Часть четвертая 18 страница

Она была окутана густой пеленой дыма и пыли, сквозь которые то и дело проступали красноватые молнии разрывов тяжелых снарядов. Казалось, что на Высокой происходит извержение вулкана. Временами доносилась дробь пулеметной стрельбы и людские крики не то «ура», не то «банзай». Только по стремительно спускавшимся вниз с горы группам людей и одиночным солдатам можно было догадаться, что русские отходят под давлением превосходящих сил врага.

— Высокая снова занята японцами, — доложил телефонист.

— Справься, где подполковник Бутусов, — распорядился генерал.

— Пограничники подошли! — доложил адъютант.

Генерал вышел из дома. На улице стояла шеренга солдат с зелеными погонами и такими же околышами на фуражках. Поздоровавшись с ними, Кондратенко обошел фронт. Хотя многие солдаты были ранены и носили еще повязки, вид у них был бодрый, не было заметно признаков истощения, солдаты выглядели здоровыми. Бутусов всегда особенно заботился о питании солдат и с помощью своих друзей‑китайцев умел доставать противоцинготные средства и продукты.

Сравнивая вид пограничников со стрелками, Кондратенко сразу понял, что физически крепкие и выносливые пограничники окажут гораздо большее сопротивление, чем любой стрелковый полк. «Да, на них можно положиться», — подумал он. Поблагодарив солдат за геройскую службу, генерал указал на Высокую:

— Запомните, братцы: если гору займут японцы, Артуру придет конец. Там, на горе, вас ожидает подполковник Бутусов, которого я назначил комендантом Высокой. Вместе с ним, под его командой, вы сможете и должны отстоять гору. С богом в бой!

— Постараемся, ваше превосходительство! — дружно ответили солдаты и двинулись по направлению к горе.

— Подполковник Бутусов ожидают своих солдат на подъеме горы, — доложил телефонист.

Кондратенко снова вышел на улицу. В бинокль было видно, как перестроившиеся уже в цепь пограничники быстро поднимались к вершине. Сразу усилился ружейный и артиллерийский огонь японцев. Залпы смешались с трескотней пачечного огня, забесновались, стреляя на предельной скорости, пулеметы. Снова вся вершина утонула в пыли и дыму. Цепи пограничников залегли, но затем частыми перебежками двинулись дальше и скоро исчезли в окутывающем вершину облаке.

Через минуту было получено сообщение, что дружным штыковым ударом пограничники сбросили японцев вниз и полностью заняли Высокую. Кондратенко облегченно вздохнул.

Тотчас же возобновился артиллерийский огонь осадных батарей. Шесть раз в этот день бросались японцы на штурм и шесть раз отступали, устилая землю своими телами. Только с наступлением темноты штурм прекратился. Гора снова осталась в руках артурцев.

Уже затемно подполковник Бутусов, геройски оборонявший весь день гору, был смертельно ранен в живо г осколком снаряда. Со слабыми признаками жизни доставили пограничники своего командира в штаб Кондратенко. Генерал не замедлил прийти на перевязочный пункт. Он опустился на колени перед носилками, на которых лежал Бутусов. Подполковник на мгновение пришел в себя. Узнав Кондратенко, он чуть слышно доложил:

— Приказание вашего превосходительства выполнено: Высокая полностью осталась за нами.

Это были его последние слова. Через минуту он затих. Сняв фуражку, Кондратенко поцеловал уже холодеющий лоб своего верного соратника и друга. Не в силах сдержать навертывающиеся на глаза слезы, генерал долго сморкался, не подозревая, что не пройдет и двух недель, как и он последует за Бутусовым, кровью своею запечатлев преданность родине.

Борейко был не в силах спокойно смотреть на происходящее на Высокой и вечером отправился в штаб Ирмана.

— Быть может, я вам здесь пригожусь, — обратился он к адъютанту поручику Костюшко.

— Сейчас у пас на счету каждый здоровый человек.

Поэтому оставайтесь в штабе, мы найдем и вам какоенибудь дело.

Всю ночь подходили к штабу пополнения — госпитальные команды, слабосильные. Их вперемешку с моряками и стрелками, снятыми с других участков обороны, направляли на вершину горы.

Кондратенко с Ирманом бессменно руководили всей обороной. Около полуночи появился в штабе бледный, осунувшийся Стессель в сопровождении Фока и Никитина. Генералы наперебой отдавали противоречивые приказания.

