Живым или Мертвым 10 страница

– Какое, по‑твоему, было расстояние? – услышал он голос сзади и обернулся.

В нескольких шагах стоял его сегодняшний напарник Геннадий Олексей, вместе с которым ему уже несколько раз доводилось работать. Из изогнутых в полуулыбке губ торчала сигарета, руки он держал в карманах кожаной куртки.

За спиной Олексея Росихина видел нескольких милиционеров в форме, которые выпроваживали посетителей ресторана за дверь, где им предстояло торчать в ожидании допроса. Служащие ресторана – четыре официанта, кассир и три повара – сидели за опустевшими столами, а еще один милиционер записывал их имена и адреса.

Олексей и Росихина служили в Главном управлении по борьбе с финансовой преступностью, входившем в санкт‑петербургский уголовный розыск. В отличие от большинства полицейских организаций Запада, русские оперативники не имеют постоянных напарников. Причину такого положения Росихине никто и никогда не объяснял, сам же он считал, что это как‑то связано с бюджетным финансированием. От финансирования зависело все: и то, что приходилось неделями разъезжать по служебным делам на своем собственном автомобиле, и то, будет у тебя напарник или нет.

– Ты разве дежуришь сегодня? – осведомился Росихина.

– Нет, позвонили домой. Так что там с расстоянием? – повторил Олексей.

– Метр. Чуть меньше, чуть больше. Промахнуться невозможно. – Тут он заметил что‑то прямо под ягодицей убитого и наклонился, чтобы взглянуть поближе. – О, пистолет. Кажется, «макаров». По крайней мере он пытался защищаться. Вытащил бы на секунду раньше, глядишь, и…

– Тогда вопрос к тебе, – сказал Олексей. – Ты сам что предпочел бы? Как этот наш приятель, знать, что сейчас произойдет, или просто… Бух – и все. Ничего нет.

– Гена, типун тебе на язык…

– Да ладно, говори уж.

Росихина вздохнул.

– По мне, лучше всего помереть во сне – столетним дедом, лежа рядом с Натальей.

– Павел, Павел… Нет у тебя чувства юмора.

– Извини. Давай к делу. Не нравится мне все это. Что‑то не так. Вроде бы и похоже на обычное мафиозное убийство, но этот дядька – не из обычных персонажей таких разборок. Во‑первых, место неподходящее для него.

– Или очень смелый, или очень глупый, – ответил Олексей.

– Или в отчаянном положении. – Русский, пусть даже с Кавказа, вряд ли пришел бы в такое место, чтобы поесть лепешек чепалгаш или послушать этот жуткий пондур, который, на вкус Геннадия, больше всего походил на вопли мартовских котов.

– Или сильно голодный, – добавил Олексей. – Может быть, какой‑то новый босс? Лицо мне незнакомо, но если поискать в картотеке…

– Вряд ли. Они же никогда никуда не ходят без охраны. А охрана у них серьезная. Даже если кто‑то и сумел бы заманить сюда такого и всадить пулю почти в упор, все равно телохранители устроили бы настоящую войну. Тут все было бы перебито, и трупы лежали бы штабелями. Нет, у нас всего лишь одна пуля и всего один мертвец. Очень продуманная работа. Хорошо подготовленная засада. Так что вопросов два: кто он такой и почему так нужно было его убить?

– Ну, от этой банды мы ответов не получим.

Росихина знал, что его напарник прав. Может, от страха перед Общиной, может из преданности ей, но все, кто был к ней хоть как‑то причастен, хранили молчание даже в самых безобидных вещах. Допросы свидетелей всегда сводились к одному из трех вариантов – ничего не видел; кто‑то в маске вбежал, застрелил и убежал, так быстро, знаешь; и третий, самый распространенный: «Я не говорить по‑русску».

