Часть четвертая 6 страница. Звонарев сухо поблагодарил его

Звонарев сухо поблагодарил его.

— Поскольку все здесь улажено, можно двигаться и домой, — стал собираться в обратный путь Рашевский.

— И мы с вами, — присоединились Борейко и Варя.

— Сергей Александрович, а здесь нельзя устроить перевязочный пункт, как у Авророва? — спросила Варя.

— Отчего нельзя — можно. Но кто за это возьмется?

— Я…

— Тогда нельзя, — решительно ответил Рашевский.

— Это почему? — вскинулась Варя. — Я, то есть мы с Сергеем Владимировичем, оборудовали пункт номер два у Залитерной, и нас даже Кондратенко похвалил.

— Нельзя потому, что вы при каждом разрыве снаряда или бомбы будете бросать раненых и бежать разыскивать Сергея Владимировича, — ответил Рашевский. — Он тоже будет беспокоиться о вас.

— Он обо мне и не думает! Если бы это было так — он не согласился бы пойти сюда на минную работу.

— А записку забыли? — опросил Звонарев.

— Один раз в счет не идет…

Звонарев и Рязанов проводили гостей за мост и вернулись в каземат. Мокриевича уже не было. Карамышеву было дано задание организовать вылазку, и он, пользуясь темнотой, пытался найти наиболее удобный путь для выхода с форта.

— Надеюсь, вы на меня не в претензии, Сергей Владимирович, за те небольшие шероховатости, которые сегодня имели место, — проговорил Рязанов, почувствовавший необыкновенное расположение к прапорщику после разговора с Рашевским.

Звонарев буркнул что‑то неопределенное и откланялся. Он решил ночевать сегодня не в офицерском каземате, а в капонире, около места работ. Там он застал своих солдат за ужином. В бачке плавали несколько бобов и разваренная картошка.

— От такой еды никакой силы не может быть у человека. Бурда да в придачу китайская чумиза, — ворчал Блохин. — Скорей бы попасть к себе на Залитерную!

— Ничего удивительного, если солдаты болеют от такой пищи, — проговорил прапорщик.

— Мы для себя займем этот каземат, Пусть он будет нашим, артиллерийским, — решил после еды Блохин. — А ну, пехтура, вались отсюда и забирай с собой всех своих вшей, — обернулся он к стрелкам, толпившимся вокруг.

— У тебя, что ль, их нет? — обиделся один из стрелков.

— Есть, как не быть, да другого фасона — антиллерийского образца тысяча восемьсот семьдесят седьмого года.

— Что же, они не кусаются, что ли?

— Нас не трогают, а пехоцких загрызают до смерти, — зубоскалил Блохин.

Утомленные за день Звонарев и Блохин задремали на охапке гаоляна, брошенной на пол. Прапорщик вспомнил Варю, ее сегодняшнее неподдельное волнение и остро почувствовал, как прочно она уже вошла в его жизнь, эта славная, так привязавшаяся к нему девушка.

«Скорее бы кончилась война, тогда можно будет и попытать счастья в семейной жизни», — со вздохом подумал Звонарев, погружаясь в глубокий сон. Около полуночи прапорщик проснулся от холода и пошел посмотреть, что делается на месте работ. Два сапера и два стрелка под руководством Лебедкина усердно рыли колодец, углубляя галерею, и в мешках выносили землю. В забитом конце туннеля чуть прослушивались стуки японцев, ведущих подкоп.

«Надо возможно скорее выяснить направление и характер их работ», — подумал Звонарев, входя в капонир. Он поделился своими соображениями с солдатами.

— Пойдем, Сергей Владимирович, сами на разведку, — предложил Блохин, тоже очнувшийся от сна. — Сейчас ночь, темно, постараемся пробраться к японцу в гости. Быть может, и узнаем кое‑что.

Оставив Лебедкина за старшего, прапорщик вместе с Блохиным отправился к Рязанову. Капитан сидел за столом и пил водку. Перед ним стоял взволнованный Карамышев в испачканной землей шинели.