— Зря так упорно защищаете Высокую. Сколько солдатской и матросской кровушки здесь напрасно проливается! Давно бы пора ее очистить и отойти на основную линию обороны к фортам, — брюзжал Фок.

— Но тогда погибнет флот, — возразил Стессель.

— За него мы, Анатолий Михайлович, не ответственны. Шли бы себе кораблики в море, а то их никак не выгонишь из Артура. В море‑то попросторнее, чем в нашей гавани…

— Там их поджидает японская эскадра, которая гораздо сильнее нашей.

— Бог не без милости. Авось какое‑нибудь суденышко и доплетется до нейтрального порта.

— Да, да, надо самотопам сегодня же послать ультиматум — пусть убираются из Артура, пока японцы не перетопили все их калоши, — поддержал Никитин.

— Чтобы эскадра имела возможность выйти в море, необходимо ей вернуть взятые на сухопутный фронт мелкие и средние орудия, что‑то около двухсот штук. Это сильно ослабит оборону. Кроме того, нам придется вернуть и снаряды, которых у нас очень мало, — возразил Кондратенко.

— Пушки со второй и третьей линии обороны мы им вернем и часть снарядов — лишь бы только они ушли, — проговорил Стессель.

— Я решительно протестую против этого, — заволновался Кондратенко. — У нас и так нет резерва, а если мы снимем с фронта пять тысяч моряков, то заменить их будет абсолютно некем.

— Сократите гарнизоны фортов, там много лишних людей, — предложил Фок.

— Тогда они быстро будут заняты японцами.

— По‑вашему, значит, следует уничтожить еще полтора десятка тысяч солдат и матросов, а потом уже поднимать вопрос о капитуляции. Бедные солдатики, они и не подозревают, что их хотят перевести чуть ли не поголовно, — вздохнул Фок.

— Высокую мы должны отстаивать любой ценой, чего, видимо, ваше превосходительство не хочет понять, — резко проговорил Кондратенко.

— Где уж мне, старому дураку, понять. Я никаких академий не кончал, — издевался Фок.

— Господа, господа, побольше спокойствия, — вмешался Стессель. — Я решил защищать Высокую еще один день, а если это не удастся, то очистить ее. Люди нам нужны на других участках.

Несколько разорвавшихся невдалеке снарядов заставили генерал‑адъютанта поторопиться с отъездом.

Около полуночи Борейко и Третьяков отправились на вершину Высокой. Навстречу им тянулись нескончаемой вереницей раненые и больные куриной слепотой. Спотыкаясь на каждом шагу о трупы, офицеры кое‑как добрались до редута на левой вершине горы. Он был почти полностью разрушен. При слабом свете мерцающих звезд сотни стрелков и матросов пытались восстановить брустверы и блиндажи.

Подошедший комендант горы капитан Солоникио доложил, что работы идут медленно и вяло, так как люди устали и не хотят работать.

— Но вы им объяснили необходимость этого?

— Они резонно возражают, что все равно с утра японцы все снова разобьют. Так уж лучше как следует отдохнуть, чем напрасно трудиться, — ответил капитан.

— Люди выбились из сил, надо подбросить свежие части, иначе едва ли из всех работ выйдет прок, — подтвердил Борейко.

— Да откуда же их взять? Сюда посланы даже санитары и калеки, — ответил полковник.

— Тогда трудно рассчитывать на успех обороны, — вздохнул поручик.

— Но оборонять Высокую все же необходимо.

Японская артиллерия, несмотря на темноту, продолжала обстреливать вершину горы редким огнем.

— Вы бы, господин полковник, побереглись, — предупредил Борейко.

— Да тут и укрыться негде, разве в комендантском блиндаже, если его только успели исправить. — И Третьяков направился к правой вершине, где находился комендант горы.

Как только рассвело, артиллерийская канонада возобновилась с еще большей силой, а затем японцы бросились на штурм. Вскоре им удалось овладеть сначала левой вершиной, а затем правой. Гарнизон горы почти весь погиб.

Уцелевшие единичные защитники отступили вниз к штабу. Собрав всех, кто оказался под рукой, — стрелков, матросов, полевых артиллеристов, дружинников, — Кондратенко лично повел их в контратаку. Борейко шел рядом с ним. Но японцы уже успели установить на горе пулеметы и минометы. Сборный отряд попал под перекрестный огонь, смешался и залег на половине горы. Напрасно Кондратенко и поручик пытались поднять людей. Они решительно отказывались двигаться дальше. Несколько матросов, попытавшихся идти вперед, были тотчас убиты. С Кондратенко пулей сбило папаху. Контратака не удалась.

