничему он не предан. – Глаза девушки сверкнули, а пальцы сами собой скрючились в поисках подходящей морды. – Он сам говорил, что Раканы никому не нужны, отец ошибался, а Монсеньор – хороший человек.

– Это правда, – кивнула королева, – герцог Алва – хороший человек, хоть и пытается это скрыть.

– Ваше Величество, – щеки Айри пошли багровыми пятнами, – Ваше Величество, вы его любите?

– Кого его? – хрипло переспросила Катарина Ариго.

– Монсен... герцога Алва?

– Не знаю, Айри, – тихо произнесла Катарина, – женщине трудно любить человека, который ее не любит. Вернее, не ненавидеть, ведь наша ненависть – это тоже любовь, только обиженная... Или страх за тех, кого любишь.

– Значит, вы его ненавидите? – серые глаза вцепились в голубые, но Катарина не дрогнула.

– Ненавижу? За что? Если мужчина не любит женщину, дело не в нем, а в нелюбимой. Если ты не нужна, этого не исправишь.

Тут лисичка права, если тебя не любят, ничего не поделаешь. Ты можешь перетравить всех женщин и искупать любимого в касере. Переспать он с тобой, может, на безрыбье и переспит, но от такой «любви» лучше повеситься.

– Ваше Величество, – похоже, Айрис решила колотить в чужую дверь не только ногами, но и головой. – Вы поможете герцогу Алве?

– Как? – пролепетала Катарина Ариго. – Если б я могла, я бы постаралась... Но я не могу. И ты не можешь. Герцога может спасти лишь он сам. И, возможно, Лионель Савиньяк, только он далеко.

– Ну нельзя же, – Айрис отпихнула книгу, та свалилась на затканный белыми маками ковер, – нельзя же просто сидеть и все! Мы должны что-то сделать! Должны!

– Мы можем молиться, – покачала головой королева, – поверь, это немало.

– Нет, – Айрис Окделл явно не собиралась уповать на Создателя, – то есть... Вы моли́тесь, а я... Ну почему Дикон такая дрянь неблагодарная?!

– Ричард еще очень молод, – Катарина вздрогнула. – Дай мне шаль, пожалуйста.

Айрис Окделл с готовностью бросилась за расшитой тряпкой. Она умела только любить и ненавидеть. Не прошло и полугода, как Катари добилась любви, а братец – ненависти.

– Вот, Ваше Величество, – девушка сунула благодетельнице белый комок, – только все не так. Я младше, и я никого не предам. Никого и никогда!

– Ты другая. – Катарина сморщилась, как от боли, и вновь улыбнулась сухими губами. Белая шаль с лиловатыми гиацинтами шла ей поразительно. – Совсем как мой кузен Эпинэ. Он тоже никогда не предаст, даже тех, кого следовало.

– Герцог Эпинэ спутался с Раканом, – упрямо тявкнула Айрис, – он тоже изменник.

– Айри, милая, – прошелестела королева, – не надо об этом кричать. Этим ты никому не поможешь и ничего не исправишь. И потом, что плохого сделал Альдо Ракан? Он честно воевал за корону, которая принадлежала его семье, а Робер ему помогал. Твой отец считал так же, иначе б он не восстал, неужели ты считаешь предателем и его?

– Я не все помню, – Айри нахмурилась. – Мне было десять лет, но отец был генералом, а генералы не должны предавать своего короля.

– Конечно, – улыбнулась королева, – но жизнь спутает любые нити. Эгмонт Окделл был лучшим из людей, которых я знала, добрым, благородным, честным...

– Отец был добрым, – согласилась дочь, – это правда. Но он был глупым, иначе он... Он никогда бы не женился на матушке.

– Девочка, – королева поплотней запахнулась в шаль, ее и в самом деле трясло, – девочка моя, только крестьяне женятся по любви, да и то не всегда. Мы любим одних, а жизнь проживаем с другими, с этим ничего не поделаешь, ничего...

По лицу Катарины текли самые настоящие слезки, Луиза невольно шмыгнула носом, ощупала собственную физиономию и поняла, что она ничем не лучше королевы. Вот ведь бред...

– Я выйду замуж за того, кого люблю, – отрезала Айрис, – или умру.

– Мне тоже так казалось, – пролепетала Катарина, комкая белую бахрому, – но пришлось... Ты же знаешь, мной заплатили за жизни тех, кого я любила. Правда, я не понимала до конца, на что иду.

– А я – понимаю, – выпалила Айрис. – Ричард – предатель, а его Ракан – никакой не король... Я так этому кукушонку и сказала. И еще скажу!

Дом был не просто роскошным, он был необычным, элегантным и при этом уютным, а хозяйка превзошла самые смелые ожидания. Марианна Капуль-Гизайль походила бы на Матильду, стань Матильда пониже, помоложе и взгляни на мужчин не мориском, а ланью. Робер галантно поцеловал пахнущую розами и персиком ручку.

– Я счастлива принимать в своем доме герцога Эпинэ и графа Гонта. – Марианна улыбнулась алыми губами, в маленьких ушках качнулись топазы, золотистые, как глаза Мэллит.

– О, дорогой маршал, – невысокий человечек в желтом и коричневом широко раскинул руки, распространяя запах померанцев и чего-то еще, – мы не просто счастливы, мы безумно, невероятно, непередаваемо счастливы. Такой сюрприз, не правда ли, дорогая?

– Прекрасный сюрприз. – Дорогая во всех смыслах супруга нежно улыбнулась коротышке. – Господа, маркиз Салиган – наш старый знакомый, так что давайте без церемоний. Сейчас подадут ви́на и закуски, а вы нам расскажете новости. Вы не представляете, как я любопытна.

