Часть четвертая 21 страница

Вскоре пришло известие о гибели Назаренко. Старый фельдфебель ехал на катере через пролив, когда упавший вблизи снаряд перевернул катер. Назаренко камнем пошел на дно. Получив известие об этом, Саввична так расстроилась, что заболела и Шуре пришлось вернуться назад и ухаживать за матерью. Девушка сильно осунулась и подурнела. Она избегала заходить даже к Звонареву.

В один из декабрьских дней пришла Акинфиева.

— Наконец‑то собралась навестить вас, Сережа! — поздоровалась она. — С Утесом у меня связаны такие тяжелые воспоминания, что яс суеверным ужасом приближалась к нему. Так и кажется, что опять появятся жандармы.

— Теперь их нечего опасаться. Микеладзе давно убрали из Артура, а Познанский чуть жив после тифа, — сообщила Варя.

— Этому можно только порадоваться. Со шпионами они не боролись, а хватали ни в чем не повинных людей, — заметил Звонарев. — Как поживает Андрюша?

— Он защищает третий форт. Говорят, там очень опасно, и я сильно беспокоюсь. Японцы все время атакуют. Оля просила вам кланяться. Она тоже уже ходит на костылях с помощью Борейко и быстро поправляется. Со стороны смешно и трогательно смотреть на эту парочку — колокольня, а рядом с ним блоха.

— Не в этом дело. Их связывает крепкая взаимная любовь, — заметила Варя.

— Как и вас с Сережей, — проговорила Надя.

— Мы с Сережей тоже крепко любим друг друга. Правда? — в упор спросила Варя жениха.

— Как ни странно, а я все же люблю эту ревнивую и колючую особу, — привлек к себе невесту Звонарев.

Глава восьмая

— Прошло больше недели после взрыва форта номер два, и все усилия японцев, атакующих третий форт, пока не привели ни к чему. Это отдаляет час освобождения Артура и кровно затрагивает интересы фирмы» Тифонтай «, — с любезной улыбкой на лице проговорил

Шубин, глядя на Фока.

— На войне, увы, много зависит от случайностей. Так, позавчера в момент штурма этого форта рядом оказалась рота моряков, подготовлявшая вторую линию обороны. Она по собственной инициативе приняла участие в отражении атаки, — ответил генерал.

— Надеюсь, ваше превосходительство примет меры, чтобы на будущее время такие случайности не повторялись? Иначе могут пострадать и ваши личные интересы…

— Конечно, конечно. Я убежден, что наш план будет выполнен в намеченные сроки.

Шубин откланялся и вышел. Оставшись один, Фок нервно зашагал по кабинету.

— Эта обезьяна мертвой хваткой держит меня за горло, и я не смею приказать ее повесить, — бурчал он. — С другой стороны, около меня находится этот трус Стессель, которому все время мерещатся виселицы за преждевременную сдачу крепости. Изволь при таких условиях служить!..

Генерал сел за стол и размашистым почерком написал записку Горбатовскому:

Ввиду сильных разрушений бетонных укрытий на третьем форту прошу ваше превосходительство помнить, что чрезмерно упорная оборона этого пункта поведет лишь к напрасным потерям в людском составе. В настоящее же время в крепости на счету каждый человек. Необходимо возможно больше беречь оставшийся гарнизон».

Письмо было отправлено с конным ординарцем в штаб Восточного фронта.

— Слушай, ребята, повнимательнее — стучит ли японец или нет, — распорядился комендант третьего форта штабс‑капитан Булганов. — Как только стук прекратится — беги ко мне с докладом.

Засев в переднем рву, японцы справа и слева от потерны, ведущей в капонир, готовили две минные галереи, намереваясь взорвать бруствер. Чтобы воспрепятствовать этому, русские приступили к контрминным работам, но велись они вяло и неумело. Саперов не было, и рыли землю рядовые стрелки и матросы. Булганов предпочитал отсиживаться в тыловой казарме. Кроме него, на форту находился еще Андрюша Акинфиев со своими «севастопольцами». Лейтенант мало понимал в крепостной войне и ограничивался лишь расстановкой часовых и сооружением ретраншемента в тыловой части дворика.

Вскоре форт начал обстреливаться из крупных орудий. Кроме того, японцы установили в траншеях фортового гласиса минные аппараты и начали засыпать минами внутренний дворик. Стрелки и матросы поспешили укрыться в потерне, но взрывом мины потерна была разрушена. Все находившиеся в ней оказались заживо погребенными.