По возвращении в штаб генерал собрал к себе всех уцелевших офицеров, чтобы узнать их мнение о мерах дальнейшей обороны Высокой. Стрелки, моряки и артиллеристы единодушно высказались, что дальнейшая борьба за гору невозможна. Но тут прибыл генерал Смирнов. Выслушав доклад Кондратенко о положении, он раскричался:

— Волею государя императора я назначен комендантом Артура, и без моего ведома не может быть оставлено ни одно укрепление. Я разработал восемь вариантов отбития Высокой. Сейчас я вам их зачитаю, — начал он.

— Как бы ни хороши были соображения вашего превосходительства, но выслушивать их — значит, напрасно терять время, — возразил Кондратенко. — У нас нет людей для выполнения хотя бы даже самой простой контратаки.

— Вашего мнения, генерал, я не спрашиваю! — повысил голос Смирнов.

Кондратенко, покрасневший от волнения, встал из‑за стола и направился к выходу. Офицеры последовали за ним.

— Это безобразие, я приказываю вернуться, — кипятился Смирнов, но от него только досадливо отмахивались.

Последним к двери подошел Борейко. Комендант обеими руками уцепился за его шинель. Поручик осторожно освободился.

— Лучше бы вы, ваше превосходительство, ехали домой, — соболезнующим тоном проговорил он. — Высокую вы не вернете, а своими вариантами только собьете людей с толку.

Генерал растерянно посмотрел на поручика.

— Вас за такие речи следует расстрелять, — тихо проговорил он.

— Не стоит напрасно тратить патронов. Японцы со многими проделывают эту операцию без расходов для русской казны, — усмехнулся поручик.

Этот ответ окончательно убедил Смирнова в том, что перед ним находится ненормальный человек, и он, осторожно оглядываясь на Борейко, торопливо вышел из комнаты. Поручик с улыбкой последовал за ним. Первое, что он увидел, выйдя во двор, был яркий прожектор, установленный японцами на Высокой. Его сильный луч скользил по поверхности воды в гавани, нащупывая стоявшие в порту суда.

«Японцы даром времени не теряют», — подумал поручик.

— Я все же хочу еще раз попытаться вернуть Высокую, — услышал он невдалеке глуховатый голос Кондратенко.

— Кроме ездовых моей бригады, свободных частей под руками нет, — доложил Ирман.

— Есть еще рота «баянцев»с лейтенантом Соймановым и сборная команда писарей Мы образуем из них три штурмовых колонны, — отправился генерал.

— Вы очень увлекаетесь, ваше превосходительство. Я не верю в успех этого, но готов лично вести колонну артиллеристов, — ответил Ирман.

На этом и порешили. Борейко присоединился к морякам. По сигнальному выстрелу с ближайшего форта атакующие в полном молчании двинулись на гору. Сначала все шло хорошо Японцы ничего не замечали, и колонны успели взобраться уже довольно высоко, когда залаяли сторожевые собачонки. Почти тотчас поднялась ружейная и пулеметная стрельба и полетели ручные гранаты. Правая колонна, состоящая из артиллеристов, успела ворваться на правую вершину и в рукопашной схватке переколола гарнизон. Сам Ирман при этом был дважды легко ранен. Моряки добрались до седловинки между вершинами и тут попали под огонь с флангов и залегли.

— Надо поднять матросов в атаку, — сказал Сойманов, обернувшись к Борейко, который прилег за скалу и оттуда всматривался в окружающую темноту.

Прожектор потух, и были видны лишь вспышки ружейных выстрелов.

— Перед нами как будто никого нет. Зато слева сосредоточены большие силы японцев. Придется переменить направление атаки. Постараемся выйти во фланг левому редуту, — поделился поручик своими соображениями с лейтенантом.

— Не знаю, много ли уцелело из моей роты. В темноте черные бушлаты матросов совершенно не видны. Гаврилов, Тяпин, сюда! — крикнул Сойманов. — Какие у нас потери?

— Не видать, чтобы много было. Японец‑то на дурницу стреляет, больше для устрашения. Только случайные пули попадают в людей, — доложили матросы.

Сойманов сообщил им план дальнейшего наступления:

— Доберешься до седловинки, а оттуда выйдешь в тыл японцам.

