Часть четвертая 19 страница

Терпежу никакого нет. Рядом госпиталь разбило, да в наш два снаряда попало. Узнал, что вы здесь, и подался сюда, — ответил солдат.

— Оставайся, будешь и тут артельщиком. Надо сейчас отправляться на «Севастополь». Сможешь сделать это?

— Так точно, смогу! — обрадовался солдат, сразу повеселев.

Он кинулся было по направлению к берегу, но закачался и едва не упал на землю.

— Совсем ты ослаб, Зайчик, — мягко проговорил Борейко. — Подожди, мы дадим тебе кого‑нибудь в помощь, тогда и отправишься на броненосец. Посиди здесь пока с Родионовым.

Поручик написал требование на продукты и вручил его Зайцу. Вскоре артельщик отправился на лодке с «Отважного» за продуктами.

Короткий зимний день клонился к вечеру. Тяжелые низкие тучи нависли над свинцово‑серым океаном. Дул норд‑ост. Огромные волны с шумом налетали на берег, покрывая скалы белой каемкой пены и изморозью. На горизонте маячили чуть заметные точки японских сторожевых судов. Посредине бухты высилась серая громада «Севастополя». Левее него рядом поместился «Отважный», еще ближе к берегу портовый буксир «Силач». У самих скал мотался на волне миноносец «Сторожевой». Вправо от броненосца в одну линию вытянулись «Сердитый», «Статный», «Скорый», «Смелый»и «Властный — все, что осталось от флотилии артурских миноносцев. Из‑за прибрежных сопок со стороны Артура доносилась глухая орудийная стрельба.

Утесовцы как можно удобнее устраивались в своих норках. Раздобыли сухой гаолян на подстилку, вход в блиндаж прикрыли палаточным брезентом — В укрытых от моря местах сложили несколько камельков. На батарее устанавливали орудия и рыли углубления для склада снарядов.

Борейко шагал вдоль орудий, соображая, куда направить батарею. Со стороны Ляотешаня к берегу подошла рота моряков с» Севастополя» во главе с Андрюшей Акинфиевым.

— Как только установим на корабле артиллерию, тотчас попытаемся прорваться из Артура, — радостно сообщил лейтенант, здороваясь с Борейко.

— Буду рад вашему успеху. Пришел защищать вас от японцев, — сообщил поручик.

Пока матросов перевозили на броненосец, приятели разговорились.

— Твоя жена останется в Артуре, если «Севастополь» уйдет? — справился Борейко

— Да. Большая просьба позаботиться о ней. Ты ведь теперь тоже стал женатым человеком.

— Не беспокойся, Андрюша, все твои артурские друзья не оставят Надежду Сергеевну, и в случае нужды окажут ей всемерную помощь.

Акинфиев предложил Борейко на ночь поместиться на броненосце.

— В твоей берлоге едва ли тепло и удобно.

— Зато близко к солдатам и пушкам. Я привык делить со своими людьми все тяготы войны, — отказался поручик.

— Тогда приходи хоть обедать к нам в кают‑компанию.

— Пришли мне бутылку‑другую водки, чтобы было чем согреться на морозе, — попросил Борейко.

С наступлением темноты загорелись прожекторы на крепостных батареях Белого Волка. Корабли не открывали своих огней. Началась пурга. Сухой крупный снег зашелестел по земле. Артиллеристы, забравшись в свои пещерки, ужинали. Около орудий молчаливо шагал часовой.

Борейко прилег на охапку гаоляна и при слабом свете ручного фонаря погрузился в рассматривание карты района Белого Волка. Денщик Иван открывал банки с консервами.

— Водку будете пить, вашбродь? — спросил он.

— Пока не окоченею до полусмерти, не стану. Убери ее подальше от соблазна.

Солдат вздохнул и недобрым словом помянул «маленькую учительку», совсем околдовавшую его барина.