Акинфиев с матросами кинулись на помощь. Новый взрыв разметал их в стороны. Оглушенный лейтенант вернулся в казарму и взволнованно спросил у Булганова, как можно помочь засыпанным в потерне.

— Это не в нашей власти. Гарнизон надо беречь для отбития штурма. Если отгоним японцев, тогда попытаемся помочь нашим.

Лейтенант не согласился с этим и вызвал охотников из своих матросов. Они осторожно, шаг за шагом, прячась от глаз японцев, начали разбирать завал. К вечеру удалось извлечь из потерны около тридцати человек невредимых и столько же раненых. Андрюша торжествовал.

После морозного, ясного дня наступила темная ночь.

Воспользовавшись ею, защитники форта начали торопливо исправлять нанесенные за день повреждения. Было решено потерну совсем оставить и засыпать ее обломками и землей. На всякий случай стены и потолок ее минировали.

Японцы также не прекращали работ под бруствером.

Наступило туманное утро. Солдаты сидели в казармах за чаем, когда неожиданно раздался оглушительный взрыв. Посыпались земля, обломки бетона, камни, густой едкий дым наполнил весь дворик. Булганов и Акинфиев пытались вывести солдат и матросов из казармы, но огонь косил смельчаков.

— Нужно подать им пример храбрости, господин штабс‑капитан. — И лейтенант направился к выходу.

— Вашбродь, обождите, чего зазря погибать, — обратились к нему матросы. — Когда японец полезет на форт‑стрельба прекратится, не станет же он бить по своим.

Замечание было дельное, и лейтенант остановился.

— Бросьте, друг мой, играть со смертью, — подошел Булганов. — В конечном счете вы всегда останетесь в проигрыше и раньше времени отправитесь к праотцам Горбатовский приказал беречь солдат и без настоятельной надобности в контратаки не ходить.

— Короче говоря, прекратить оборону форта?..

— Не совсем так, но около этого. Я уже велел понемножку складывать пожитки. До ночи переждем, а там смотаем удочки…

— Но ведь имеется полная возможность защищать форт и дальше!..

— Очевидно, это не входит в расчеты начальства.

Лейтенант не поверил до тех пор, пока ему не была показана подлинная телефонограмма начальника Восточного фронта обороны крепости. Содержание ее вскоре стало известно всему гарнизону.

Японцы не верили, что русские, так упорно до сих пор оборонявшие каждый шаг, теперь без сопротивления уступают им почти всю территорию форта Они продолжали усиленно обстреливать казарму и ров и не решались продвигаться вперед, подозревая какую‑то каверзу со стороны русских.

Под вечер был получен прямой приказ об оставлении форта «ввиду совершенной невозможности дальнейшей его обороны».

— Это предательство! — кипятился Акинфиев. — Мы еще можем здесь держаться.

— Против воли начальства не попрешь, — ответил Булганов.

Тогда Акинфиев от своего имени написал Горбатовскому протест и отправил его генералу с одним из своих матросов. В ответ он получил приказ явиться в штаб Восточного фронта.

— Что нам, вашбродь, делать? — спрашивали у лейтенанта матросы, когда он собирался идти в штаб.

— До моего возвращения никуда отсюда не уходить, хотя бы стрелки и оставили форт.

— Есть, вашбродь, будет исполнено!

В штабе Горбатовский рассыпался в комплиментах по адресу лейтенанта, благодаря его за мужество и бесстрашие, проявленные при обороне форта.

— Если бы весь гарнизон состоял из моряков, то об оставлении форта номер три не могло быть и речи, но стрелки очень ослабели и потеряли свою былую стойкость, — уверял генерал. — Поэтому решено сократить линию обороны и оставить особенно сильно разрушенные форты, где держаться уже почти невозможно. К числу таких принадлежит и третий форт.

— Я со своей ротой продержусь там не менее недели, — заверял Акинфиев.

— Ваши матросы будут нужны в другом месте. Очень прошу вас выполнить мое распоряжение.

— Есть!

По дороге на форт он встретил своих матросов. Они сообщили ему, что форт оставлен.

— Почти целеньким отдали… Успели только взорвать в проходе одну шаровую мину, да и то штабс‑капитан заругался, — доложил унтер‑офицер.

— Почему же вы оставили форт без моего приказания? — удивился Акинфиев.