— Писаря‑то, что пошли левее нас, вовсе отстали на половине горы. Как только поднялась стрельба, они спужались, попадали на землю и дальше ни шагу. Известное дело, нестроевщина, пороху не нюхали.

Но в этот момент справа вспыхнуло дружное «ура»и послышался топот быстро бегущих людей.

— Ишь ты, как писаря расхрабрились, — заметил Гаврилов.

— За мной, вперед, ура! — вскочил Сойманов.

Матросы подхватили этот крик и ринулись за своим командиром. Но не пробежал лейтенант и десятка шагов, как громко вскрикнул и присел.

— Боря, я ранен. Прими командование, — с трудом проговорил он.

Поручик остановился и подошел к другу.

— Куда попало?

— В правую ногу выше колена, не могу ни идти, ни стоять.

Остановив двух матросов, Борейко приказал им отнести лейтенанта на перевязочный пункт, а сам бросился вперед.

Японцы успели подтянуть резервы. На вершине горы в темноте завязался штыковой бой. Писаря и ездовыеартиллеристы, плохо обученные владению штыком, были смяты и начали отходить вниз по горе. Моряки оказались окруженными. Поняв это, Борейко с криком ринулся на японцев. Он действовал винтовкой, как дубиной, взяв ее за дуло рукой, сметая все на своем пути. Героически дрались матросы. Враг не выдержал и бросился врассыпную. Моряки вырвались из окружения.

Борейко отправил в штаб донесение и предлагал с рассветом возобновить атаку, но в ответ получил приказ об отходе всех частей к форту номер четыре.

После десятидневных упорных боев Высокая наконец перешла в руки японцев.

— Теперь начинается агония Порт‑Артура, — произнес Кондратенко, когда поручик на рассвете прибыл в штаб, передав командование над матросами морскому офицеру.

— Агония эскадры, но не крепости, — поправил генерала Борейко.

— Боюсь, что и крепость отныне будет в очень тяжелом положении, — возразил Кондратенко.

Тяжелое настроение генерала несколько рассеялось, когда ему доложили о показаниях одного из пленных японцев, захваченных ночью моряками на Высокой.

Немолодой японец из Токио, адвокат по профессии, недавно призванный рядовым в армию, имел крайне утомленный вид и охотно отвечал на все задаваемые вопросы. По его словам, Япония находилась уже сейчас в чрезвычайно тяжелом финансовом и экономическом положении, запасы военных материалов приходили к концу, обученные людские резервы иссякали, солдаты осадной армии были крайне утомлены и истощены вследствие плохого питания.

— От полного краха нас может спасти лишь возможно быстрое заключение миря, — закончил японец свои показания. — Но для этого нам нужно сначала взять Артур. Иначе Россия не согласится начать с нами переговоры о мире, несмотря на ряд поражений ее армии в Манчжурии.

— Он человек штатский и едва ли вполне разбирается в военной обстановке, — усомнился Кондратенко, когда переводчик передал ему показания пленного.

— Что касается экономики и финансов, то он, как адвокат, к тому же специалист по торгово‑финансовому праву, конечно, вполне в курсе дела, — возразил переводчик.

— А внешний его вид говорит, что японцам под Артуром тоже приходится не сладко, — добавил Науменко.

— Интересно знать, на что рассчитывали, по его мнению, японцы, начиная войну с нами, — проговорил Кондратенко.

Переводчик спросил пленного. Японец немного замялся, но затем подробно ответил. По его словам выходило, что Германия, которой важно было отвлечь внимание своей могущественной восточной соседки от своих границ, спровоцировала Россию на войну с Японией. Поэтому японцы и рассчитывали, что, помимо союзных с ними Америки и Англии, им поможет и Германия.

— Чего, однако, пока что не произошло. В этом и заключается один из главных просчетов японцев, — задумчиво добавил Кондратенко. — Артур же, несомненно, нам надо защищать до последней крайности, — резюмировал он.

В тот же вечер он сообщил результаты допроса Стесселю. Но генерал‑адъютант под влиянием падения укреплений горы Высокой был мрачен и к этим сведениям отнесся недоверчиво.

— Все врут пленные, чтобы шкуру свою спасти. Немцы же искони были с нами в дружбе, — бурчал он.

Присутствующий тут же Фок ехидно заметил:

— Нельзя же быть таким наивным, ваше превосходительство, чтобы верить всем показаниям пленных, особенно в части наших отношений с Германией. Уж кто‑кто как не немцы все время бескорыстно помогали России на всем протяжении ее истории.