— Как хотите, Василий Петрович, а я больше туда не пойду. Японцы завели маленьких собак, очень чутких, которые сразу же начинают лаять, едва заслышат малейший шорох, и этим предупреждают о нашем приближении.

Звонарев сообщил о своем желании лично произвести разведку японских работ.

— Приветствую ваше намерение. Если вы руководите минными работами, вам и книги в руки. Не желаете ли выпить «русский флаг»?

Звонарев отказался, зато Карамышев с видимым наслаждением налил в стакан сначала водки, затем синий пипермент и сверху красный абрикотин. Не смешивающиеся между собой жидкости составили основные цвета русского флага, откуда и произошло название напитка.

Проглотив одним глотком стакан, поручик сразу побагровел.

— Может быть, вы теперь рискнете повторить вылазку вместе с прапорщиком? — спросил Рязанов, усмехаясь в усы.

— Нет, сегодня я уже достаточно наигрался в жмурки со смертью. Отложим до завтра. Я немного прилягу. — И через мгновение поручик храпел на весь каземат.

Рязанов молча пил водку.

— Пройдемте по форту, — предложил он Звонареву.

Они спустились из офицерского каземата в расположенный внизу пустой пороховой погреб, а затем попали в нижний этаж горжевой казармы. Прикрытый верхним этажом, землею и прослойкой камней, он являлся самым защищенным убежищем на форту.

Едва они открыли дверь, как им в нос ударил крепкий запах йодоформа, карболки и еще каких‑то лекарств. К этому примешивался обычный солдатский дух — пота и немытого тела. Первое, что они увидели, войдя внутрь, было несколько трупов, лежащих на нарах.

— Убрать, пока не завоняли, — распорядился Рязанов.

Рядом с убитыми лежало человек десять раненых.

Санитары поили их водой, подбинтовывали раны и по возможности старались подбодрить своих пациентов. В воздухе плавали облака густого махорочного дыма, который раздражал глаза и горло. Керосиновые лампочки тускло светили.

— Открыть дверь, проветрить! Накурили так, что дышать невозможно, — распорядился Рязанов.

Звонарев обратил внимание на то, что многие солдаты были полураздеты.

— Как же они выскочат по тревоге? — спросил он.

— Здесь помещается резервная полурота. Она вызывается не сразу, поэтому у солдат будет время одеться, — пояснил капитан.

В конце казармы был устроен склад бомбочек. Несколько сот их лежало прямо под нарами, на которых лежали солдаты. Тут же стояли цинковые ящики с ружейными патронами.

— Почему все это находится здесь, а не в пороховом погребе? — удивился Звонарев.

— Покорно благодарю! Погреб помещается рядом с нашим казематом. Стоит одному снаряду попасть в него, и мы взлетим на воздух, а тут и более укрыто, и при взрыве пострадает солдатня, а не мы, — спокойно ответил капитан.

Обойдя нижний этаж, они по лестнице поднялись вверх. Тут картина была несколько иная. Солдаты сидели или лежали на нарах с винтовками, почти никто не спал. В любую минуту вся рота могла выйти с оружием в руках. Около входа стояли приготовленные к действию пулеметы с вдетыми лентами. Рядом дремали пулеметчики. При появлении офицеров солдаты вскочили и вытянулись. Рязанов неторопливо прошел вдоль нар, осматривая стрелков.

Несколько глухих взрывов, донесшихся со стороны внутреннего дворика форта, отвлекли внимание капитана.

— Японец сегодня сильно волнуется с самого вечера, как бы не полез на штурм, — забеспокоился Рязанов.

— Он, ваше высокоблагородие, слышит, как мы роемся под землей, и трусит, что его могут взорвать. Со страху и бомбочки бросает, — вмешался Блохин.

— Я вернусь в свой каземат, — проговорил капитан, — вас же попрошу понаблюдать с брустверов, что делается у противника.