В этом случае больше всего ответов будет по второму варианту: так быстро, знаешь… Впрочем, он не был склонен обвинять этих людей в злонамеренности. Хоть Красная мафия, хоть Братва, хоть Община, кого ни возьми, были беспредельно жестоки. Свидетелей вместе с семьями порой обрекали на смерть только потому, что какому‑нибудь главарю, сидящему в своем безопасном схроне, вдруг приходило в голову, что этот человек может владеть какой‑то информацией, которая может представлять интерес для властей. И ведь не просто на смерть, напомнил себе Росихина. Мафия зачастую была очень изобретательна по части пыток, и перед смертью несчастному пришлось бы вытерпеть много страшных мучений. Как ты сам поступил бы в такой ситуации? – не раз спрашивал он себя. Хотя мафия редко трогала милиционеров – это могло повредить делам, – случалось, что и их убивали. Мы, менты, конечно, и при оружии, и владеть им умеем, так что, худо‑бедно, можем постоять за себя, а как быть простому человеку – учителю или рабочему с завода, или бухгалтеру, – какие шансы у них? Откровенно говоря, никаких. У милиции нет ни денег, ни народа для того, чтобы взять под охрану каждого свидетеля, и население это прекрасно знает и потому молчит в тряпочку и не высовывается. Даже сейчас кое‑кто из посетителей ресторана наверняка боится за свою жизнь лишь потому, что оказался в неподходящее время в неподходящем месте. Между прочим, странно, что это заведение вообще не прикрыли до сих пор.

«Именно этот страх, – думал Росихина, – и заставляет людей мечтать о добром старом времени, желать возвращения сталинского контроля за страной, что Путин, в значительной степени, делает в своей «программе реформ». А ведь середины нет и быть не может. Покуда в России существуют политические свободы, права личности и свободный рынок, будет существовать и преступность, крупная и мелкая. При Сталине они тоже существовали, но никакого сравнения с нынешним положением быть не могло. Но ведь этот аргумент довольно хлипкий, верно? Вроде тех, которые старые твердолобые коммунисты и ультранационалисты используют, чтобы бранить демократию и капитализм, забывая при этом, что железная рука дорого обошлась Советской России. Как это говорится? Плохое быстро забывается, так, что ли?» У отца Росихины, родившегося в семье рыбаков‑якутов, было свое мнение на этот счет: «Когда выясняется, что женился на злобной ведьме, даже самая страховидная из былых подружек кажется очаровательной». И дело в том, что Советская Россия как раз и была такой вот страховидной подружкой. Конечно, были у нее и свои достоинства, но ничего такого, к чему хотелось бы вернуться, он не видел. К сожалению, многие из горожан – если верить последним опросам (не менее сорока процентов), разделяли это мнение. А возможно, он был безоглядным оптимистом, как назвал его однажды Олексей. Или безмозглым оптимистом?

А сейчас он сквозь витрину ресторана смотрел на мрачные лица сбившихся в кучки посетителей, на облачка пара, вылетавшие из их ртов и тут же развеиваемые холодным ветром, и думал, что его оптимизм, возможно, и впрямь не имеет никаких серьезных оснований. В этом ресторане на глазах тридцати с лишним человек двадцать минут назад вытряхнули посетителю мозги на стенку, и никто из них, по всей вероятности, не захочет и пальцем пошевелить, чтобы помочь найти убийцу.

– Похоже на то, но ведь все может быть, – ответил Росихина. – Попытка – не пытка, верно?

Олексей пожал плечами и улыбнулся типичной улыбкой русского фаталиста. А что я могу? Олексея мало что волновало, вернее, он всегда казался невозмутимым – точно так же, как всегда держал во рту сигарету.

Потом, опять же, бывает и так (правда, редко), что у кого‑то из свидетелей чисто случайно проскочит какая‑нибудь ценная информация, за которую сможет зацепиться следствие. Но чаще свидетели мямлят что‑то совершенно бессмысленное или держатся враждебно, так что следствию приходится ограничиваться тем, что удалось выяснить при обследовании трупа или трупов.

– Кроме того, – продолжил Росихина, – если мы не соберем показания, пусть даже никчемные, не будет у нас ни четырех часов писанины, ни тошнотворного кофе.

