Прелюдия

О Дэнни мой, волынки заиграли, По горным склонам слышится их весть. Уходит лето, все цветы завяли, Уйдешь и ты, а я останусь здесь.

Ты возвращайся в солнечном июле Или зимой, когда повсюду снег. Я буду ждать — в ненастье ли, в жару ли, О Дэнни мой, мне не забыть тебя вовек!

Под воздействием ирландской народной пес­ни, с помощью музыки «внутренний» герой ро­мана «Крутая Страна Чудес и Конец Света» (1985) вновь обретает душевное равновесие. Таким образом устанавливается контакт между ним и героем «внешнего» мира, его сознательным «я», в одном из самых волнующих фрагментов насыщенного образами романа Харуки Мура­ками.

Мураками любит музыку — музыку всех на­правлений: джаз, классику, фолк, рок. Музы­ка занимает центральное место в его жизни и творчестве. Уже само название его первого ро­мана достаточно красноречиво: «Слушай пес­ню ветра» (1979). Один журнал даже решил

опубликовать дискографию всех музыкальных произведений, упомянутых в книгах писателя, и впоследствии эта затея вылилась в целую кни­гу, В течение семи лет Мураками был владель­цем джаз-бара и по-прежнему пополняет свою коллекцию, уже насчитывающую 6 000 запи­сей. Он постоянно ходит на концерты и слуша­ет диски. Удивительно, что он сам не стал му­зыкантом — впрочем, в какой-то степени он им стал. Ритм является важнейшей составляющей прозы Мураками. Писатель наслаждается му­зыкой слов и чувствует сходство между своим ритмом и рваным, синкопированным ритмом джаза, в чем он признался, выступая в Кали­форнийском университете в Беркли:

«Мой стиль сводится к следующему: во-пер­вых, я никогда не вкладываю в предложение ни на гран больше смысла, чем это необходи­мо. Во-вторых, у предложений должен быть ритм. Это нечто, почерпнутое мною из музы­ки, в особенности из джаза. В джазе благода­ря разнообразному ритму становится возмож­ной мощная импровизация. Все это — в рабо­те ног. Чтобы поддерживать ритм, не должно быть лишнего веса. Это не значит, что веса не нужно вовсе, — просто надо сохранять только абсолютно необходимый вес. А от жира следу­ет избавляться»¹.

¹ Из лекции Харуки Мураками «Человек-Овца и Конец Света», прочитанной в Беркли по-английски 17 ноября 1992 г. (Здесь и далее цифрами обозначены примечания автора, знаком *— примечания переводчика.)

Для Мураками музыка — лучший способ войти в глубины бессознательного, этого вне­временного мира нашей души. Там, внутри на­шего «я», покоится история о том, кем является каждый из нас, — обрывочное повествование, знакомое нам только по образам. Сон — один из важных путей установления контакта с этими образами, но подчас они неожиданно всплыва­ют и когда мы бодрствуем, на мгновение позво­ляют себя осознать, а затем так же внезапно возвращаются туда, откуда пришли.

Романист рассказывает истории, пытаясь извлечь наружу внутреннее повествование, и в ходе какого-то иррационального процесса отзвуки этих историй отдаются в душе каждо­го читателя. Это чудесный процесс, столь же тонкий, как ощущение дежа вю, и столь же не­объяснимый. Мы наблюдаем его в романе «Крутая Страна Чудес и Конец Света», когда еле уловимому эху сущностной «внутренней» истории главного героя («Конец Света») удает­ся пробиться к крутому «внешнему» миру его сознания.

Неудивительно, что в восприятии текста, наполненного музыкой и повествованием, зна­чительную роль играют органы слуха. Персо­нажи Мураками на редкость хорошо заботят­ся о своих ушах. Они чистят их с почти мани­акальной тщательностью, словно стремясь всегда оставаться на волне непредсказуемой, изменчивой музыки жизни. Невероятно пре­красные уши одной из героинь, безымянной

девушки героя из романа «Охота на овец» (1982), получившей имя «Кики» («Слушающая») в продолжении «Охоты на овец», романе «Дэнс, Дэнc, Дэнc» (1988), как выясняется, обладают почти сверхъестественными способностями. Уши важны и для рассказчиков Мураками, по­скольку те проводят массу времени, слушая различные истории.

В пятом романе писателя, «Норвежский лес» (1987), есть, к примеру, момент, когда герой-рас­сказчик Тору замечает: «День казался чертов­ски длинным», и это звучит искренне по одной простой причине. Дело в том, что тот день занял более семидесяти страниц романа, читая кото­рые мы не только следили за приключениями Тору, но и слушали длинную историю. Морщи­нистая пожилая женщина Рэйко (а ей всего-то тридцать девять) рассказывала Тору (и нам) ис­торию своей жизни. Здесь было все: девичьи мечты о карьере концертирующей пианистки, симптомы психического заболевания, вдребез­ги разбивающего эти мечты, излечение благо­даря замужеству, рождение дочери, начало но­вой музыкальной карьеры в качестве препода­вателя фортепиано, но затем столкновение со злонамеренной ученицей, грозящейся нарушить душевное равновесие учительницы.