Матросы удивленно взглянули на него.

— Так нам же от вашего имени передали по телефону приказ вернуться в штаб, что мы и сделали.

Акинфиев был возмущен, но ничего уже не мог поде дать.

Японцы не сразу заметили уход русских с форта и только к вечеру следующего дня решились полностью занять его.

— Лепехин, возьмешь с собой человек пять и отправишься на укрепление номер три, — распорядился Гудима. — Там будешь, за начальника артиллерии.

Фейерверкер откозырял и направился в свой каземат.

Там он собрал около себя солдат и сообщил им о полученном приказании.

— Кто хочет со мной?

Солдаты вздыхали и молчали.

— Жили себе на батарее, не тужили, думали, до конца здесь пересидим, ан нет — иди на какое‑то там третье укрепление, — наконец отозвался один из них.

— Такова воля божья, — сурово ответил Лепехин.

Перед уходом Лепехин прочитал несколько молитв, взял с собой Библию и одну из икон. Когда солдаты проходили мимо Залитерной, их окликнул Борейко, незадолго перед тем вернувшийся с батареи Белого Волка.

— На богомолье, что ли, собрались, кержаки?

— За вас, вашбродь, бога молить будем на третьем укреплении, — в тон поручику ответил Лепехин.

— Место там опасное, смотрите не осрамите наш

Утес. Если узнаю, что вы сдрейфили, головы поотрываю! — предупредил Борейко.

Вечером артиллеристы добрались до укрепления и явились к его коменданту Спредову.

Лепехин разместил своих людей в казарме, а затем пошел знакомиться с артиллерийским вооружением. Оно состояло из двух поршневых пушек, старой китайской гладкоствольной картечницы и нескольких мелкокалиберных морских орудий.

Японцы уже овладели передним капониром и частью потерны. Осмотрев укрепление, Лепехин расставил пушки на брустверах и в тыловом рву, назначил к каждой командира из своих утесовцев, в которых он был уверен.

— Без приказа не пали, стреляй с толком, чтобы снаряды зря не пропадали, — наставлял он артиллеристов.

Как и на третьем форту, японцы здесь применили минометы, обстреливая всю внутренность форта. Это заставило отвести всех людей, кроме часовых, в потерну и разместить их около входа на внутренний дворик. Капитан Спредов поместился тут же, а зауряд‑прапоршиков из фельдфебелей направил охранять горжевой ров.

Весь день прошел в напряженном ожидании взрыва переднего бруствера, но японцы не торопились. К вечеру обстрел укрепления совершенно прекратился. Противники обменивались лишь редкими ружейными выстрелами и лениво перебрасывались бомбочками.

Уже в темноте, на переднем бруствере показался японец и громко закричал по‑русски:

— Эй, оборванцы, сдавайтесь! Вам давно надоело есть конину, а нам мерзнуть в окопах. Пора кончать войну. Ваши генералы продали нам крепость со всеми солдатами.

— Ах ты, черт проклятый, — схватились стрелки за винтовки, но японец поспешно скрылся.

Затем в русские окопы полетели камни с привязанными к ним прокламациями. Японцы уговаривали сдаться.

— Пока сила у нас есть, надо укрепление отстаивать до последнего, — заявил Лепехин.

Ночь прошла спокойно. Японцы усиленно работали в минных галереях.

Утром стук прекратился. Спредов приказал всех людей отвести в тыловую часть укреплений, оставив впереди лишь одного или двух часовых. Артиллеристы изготовились у своих орудий, зарядив их картечью. Лепехин деловито говорил артиллеристам:

— Помни, что Ведмедь сказал: «Не посрами Утеса, бей японца прямо в самое рыло!»

Около девяти часов утра, при полном спокойствии на фронте, раздались один за другим два сильных взрыва. Передний бруствер по обеим сторонам потерны сильно осел и обнажил ее бетонные стены. Японцы немедленно открыли по укреплению сосредоточенный огонь из одиннадцатидюймовых мортир. Весь гарнизон поспешил укрыться в казарме и потерне. Лепехин отвел своих артиллеристов в тыловой ров. Вскоре один из снарядов попал в переднюю часть потерны, пробил бетонное перекрытие и разорвался внутри помещения. Одновременно взорвались сложенные тут же бомбочки. Силой взрыва вся передняя часть потерны обвалилась. Погиб командир укрепления и большая часть гарнизона. Выход на внутренний дворик оказался заваленным.