Звонарев повиновался. На дворе было очень темно. Низко нависли тяжелые тучи, шел нудный осенний дождь, сквозь который с трудом пробивались лучи прожекторов.

Когда глаза привыкли к темноте, прапорщик различил фигуры часовых, припавших к бойницам. Несмотря на темноту, ружейная перестрелка не замолкала ни на минуту.

— Берегись! — крикнул Блохин и толкнул Звонарева за прикрытие. Почти тотчас блеснул яркий огонь и грохнул взрыв ручной гранаты.

Поднявшись затем на бруствер, Звонарев и Блохин стали вглядываться в окружающую темноту. За пеленой дождя японские окопы едва выступали чуть заметной полоской. На ней то здесь, то там вспыхивали на мгновение огоньки ружейных выстрелов.

— Вот бы сейчас пойти в разведку, — проговорил Блохин.

— Завязнешь в грязи и заплутаешься в темноте, — возразил Звонарев.

— Никак нет! В такую погоду только и ползать к японцу в гости. Давайте сходим сейчас на укрытый ход, — предложил он. — Там до врага рукой подать: может, что ежели и не увидим, то услышим.

Звонарев замялся. Укрытый ход представлял собой узенькую, в аршин шириной, тропинку, которая шла по наружному краю рва вдоль крыши контрэскарпной галереи. Даже днем там легко было оступиться и упасть с трехсаженной высоты в ров. Теперь же двигаться но нему было во много раз опаснее. С наступлением темноты здесь выставлялись часовые. Поколебавшись немного, он все же согласился. Они осторожно миновали дворик и зашли к Рязанову, которому сообщили свои наблюдения и планы.

— Желаю успеха, хотя и уверен в противном, — напутствовал их капитан.

Добираться до укрытого пути пришлось ощупью, на четвереньках. Их окликнул испуганный голос часового:

— Кто идет?

Узнав, кто идет и зачем, он вызвался проводить их до самого капонира.

Заметив движение, японцы открыли ружейный огонь и начали бросать бомбочки. Одна упала к самым ногам Звонарева. В темноте чуть заметной точкой тлел бикфордов шнур. Прапорщик остолбенел от ужаса. Еще мгновение, и фунтовый заряд пироксилина взорвется у его ног, убьет или искалечит на всю жизнь. Звонарев как зачарованный смотрел на тлеющий огонек, не двигаясь с места.

— Пошла дальше, — спокойно проговорил стрелок, сталкивая бомбочку в ров, где она тотчас же взорвалась.

Тут только прапорщик вполне осознал, какой опасности он только что избежал.

— Спасибо тебе, братец! — схватил он солдата за руку.

— Э, что, вашбродие! Пустое это. За ночь‑то сколько их таких перекидаешь в ров, — неторопливо рассказывал стрелок.

Добравшись до крыши капонира, Звонарев хотел было высунуться и посмотреть вперед, но в это время луч японского прожектора остановился против этого места. Опять пришлось томительно ожидать, пока он сдвинется в сторону. Прапорщик стал дрожать от холода.

— Пошли назад, — предложил он Блохину.

— Подождем еще малость, Сергей Владимирович.

Сосчитаю до ста: коль прожектор не уйдет — поползем домой.

Не успел он просчитать и до пятидесяти, как луч угас и опять стало совершенно темно. Блохин мигом вскарабкался на бруствер и пополз вперед. Звонарев и двое часовых остались ожидать на месте. До японцев здесь было всего шагов тридцать. В тишине ясно слышался их гортанный говор, стук лопат, звяканье железа и тонкий, пискливый лай маленьких сторожевых собачонок.

— Ох, и вредные же они! За сто шагов русского человека чуют, а на своих не лают, — сообщил шепотом один из стрелков.

Прислушиваясь к разговору, Звонарев внимательно всматривался туда, где скрылся Блохин.

— А ну, потише, послушаем, что впереди делается, — остановил он солдат.

— Вы, вашбродь, не очень высовывайтесь, может я заметить, — предупреждали стрелки.