— Например, целиком предали нас на Берлинском конгрессе в тысяча восемьсот семьдесят восьмом году, — усмехнулся Кондратенко, — а сейчас заставили нас заключить крайне невыгодный для нас торговый договор, очевидно используя наши затруднения в Манчжурии.

Варя устроила перевод Звонарева в маленькую палаку на двоих, из окон которой открывался прекрасный вид на Старый город и гавань со стоящими в ней судами. Прапорщик, обреченный на безделье, часами любовался развернувшейся перед ним панорамой. Все свободное от работы время Варя проводила около него.

Сосед Звонарева по палате, пожилой стрелковый капитан, обычно уходил, оставляя молодую пару наедине.

Варя садилась у изголовья кровати, и они вели нескончаемые разговоры, строя планы будущей совместной жизни.

Когда Варя была занята, ее заменял Вася, Мальчик быстро привык к прапорщику и занимал его своей болтовней.

— Только вы тете Варе ничего не говорите, а то они заругаются, — предупреждал он.

Звонарев обещал, а затем коварно потихоньку все передавал Варе. Прапорщик предложил Васе заниматься с ним, на что мальчик охотно согласился. Спокойный и уравновешенный, Звонарев оказался неплохим педагогом, и под его руководством Вася быстро научился читать.

Прямо из‑под Высокой Борейко пришел в больницу навестить своего друга. Заросший щетиной, похудевший, с красными от бессонницы глазами, он ввалился в палату.

— Здорово, Сережа! Высокая‑то — тю‑тю! Сдали японцам, — с места объявил он. — Счастлив ты, что ранен. Доживешь до сдачи.

— Ты помирать, что ль, собрался? — удивился Звонарев.

— Во всяком случае в плен не сдамся, — серьезно проговорил Борейко

Поручик подробно рассказал все перипетии борьбы за Высокую.

— Едва сегодня рассвело, как японцы начали пристреливаться к нашим судам в гавани. Приподнимись и полюбуйся на наших моряков. Им грозит затопление в артурской луже, а они и в ус не дуют, даже не пытаются выйти в море, — возмущался поручик.

Звонарев приподнялся на постели и увидел, как огромные фонтаны воды то и дело вздымались около броненосцев, стоявших у самого берега под горой Перепелкой. Особенно много падало снарядов рядом с броненосцем «Полтавой». Вдруг над его кормой взвился столб черного, а потом бурого дыма. Корабле окутался паром. Когда пар рассеялся, Звонарев увидел, что «Полтава» до верхней палубы погрузилась в воду и накренилась набок.

За «Полтавой»к концу дня был потоплен «Ретвизан». Объятый пламенем, он тоже сел на грунт, но у него даже батарейная палуба осталась над водой. Только сильный крен на левый борт мешал действиям артиллерии. Бомбардировка судов продолжалась до глубокой темноты.

Днем ненадолго зашел к Звонареву Белый. Он был сильно утомлен и нервничал.

— Моряки ведут себя преступно. Вместо обстрела вершины Высокой двенадцатидюймовыми орудиями они покорно ждут, когда настанет их черед затонуть в нашей луже, — теребил он свои длинные усы. — Никогда не ожидал, что адмиралы и командиры броненосцев окажутся такими растяпами.

— Наши‑то крепостные батареи обстреливают Высокую? — справился Звонарев.

— Мы должны экономить снаряды. Я посылал Азарова к Вирену с просьбой обстрелять Высокую, но адмирал ранен, и вообще выяснить не удалось, кто сейчас командует эскадрой, — сердито говорил Белый.

В следующие три дня японцы продолжали так же методически расстреливать суда русской эскадры. Один за другим были потоплены броненосцы «Победа», «Пересвет», крейсер «Баян», «Паллада»и канонерка «Гиляк».

Стессель нервно ходил по своему кабинету. Его возмущала полная бездеятельность моряков при обстреле и затоплении судов в порту.

— Не сделать ни одного выстрела по Высокой, где расположены наблюдательные пункты осадных батарей! Не оказать ни малейшего сопротивления японцам! Это не только трусость, это прямая измена русскому делу, — кипятился генерал.