До полуночи все было спокойно. Снег сыпал не переставая, видимость на море не превышала одного кабельтова. Даже силуэт броненосца только чуть проступал в ночной мгле. Часовые на батареях сменялись каждый час, прислушиваясь к перезвону склянок на судах. Борейко дремал у себя в блиндаже.

Вдруг в непосредственной близости от «Сторожевого» мелькнула темная тень и почти тотчас же блеснул красноватый огонек минного выстрела. На всех кораблях поднялась тревога. Пробили отражение минной атаки, загорелись прожекторы на дежурных миноносцах, загрохотали скорострелки на «Севастополе».

— К орудиям! — крикнул выскочивший из блиндажа

Борейко. — Прямой наводкой, гранатой, прицел двадцать.

Залпом!

Утесовцы опрометью бросились на батарею, замелькали ручные фонари, звякнули открываемые и закрываемые затворы.

— Готово! — один за другим доложили наводчики.

— Пли!

Три огневых столба прорезали белую муть, и почти одновременно блеснули разрывы снарядов на темном фоне вражеского корабля.

— Должно, попали, — неуверенно проговорил Родионов.

— Больно копаетесь, черти лапчатые, — сердито ворчал поручик. — Эх, нет Блохина, тот умел быстро работать!

— Он совсем от нас отбился, — отозвался фейерверке?

Прошло полчаса, тревога на море улеглась, потухли прожекторы, и все опять погрузилось в темноту. Замершие артиллеристы топтались на месте, чтобы согреться.

— Отбой! — скомандовал наконец Борейко. — В следующий раз шевелитесь быстрее.

Под утро снегопад прекратился, видимость улучшилась. Неожиданно из‑за Ляотешаня появились два японских миноносца. Они на всех парах шли к бухте Белого Волка.

— Прожектор на правую! — раздалась команда на «Сторожевом».

Светлый луч осветил в двух кабельтовых от берега большие четырехтрубные миноносцы. Передний успел выпустить мину, а задний ограничился стрельбой из орудий. Затем оба развернулись и стали уходить в море.

— Мина, мина идет! — раздался крик на дежурном миноносце.

На палубе поднялся шум, матросы приготовились прыгать в воду. В темных волнах был ясно виден светящийся след движущейся мины. Она прошла близко от миноносца и, вылетев на берег, взорвалась со страшным грохотом. Даже на батарею вместе с осколками долетели холодные брызги соленой воды.

Утесовцы стреляли с предельной скоростью. Им удалось два раза попасть во вражеские корабли, но серьезных повреждений нанесено не было, что весьма опечалило артиллеристов. Моряки тоже не могли похвастаться успехом.

День прошел спокойно. Утесовцы продолжали устраиваться на новом месте. На «Севастополе» устанавливали возвращенные с берега орудия, пополняли бомбовые и пороховые погреба, принимали воду и провиант. Воспользовавшись затишьем, Борейко побывал на броненосце, чтобы договориться с Эссеном о совместных действиях при отражении минных атак. Командир корабля тепло принял поручика.

Вернувшись к себе, Борейко застал в своем блиндаже Надю Акинфиеву и Олю Селенину. Они принесли различные теплые вещи и бритвенные принадлежности. Надя попросила вызвать Андрюшу с «Севастополя». Борейко велел сигнальщикам пригласить Акинфиева на берег.

— Это тебе, чтобы ты не замерз, — протянула Оля мужу бутылку водки. — Только, чур, не выпей все в один присест!

— И ты, Брут! — с комическим вздохом проговорил Борейко. — У меня в запасе имеются уже две бутылки, твоя будет третьей. Этак я скоро запью горькую.

С броненосца прибыл Акинфиев. В маленькой пещерке стало тесно. Надя с мужем вышли наружу и прохаживались по берегу. Но ветреная и морозная погода мало располагала к прогулке.

— Отправимся на корабль. Там у меня ты и переночуешь, — предложил лейтенант.

Сообщив Оле и Борейко о своем намерении, Акинфиевы отправились на «Севастополь».