– Четырех часов? Ну, это ты хватил…

– Черт возьми, где криминалист?

До тех пор, пока человека не признают официально умершим, трупу предстояло оставаться на месте и пялить остекленевшие глаза в потолок.

– В пути, – сказал Олексей. – Я сам звонил перед тем, как выехать. Похоже, вечер напряженный.

Росихина наклонился вперед, подцепил пистолет указательным пальцем за спусковую скобу и поднял с сиденья.

– Девять миллиметров. – Он вынул магазин и оттянул затвор. Патрон вылетел из патронника и, звонко щелкнув, упал на пол.

– Парень явно ожидал неприятностей. Патроны все на месте?

Росихина кивнул и понюхал ствол.

– Да, все, конечно. Все произошло слишком быстро. Ствол чистый. Слушай, чтоб меня… Гена, посмотри‑ка сюда – номерок‑то спилен.

– Неужто чудеса никак не кончатся?

Преступники часто уничтожают номера на оружии, которым пользуются в своих делах, обычно вытравливают их кислотой, но крайне редко выбивают другие, фальшивые. Так что, в принципе, есть шанс разобрать старый номер «макарова», а это может куда‑нибудь вывести. Безоглядный оптимизм. И, скорее всего, совершенно безосновательный, напомнил себе Росихина.

На самом же деле лейтенант Росихина и Олексей даже не надеялись что‑то узнать ни от непосредственных свидетелей, ни от осмотра района и опроса его обитателей, как это часто бывало при расследовании убийств, хоть на Западе, хоть в Москве. В чеченской диаспоре все были накрепко связаны друг с другом, старались не иметь дела с милицией и до дрожи боялись Общины. И для этого были все основания. Жестокость этого преступного сообщества не имела границ. Словоохотливый свидетель мог не только погибнуть сам, но и увидеть перед собственной смертью, как будут мучительно убивать его родных. Понимание того, что из‑за твоего неправильного поведения твоего ребенка могут на твоих глазах распилить на части обычной ножовкой, хорошо завязывает рты. Но, даже зная все это, Росихина был обязан выполнить все формальности, в частности, собрать показания, пусть даже они будут бессодержательными и даже откровенно лживыми, и предложить версию, пусть необоснованную, но хоть какую‑нибудь.

Как бы усердно они ни занимались этим делом, в конце концов, все тонкие ниточки, которые (возможно) удастся зацепить, все равно оборвутся, и дело придется объявить «висяком». Поймав себя на этой мысли, Росихина грустно взглянул на труп и чуть слышно пробормотал сквозь зубы: «Прости, дружище».

Глава 17

Забавно, думал Джек Райан‑младший, что на сообщение о рождении девочки никто не откликнулся поздравлениями. Вообще никто. Он проверил на перекрестные ссылки все файлы своего компьютера, просеял каждый терабайт памяти сверхмощного сервера Кампуса, просмотрел все новейшие документы и составил (от руки, на листочке) табличку отправителей и получателей. Но так и не получил ничего, кроме нескольких наборов букв и цифр, которые, конечно, могли иметь какое‑то отношение к их настоящим именам, но вряд ли. Тогда Джек углубил поиск электронных писем еще на полгода и свел информацию в электронную таблицу. Определенно трафик был стабильным, его колебания от месяца к месяцу редко превышали плюс‑минус пять процентов. А сейчас, через несколько дней от сообщения о рождении, поток заметно сократился. Вернее, полностью иссяк, если не считать нескольких обыденных сообщений, посланных еще до извещения и, по‑видимому, попросту застрявших в киберпространстве, как это иногда бывает. Эмир и его РСО – Революционный совет Омейядов – перешли в режим радиомолчания. Джека от этого бросало в дрожь. Для объяснения нынешнего положения имелось три варианта: они либо изменили протокол связи в рамках общих мероприятий по обеспечению секретности, либо каким‑то образом узнали, что их почту читают посторонние, либо перешли в оперативный режим повышенной секретности, так сказать, захлопнули свои электронные рты перед осуществлением какой‑то крупномасштабной операции. Два первых варианта были возможны, но не очень вероятны. За последние девять месяцев РСО практически не менял своих процедур, ну, а Кампус предпринимал много усилий для того, чтобы не дать возможности заметить своего вмешательства в связь. Значит, третий вариант. Прецеденты, естественно, имелись. Как раз перед 11 сентября обычная электронная болтовня участников «Аль‑Каеды» резко оборвалась. Точно так же вели себя японцы перед атакой на Перл‑Харбор. В глубине души Джек надеялся, что его гипотеза подтвердится, но другая часть этой же души страстно хотела, чтобы он оказался неправ.