Вдруг впереди у японцев звонко залаяла собака.

— Почуяла, стерва, — буркнули в один голос солдаты. — Будет теперь баня.

После полуминутного молчания посыпались ружейные выстрелы, полетели бомбочки. Прапорщик и стрелки припали к самому брустверу.

— Пропал, черт рябой, — проговорил один из стрелков, имея в виду Блохина.

Переждав минуту, Звонарев все же рискнул на мгновение высунуться из‑за бруствера и чуть не ударился лицом о сапоги ползущего назад Блохина. Солдат удивительно тихо и неслышно опустился на укрытый путь.

— Ничего не видел, а где работают — слышал: чуть правее нашего.

Прошло не меньше четверти часа, пока японцы наконец успокоились. За это время несколько бомбочек опять упали совсем рядом с прапорщиком, но он уже спокойно скидывал их в ров, где они и рвались.

— Надо придумать такую бомбочку, чтобы она взрывалась от удара, — заметил Блохин. — Пошли обратно. Сергей Владимирович. — И артиллеристы тихонько двинулись вдоль бруствера.

Рязанов крепко спал, положив голову на стол. Рядом с ним стоял недопитый стакан водки.

— Разрешите, вашбродь? — проговорил Блохин и, не дожидаясь ответа, опрокинул водку себе в рот. — Сразу веселее на сердце стало, — улыбнулся он.

Карамышев храпел на кровати. Прапорщик не захотел будить офицеров и вместе с Блохиным направился в капонир.

Проходя через казармы, Звонарев обратил внимание на то, что сегодня здесь почти никто не спал. Посреди на нарах сидел бородатый и уже не молодой солдат и рассказывал сказку. Стрелки — кто лежа, кто сидя — расположились вокруг и, дымя цигарками, внимательно слушали.

— Почему не спите? — обратился офицер к вскочившим при его появлении солдатам.

— Японец что‑то больно разыгрался нынче. Все время бомбочки бросает. Как бы не полез на нас, — пояснил один из унтеров.

— Ну, пошли, Блохин, — заторопил Звонарев.

— Пехтура народ скучный — никакого тебе веселья нет у них в голове. То ли дело у нас: Белоногов споет — душа радуется, Заяц представит — живот от, смеха лопается, поручик рыжнет — так всего до печенок проберет! — разливался Блохин, идя за офицером.

В контрэскарпной галерее солдаты тоже бодрствовали у «остров, разложенных прямо на бетонном полу. Дым клубами плыл по потолку.

— Удивительное дело! Сегодня все офицеры спят, а солдаты глаз не смыкают, — сказал прапорщик.

— Держут форт, чтобы невзначай его японец не захватил.

— Об этом должны прежде всего беспокоиться командиры, а затем уж солдаты.

— Солдат сам обо всем подумает, — ему начальство совсем даже без надобности. Сказано — держи форт, они и держат его всем миром.

Работы в минных галереях шли полным ходом. Лебедкин распоряжался всем — и стрелками и саперами. Юркин помогал ему, объясняя, что и как надо делать. Солдаты беспрекословно их слушали, признав авторитет артиллеристов.

— С обеих гальдерей японцев слышно. В левой — справа, а в правой — слева. Видать, они роют между нашими, — доложил Лебедкин. — Отросток бы теперь дать ему напоперек.

Звонарев побывал в обеих галереях, послушал доносящиеся стуки и согласился с мнением Лебедкина.

— Завтра саперы начнут рыть боковую галерею, — сообщил он солдатам.

Было около трех часов утра, когда он наконец улегся на соломе рядом с уже храпевшим Блохиным.

Утром прибыл с несколькими саперами прапорщик минной роты Берг. Передав ему работу, Звонарев со своими артиллеристами зашагал на Залитерную. Тут только он почувствовал, как сильно устал морально и физически за десять дней, проведенных на втором форту.