Ночью видимость улучшилась В ожидании минных атак Борейко приказал солдатам посменно дежурить у орудий.

Вскоре после полуночи зашла луна. К бухте Белого Волка со всех сторон начали приближаться вражеские миноносцы. Они шли сразу с севера, юга и востока, в одиночку и группами. Между ними сновали мощные катера.

— К орудиям! Огонь! — выскочил Борейко из блиндажа.

Опережая утесовцев, загрохотали пушки «Севастополя», «Отважного»и миноносцев. За ними вступили в бой береговые батареи, затрещали пулеметы.

Японские миноносцы, попадая в лучи прожектора, бросались в сторону. Затем они пускали мины, разворачивались и уходили, отстреливаясь из всех орудий. Двенадцатидюймовым снарядом с «Севастополя» снесло одному и — них переднюю часть. Миноносец некоторое время еще двигался, но уже зарывался в воду. На мгновение мелькнули лопасти винта, и все исчезло. В другой миноносец сразу попало несколько снарядов Окутываясь облаками пара, он быстро начал оседать, продолжая при этом яростно стрелять из всех пушек. У третьего было повреждено рулевое управление. Он полным ходом ринулся на «Отважного», как бы желая его протаранить. Взрывом мины, удачно пущенной со «Сторожевого», его переломило, и он мгновенно скрылся под водой. Еще два миноносца, потеряв ход, остановились на виду у батареи. Борейко расстреливал их в течение нескольких минут.

У берега то и дело взрывались вылетавшие на камни мины, другие рвались на противоминных бонах, третьи запутывались в минных сетях и долго жужжали в них, как шмели.

Увлеченные борьбой с миноносцами, моряки совсем не следили за минными катерами. Воспользовавшись этим, японцы вдоль берега подобрались к самой корме «Севастополя»и в упор выпустили мину. Страшный грохот показал, что попадание было удачно. Прекратив стрельбу, корабль торопливо подтянулся почти вплотную к берегу и сел кормой на дно. Затем японцам удалось повредить также «Отважного»и «Сторожевого». С артурской эскадрой было покончено.

Когда наконец скрылся последний вражеский миноносец, Борейко с удивлением увидел, что наступает рассвет. Всего за ночь прошло не менее пятидесяти вражеских кораблей, и добрый десяток из них нашел свою могилу в бухте Белого Волка.

— Вашбродь, учителька просют вас к себе. Их ранило осколком, — доложил Борейко денщик.

— Что же ты молчал раньше? Где она? — И поручик поспешил в блиндаж.

На охапке гаоляна лежала с неестественно выпрямленной правой ногой бледная Оля и тихо стонала.

— Не волнуйся, Боречка, мне повредило правое колено, но рана не опасная, — чуть слышно проговорила она.

— Ненаглядная моя, зачем ты только сюда приехала, — заволновался поручик, — лучше бы мне оторвало сразу обе ноги… Потерпи немного, я сейчас постараюсь вызвать врача с «Севастополя»…

Вместе с доктором с броненосца прибыла и обеспокоенная полученным известием Акинфиева. Осмотрев Олю, доктор объявил, что разбита коленная чашечка. Рана не опасна, но учительница может на всю жизнь остаться хромой. Отчаянию Борейко не было предела.

С наступлением дня раненую на катере отправили в Артур в сопровождении Акинфиевой.

— Что в конце концов случилось ночью с «Севастополем»? — вспомнил Борейко.

— Отвоевался наш броненосец! В корме минная пробоина в три квадратных сажени Исправить ее и Артуре нет возможности, — отвечал врач.

Глава седьмая

Белый просматривал табель снарядов, еще сохранившихся в крепости, когда неожиданно пришел полковник Рейс. Белый не любил и не уважал льстивого и двуличного начальника штаба Стесселя и избегал встречаться с ним.

Полковник справился о здоровье генерала, пожаловался на погоду, спросил, скоро ли будет свадьба Вари. Белый отвечал кратко и (ухо, все более недоумевая, зачем же явился Рейс. Наконец он не выдержал и в упор спросил его об этом.

