Действие первое 2 страница. Федор Иванович. Девки всегда ломаются

Бабка. И хорошо.

Федор Иванович. Девки всегда ломаются. Ничего, ничего.

Таисия Петровна. Меня здесь не было. А что слу­чилось-то?

Бабка. Она на меня сказала: невоспитанная. Невоспитан­ная я для нее.

Николай. Бабушка, эх, бабушка ты.

Таисия Петровна. Раздевайся-ка.

Николай. Я за ней поеду.

Таисия Петровна. Вот тебе и раз! Куда ты поедешь-то? Может, она и не в общежитие сейчас. Может, еще куда.

Николай. А куда ей еще? У нее здесь никого нет, она вообще сирота.

Таисия Петровна. Ну, ладно. Выпьешь чаю, возьмешь пирог, эту бутылку свою... Что еще? Бутербродов сделаю. Конфет там, печеньица. Раздевайся, позавтракай и по­едешь.

Картина пятая

Завтрак у Гавриловых. За столом Витя, Иванов, Граня. Тут же коляска.

Граня. Надо бы со свиданьицем, да нету денег. Нина в чет­верг получку принесет, у нее ученическая, двадцать три рубля. А я в тот понедельник только получу.

Иванов. Я сказал — всё! Никакого.

Граня. Да рюмочку бы можно, но нет на что.

Иванов. Сказано.

Граня. Теперь о прописке. Только ты уж не пей. А то не пропишу. А прописаться тебе у меня вообще нельзя.

Иванов. Нельзя?

Пауза.

Граня. Кто ты здесь есть? Скажут: кого к тебе прописы­вать? Прохожего мужика?

Пауза.

Иванов. Это-то да.

Граня. Вот и думай.

Пауза.

Иванов. А что думать?

Граня. Что?

Иванов. Пойду, завербуюсь.

Граня. Да я ж тебя не гоню.

Иванов. Все равно не пропишут.

Граня. Не пропишут просто так.

Иванов. А как?

Граня. Как, как. Мужа к жене пропишут, вот как.

Иванов. А мы же с тобой...

Граня. Ну и что...

Иванов (наконец-то понял). А что, давай, что.

Граня. Соседи тебя там выписали, на Зеленом шоссе. Я уз­навала. Как полгода прошло, так и выписали.

Иванов. Я тоже ходил. А им что обо мне думать. Им же лучше.

Граня (переживая). Я туда приехала, а Митревна мне через цепочку еле открыла, говорит: «Нечего тебе сюда шастать, Иванова мы выписали». Новый жилец, что ли, там живет. Вить, позови Нину, а то стынет.

Витя. Она не пойдет.

Граня (быстрый взгляд на Иванова). Что это: не пойдет! Как это не пойдет! Ну-ка, чтобы быстро шла! Чтобы я два раза не говорила!

Витя подходит к двери в смежную комнату.

Витя. Мама говорит, чтобы ты шла. Иди, а то она сама придет.

Нина боком выходит, садится.

Граня. И чтобы у меня без этих... Живо всыплю... Не пос­мотрю, что уже невеста... (Иванову.) Николаю Козловых она невеста... С седьмого этажа... А я не посмотрю.

Иванов кивает. Он теперь в его состоянии приемлет абсолютно все. Нина оскорблена.

Да нет, я пошутила. Это Колька Козловых, когда Нина была еще маленькая, с Витькой нашим все гуляла... Он говорил: «Вот она, моя невеста». Конфеты ей дарил. Нина была маленькая, а Витька наш был толстый, боль­шой, как вот Галька сейчас растет. Она его еле на руки подымала. Ее во дворе так и звали — Колькина невеста. Теперь он из армии пришел, теперь у него, небось, и своя невеста есть. Степановна говорила, что он из армии в такси приехал и с девушкой.

Молча едят. Разговор не клеится.

Так что Нина у нас теперь невеста без места. Ну? Чего не смеешься, а? Я все вам отдала в своей жизни. Ну?

Иванов. Им что. Им что!

Граня. Помолчи, твое дело молчать.

Иванов. Можем.

Граня. Скажи хоть словечко матери.

Нина. Я не против, что. Пусть поест с нами. Его вещи в че­модане, я сейчас принесу. (Приносит чемодан.) Здесь все. Я выстирала, выгладила.