Тотчас же японцы кинулись на штурм. Не встречая сопротивления, они захватили весь внутренний дворик и по боковым рвам прошли в тыл укрепления. Остатки гарнизона оказались окруженными в казарме. Лепехин первый понял, в какое положение попал гарнизон. Вынув Библию, он набожно перекрестился.

— Пришел, братцы, наш смертный час, — обернулся он к утесовцам.

Его бородачи по очереди приложились к Библии и разобрали винтовки.

— Приказывай, старшой, что делать.

Лепехин расставил солдат у окон казармы, а сам поместился у входа. Тут наскоро соорудили из мешков бруствер и установили пулемет. Всего уцелело в казарме и потерне около ста человек, но большую часть их составляли раненые, контуженные и оглушенные. Вполне боеспособных осталось не больше сорока человек.

— Сдавайся, рус! — кричали японцы, но в ответ гремели выстрелы.

Японцы подтащили полевые пушки и начали в упор расстреливать тыловые казармы. Но бетон выдержал эту бомбардировку. Солдаты притаились в простенках и в промежутки между орудийными выстрелами бросали в противника бомбочки. Лепехин из ворот умудрялся выпускать по японцам очереди из пулемета. Небольшого роста, коренастый, с редкой бородкой, он как‑то сразу вырос, голос его приобрел суровые, повелительные нотки, серые глаза смотрели остро и твердо. Все его приказания выполнялись немедленно. Даже матросы, иронизировавшие вначале над пристрастием фейерверкера к Библии, теперь слушались его во всем.

Зимний день склонялся к вечеру, но гарнизон продолжал оказывать сопротивление. К укреплению прибыл сам начальник штаба осадной армии генерал Идзити. Он приказал послать парламентера для переговоров о сдаче. Японский майор с белым флагом появился перед воротами и потребовал к себе старшего офицера.

— Внимательно следи за японцем, чтобы он не сделал какого‑нибудь подвоха. Чуть что — бей без предупреждения, — распорядился Лепехин, выходя к парламентеру.

— Я хочу видеть офицера‑коменданта, — проговорил японец.

— Я и есть комендант, а офицеров у нас нет, — ответил с достоинством фейерверкер.

— Если вы сейчас добровольно сдадитесь, мы гарантируем вам жизнь, — проговорил японец.

— Долгонько придется вам ждать этого, ваше японское благородие, — ответил Лепехин и ушел.

Подтянув еще несколько рот к укреплению, японцы с криками кинулись на штурм. Немногочисленный гарнизон быстро таял. У амбразур стрелки менялись один за другим. Легкораненые подавали патроны и бомбочки. Лепехин, уже дважды раненный, продолжал стрелять из пулемета, пока последний не разбило взрывом бомбочки. Казарма наполнилась едким дымом. Число раненых увеличивалось с каждой минутой. Они собирались в уцелевшей части потерны. Здесь же были сложены и запасы бомбочек.

Наконец японцам удалось ворваться внутрь. Началась штыковая схватка в густых сумерках уже наступающего вечера. Раненный в третий раз, Лепехин с трудом добрался до потерны. Японцы заполнили казарму и ринулись в потерну. Фейерверкер в последний раз окинул взглядом уцелевших защитников гарнизона и с силой ударил ногой по одной из лежащих на земле бомбочек. Огромное пламя на мгновение осветило десяток‑другой израненных русских матросов и солдат, а также японцев со штыками наперевес. Затем все исчезло среди облаков дыма. Под обломками укреплений погибли остатки гарнизона вместе со штурмующими колоннами.

В доме Стесселя заседал военный совет. Человек двадцать офицеров, генералов и адмиралов собралось в просторном кабинете. На стене висела большая карта Артура с нанесенными на ней фортами и укреплениями. Фок красным карандашом старательно перечеркнул укрепление номер три и аккуратно вывел дату его падения: 18 декабря 1904 года. Рядом на карте уже виднелись такие же крестики над вторым и третьим фортами.

— Прошу внимания, господа, — постучал Стессель карандашом. — Сейчас получено известие о падении укрепления номер три. Таким образом, все долговременные сооружения Восточного фронта перешли в руки противника. Наши войска отныне занимают плохо оборудованные полевые позиции второй линии. Я хочу слышать ваше мнение о возможности дальнейшего продолжения обороны.