Рейс заговорил о тяжелом положении крепости, о мрачном будущем Артура в случае взятия его штурмом.

— С гибелью эскадры значение Артура как крепости сводится к нулю. Наконец, во имя сострадания к десяткам тысяч раненых и больных и выбившемуся из сил гарнизону нужно подумать о пределе обороны.

Белый молчаливо слушал, глядя в упор на своего собеседника.

— Трудно надеяться на освобождение Артура извне.

Эскадра Рожественского едва ли справится с японцами.

Маньчжурская армия далеко и пока что не собирается идти на выручку крепости, — продолжал полковник.

— Какой же прикажете сделать вывод из ваших речей, господин полковник? — покрутил длинный седой ус генерал.

— Не считает ли ваше превосходительство нужным собрать совет обороны и на нем обсудить затронутые мною вопросы? — увильнул от прямого ответа Рейс.

— Отчего не собрать? Поговорим на совете, как нам лучше оборонять нашу крепость, — с иронией ответил Белый.

Седой мудрый казак давно уже разгадал смысл всех словоизлияний Рейса и теперь явно издевался над ним.

Полковник поспешил откланяться, сообщив, что он уже переговорил по этому вопросу с Кондратенко и сейчас отправляется к Смирнову.

— В добрый час. Рекомендую вам запастись герпением, когда вы будете разговаривать с комендантом крепости, — совсем уже насмешливо напутствовал его генерал.

Около пяти часов вечера того же дня в кабинете Смирнова собрались Фок, Белый, Никитин, Горбатовский, Рейс и начальник штаба Смирнова полковник Хвостов. Ждали запоздавшего Кондратенко.

— Я хочу вас коротенько ознакомить с новыми вариантами обороны Артура, — похлопал Смирнов рукой по объемистой папке.

— Надеюсь, в них нег высшей математики? — спросил Белый.

— О нет! Тут только общие соображения, — ответил

Смирнов и начал монотонным голосом читать длиннейшие диспозиции гарнизону крепости при всяких возможных и совершенно невозможных случаях японского штурма.

Присутствовавшие, прикрывая зевоту, с тоской слушали генерала. Появился Кондратенко.

— Теперь мы все в сборе. Приступим же к делу, — громко заметил Белый.

— Да, да, — заторопился Смирнов. — Я вам зачитаю свои соображения в другой раз. Итак, господа, Высокая пала, эскадра больше не существует. Что же нам делать дальше?

— Продолжать оборону, — отозвался с места Кондратенко.

— Но у нас на исходе снаряды и патроны, гарнизон быстро тает, — подал голос Рейс.

— Снарядов хватит на отбитие двух больших штурмов, — резко проговорил Белый, — а если штурмов не будет, то на два‑три месяца обороны.

— Как обстоит дело с продовольствием? — справился Кондратенко.

— Муки имеется на два месяца, крупы на две недели, на мясо можно пустить еще до трех тысяч лошадей, что даст возможность продержаться около двух месяцев, — ответил Смирнов.

— Кроме того, сегодня в Голубиную бухту пришел, прорвав блокаду, английский пароход «Кинг Артур». На этот раз моряки своевременно предупредили меня, и все обошлось благополучно, — сообщил Белый.

— А что он доставил? — живо спросил Фок.

— Пятьдесят тысяч пудов муки, немного консервов и колбасы, но боевых припасов, к сожалению, на нем не оказалось.

— Тогда мы обеспечены продовольствием, по крайней мере, еще на месяц, то и до конца февраля. За это время к нам могут подойти и другие пароходы, — обрадовался Кондратенко.

Затем он сообщил о показаниях пленного японского адвоката. Это вызвало оживленный обмен мнений среди присутствующих. Все в один голос, кроме Рейса, говорили о необходимости защищать Артур до последней возможности.