Но как в таком случае Эмир обменивается информацией со своими подчиненными? Самый безопасный, пусть и не самый быстрый способ – курьеры. Составить сообщения, записать их на компакт‑диск и послать кого‑нибудь, кто передаст диск из рук в руки при личной встрече. Современный авиатранспорт позволяет добраться из Чикаго до Калькутты менее чем за день (если, конечно, человек согласен мириться с той едой, которой пичкают пассажиров в самолетах). Черт возьми, да ведь международные авиаперевозки для этого и затевались, верно? Вполне вероятно, что и организовывались они с учетом интересов «теневого» сообщества, а не только для коммивояжеров «Фререрикс оф Голливуд» или «Доу чемикал».

Из Чикаго до Калькутты… Что, если Эмир обитает в Чикаго, или Нью‑Йорке, или Майами? Что может помешать ему обосноваться там? Ровным счетом ничего. ЦРУ и все прочие уверены, что он прячется в одном из государств, название которых заканчивается на…стан. Но почему? Потому что именно там его видели в последний раз. А каких‑либо сведений о том, что он может оказаться где‑то в другом месте, нету. И сейчас добрая половина войск специального назначения Вооруженных сил США рыщет по Пакистану и Афганистану, обнюхивает каждую дыру, задает вопросы всем встречным и поперечным, разбрасывается деньгами направо и налево. Разыскивает хоть кого‑нибудь, мужчину или женщину, кто может знать его в лицо и иметь представление о том, где он находится на самом деле. Пока что – без толку. «А каковы же шансы на успех?» – подумал Джек.

Такой человек, как Эмир, никогда не может считать себя в безопасности, тем более что его ищут все разведки мира. А ведь даже самые искренние патриоты и борцы за идею из числа разведчиков не могут не помнить о той награде, которую Америка назначила за голову этого человека, и не думать об уютном коттедже на Ривьере и безбедной жизни после отставки. И все это за один телефонный звонок и несколько слов…

Эмир не мог не понимать всего этого. И потому он должен был свести к минимуму число людей, знающих его местонахождение, ограничить этот круг теми, кому он мог безоговорочно доверять, и осыпать этих людей всевозможными милостями. Не скупясь. Деньги, удобства, вся роскошь, доступная в нынешних обстоятельствах. Он должен бороться за их преданность. Он должен укреплять их верность Аллаху и себе и демонстративно заботиться о них. Но при этом сохранять за собой все атрибуты сурового командира, потому что власть такого рода всегда держится на личных отношениях, как, в общем‑то, бывает всегда, как только дело доходит до столь важных вещей, как духовные ценности.

Так что же мешает Эмиру перебраться куда‑то подальше от Пакистана и Афганистана? Но каким образом человек, которого ловят по всему миру, может перемещаться по планете?

В досье Эмира, которое вело ЦРУ, имелись фотографии неважного качества. Часть из них использовалась в натуральном виде, часть – после тщательной компьютерной обработки, но все они имелись в распоряжении разведок и полицейских служб едва ли не всех стран. Публика так же хорошо знала его в лицо. Если уж Брэду Питту и Анджелине Джоли редко когда удается выбраться в ресторан без того, чтобы их не окружила многолюдная толпа, то Эмиру точно пришлось бы столкнуться с немалыми трудностями при переездах за пределами тех районов, где он обычно обитает.