Присутствующие начали высказываться. Артиллеристы, моряки и командиры полков Седьмой дивизии единодушно говорили о необходимости продолжать оборону. Зато представители Четвертой дивизии, которой командовал Фок, не менее дружно высказывались за бесцельность дальнейшего сопротивления.

— У нас совсем нет снарядов, — утверждал начальник штаба Четвертой дивизии подполковник Дмитриевский.

— В наличии имеется свыше ста тысяч снарядов и шрапнелей различных калибров, — возразил Белый.

— В полках больше половины солдат больны цингой, питание плохое. Наступили холода, но нет теплой одежды, — на разные голоса твердили полковники Савицкий, Гайдурин и Некрашевич в тон Дмитриевскому.

— Японцу тоже приходитша не шладко, он больше его штрадает от холода. Шолдатики еще могут держатьшя, только надо увеличить дачу конины. У наш имеетша еще нешколько тышяч лошадей. Обяжательно и необходимо шражаться до конца, — с большим подъемом проговорил старик Надеин, который после смерти Кондратенко вступил в командование Седьмой дивизией.

— Я недавно был в траншеях и видел там наших мучеников‑солдатиков. Только жестокосердные люди могут заставлять их воевать. Они завшивели, изголодались, но еще полны героического духа. Необходимо сохранить их для России. Они вполне заслужили право на дальнейшую жизнь, — со слезой в голосе разливался Фок.

— О сдаче не может быть и речи! У меня есть еще около полсотни вариантов дальнейшей обороны Артура, — торжественно проговорил Смирнов, но это заявление вызвало лишь досадливую улыбку на лицах присутствующих.

— Миссия Порт‑Артура в смысле защиты флота окончена, так как эскадра перестала существовать. Для Северной армии Артур теперь является лишь обузой. Дальнейшая защита может привести к взятию крепости штурмом и общей резне, — спокойным профессорским тоном проговорил Рейс.

— Вы забываете об эскадре Рожественского. Он ведь рассчитывает идти в Артур, а не во Владивосток, — возразил Вирен.

— Чтобы затонуть в наших лужах совместно с артурской эскадрой, — заметил иронически Стессель. — Для этого не стоило совершать путешествия вокруг Европы.

Но за продолжение обороны все же высказалось огромное большинство присутствующих на совете.

— Итак, будем считать, что совет высказался за оборону до конца, — подвел итоги Стессель. — На каких рубежах мы дальше будем обороняться?

— Я доложу, — поднял руку Смирнов. — Сначала за

Китайской стенкой, где мы находимся сейчас. Тут у меня имеется пять вариантов.

— Пожалуйста, без них, — остановил его генераладъютант.

— Затем отойдем на Скалистый кряж, потом на Владимирскую и Митрофаниевскую горки и, наконец, займем городскую ограду. Конечно, тут могут быть различные варианты, но я уже о них не говорю.

— Я нахожу, что все эти линии не имеют серьезного оборонного значения. Задерживаться на них долго не удастся. Да, впрочем, это в настоящее время и не важно, — ответил Стессель.

Едва все разошлись, Фок сел за письменный стол Стесселя и быстро набросал приказ об оставлении батареи литеры Б и Залитерной, обоих Орлиных Гнезд и всей второй линии обороны.

— Я отхожу прямо к центральной ограде, — сообщил он Стесселю.

— Что ты, что ты. Ведь только что совет высказался за продолжение обороны!

— Плевать мне на все советы! Если до двадцатого числа Артур не капитулирует, мы с тобой лишимся нескольких миллионов долларов. Это поважнее. Хоть остаток дней мы будем жить спокойной, обеспеченной жизнью. Ну, я пошел.

— Постой, нельзя же так сразу… — пытался остановить его Стессель.

— Прикажи Рейсу подготовить письмо с предложением о капитуляции. До полуночи двадцатого декабря старого стиля оно должно быть в японском штабе. — И Фок, не прощаясь, вышел.

Штаб командующего японской осадной армией под Порт‑Артуром генерала барона Ноги расположился в большой китайской деревне Шуйшиин, в четырех километрах от передовых фортов осажденной крепости.

Сам генерал занимал просторную светлую фанзу, асе стены которой были увешаны картами и схемами портартурских фортов и укреплений.

Темным декабрьским вечером Ноги вместе со своим начальником штаба генералом Идзити склонился над письменным столом, на котором лежали только что составленные сведения о потерях осадной армии во время последних штурмов.