– Сударыня, – глухо произнес Удо, – мы живем не в самые приятные времена. Некоторые новости могут вас испугать.

– Господа, – красавица поправила золотистую хризантему в вырезе золотистого же платья, – я боюсь мышей, темноты и старости, но не новостей.

– Зато их боюсь я, – вмешался барон. – Доказано, что дурные новости угнетают пищеварение, я же полагаю, они портят еще и слух. Я не могу себе позволить узнавать о неприятном, это мешает обучать моих красавиц.

– Барон дрессирует морискилл, – пояснила баронесса, – и весьма преуспел в этом. После обеда он сыграет нам на флейте, а его питомицы споют.

– Я обязательно останусь, – внезапно заявил Удо. – Пение птиц – это то, что мне нужно. По крайней мере, нынешним вечером.

Оттаивает? Или хочет забыться? Робер и сам топил свои страхи и беды в объятиях Лауренсии. Пытался топить, а нашел еще одну – вечную вину перед бросившимся между ним и смертью прекрасным существом.

– В этом доме все еще подают кэналлийское? – осведомился Салиган. – Или вы перешли на более дружественные вина?

– Маркиз, – выпятил мясистую губу барон, – пусть политики и военные делят мир на сторонников Раканов и сторонников Олларов. Мы живем проще. Для нас главное – красота.

– И золото, – хмыкнул неряха.

– В том числе, – с достоинством согласился господин Капуль-Гизайль. – Во-первых, золото красиво само по себе, во-вторых, из него делаются изумительные вещи, в-третьих, оно не подвластно времени, а в-четвертых, дает человеку то, в чем он нуждается.

– Вы полагаете, что все покупается? – не выдержал Робер.

– Вы не так меня поняли, – качнул паричком воспитатель морискилл. – Мы – это драгоценные камни, но драгоценные камни нуждаются в шлифовке и достойной оправе, а для этого нужны средства.

– Некоторые камни лучше выглядят в серебре, – покачала головой Марианна, – а некоторым не поможет никакая оправа. Скорее, наоборот.

– Что вы имеете в виду? – Салиган попробовал завладеть веером красавицы, но непостижимым образом наткнулся на Борна.

– Госпожа баронесса, – заметил Удо, – видимо, намекала на то, что комья грязи не могут быть драгоценностями. Даже в оправе.

– Это правда? – строго спросил маркиз.

– Граф Гонт говорит загадками, – Капуль-Гизайль поправил хризантему на платье жены, – но, Раймон, вам и впрямь следовало бы сменить кружева и привести в порядок прическу.

– Так я и знал, – закатил глаза Салиган. – Что ж, если я стану королем, я вымою волосы. В день коронации. Клянусь честью.

– Умоляю, маркиз, – Марианна шлепнула неряху веером, – не делайте этого.

– Но почему?

– Потому что тогда все увидят, что вас уже ничего не спасет, – отрезала баронесса. – Ни мыло, ни меч, ни золото, ни корона не превратят петуха в...

– В ворона, – услужливо подсказал Салиган.

– Я имела в виду другую... птицу, – улыбнулась баронесса, – но вы правы, в ворона петух не превратится никоим образом.

– Петух этого не переживет. – Удо в который раз поцеловал розовые пальчики.

– Петух многое не переживет, – Марианна безмятежно взмахнула ресницами, – ибо по праву рождения его ждут нож и жаровня.

Просто шутка или нечто бо́льшее? Кто она, эта Марианна? Лауренсия тоже казалась куртизанкой.

– Моя супруга выросла вдали от Олларии, – улыбнулся барон, – она хорошо знает деревенскую жизнь. Детские впечатления, они такие яркие. Правда, дорогая?

– О да, – черные глаза казались двумя ночными омутами, и кто знает, что спало в этих глубинах. – Но не пора ли нам перейти в гостиную?

Марианна грациозно поднялась и оперлась на руку супруга. Она была выше барона с его париком почти на голову. Удо не отрывал взгляд от выступавших из золотой пены белых плеч, его глаза горели охотничьим огнем. Бедный Борн, он сегодня напьется и останется здесь. Вино и женщина заставят забыть рощу Святой Мартины до утра. С рассветом боль вернется, а от чувственного угара останется головная боль или грусть. И все-таки Робер был бы рад вернуть Лауренсию, кем бы та ни была, так, может, и Удо повезет с черноокой баронессой, и думать забывшей о Лионеле Савиньяке. Или не забывшей?

– Вы не разочарованы? – Раймон Салиган даже не счел нужным понизить голос.

– Как сказала бы наша обворожительная хозяйка, – улыбнулся Эпинэ, – о нет!

С Капуль-Гизайлями в самом деле следует познакомиться поближе. Даже если ниточки к Лионелю не существует, в этом доме можно встретить нужных людей. Или назначить встречу.

– Знаете, мой друг, госпожа баронесса действительно родилась в птичнике или что-то вроде того, – с каким-то удивлением пробормотал Салиган, – но как хороша! А вот мы с вами, хочешь не хочешь, женимся на каких-нибудь снулых породистых девицах. Нет, мой друг, совершенства в этом мире.

Что он сказал? Лэйе Астрапэ, что он сказал?!

– Герцог, – выпучил глаза грязнуля-маркиз, – что с вами? Вы увидели привидение или нашли клад?

– Вот именно, – подтвердил Робер Эпинэ. – Я ваш должник и обязательно приглашу вас на свадьбу. С любой головой.

Глава 5

Дата добавления: 2015-06-04