После бани и крепкого сна Звонарев сразу даже не мог понять, где он находится. Не хотелось открывать глаза, во всем теле ощущалась приятная свежесть. Прапорщик прислушивался к полузаглушенным разговорам в блиндаже: как шмель, гудел Борейко, его то и дело перебивал чей‑то прерывистый сердитый шепот. На столе позвякивала посуда. Извне глухо доносилась стрельба. Затем хлопнула дверь, и звонкий голос Васи возвестил:

— Тетя Харитина сейчас принесет подогретый обед!

— Тише ты, разбудишь Сергея Владимировича, — остановил его голос Вари.

— Не беда, если и проснется. Дрыхнет целый день без просыпу, — отозвался Борейко.

Звонарев открыл глаза и сладко зевнул.

— Агусеньки, Сереженька! — наклонился над ним поручик.

Вася громко засмеялся, за что и получил шлепок от своей строгой наставницы.

— Добрый вечер, Сергей Владимирович, — неожиданно приветствовала его Леля. — Ну‑с, Борис Дмитриевич, пойдемте к столу, пусть наши голубки здесь на свободе поворкуют.

За обедом Варя потребовала подробного рассказа о событиях, происшедших на втором форту.

— Вы туда больше не вернетесь, — объявила она, протягивая прапорщику бумагу.

» Вы временно откомандировываетесь на форт номер три, — с удивлением читал Звонарев, — где вам надлежит организовать работу прожекторов. Начальник штаба капитан Степанов «.

— Как она к вам попала? — спросил он, подозрительно поглядывая на девушку.

— Шла мимо штаба, справилась у Степанова о вас. Узнав, что я иду к вам, он и всучил мне это послание.

— Это называется из огня да в полымя. На третьем форту еще беспокойнее, чем на втором. Его почти беспрерывно обстреливают одиннадцатидюймовыми бомбами.

— Тогда вы не идите на этот форт, пока не переговорите с Рашевским, — сразу забеспокоилась Варя.

— Наше дело маленькое, куда велят, туда и пойдем…

В дверь постучали, и вошла Харитина, в женском платье, повязанная платком.

— Здравствуйте, Сергей Владимирович, — приветствовала она прапорщика. — Вы будто похудели на форту.

— Здравствуйте, Харитина. Решили перейти в свое природное положение?

— Попробую; а может, и опять в окопы потянет.

— А Шметилло где?

— Капитан находятся на укреплении номер три. И меня туда звали, да я здесь на Залитерной застряла.

— Это все наш сказочник Ярцев виноват.

— Ой, что вы! — густо покраснела молодая женщина. — Он тут совсем ни при чем. Мне поручик приглянулся. Высокие они, такие видные. Сердце у них ясное, чистое, а что пьет — не беда. Кто же из мужиков‑то не пьет, — убежденно проговорила Харитина. — Пойдем‑ка со мной, сынок, — позвала она Васю. — Я тебя малость причешу, а то смотри, какой ты стал вихрастый.

Вскоре после их ухода в блиндаж торопливо постучался Родионов. Его обычно спокойное и суровое лицо выражало сильное волнение.

— Нельзя ли вас попросить к нам в блиндаж, сестрица? — обратился он к Варе. — Надо перевязать раненого.

— Сергей Владимирович, где бинты? — вскочила Варя.

— Что случилось? — торопливо спросил Звонарев, накидывая шинель.

— Блохин, черт пьяный, сказочника изувечил, — сердито ответил фейерверкер. — Как пришел утром с форта и узнал, что Харитина проводит с Ярцевым все время, так и начал к тому приставать. А сейчас явился откудато пьяный и сразу полез в драку. Ярцев, обороняясь, хватил его табуреткой по башке, а тот, варначья душа, японским тесаком сказочнику голову рассек.

— Блохина немедленно связать и посадить под арест.

— Скрутили уж. Здоровый он, впятером едва осилили. Пришлось даже малость прикладом стукнуть.

В крайнем блиндаже на нарах лежал с окровавленной повязкой на голове Ярцев. Около него плакала, утирая слезы концами головного платка, Харитина.