— Больше штурмовать мы не можем, ваше превосходительство, мы останемся без армии, — доложил Идзити.

— Но наш божественный Тенно требует немедленного взятия Артура, так как эскадра Рожественского уже находится около Мадагаскара, а к Маньчжурской армии Куропаткина ежемесячно прибывает по два свежих корпуса. Если Артур не будет взят до января, русские получат перевес как на суше, так и на море, и война будет нами проиграна, — неторопливо возразил Ноги.

— Но штурмовать сейчас нам просто нечем — нет ни людей, ни снарядов, ни патронов, — нервно проговорил Идзити.

Наступило тягостное молчание.

— Тогда нам остается только одно, Идзити‑сан: харакири, — раздельно, строго произнес Ноги, в упор глядя на своего начальника штаба.

Разговор прервал сильный стук в дверь.

— Войдите, — недовольно разрешил Ноги. В комнату влетел радостно возбужденный генерал Танака.

— Счастлив доложить вашему превосходительству! генерал Стессель обещал сдать крепость не позднее первого января, — почтительно доложил он Ноги.

Было ясное, морозное утро. Борейко вышел из блиндажа на Залитерной и начал мыться ледяной водой. Он был небрит, похудел, но выглядел бодрым и здоровым.

— Наши вернулись с укрепления номер три? — спросил он у денщика.

— Никак нет! Стрелки сказывали, что япошка взорвал укрепление и на нем пропали все до последнего человека.

Поручик нахмурился.

— Жаль Лепехина… Но раз в плен не сдались — значит, погибли с честью, — задумчиво проговорил он. — Лучше умереть с оружием в руках, чем положить его перед врагом.

Вымывшись и наскоро проглотив стакан чаю, Борейко отправился на командирский пункт.

Едва он взглянул в бинокль, как удивленно опустил его. Вся Китайская стенка уже была занята японцами, которые наскоро приспосабливали ее к обороне. Еще вечером стрелки находились здесь, а теперь оказались почти на версту ближе к Залитерной, хотя ночь прошла совершенно спокойно.

Борейко немедленно отправился к стрелкам, чтобы выяснить обстановку и узнать, почему стрелки оставили хорошо оборудованную позицию.

— Приказ генерала Фока, — ответил ему стрелковый прапорщик, командовавший участком. — Говорят, в следующую ночь мы отойдем к самому городу.

— Я со своими артиллеристами с Залитерной не уйду, — угрюмо бросил Борейко.

— И попадете в лапы к японцам.

— Предварительно поверну свои пушки на город и разгромлю штаб Стесселя вместе с его квартирой, — буркнул поручик в мрачном раздумье.

На батарее его ждал новый сюрприз. Гудима сообщил, что получено приказание очистить батареи литеры Б и Залитерную сегодня к двенадцати часам.

— Кто отдал такое распоряжение?

— Штаб генерала Горбатовского, по приказу Фока.

— Я не собираюсь ему подчиняться! Что об этом распоряжении думает Енджеевский?

— Он послал протест самому Стесселю.

— Чудак! Неужели он не знает, что генерал‑адъютант и Фок — одна лавочка! Ты‑то, Алексей Андреевич, что собираешься делать?

— Пока стрелки останутся здесь, не уйду и я.

Заметив отход русских, японцы обрушили на них огонь всех своих батарей. В плохо оборудованных окопах стрелки сразу же начали нести большие потери, а местами и подались назад. Японцы кинулись за ними по пятам, но попали под губительный огонь крепостных батарей и отошли в исходное положение. Началась артиллерийская дуэль между Артуром и осадными батареями.

Борейко сидел на наблюдательном пункте и вел интенсивную стрельбу по пехоте противника и его батареям. В свою очередь, японцы пытались заставить Залитерную замолчать, но это им не удавалось. После полудня конный ординарец привез новый приказ — немедленно очистить Залитерную.

Гудима и Борейко отказались подчиниться и этому приказу. Но не прошло и часа, как батареи литеры Б и Залитерная были обстреляны с тыла батареями третьей линии обороны. Первыми же выстрелами было ранено несколько человек из орудийной прислуги. Не желая подвергать своих людей напрасному риску, Борейко и Гудима принуждены были оставить Залитерную и батарею литеры Б.

Они отправились в штаб Горбатовского.

— Что вами сделано по разрушению батареи? — справился генерал.

