Слова лишь называют

Как оставить секреты красок?!

Другая, напомнившая о фрагментарности моего «зрения» и моей человеческой «слепоте», картина висела в Третьяковке над узенькой лестницей.

Уже целый день бродил я по залам. До закрытия оставалось полчаса. Когда снова попаду в Москву, было неизвестно, и я спешил «добрать» впрок сколько можно. Усталый, поднимался по ступенькам и случайно обернулся оглядеться, да так и застыл... под этой полной, совершенно натурально светящейся на почти черном фоне луной. Она обливала своим светом набухшую от спокойного полноводья и так же светящуюся, но отраженным светом, ночную воду настоящей реки.

Так и простоял до закрытия, боясь спугнуть видение, а река катила черную ночную воду. О Куинджи я тогда не знал ничего. А это была его «Ночь на Днепре».

И этот холст я больше никогда не видел таким. Он всегда оказывался темным и нарисованным.

Пишут, что краски умерли. Умерли очень давно. Но я и теперь верю, что в тот день они были живыми. Как и тогда, когда в комнату на выставку этой, свечами освещенной картины, выстраиваясь в очередь, шли люди и заглядывали за нее, пораженные живым свечением луны, ища секрета. Не освещена ли она из-за холста, нет ли в действительно светящей луне лампочки. Но теперь краски умерли, а Куинджи унес с собой секреты крепок.

Я всегда боюсь унести с собой какие-нибудь секреты, не оставить себя до конца. А скольким людям страх осмеяния, неуверенность, недоверие, недостаток интереса к себе - любви к себе - помешали оставить здесь свои секреты - свои большие и маленькие открытия.

Ничто в природе не исчезает. А личный человеческий опыт в очень малой степени становится общечеловеческим: пусть - в детях, пусть - в близких, в делах,... в слове... - убийственно мало.

Может быть, дело в том, что мы не умеем сочувствовать? Не сочувствуя другим, отнимаем у них себя? Не сочувствуя, не умеем приобщиться к их опыту, к их боли? Не слушая никого кроме себя, не умеем быть услышанными?

Жена прочла и сказала, что рассказывал я о «Виноградниках в Арле» гораздо интереснее.

Как оставить свой взгляд, жест, дыхание, открывшийся тебе мир? Как выразить все нюансы обстоятельств, наполняющих твое живое действие оттенками?

Почему я рассказал Саше о брате?

Не для того же только, чтобы она догадалась, что может, как и мы с братом, верить, что любит, а на деле любить не человека, а свою любовь к нему... или его любовь к себе... что она тоже может быть занята не тем, кого любит, а мыслями о нем?

И не потому же, что сюжет обо мне, описанный словами, для нее убедительнее других примеров?

Нет. Я рассказывал скорее оттого, что мне, говорящему о себе, а не о ней, она острее сочувствует. Моя боль для нее реальна. Что бы я ни говорил, эта самоотверженная девочка каким-то своим чутьем узнаёт, что между нами с братом происходит в действительности. На различении своих, моих, его переживаний понимает...

...У каждого есть то, без чего он не мыслим, чего нельзя отнять, не разрушив самого человека... Она чувствует, чего нельзя отнимать у каждого из нас. Не умозрительно доходит, а вне логики, сразу знает... всем своим существом.

Сразу знает, чего нельзя отнимать у нее! Даже ей самой!...

Искренняя девочка, самоотверженно - как ей верится, ради мамы - отказавшаяся от себя, понимает, что, не захотев беречь покой близких, пойдя наперекор справедливым и ясным ожиданиям брата, я поступил со всеми неправильно и жестоко!

Но сочувствует она мне!

Болея за меня, она, пусть даже втайне от своего сознания, открывает, что, сохранив свою любовь и нелюбовь, я сохранил себя. Неправильного, трудного, но способного хотеть и не хотеть, имеющего силу выбирать, живого, пристрастного. Того, кому она, и осуждая, не может не сочувствовать.

Я сделал свой шаг. Брат может его принять или не принять, но это будет уже его выбор. Ему есть к кому отнестись.

Сохранив себя, я сохранил брату брата. Сохранил брата себе. Противостояние продолжается. Продолжается жизнь. И наша друг для друга... Ох как важно иметь несогласного с тобой другого!

Даже не переводя этого открытия в слова, Саша, как мне верится, сочувствуя мне, на разнице нашего с ней выбора интуитивно вдруг обнаруживает, где, как и ради чего оставила, забыла себя. Как выбрала стать «умненькой». Вместе со мной она снова возвращается к той своей боли и жизни, когда, чтобы не огорчить маму, отказалась от своей привязанности к отцу, из верности маминой обиде отказалась от «неправильных», «эгоистичных» чувств - от себя.

Сочувствуя со мной, осознанно или нет, девушка, пусть на миг, приходит в себя. Пусть на мгновение, ее отношения с близкими вновь обретают динамику и... шанс.

Дальше уже ее выбор. Ради иллюзии благополучия демонстрировать маме, что ее - послушную дочку все устраивает, и так навсегда оставить маму без дочери, себя без матери? Или решиться остаться живой и продолжить трудные дочерние отношения с родителями? Ведь, чего греха таить, в пику мужу ее мама осиротила не только дочь, но и себя... И она (дочь) теперь, пожалуй, единственный человек, который может привести этот замерший механизм в движение, единственный человек, с которым ее победительная мама могла бы считаться.

Но этот выбор - ее...

...Может быть, всего, о чем я здесь толкую, Саша и не осознает, не поймет умом. Но на различении моего и своего существования в отношениях с самыми главными ей и мне людьми будет научаться замечать свое, испытываемое ею отношение к себе, к другому... Будет научаться вникать в свою жизнь, в непоказываемую жизнь мамы, других значимых для нее людей, в свою изначальную, по природе доверчивую, без высокомерной снисходительности, любовь к маме.

И делают это не мои. формулировки, сочетания и последовательности слов, а ее отношение ко мне, мое - к ней, наши отношения.

Слова только оформляют уже готовое...,

Как все это поймать, удержать, оставить, передать? Как сохранить чудо общения? Как поделиться им без личного контакта?

Дата добавления: 2015-06-29