— Раз положение японцев столь критическое, наш долг перед родиной елико возможно затянуть оборону крепости. Преждевременная ее сдача, хотя бы на один день, будет тяжким преступлением, граничащим с прямой изменой, — необычно для него пылко проговорил Белый.

— Генерал‑адъютант все же приказал мне поставить на совете вопрос о пределе возможной обороны крепости, — проговорил Рейс.

— Говорить о сдаче Артура сейчас совершенно недопустимо, — горячился Кондратенко. — Будем воевать, пока есть снаряды и патроны! Не станет их — пойдем в штыки, будем драться врукопашную.

Слушая эту речь, Фок понял, что еще никогда Кондратенко не был так опасен для выполнения задуманных им планов, как сейчас. Он, получив от пленных сведения о внутренней слабости Японии, решил действовать немедленно.

— О да! Говорить о капитуляции еще слишком рано, — неожиданно проговорил он.

Рейс с удивлением взглянул на генерала и замолчал

Совещание окончилось. Гости стали расходиться. Задержались только Фок и Кондратенко.

— На втором форту дела обстоят неважно. Роман Исидорович! — обратился к Кондратенко Смирнов. — Того и гляди, японцы ворвутся во внутренние казармы.

— Я надеюсь на Фролова. Пока он жив — второй форт будет в наших руках.

— Зря только губите людей, ваше превосходительство, — вмешался Фок. — Чему быть, того не миновать Второй форт так сильно разрушен, что нам его все равно не удержать. Так зачем же упорствовать в его обороне?

— Я в одном из своих вариантов предусмотрел эту возможность. Но пока еще форт в наших руках, — заметил Смирнов.

— Сегодня наш, а завтра может быть японским, — многозначительно проговорил Фок.

— Надеюсь, что по‑вашему не будет, — вспыхнул Кондратенко.

— Все же съездите‑ка туда, Роман Исидорович, — предложил Смирнов.

— Я собирался побывать там завтра утром.

— Нет, нет, следует побывать сейчас же, — сразу оживился Фок. — Хозяйский глаз многое может заметить, чего не скажут никакие донесения.

Кондратенко посмотрел на часы.

— К девяти вечера, раньше я туда не поспею… — проговорил он.

— Торопиться, конечно, не следует, — говорил Фок. — Я и сам бы отправился с вами, Роман Исицорович, да что‑то простужен, насморк, кашель.

Генералы простились.

Вернувшись домой, Фок немедленно послал за Шубиным и сообщил ему о предстоящей поездке Кондратенко на второй форт.

— Вам представляется удобнейший случай развязать мне руки, — закончил генерал.

— Приложу все свои силы, чтобы помочь вашему превосходительству.

Шубин исчез.

Вечером, в начале девятого, Кондратенко в сопровождении нескольких ординарцев легкой рысцой ехал через новый Китайский город, направляясь в штаб Горбатовского. Дул сильный ветер. Сухой снег с легким шуршавшем катился по земле.

Прибыв в штаб Восточного фронта, Кондратенко выслушал доклад Горбатовского о положении на втором форту.

— Я сейчас отправлюсь туда лично. Вас же, Владимир Николаевич, беспокоить не буду, отдыхайте, пока на фронте тихо. — И генерал вышел.

Путь на форт проходил через Куропаткинский люнет. Кондратенко нашел здесь подполковника Науменко, временно командовавшего Двадцать пятым полком, и вместе с ним двинулся дальше.

Дорога шла ходами сообщения, которые во многих местах были засыпаны землей. Приходилось с трудом перебираться через груды замерзшей почвы, камней и отдельных бревен. Добравшись до форта, генерал направился в офицерский блиндаж.