— Взорваны все пушки и блиндажи, облито керосином и подожжено все то, что может гореть, вынесено все то, что можно было вынести, — доложил поручик.

— С вами много людей? — подлетел начальник штаба капитан Степанов. — Нам необходимо поддержать гарнизон Большого Орлиного Гнезда.

— Около двадцати человек, все артиллеристы с Залитерной и батареи литеры Б

— Нужно немедленно отправиться на Большое Гнездо и постараться как можно дольше задержать японцев, чтобы наши части успели укрепиться на третьей линии обороны. Иначе противник ворвется в город и учинит резню мирного населения и раненых, как это было в китайскую войну.

Через десять минут остатки утесовцев маршировали к Орлиному Гнезду. Впереди шагал Борейко, а шествие замыкал Блохин.

Большое Орлиное Гнездо возвышалось над всем Старым городом и тылом Восточного фронта. С его падением японцы получали в свои руки тактический ключ всей северной и восточной обороны крепости. Не оставалось ни одного места в Артуре, которое бы не было видно с Большого Орлиного Гнезда и горы Высокой.

На вершине горы были сооружены полевые укрепления, в скале высечено несколько пещерных блиндажей, прекрасно предохраняющих от снарядов любого калибра. Возвышаясь на добрую полсотню саженей, гора была почти недоступна для атаки пехоты, но зато у ее подножья имелось большое мертвое пространство. Это позволяло сосредоточить здесь значительные силы в непосредственной близости от вершины.

С падением Залитерной и батареи литеры Б все подступы к Орлиному Гнезду оказались под прямым ружейным обстрелом противника, так что артиллеристы с» большим трудом, местами перебежками, добрались до крутой тропинки, ведущей на вершину. Здесь они застали коменданта горы капитана Голицинского и начальника команды моряков лейтенанта Тимирова. Голицинский был ранен и контужен и, весь перевязанный, лежал в блиндаже. Тимиров, больной цингой, едва держался на ногах.

— Прошу вас принять на себя обязанности коменданта, — обратился к Борейко капитан, — так как я и лейтенант уже совсем выбились из сил.

— Слушаюсь! — откозырял Борейко. — Прежде всего я предложу вам, господа, при первой же возможности покинуть Орлиное Гнездо и отправиться на перевязочный пункт.

Он обошел укрепление. Гарнизон его без артиллеристов не превышал двадцати человек стрелков и моряков. На вооружении состояли три пулемета и несколько шметилловских пулеметов. Кроме того, имелись шаровые мины и бомбочки.

— Блохин, ты подумай, как удобнее спустить вниз эти гостинцы, — приказал Борейко. — А ты, Гайдай, займешься шметилловскими пулеметами. Ты, Зайчик, ознакомься, много ли здесь продовольствия и воды.

С Орлиного Гнезда открывался широкий вид на все японские позиции, артурскую гавань и Старый город. Поручик отыскал Пушкинскую школу, где находилась Оля Селенина. Это здание было хорошо видно.

«Что она сейчас поделывает? — подумал Борейко.

Заметив усиленное движение на вершине горы, японцы открыли сосредоточенный огонь. Гарнизон укрылся в узких и глубоких траншеях и почти не нес потерь. После получасовой артиллерийской подготовки густые цепи противника пошли на штурм. Им удалось дойти до подножья.

Высунувшись из‑за бруствера, Борейко видел, как японцы карабкались с камня на камень, стараясь взобраться наверх.

— Надо спустить на них шаровую мину, — распорядился поручик и бросил в японцев связку бомбочек. Раздавшийся вслед за этим крик показал, что они попали в цель.

Блохин с помощью стрелков и матросов поднял на бруствер десятипудовый шар, начиненный пироксилином.

— Готово! — наконец доложил Блохин и поджег запальный шнур.

Борейко сам навалился на мину и столкнул ее вниз.

Не успев коснуться земли, мина с грохотом взорвалась.

Немногие уцелевшие японцы стремительно бросились к своим окопам.

Снова началась бомбардировка Орлиного Гнезда.

Вершина горы утонула в облаках пыли и дыма.

— Вытянем до ночи? — спросил поручик у солдат.

— Как бог даст, — уклончиво ответил явно робевший

Гайдай.

— Не могет японец осилить утесовцев, — убежденно проговорил Блохин, — Мы должны выдержать, а там подадимся в город, к учителькам, — уголком глаза лукаво посмотрел он на поручика.

Дата добавления: 2015-06-04