— Вызвал бы ты к себе, Анатолий Михайлович, самотопов и устроил им хорошую головомойку, — предложил Никитин. — Хотя я и обещал поставить Николе‑угоднику рублевую свечку, когда утонет наша последняя калоша, но все‑таки бесславно вести себя непозволительно даже морякам. Ведь на судах имеются еще нужные нам снаряды, продовольствие, уголь, медикаменты и много других необходимых вещей.

— Они заняты спасением собственных шкур, бегут с кораблей вместе с крысами, спасая личные вещи, а о крепости не думают. Я послал Вирену приглашение прибыть ко мне по делам службы и получил ответ, что у него, видите ли, ножка болит и поэтому он не может прийти. Григорович занят спасением гибнущих СУДОВ. Это на дачных‑то местах…

— С ним, наверно, и эта потаскушка из «Варьете — Лолка, — вмешалась Вера Алексеевна. — Я уже приказала полиции схватить ее на улице и отправить в портомойную. Пусть там помозолит свои белые ручки.

Вошедший полковник Рейс подал Стесселю телефонограмму с приглашением на заседание адмиралов.

— Я, конечно, туда не поеду, а попрошу отправиться вас, Виктор Александрович, — решил генерал‑адъютант.

— Пошли еще нашего сухопутного адмирала Белого, — предложил Никитин.

— Почему вы так отзываетесь о Василии Федоровиче? Он человек, достойный уважения, — вступилась генеральша.

— Душа у него самотопская, водки не пьет и с моряками дружит.

— Я тоже водку не употребляю, — заметил Стессель.

— Ты, дружок, сидишь под очаровательным башмачком матушки Веры Алексеевны, а то давно бы спился округа, вроде меня.

Вечером того же дня на даче у Григоровича собрались все флагманы и командиры судов первого ранга. Ожидали только представителей сухопутного командования. Появление Белого было встречено тепло. Адмирал поспешил ему навстречу, расточая комплименты. Зато Рейса моряки приняли сдержанно и сухо.

Началось обсуждение, что предпринять для спасения судов. Командиры броненосцев и крейсера в один голос говорили, что наиболее рационально — заголить корабли в гавани.

— После войны они легко могут быть подняты, — уверял собрание Вирен.

— Кем, русскими или японцами? — спросил Рейс.

— Падение Артура мы считаем невероятным. К нам идет эскадра Рожественского. Через месяц, самое большее полтора, она появится здесь. Тогда морская блокада будет прорвана и нам подвезут с моря продовольствие и боеприпасы, — ответил Григорович.

— Генерал‑адъютант Стессель потому и прислал меня сюда, чтобы предупредить ваши превосходительства о необходимости учесть и факт возможности взятия крепости японцами, — ответил полковник.

— Хотя я и не разделяю опасений генерал‑адъютанта, но все же считаю, что суда необходимо вывести на внешний рейд, а не ждать, когда их перетопят японцы. Помоему, бездействие наших кораблей является просто позорным, — пылко проговорил Эссен.

— Но вы‑то сами, Николай Оттович, также не сделали ни одного выстрела по Высокой, — упрекнул Вирен.

— Я так замаскировал свой броненосец портовыми кранами и другими судами, что японцы меня не нашли. Открыв огонь, я немедленно бы обнаружил себя.

— Что же вы хотите делать со своим кораблем?

— Перейти в бухту Белого Волка и оттуда попытаться пойти на прорыв в нейтральный порт или навстречу адмиралу Рожественскому.

— Но вернет ли вам крепость орудия и команду?

— Могу заверить, что любой корабль, который будет назначен к прорыву, получит от крепости то и другое, — проговорил Рейс.

— Хотя мне особенно жаль расставаться с» севастопольцами «, которые прекрасно себя показали на батареях, но все же и я не буду возражать против возвращения матросов, а также некоторого числа орудий и необходимого к ним — комплекта снарядов, — добавил Белый.

— Итак, решено:» Севастополь» переводим в бухту

Белого Волка, — резюмировал Вирен. — Кто еще желает последовать примеру Николая Оттовича? — обернулся он к сидящим за столом командирам судов.

Желающих не нашлось.

— А что вы думаете делать с «Баяном»? — обратился Григорович к командиру крейсера Иванову.

— Вчера одиннадцатидюймовый снаряд попал в среднюю кочегарку, и «Баян» лишился возможности самостоятельно передвигаться…

— Но почему же вы раньше не ушли? — задал вопрос Эссен.

— Потому, почему и вы, Николай Оттович, — ответил

Иванов.

— Я собираюсь теперь выйти.