Отряхнув с себя снег и сняв намерзшие на усах и бороде сосульки, Кондратенко, как всегда, приветливо поздоровался со встретившим его комендантом форта поручиком Фроловым и вслед за ним вошел в блиндаж, где уже собрались его ближайшие помощники: подполковник Рашевский, инженер‑капитан Зедгенидзе и несколько стрелковых офицеров. Поздоровавшись с каждым в отдельности, Кондратенко сел за стол в углу каземата и приступил к совещанию, расспрашивая защитников форта, что сделано за последние два дня японцами. Затем он приказал позвать охочников — солдат, особенно отличившихся за последние дни, и, поздравив их, тут же наградил Георгиевскими крестами. Среди них был и Блохин.

— Тебе полагается золотой крест второй степени, но такого у меня нет сейчас, — сказал генерал артиллеристу. — Я тебя только поздравляю, а крест получишь в штабе района.

— Покорнейше благодарю, ваше превосходительство. Крест мне тут без надобности, еще потеряю, — ответил Блохин.

— Он у меня правая рука по минной части. Природный минер, хотя и служил в артиллерии, — сказал Фролов.

— В какой роте? — поинтересовался Кондратенко.

— С Электрического Утеса, а потом на «литербе», из роты поручика Борейко и прапорщика Звонарева, ваше превосходительство.

— Значит, прошел прекрасную школу. Эх, все собираюсь проведать Сергея Владимировича в больнице, да времени не хватает! Евгений Николаевич, напомните мне об этом завтра.

Затем Кондратенко отпустил награжденных и отправился с Рашевским в контрэскарпную галерею, где японцы пустили какой‑то ядовитый газ. Вся передняя часть галереи уже была занята японцами, и только бруствер из мешков отделял их от русских. При свете ручного фонаря Кондратенко подошел к брустверу и стал нюхать воздух. Несколько солдат перестреливались с японцами. Выстрелы гулко раздавались под низким сводчатым потолком. Пули ударялись о стенки и с визгом рикошетировали вдоль галереи.

— Пахнет чесноком, возможно, это мышьяковистые пары, — проговорил генерал.

Услышав знакомый голос, стрелки прекратили стрельбу и вытянулись.

— Здорово, молодцы! Спа‑сибо за геройскую службу!

Стрелки ответили четко и дружно. Японцы тотчас же открыли частую стрельбу.

— Спрячьтесь, Роман Исидорович, а то, не ровен час, вас заденет, — упрашивал Фролов.

— Почему это должен прятаться я, а не вы?

— Нас много, а вы один!

Кондратенко усмехнулся, похлопал офицера по плечу и направился в обратный путь.

Вернувшись в офицерский блиндаж, они застали в нем до пятнадцати человек. Было так тесно, что многие сидели на кроватях, кое‑кто стоял, Вдруг раздался свист приближающегося снаряда, а затем грохот где‑то сзади, за фортом. Фролов вышел из каземата узнать, что случилось. Не успел он вернуться, как новый снаряд упал на этот раз впереди форта.

— В вилку взяли, — заметил кто‑то.

— Вы бы, Роман Исидорович, ушли отсюда, от греха, — забеспокоился Рашевский.

— Двум смертям не бывать, а одной не миновать, — сказал Кондратенко.

Вернувшись. Фролов доложил, что разбит сторожевой Пост и, по‑видимому, японцы догадались о пребывании на форту хряского начальства.

— Вашбродь, японец что‑то совсем затих под землей, не хочет ли взорвать мину? — доложил Рашевскому Блохин, появляясь в каземате.

— Пойдем, что ли, посмотрим, что там происходит? — обратился Кондратенко к Рашевскому, поднимаясь с места, но тотчас же сел опять.

— Устал очень, лучше загляну в следующий раз, — добавил он слабым голосом. В голове Кондратенко проносились образы его жены и детей. Вспоминалась младшая дочка, четырехлетняя Маня, — как она просила привезти ей с войны маленького живого япончика «. Он ей, по‑видимому, представлялся чем‑то вроде плюшевого мишки. На лице Романа Исидоровича при этом воспоминании появилась мягкая улыбка, и он закрыл глаза.

Оберегая его отдых, все в блиндаже хранили молчание.

Послышался вой приближающегося снаряда, он нарастал с каждой секундой. Все притаили дыхание, вслушиваясь в этот режущий звук.