Но как только речь заходит о последнем об­стоятельстве, Рэйко осознает, что уже очень по­здно, и оставляет Тору и читателя сгорать от лю­бопытства. Тору называет женщину достойной преемницей Шехерезады, и мы ждем продол-

женияее истории, которое последует в втором томеоригинального издания. Только там мы уз­наём особлазнении Рэйко новой ученицей, кра­сивой юной лесбиянкой, о крушении непрочно восстановленной жизни женщины и настига­ющем ее безумии, приводящем Рэйко в санато­рий, где она рассказывает свою историю Тору. Этозахватывающая, волнующая история, и мы жадновбираем каждое слово, в частности бла­годаря активной вовлеченности рассказчика, вступающего в ключевые моменты, чтобы за­дать Рэйко вопросы, какие мы бы задали сами, будьмы на его месте. Его чувство ритма, его проницательность восхищают. Он так же любо­пытен, так же чуток, так же проницателен и по­лон сочувствия, как мы сами!

Мураками знает, как следует рассказывать истории — и как следует их слушать. Он тонко чувствует сам пульс диалога между рассказчи­ком и слушателем и понимает этот процесс на­столько, что умеет воссоздать его в воображае­мых обстоятельствах. В 1985 году он даже вы­пустил целый том рассказов с претензией на то, что это записи подлинных случаев из жизни, рассказанных ему друзьями и приятелями. Впоследствии писатель признавался: все исто­рии целиком и полностью являются вымыш­ленными. Другой из рассказчиков Мураками так описывает процесс повествования в треть­ей книге «Хроник Заводной Птицы» (1994-1995), огромном романе, битком набитом историями: «Я обнаружил, что она [его спутница в ресторане]

была необычайно искусным слушателем. Она мгновенно реагировала и знала, как направить течение истории в нужное русло с помощью умелых вопросов и ответов».

Возможно, героиня этого романа и хороший слушатель, но читателю прежде всего интерес­на сама история, которую она рассказывает, тем самым позволяя лицу от автора сообщать нам о событиях, находящихся далеко за преде­лами его опыта. Рассказчики Мураками обыч­но пассивны в собственной жизни, но чрезвы­чайно активны в качестве слушателей. Вот как рассказчик описывает свои ощущения на пер­вых страницах романа «Пинбол 1973» (1980):

«Одно время я чрезвычайно пристрастил­ся к историям о местах, где я никогда не бывал или о которых ничего не слышал.

Лет десять назад я имел привычку хватать за шиворот всех, кто попадался мне под руку, чтобы слушать истории о местах, где они роди­лись или выросли. Возможно, тогда было мало людей того типа, что охотно выслушивают дру­гих, поскольку все — абсолютно все — расска­зывали мне о себе с симпатией и энтузиазмом. Совершенно незнакомые люди, услышав обо мне, разыскивали меня, чтобы поведать мне свои истории.

Они рассказывали мне обо всем подряд, как будто бросая камни в высохший колодец, а ко­гда они заканчивали, то каждый из них шел до­мой удовлетворенный... Я слушал их рассказы со всей серьезностью, на какую был способен».

Может быть, рассказчик и не вполне тера­певт; но он всегда внимателен, у него есть чувст­во юмора, и он готов с сочувствием вас выслу­шать. «Когда я слушаю истории других людей, я исцеляюсь», — признался Мураками психологу Хаяо Каваи. «Да, да, — ответил Каваи, — мы по­ступаем точно так же: исцеляем и сами исцеля­емся». «Терапевтический» тон ранних книг Му­раками несомненно способствовал успеху, столь быстро пришедшему к писателю. Истории, рас­сказанные вдумчивым двадцатидевятилетним автором, объясняющим, как он пережил десяти­летие от двадцати до тридцати, — своего рода справочник для читателей, вступающих в этот опасный период, когда приходится расстать­ся с тихой размеренной жизнью колледжа или университета в поисках своего индивидуально­го пути.