— А я лишен этой возможности, и мой «Баян» придется оставить в гавани.

Началось обсуждение подробностей выхода «Севастополя»в бухту Белого Волка. Решили направить, помимо него, еще канонерку «Отважный», все уцелевшие миноносцы и портовой буксир «Силач» На этом совещание закончилось.

Узнав о результатах совещания, Стессель в категорической форме потребовал выхода в бухту Белого Волка всех уцелевших кораблей и в ответ получил решительный отказ Вирена.

— Эскадра вашему превосходительству не подчинена и будет действовать и дальше согласно указаниям своего флагмана, — ответил он генерал‑адъютанту.

Бухта Белого Волка, находящаяся между Тигровым полуостровом и Ляотешанем, была совершенно открыта с моря и лишь с севера прикрывалась небольшим скалистым мысом. Поэтому, как только корабли перешли сюда на стоянку, немедленно было притуплено к сооружению противоминных бонов. Кроме того, были выставлены противоминные сети. Прикрытая горами с берега, бухта Белого Волка была не доступна для обстрела батарей осадной армии и поэтому являлась едва ли не самым спокойным местом в Артуре.

Для охраны с берега в бухту были переброшены три полевые пушки с небольшим комплектом снарядов под командой Борейко. За ним следовали неизменный фейерверкер Родионов и другие утесовцы.

— Паскудное место для батареи, вашбродь, — ворчал фейерверке? — Никакого тебе укрытия с моря, кругом камень, блиндажей не построишь. Морякам‑то хорошо сидеть на броненосцах, а мы тут стой на самом юру!

— Что расплакался на старости лет, Тимофеич? На втором форту японец сидит в пяти саженях от наших стрелков, и то ничего. Да и стрелять с моря он будет прежде всего по судам, — возразил Борейко.

Осмотрев берег, поручик наметил места для орудий за небольшим прибрежным валом. Для людей, по совету Родионова, решили рыть пещеры в одном из круглых склонов горы. Старый шахтер из Донбасса, Родионов был большой любитель «проходки стволов и штреков», как он именовал все без исключения саперные работы.

Установив орудия на указанных местах, солдаты с шутками и прибаутками принялись за подготовку землянок.

Оставив Родионова за старшего, Борейко отправился на «Севастополь»с докладом Эссену. Но найти командира оказалось не так просто. Эссен перед походом лично осматривал свой корабль, заглядывая во все щели и углы. За ним неотступно следовали старший офицер, боцман, кондукторы и различные специалисты. Борейко увидел его вылезающим из какой‑то горловины, с фуражкой, сбитой на затылок, с растрепанной, запыленной бородой.

— Вы ко мне, господин офицер? — спросил Эссен. — Чем могу быть полезен?

Узнав, что поручик со своими устарелыми полевыми пушками собирается прикрывать броненосец, Эссен громко расхохотался.

— Это все равно, если бы двухлетний ребенок выступил на защиту взрослого человека. Вы нам совсем не нужны. Разве для отбития минных атак, — несколько мягче добавил Эссен, заметив обиду на лице Борейко. — Как у вас обстоит дело со связью, снабжением и прожекторами?

— К сожалению, ничего нет.

— Ладно. Сигнальщика дадим, на довольствие зачислим, прожектор поставим. Вас же попросим лишь не зевать и обстреливать все доступные вам цели, как‑то: миноносцы, катера. Тратить на них крупные сибирские снаряды нет смысла, ваши же полевые пушки как раз подойдут для этой цели. Присылайте баталера за хлебом и консервами. Имею честь кланяться.

Борейко вернулся на берег. Солдаты усиленно долбили кирками и, лопатами мерзлую землю, крепили крышу землянок, и вскоре уже были готовы четыре пещеры, способные вместить всех утесовцев. Родионов, порозовевший и оживившийся, то и дело покрикивал на своих «номерков»:

— Поторапливайтесь! К ночи все должно быть кончено, чтобы мы на новоселье поели горячей каши, а может, морячки пришлют нам по чарочке водки.

— Надо отправить на «Севастополь» человека за продуктами, — распорядился подошедший Борейко.

— А вот и Зайчик наш! — воскликнул Родионов.

— Честь имею явиться, вашбродь, до вас прибыл! — отрапортовал артельщик.

— Зачем бог принес?

— Утек из госпиталя. Больно японец бьет с мортиры.

Дата добавления: 2015-06-04