Прошла секунда, другая, третья… Страшный удар взрыва, яркий, ослепительный блеск, общий не то стон, не то крик ужаса… Свет потух, все смешалось, пыль, дым, грохот обваливающегося бетона, стихающие стоны… Помещение наполнилось удушливым бурым газом, синеватое пламя пробежало по обломкам и трупам… Шуршал падающий сверху песок.

Услышав грохот взрыва, стрелки прибежали к месту происшествия. Первым, кого увидели, был окровавленный комендант форта поручик Фролов.

— Все убиты, — хрипло проговорил он, когда к нему подбежал единственный уцелевший офицер, поручик Куров. — Примите командование…

Приказав стрелкам быть готовыми к отражению штурма, Куров вошел в разрушенный каземат. Помещение было завалено обломками и человеческими телами. Коегде слышались слабые стоны. Солдаты начали разбирать мусор и выносить на двор пострадавших. Девять человек были еще живы, остальные семеро убиты. Среди них Кондратенко, Науменко, Зедгенидзе, Рашевский и трое только что награжденных солдат. Генерал полулежал на столе, за которым он только что сидел. Из рассеченного затылка просачивались кровь и мозг.

— Как же мы теперь будем воевать? — уныло проговорил подошедший Блохин. — Нет теперь нашего генерала…

— Пропал Роман Исидорович! Значит, и нам придется пропадать, — проговорил один из унтер‑офицеров.

— Кондратенко убит! — вошел в комнату жены взволнованный Стессель.

— Упокой, господи, душу новопреставленного раба твоего Романа, — набожно перекрестилась Вера Алексеевна. — Царство ему небесное.

— Что же мы теперь будем делать? Кто его заменит? — растерянно спрашивал генерал.

— Кроме Фока, я никого не знаю. Надо его немедленно поставить во главе сухопутной обороны и подумать о конце осады. Довольно повоевали, пора и мириться.

Участь Артура была решена, как только перестало биться сердце Романа Исидоровича Кондратенко.

Серое, холодное утро четвертого декабря. На фронте тихо. Скорбный Артур притаился. Крепостные батареи молчат, не слышно даже ружейной перестрелки. В церкви десятого полка идет траурное богослужение. Посредине возвышаются девять простых деревянных гробов. Их окружает толпа офицеров, чиновников. Тут же несколько женских фигур в сестринских костюмах. У большинства измученный, болезненный вид.

Впереди — у самого изголовья Кондратенко‑Стессель и его жена. Генерал‑адъютант в полной парадной форме с траурным крепом на рукаве. Вера Алексеевна вся в черном. Рядом — Белый с женой. С ними Варя. Старик Надеин, кряхтя, бьет земные поклоны. Неподалеку, закутанный теплыми шарфами, изможденный Костенко. Фок демонстративно отсутствует. Сзади пестрая толпа сухопутных офицеров. Поодаль в сторонке группа адмиралов — Григорович, Вирен, Лощинский — в окружении моряков.

Сквозь толпу осторожно пробирается гибкая фигура господина с огромным венком в руках. На черной бархатной ленте ярко бросаются в глаза вышитые золотом слова:» Доблестному защитнику Артура, душе героической обороны генералу Р. Н. Кондратенко от фирмы «Тифонтай». Шубин в новом фраке и туго накрахмаленной манишке. Он торжественно возлагает венок на гроб генерала, кладет земной поклон, почтительно приветствует супругов Стессель и отходит к двери. Приносят еще Несколько маленьких венков от различных, частей.

Медленно проходит отпевание. Варя все сильнее томится и, чтобы занять свое внимание, начинает разглядывать покойников. Вот Кондратенко, на лице которого застыла тревожная дума. Рядом Науменко с перекошенным от боли и ужаса лицом. Затем Рашевский с гримасой удивления на лице. За ним Зедгенидзе — лежит совсем как живой, ни одной царапины, ни малейшего ожога на лице.