— Егорушка, соколик ты мой ненаглядный! За что тебя злодей убил‑покалечил, — причитала она.

Варя вместе с Мельниковым начала перебинтовывать раненого. Слева над ухом зияла большая резаная рана.

— Черепные кости целы. Рана неопасная, поверхностная, — обернулась Варя к Звонареву. — Его надо сейчас же на подводе отправить в госпиталь с моей запиской. Пусть положат в мою палату на полу. Завтра я его устрою как следует.

Пришедшему Борейко Звонарев и Родионов подробно доложили о случившемся.

— Придется Харитину с батареи убрать. Пока она никому предпочтения не давала — все шло хорошо, а как предпочла сказочника‑все остальные просто с ума посходили. Крики, брань, драки… Возьмите ее к себе в госпиталь, — обернулся он к Варе.

— Не знаю, захочет ли она, — неуверенно заметила Варя.

— Здесь я ее держать больше не стану. Готов командовать тысячей мужчин, но ни одной бабой командовать не хочу.

— Бабой! Грубиян вы этакий, — возмутилась Варя.

Вскоре раненого отправили в госпиталь с Харитиной, Лелей и Васей. Борейко приказал держать Блохина связанным до утра.

Варя и Звонарев отправились в штаб Кондратенко. Было уже совсем темно. По чуть заметной во тьме дороге, все время спотыкаясь и поддерживая на ходу друг друга, они добрались до места.

— Мы пришли спросить, нужно ли Сергею Владимировичу отправляться завтра на форт номер три, — обратилась Варя к встретившему их Науменко.

— Приказ касается прапорщика Звонарева и совсем не обязателен для вас, мадемуазель, — шутливо ответил ей подполковник. Затем он в двух словах объяснил Звонареву задание.

— Я тоже буду проситься на форт номер три, на перевязочный пункт к доктору Авророву, — проговорила Варя.

— Заранее предупреждаю, что вам в этом будет отказано.

Прапорщик пошел проводить Варю в госпиталь

— Как здоровье Сахарова? — спросил Звонарев, когда они проходили мимо больницы Красного Креста

— Представьте, выскочил. Тиф принял лизисную форму, температура спадала постепенно, и он на пути к полному выздоровлению. Давайте зайдем к нему.

— Не поздно сейчас?

— Со мной пропустят в любое время.

Сахарова они застали в одиночной палате дремлющим. Он сильно осунулся. Варя осторожно потрогала его руку. Она была влажная и холодная. Не желая его беспокоить, они тотчас вышли. В коридоре они неожиданно встретились с Гантимуровым. Князь любезно раскланялся и сообщил, что он принес Сахарову лимоны.

— Он опит, его нельзя будить, — предупредила девушка.

— Я на одну секунду, только положу их к нему на стол. — И Гантимуров вошел в палату.

Он тихонько подошел к больному и окликнул его. Капитан не ответил. Поручик оглянулся. Взгляд его упал на плохо закрытую форточку. Гантимуров подошел к окну, широко распахнул ее. Струя сырого, холодного воздуха сразу ударила в больного. Князь поспешно вышел, старательно прикрыв за собой дверь. На его лице появилось выражение злобного торжества. В вестибюле он нагнал Варю и Звонарева, еще раз учтиво с ними раскланялся и скрылся за дверью.

— Как ни верти, Блохин, выходишь ты сволочью, — сурово говорил Борейко, сердито глядя на стоявшего перед ним солдата. — Посмотри на свою рожу — черт на ней в свайку играл! Голос у тебя грубый — лаешь, а не говоришь. Двух слов без площадной брани не выговоришь. Куда тебе до сказочника! Тот и лицом чист, и голосом тих, и речь у него ласковая. Конечно, он, а не ты пришелся Харитине по нраву.

Блохин глубоко вздохнул. При этом его изувеченное в драке лицо страшно перекосилось.

— Я, вашбродие, у ней попрошу прощенья, что Ярцева попортил.