Эмир не может скрыть своего роста – вернее, это теоретически возможно, но достигается лишь путем сложного хирургического вмешательства, после которого требуется длительная реабилитация, что означает несколько недель нетранспортабельности. Не самая удобная из особых примет для парня, который вынужден постоянно скрываться. Он может без особого труда изменить черты лица, цвет кожи, волосы. Он может надеть контактные линзы, которые, во‑первых, изменят цвет его глаз и, во‑вторых, улучшат зрение, которое, согласно этому же досье, у Эмира было далеко не идеальным. На ходу он держался прямо, не сутулился, а ходившие одно время разговоры насчет наличия у него синдрома Марфана[10]пресек один доктор из больницы Джона Хопкинса, оказавшийся крупным специалистом по этой болезни. Для Лэнгли его вердикт оказался неприятным сюрпризом, а для всего разведывательного сообщества – откровением. Это значило, что, вопреки старой легенде, Эмир не нуждался в постоянных процедурах гемодиализа и не был привязан к аппарату.

Постой, Джек, постой… У разведчиков имеется множество всяких гипотез относительно Эмира. Неужели с болезнью Марфана все решено раз и навсегда? И утверждения пусть даже одного специалиста достаточно, чтобы полностью похоронить версию? По имеющейся у Джека информации, пока еще никому не удавалось захватить хотя бы одного «языка», который был бы достаточно близок к Эмиру, чтобы подтвердить или опровергнуть какие‑то из многочисленных догадок. Да, есть над чем поломать голову.

– Привет, Джек! – послышался знакомый голос. Обернувшись, он увидел в двери Доминика и Брайана.

– Здорово! Заходите. Как дела?

Близнецы уселись.

– С утра сижу за компьютером, аж голова разболелась, – сообщил Доминик, – вот и пришел доставать тебя. Что читаем? Переписку Министерства финансов?

Джек не сразу понял, что имел в виду кузен. Секретная служба формально входила в состав Министерства финансов. После покушения в Джорджтауне стало много шуток на эту тему. Инцидент наделал много шума в прессе, но его имя нигде ни разу не упомянули, что полностью его устраивало. Хендли, естественно, знал все в мельчайших подробностях, но это Джека нисколько не тревожило. Даже напротив – сгодилось бы как дополнительный аргумент в предстоящем разговоре с боссом.

– Умник! – огрызнулся в ответ Джек.

– Об ублюдке что‑нибудь выяснили? – поинтересовался Брайан.

– Насколько я знаю, еще нет. В прессе даже нет ни звука насчет соучастников, но ведь в таких делах газетчики редко получают что‑либо сверх того, чем их снабжает Секретная служба. – Секретная служба умела поддерживать дисциплину даже в том городке, где утечки информации являлись отнюдь не редкими случайностями, а скорее обычным явлением. Джек решил перевести разговор на то, что сейчас больше занимало его мысли.

– Вы ведь слышали о той теории насчет болезни Марфана? Что Эмир ею страдает?

– Да, вроде как, – ответил Доминик. – Она, кажется, не подтвердилась.

Джек пожал плечами.

– Пытаюсь посмотреть немного пошире. Взять хотя бы его местонахождение. Нутром чую, что нет его в Афганистане, ну, а мы никогда и не пытались заглянуть куда‑либо, кроме как туда и в Пакистан. А если он оттуда выбрался? В выборе валюты он не ограничен, а ведь деньги обеспечивают мобильность.

Брайан пожал плечами.

– Что‑то мне трудно представить, чтобы такого вот типа никто не заметил, если бы он вылез дальше чем на полсотни миль от своей норы.

– Догадки плохо уживаются с настоящей аналитикой, – заметил Джек.

– Верно. Но готов поклясться, что если этот сукин сын все же куда‑то съехал, то сейчас он кипятком ссыт от смеха, глядя, как всяческие спецназы ползают по горам и пытаются его отыскать. С другой стороны, как он мог это сделать? Сомневаюсь, чтобы он поперся в исламабадский аэропорт за билетом.