Дальше не хочется смотреть на обугленные, обезображенные трупы.

«Зачем их держат в открытых гробах?»— Варя отворачивается.

Отпевание кончилось. Генералы подняли гроб Кондратенко. Другие гробы понесли офицеры.

На улице сводная рота стрелков и артиллеристов при знамени, играет оркестр.

— Слушай, на караул! — рокочет густым басом Борейко.

Взлетают вверх винтовки, блестят обнаженные шашки, оркестр играет Коль славен «. Знамя чуть склоняется, отдавая последний салют героям.

Установленные на лафеты гробы трогаются в последний путь. За гробами идут Стессель, Белый, Рейс, Степанов… Варя с матерью и Верой Алексеевной несколько отстали. Звучит траурная мелодия похоронного марша…

Не бил барабан

Перед смутным полком,

Когда мы вождя

Хоронили… — мелькают в голове Вари знакомые слова.

Справа и слева от дороги толпы солдат и рабочих, пришедших проститься со своим любимым генералом.

— Теперь скоро Артуру конец, — вздыхают в толпе.

Стессель сердито обернулся и приказал казакам отогнать подальше толпу.

Неприветливо, холодно светит, зимнее солнце. Как саваном, покрыл землю снег. Над океаном нависла туманная мгла.

Могилы были приготовлены на холме у Плоского мыса, откуда открывался широкий вид на бесконечную даль океана.

Началась последняя лития. Священник бросил горсть мерзлой земли на грудь каждого покойника.

— Рота! Залпом! — скомандовал Борейко.

— Не сметь стрелять! Никаких салютов! Иначе нас моментально» раскатают японцы, — зычно крикнул Стессель.

Борейко медлил, недоуменно глядя на генерала.

— Отставить! — как бешеный закричал Стессель, подбежав к солдатам.

— Отставить — скомандовал нахмурившийся поручик.

Рота опустила ружья к ноге. Музыка заиграла «Коль славен». Гробы медленно погружаются в могилу.

— Слушай, на караул! — неожиданно скомандовал

Борейко и, выхватив наган, один за другим выстрелил шесть раз.

Его примеру последовали еще несколько офицеров.

— Прекратить! Прекратить! — крикнул Стессель, оборачиваясь к стрелявшим, но его никто не слушал. — Под арест, под суд! — накинулся он на Борейко.

Поручик хмуро посмотрел на разъяренного генерала и вдруг вскинул на него револьвер. Стессель в ужасе шарахнулся в сторону.

— Не извольте беспокоиться, ваше превосходительство. Я проверяю, не осталось ли случайно патронов в револьвере, — громко проговорил Борейко насмешливым тоном.

Перепуганный Стессель поспешил уехать, приказав Белому «строго взыскать с этого нахала».

— Вы не можете, Борис Дмитриевич, без фокусов… Пора бы и угомониться! Я слышал, что вы обвенчались уже со своей учительницей. Хотя бы о своей жене подумали, — добродушно пожурил генерал офицера и отошел.

— Вашу лапу, Медведюшка! — подлетела Варя. — Вы вели себя молодцом. Сегодня же повидаю Олю и все ей подробно расскажу.

— Не смейте ее напрасно волновать.

— Она, наверно, будет только гордиться вашим поступком. — И девушка поспешила за отцом и матерью.

Вечером того же дня в кабинете Стесселя сидели Фок, Рейс, господин Шубин. Присутствовала и Вера Алексеевна с неизменным вязаньем в руках… Несмотря на то, что дверь в комнату была плотно прикрыта, все говорили вполголоса, словно боясь быть услышанными посторонними.

— К великому сожалению фирмы Тифонтай «, чек на пять миллионов долларов придется несколько задержать, — проговорил Шубин, любезно улыбаясь. — Каждый лишний день осады приносит нам большие убытки, и мы принуждены будем снижать обусловленную плату за услугу ваших превосходительств.

Дата добавления: 2015-06-04