Мураками — очень популярный писатель, конечно же, главным образом в Японии, хотя на сегодняшний день его произведения пере­ведены по меньшей мере на пятнадцать язы­ков. Книги Мураками особенно хорошо про­даются в странах Восточной Азии. Истории его спокойного, беспристрастного, нередко забав­ного рассказчика представляют собой возмож­ную альтернативу жизни в суровом конфу­цианском футляре Государства и Семьи. На Тайване, к примеру, в ноябре 2000 года один из магазинов устроил отдельную секцию для

произведений Мураками, представив перево­ды более двадцати его книг. В одной газетной статье писателя назвали крупнейшим япон­ским романистом со времен такого титана эпо­хи Мэйдзи, как Сосэки Нацумэ*, и было выска­зано предположение, что однажды портрет Мураками украсит японскую денежную купю­ру так же, как сейчас ее украшает изображе­ние Сосэки. А в разных китайских магазинах продавалось не меньше пяти различных пере­водов «Норвежского леса». Корея лидирует по числу переводов Мураками — двадцать три на­звания, тридцать одна книга, куда, помимо из­вестных произведений, вошли его эссе и путе­вые заметки, которые едва ли удастся когда-нибудь перевести на английский.

В Японии Полное собрание сочинений Му­раками в восьми томах увидело свет еще в 1990 году, отметив таким образом десятилетие твор­ческой деятельности писателя, впервые напе­чатавшегося в тридцать лет. К пятидесяти трем годам (январь 2002 г.) значительный корпус его сочинений пополнился еще десятью томами fiction и non-fiction. В его библиографии — со­рок книг эссе, путевых заметок и переводов с английского для детей и взрослых, которыми Мураками занимался в часы досуга. По всему миру количество отдельных новых изданий, где

* Эпоха Мэйдзи — 1868-1912 гг. (время правления им­ператора Муцухито). Сосэки Нацумэ (1867-1916) — клас­сик японской литературы; более всего известен романом «Кокоро» (1914).

ХарукиМураками указан в качестве автора или переводчика, достигло по меньшей мере два­дцати двух в 1999 году и двадцати трех в 2000 году, не считая переизданий.

Большинство критиков — а они, как пра­вило, намного старше основной читательской аудитории Мураками, — считают, что популяр­ность этого писателя свидетельствует о кризисе в современной японской литературе. Оплакивая нынешнее состояние литературы в Японии, До­нальд Кин, патриарх западной японистики, высказался следующим образом (в связи с при­суждением Нобелевской премии за 1994 год Кэндзабуро Оэ за его «серьезные» романы): «Если вы пойдете здесь в книжный магазин, обычный, не очень большой книжный мага­зин, вы не найдете ни одного по-настоящему серьезного литературного произведения. Со­временные авторы пишут в расчете на каприз­ные вкусы молодежи»¹.

Один особенно откровенный критик Мура­ками, вечный спорщик Macao Миёси, вторит Кину: «Оэ слишком сложен, жалуются [япон­ские читатели]. Их симпатии отданы произво­дителям сиюминутной развлекательной лите­ратуры, к каковым принадлежат „новые голо­са Японии" вроде Харуки Мураками и Бананы

¹ Цит. по: Sterngold J. Japan Asks Why a Prophet Both­ers // The New York Times. 6 November 1994. P. 5. Несколь­ко десятилетий назад Кин предрекал мировую извест­ность писателю Осаму Дадзай, пользовавшемуся попу­лярностью у читателей старшего школьного возраста.

Ёсимото»¹. Подобно Юкио Мисиме, утверждает Миёси, Мураками подгоняет свой товар по мер­ке зарубежных читателей. Если «Мисима изоб­ражал экзотическую Японию с ее национали­стической стороны», то Мураками показывает «экзотическую Японию в ее интернациональ­ной версии»; его «занимает не сама Япония, а скорее то, что, с его точки зрения, в ней хотели бы видеть зарубежные покупатели».

Мураками кажется Миёси циничным пред­принимателем, никогда и не бравшимся за пе­ро из таких старомодных побуждений, как вдохновение или внутренний импульс. Чтобы исследователи, обладающие изменчивыми вку­сами, ни в коем случае не приняли Мураками всерьез, он предупреждает: «Только некоторым хватит глупости углубиться в чтение его книг»².

Ну что же, пусть нас сочтут глупцами, но мы обратимся к одной из самых музыкальных исто­рий Мураками, «Девушка 1963/1982 из Ипане­мы» (1982), начинающейся избранными цитата­ми из текста песни, более близкими по смыслу к португальскому оригиналу, нежели к широко распространенному английскому варианту*.

¹ Самый известный роман Бананы Ёсимото (р. 1964) — «Кухня» (1988).

² Miyoshi M. Off Center. Cambridge: Harvard University Press. 1991. P. 234; Kenzaburo Oe: The Man Who Talks With the Trees // Los Angeles Times. 19 October 1994. P. B7.

* «Девушка из Ипанемы» — легендарная песня бразиль­ского композитора А. К. Жобима и поэта В. де Мораеша (1962), ставшая визитной карточкой нового стиля — босановы.

Дата добавления: 2015-06-30