– За деньги можно и знания купить, – сказал Доминик.

– О чем это ты? – поинтересовался Джек.

– Дружище, в любой области есть свои знатоки. Нужно лишь иметь представление, где их искать.

День пролетел незаметно. В пять часов Джек просунул голову в дверь кабинета Доминика. На стуле перед столом брата развалился Брайан.

– А вот и я! – сообщил Джек.

– О! – воскликнул Брайан. – Наш компьютерный виртуоз! Что новенького?

– Вышел из системы.

– Вычислил, где будешь обедать? – поинтересовался Доминик.

– Нет. Жду предложений.

– У него с личной жизнью, наверно, такая же ерунда, как и у меня, – пробормотал Брайан.

– Я раскопал новое местечко в Балтиморе. Не желаете опробовать?

– Конечно, желаю!

«Что за черт? – добавил Джек про себя. – Есть в одиночку – это же тоска».

Колонна из трех легковых машин направилась по федеральному шоссе 29 на север, а затем повернула на восток по шоссе 40, чтобы попасть в балтиморскую Маленькую Италию – такой район есть почти в каждом американском городе, – расположенную возле Истерн‑авеню. Этот путь почти полностью совпадал с тем, по которому Джек ежедневно ездил на работу и с работы. Он жил в нескольких кварталах от бейсбольного стадиона в Кэмден‑ярдс. Но этот сезон для команды уже закончился, поскольку ей снова не удалось выйти в финальный турнир.

Балтиморская Маленькая Италия представляла собой этакий кроличий садок из перепутанных узких улиц со всего несколькими автостоянками. Чтобы пристроить свой «Хаммер», Джеку пришлось затратить почти столько же усилий, сколько требуется от лоцмана, чтобы ввести океанский лайнер в захудалый рыбацкий порт. Но ему все же удалось, затратив не так уж много времени, отыскать место на одной из площадок в двух кварталах от расположенного на Хай‑стрит ресторана, который специализировался на северо‑итальянской кухне. Войдя внутрь, он сразу увидел своих двоюродных братьев. Они устроились в угловой кабинке, рядом с которой никого не было.

– И как здесь кормят? – спросил он, усевшись.

– Шеф‑повар не уступит нашему дедушке. Это, Джек, как ты понимаешь, наивысший пилотаж. Телятина – несравненная. Клянутся, что он каждый день самолично покупает ее на Лексингтонском рынке.

– Да, похоже, коровой быть несладко, – заметил Джек, раскрывая меню.

– Не спрашивал, – отозвался Брайан. – Но и жалоб ни разу не слышал.

– Ну, так поговори с моей сестрой. Она заделалась вегетарианкой. Только туфли носит кожаные, а больше – ни‑ни, – хохотнул Джек. – А какие вина у них приличные?

– Уже заказано, – отрапортовал морской пехотинец, – «Лакрима‑кристи дель Везувио». Я обнаружил этот сорт в Неаполе, во время круиза по Средиземноморью. Побывал на экскурсии в Помпеях, и гид, среди всего прочего, рассказал, что тамошним виноградникам уже две тысячи лет. Я и решил, что за такое время должны были вывести самую лучшую лозу. Если тебе не понравится, я сам все выпью, – пообещал Брайан.

– Джек, не волнуйся, Брайан разбирается в винах, – сказал Доминик.

– Ты сказал это так, будто открытие сделал, – парировал Брайан. – А я, к твоему сведению, не самый типичный кувшиноголовый.

– Виноват. Исправлюсь.

Бутылка появилась чуть ли не через минуту. Официант, явно рисуясь, ловко выдернул пробку.

– А где в Неаполе можно питаться?

– Дорогой мой, чтобы найти в Италии плохой ресторан, нужно очень и очень постараться, – сказал Доминик. – Еды, которую там покупаешь в уличной забегаловке, не устыдился бы ни один хороший ресторан у нас. Но это заведение по‑настоящему хорошее.