— Чтобы она тебя огрела по башке поленом? Дело не в том. Как мог ты кинуться с оружием на своего же брата солдата? И из‑за чего? Бабу не поделили?

Борейко говорил необычно для него спокойно, с грустью глядя на Блохина.

— Сегодня из‑за бабы сказочника порезал, завтра еще кого‑нибудь пристукнешь. Нам на батарее таких солдат не надо. Откомандирую я тебя на минные работы на форт номер два. Баб там и близко нет, — авось башка твоя проветрится. Я спрашивал солдат, что с тобой делать. Они так и просят — пусть уходит, может, одумается. Такой разбойник, что своих калечит, нам не нужен.

Блохин побагровел и прерывающимся от волнения голосом спросил:

— Неужто насовсем от себя гоните, вашбродь?

— Сейчас — да, а там видно будет, как дело пойдет.

— Вашбродь, что я за проклятущий такой, что со мной никто и знаться не хочет? Разрешите хоть с прапорщиком быть…

— Спроси об этом у него. Возьмет — будешь, не возьмет — значит, и ему поперек горла стал. Так‑то, брат Филя. Проштрафился — иди замаливай грехи. По закону я должен был отдать тебя под суд.

— Так, может, потом и обратно возьмете? — с надеждой в голосе спросил солдат.

— Хорошего человека отчего не взять, а дряни нам не надо. — И поручик отошел.

Через пять минут Блохин с узелком под мышкой уходил с батареи. Солдаты, сумрачные, молчаливые, старались на него не глядеть, даже когда он заговаривал с кем‑нибудь.

— Прощайте, братцы, да не поминайте лихом, коль смерть приму на форту…

Никто ему не ответил.

— А жаль Блоху. Парень он не плохой, — неожиданно обернулся Борейко к Родионову.

— Проучить его, Борис Дмитрич, надо, чтобы на всю жизнь запомнил, — ответил фейерверкер.

Глава третья

Через несколько дней Звонарев получил приказ отправиться на форт номер три.

Около штаба Восточного фронта он застал роту» баянцев «, пришедшую в резерв. Моряки в черных бушлатах, высоких сапогах, с винтовками и подсумками своим видом напоминали больше морскую пехоту, чем матросов. Командовал ими Павлик Сойманов. Поздоровавшись с ним, прапорщик справился, зачем здесь моряки.

— Прибыли на помощь форту номер три и укреплению номер три. К вечеру должны будем сменить в них часть гарнизона. Пока же стоим неизвестно зачем, — жаловался лейтенант.

В свою очередь, прапорщик рассказал ему о своем назначении на третий форт.

— Значит, вместе будем! — обрадовался Сойманов.

Появление Фока верхом на лошади заставило их отойти к своим частям.

— Здорово, матросня! — приветствовал моряков генерал, прибавив при этом, как всегда, матерщину.

Моряки рявкнули что‑то похожее на ответную брань. Но Фок только добродушно улыбнулся и тут же завернул несколько совершенно нецензурных выражений, вызвавших громкий смех среди солдат и матросов. Довольный произведенным эффектом. Фок слез с лошади и, подозвав офицеров, вошел с ними в штабной блиндаж. Надеин и Степанов поднялись ему навстречу.

— Генерал Стессель приказал мне подробно ознакомиться с положением на вашем участке и обо всем доложить ему, — проговорил Фок, пожимая им руки.

— Шлушаюшь, — прошамкал Надеин. — Капитан Штепанов шейчаш вше доложит вашему превошходительштву.

Начальник штаба подошел к карте и подробно стал объяснять, что происходит на каждом форту и батарее.

— Выходит, что японцы присосались к фортам второму и третьему и укреплению номер три. Сколько же времени они, по‑вашему, смогут еще продержаться? — спросил Фок, делая заметки в записной книжке.

— Ждавать их я не шобираюшь, — отрезал Надеин, но Фок на него даже не посмотрел, ожидая ответа Степанова.

— Я вполне разделяю мнение его превосходительства, — ответил капитан.

— Нет таких крепостей, которые не сдавались бы, тем более нет таких фортов. Нужно заранее определить срок ее возможной обороны и своевременно подготовиться к ее очищению.

— Шрок обороны иштечет тогда, когда на форту не оштанетшя жащитников. Пока я жив, форты жданы не буду ешли мне даже это прикажут! — разволновался старик, тряся от возбуждения своей длинной белой бородой.

— Надо, Митрофан Александрович, всегда исходить из реального соотношения сил, а не из личных побуждений и чувств. Мне тоже совсем не хочется, чтобы форты были сданы, но предусмотреть эту возможность необходимо.

— Генерал Кондратенко больше заботится об укреплении фортов, чем о сроке их сдачи, — заметил чуть насмешливо Степанов.

— Надоел мне этот умник! В Артуре сложилось мнение, которое, к сожалению, разделяет даже Стессель, что Кондратенко все знает, все может и, кроме него, в крепости нет ни одного толкового человека. По‑моему же, он приносит больше вреда, чем пользы. Возьмите, например, избыток солдат в окопах. Зачем это? Это ведет только к излишним потерям. Зря льется солдатская кровь. Если война затянется и через месяц Куропаткин не будет у Цзинджоу, то Артур обречен на капитуляцию

— Ошобенно при наличии таких генералов, как ваше превошходительштво, — не утерпел Надеин.

— Вы, очевидно, переутомлены от слишком долгого пребывания на позициях, и вам следует отдохнуть, — спокойно, не повышая голоса, чуть поблескивая своими холодными серо‑голубымч глазами, ответил Фок.

— Пока у меня ешть шилы, буду нешти шлужбу его величештва.

— Итак, господа, я хотел бы, чтобы вы продумали вопрос о пределе обороны атакованных фортов и в письменной форме доставили генералу Стесселю ваши соображения.

— Прошу предштавить и этот приказ в пишьменной форме, — потребовал Надеин.

— Сегодня же получите.

— Тогда и подумаем, што нам с ним делать, а равно и ш теми генералами, которые отдают такие прикажания! — весь трясся от негодования Надеин.

— Вредно так волноваться в ваши почтенные годы, — с издевкой проговорил Фок, поднимаясь со стула.

Через минуту он уже трусил мелкой рысцой, направляясь в тыл.

Степанов бегло ознакомил Звонарева с положением на форту и попросил его вечеров прийти с докладом в штаб.

— Вообще я считаю ваше постоянное пребывание на фортах ненужным. Вы — инструктор, а не офицер гарнизона, поэтому вы должны ночевать при штабе. Пока желаю счастливого пути, — пожал ему руку капитан.

Воспользовавшись некоторым затишьем, Звонарев и Сойманов напрямик пошли к форту. Военная дорога здесь шла узкой лощиной почти до самого форта, который возвышался на крутой каменистой сопке.

Комендант форта штабс‑капитан Булганов, подвижной, веселый человек лет тридцати, приветливо встретил гостей и провел их в конец казармы, где за занавеской он расположился с двумя младшими офицерами и ветеринарным врачом Авроровым. Доктор заведовал на форту перевязочным пунктом.

— Правда, воздух у нас не лучше, чем в остальной казарме, и далеко не спокойно, зато нижние чины всегда у меня на глазах, а мы — у них. Это обеспечивает непосредственную и постоянную связь с ними, что очень важно в военное время, — пояснил он Сойманову и Звонареву. — Прошу закусить чем бог послал, — не то конинкой, не то ослятинкой. Отдельной кухни от солдат у нас нет, питаемся из общего котла.

— И жестоко страдаем желудками, — докончил Авроров.

— Вода, правда, у нас привозится из города в бочках и часто бывает несвежая, от этого болеем и мы и солдаты, но улучшить водоснабжение все же не удается, — продолжал капитан.

Узнав о цели визита своих гостей, он предложил вместе пойти осмотреть форт.

Дата добавления: 2015-06-04