– В Неаполе, – вмешался Брайан, – на набережной, в миле от большой крепости, находится «Ла Берсальера». Готов дать кому‑нибудь шанс попытаться надавать мне по шее – это самый лучший ресторан во всем мире.

– Ну, нет. Самый лучший ресторан находится в Риме, примерно в полумиле от Ватикана, и называется «Альфонсо Риччи», – возразил Доминик.

– Ну, тебе, пожалуй, можно и на слово поверить.

Тут подоспели блюда и еще бутылка вина, и разговор сам собой перешел на женщин. Все трое встречались с девушками, но серьезных отношений не сложилось ни у одного. Братья Карузо шутили, что им нужны идеальные итальянки, ну, а Джек говорил, что ищет такую девушку, «которую можно было бы познакомить с мамой».

– Что это ты такое говоришь? – удивился Брайан. – Тебя не устраивают твои цыпочки?

– В постели – вполне. Но показываться с ними на людях… Меня не слишком привлекают игривые топики и татуировки на задницах и прочих местах.

Доминик не выдержал и расхохотался.

– Брайан, как зовут… ну, ты помнишь… стриптизерша с татуировкой.

– Ну, вот еще…

Доминик продолжал покатываться со смеху. Немного отсмеявшись, он повернулся к Джеку и пояснил, демонстративно понизив голос и даже прикрыв рот ладонью:

– У нее прямо под пупком была татуировка: стрелка вниз и надпись: «Скользко, когда мокро». Правда, была пропущена запятая и «скользко» ей написали без мягкого знака.

Джек тоже расхохотался в голос.

– Так как ее зовут?

– Неважно! – сердито мотнул головой Брайан.

– Ну, скажи, чего уж там, – настаивал Доминик.

– Да что там, колись, – подхватил Джек.

– Кенди.

Новый взрыв хохота.

– Через «е» или «э»? – полюбопытствовал Джек.

– Через «е». Ладно, ладно, пусть она никогда не блистала умом. Так мы и не собирались жениться. Джек, у тебя‑то как дела? Кто в твоем вкусе? Джессика Альба? Или Скарлетт Йоханссон?

– Шарлиз Терон.

– Отличный выбор, – похвалил Доминик.

– А я предпочла бы Холли Мэдисон, – сказал женский голос за соседним столиком. – Классные буфера.

Все трое обернулись и увидели улыбавшуюся женщину. Высокую, рыжеволосую, зеленоглазую, с широкой улыбкой.

– Захотелось подбросить пару центов, – добавила она.

– Дама здраво рассуждает, – заметил Доминик. – Так вот, если говорить об интеллекте…

– Интеллекте? – переспросила женщина. – А мне показалось, что вы говорили о сексе. Если же вы решили примешать в это дело еще и мозги, то лично я выбрала бы… Пэрис Хилтон.

Последовала довольно напряженная пауза, а потом на убийственно серьезном лице женщины появилась‑таки улыбка. Джек, Доминик и Брайан снова расхохотались.

– Думаю, сейчас самое время спросить, не хотите ли вы присоединиться к нам.

– С удовольствием.

Забрав бокал, который ей только что вновь наполнил официант, она перешла к их столику и села рядом с Домиником.

– Меня зовут Венди, – представилась она. – Первая гласная – «е», а на хвосте – «и». Уж извините, – добавила она с деланым смущением, – не могла удержаться и не подслушать. – Она повернулась к Доминику. – Итак, мы знаем, что Джеку нравится Шарлиз, а Брайан предпочитает полуграмотных стриптизерш…

– Это ужасно! – вставил Брайан.

– А какой вкус у вас?

– Хотите, чтобы я ответил честно?

– Конечно.

– Это прозвучит очень просто.

– Попробуйте, не смущайтесь.

– Предпочитаю рыжих.

– И впрямь, проще некуда, – хохотнул Джек.

Венди на секунду всмотрелась в лицо Доминика.

– Похоже, он говорит правду.

– Чистую правду, – подтвердил Брайан. – У него в комнате до сих пор висит портрет Люсиль Болл.

Новый взрыва хохота.

– Брат, что за чушь ты несешь? – И, обращаясь к Венди: – Вы встречаетесь с кем‑нибудь?

– Собиралась. С подружкой. Но она прислала эсэмэску, что не может прийти.

Они съели вчетвером прекрасный обед, выпили еще вина и проговорили почти до одиннадцати часов, и тут Джек объявил, что отправляется домой. Брайан, тоже понявший ситуацию, откланялся вместе с ним, и Доминик с Венди остались вдвоем. Они болтали еще несколько минут, пока Венди не сказала:

– Ну…

– Хочешь уйти отсюда? – подхватил Доминик. (Они давно уже оставили официальный тон.)

– Я живу буквально в двух шагах, – улыбнувшись, ответила Венди.

Они начали целоваться даже раньше, чем за ними закрылись двери лифта, оторвались друг от дружки на несколько секунд, когда кабина остановилась на этаже, потом в обнимку дошли до двери, вошли в квартиру и тут же начали раздеваться, разбрасывая одежду. Когда они добрались до спальни, на Венди оставались лишь черные кружевные трусики и такой же бюстгальтер. Из всего этого она мгновенно выскользнула и села на кровать, прежде чем Доминик успел расстегнуть брючный ремень.

– Дело только за тобой, – бросила она и раскинулась на кровати. Рыжий локон закрыл ей один глаз.

– О! – выдохнул Доминик, глядя на нее.

– Буду считать это комплиментом, – хихикнув, отозвалась она.

Доминик наконец‑то справился с брюками, сбросил трусы и кинулся на кровать. Они целовались еще с полминуты, а потом Венди отстранилась. Подвинувшись к краю, она открыла тумбочку и вынула маленькое прямоугольное зеркальце и стеклянный пузырек с палец величиной.

– Что это такое? – спросил Доминик.

– Это, чтобы было веселее, – ответила Венди.

«Вот черт!» – подумал Доминик.

Она заметила, как изменилось выражение его лица.

– А что?

– Так не пойдет.

– Нет, а в чем дело‑то? Всего капелька кокса…

Доминик поднялся, поднял трусы и брюки и быстро надел их.

– Ты что, уходишь? – удивленно спросила Венди, сев на кровати.

– Угу.

– Кончай прикалываться! Из‑за такой ерунды…

– Угу.

– Боже! Да что же тут такого?

Доминик ничего не ответил. Он схватил с пола рубашку, натянул ее и направился к двери.

– Заср…ец, – бросила ему в спину Венди.

Доминик остановился, повернулся, выхватил из кармана брюк бумажник, резко распахнул его и продемонстрировал ей значок ФБР.

– Ничего себе… – прошептала Венди. – Я не… Ты меня?..

– Нет. Сегодня тебе повезло. – С этими словами он вышел.

Тарик Химси размышлял о могуществе денег. И капризах выбора. Подобрать Эмиру партнершу, пусть даже для короткой связи, было весьма непростым делом. Вкусы у него были специфическими, а меры предосторожности – беспрецедентными. К счастью, шлюх здесь хватало с избытком, их легко было отыскать на улицах, и, как выяснилось, они привыкли выполнять странные пожелания клиентов, например, ехать неизвестно куда в автомобиле с непрозрачными стеклами. В ходе предварительных наблюдений он установил, что, несмотря на свою испорченность, эти женщины далеко не глупы. Они ходили в поисках клиентов вдвоем или втроем, а когда одну из них увозили, кто‑нибудь из оставшихся записывал номер автомобиля. Эту проблему удалось решить быстрым набегом на одну из автостоянок, расположенных возле аэропорта. Номерной знак быстро устанавливается и еще быстрее снимается. Замаскировать таким образом машину почти так же легко, как и изменить свою внешность при помощи бейсболки и больших черных очков.

Дата добавления: 2015-06-04