Иванов. Что ж, спасибо. (Хочет встать.)

Граня. Сиди-ка. Сейчас чай будем пить.

Иванов. А я говорю, спасибо.

Граня. Да сядь. Где ты такую власть взяла? Где это выучилась людей выгонять? А?

Нина. Да пусть чай пьет.

Иванов. Извините, если что. (Пытается встать, но Граня его усаживает.)

Граня. Не пусть чай пьет! Не пусть чай пьет! Решительная какая!

Нина. Если у нас негде жить, это не значит, что кто-то гонит. Можно жить у тети Маруси нашей в Чулкове.

Граня. У тети Маруси в избе трое детей, да бабушка, да дядя Иван. Больно нужно тете Марусе. Вы ездили к тете Марусе на лето, больно вы там кому нужны были!

Витя. Мы там ягоды... грибы собирали... В пруду купались. В Чулкове хорошо. Места в избе много. Тетя Маруся в колхозе все время, дядя Иван когда спит, когда на рабо­ту ходит. Тоже их нет. Одна бабушка с нами.

Граня. Здравствуйте! Радио включили! Давно тебя не слышали, разговорился.

Витя. Сергей безрукий все приглашал: приезжайте к нам, у него братнина изба пустая. Целая изба! С печкой, с подполом, с сараюшкой.

Нина. Там можно сторожем устроиться ночным.

Граня. Витя, наливай чаю.

Нина. Я сама. (Встает.) Билет дотуда восемь рублей. Мы сами всегда с Витькой бесплацкартным ездим.

Иванов. В таком случае... в таком случае... Спасибо, что же, спасибо. Я могу на Север завербоваться.

Витя. Чулково тоже на Севере! А летом туда Гальку мама привезет.

Иванов. Это как хотите. Ваше дело, семейное.

Граня. Не слушай ты их. Дети.

Иванов. Дети от яблони недалеко падают.

Граня. А что же ты хочешь? Чтобы тебе красный ковер расстелили, как космонавту? Наготовил тут делов, наго­товил, под суд пошел, и думаешь, что дети тебя примут?

Иванов. Под суд ты меня подвела, это точно.

Нина (вскрикивает). Мама!

Иванов. Да небось. Я думал, семья, к дочери ехал, к жене. Думал, по-человечески.

Граня. Все и есть по-человечески. Все не сразу. Если ты человеком будешь, все будет по-человечески. Человеком, а не скотом пьяным. Понял?

Иванов. Чтобы ты так меня поняла.

Нина. Мама, ну что ты с ним разговариваешь?

Граня (Иванову). А ты не видишь, что я тебя понимаю? Кто тебя от батареи поднял? Я тебя привела, ни на кого не посмотрела, ни на детей своих, ни на кого.

Иванов. Это ты точно. Это я тебя знаю.

Нина. Мама, ну с кем ты? Что ты!

Граня. Знаешь? Ты меня и другой знаешь. И я тебя другим знаю. Лучше бы не знать.

Иванов. Опять верно. Это я тебе обещал.

Граня. Обещал-то обещал...

Нина. Мама, он что, у нас будет?

Граня. Ты голоса не поднимай.

Нина. Он у нас будет? А? (Плачет.) О-о-о, что делать, что делать, люди, люди... (Пошатываясь, встает от стола.)

Картина шестая

Нина стоит у подъезда. Обычная картина двора: горка ящи­ков в углу, скамейка рядом со ступенями, окна, наглухо заве­шенные. Нина стоит совершенно неподвижно, она в валенках, в платке.

Мимо Нины идет из подъезда Николай. Он с сумкой, в которой бутылка, свертки, коробки, пакеты.

Николай. О, невеста! Ты в каком сейчас классе?

Нина. Ни в каком.

Николай (не обращая внимания на сердитый тон Нины). Не может быть! Что, уже закончила школу?

Нина. Закончила... Ходить туда закончила...

Николай (для проформы). И чем занимаешься?

Нина. Работаю. Ученицей.

Николай. Где?

Нина. А в «Гастрономе».

Николай. Поближе к котлу, значит. А выросла! Все теперь. Хотел тебя конфетой угостить, да не угостишь, а то еще чего подумаешь. Ну, побежал.

Нина. Счастливо. (Отворачивается.)

Николай. Еще увидимся! Соседи! (Уходит.)

Нина стоит спиной к залу.

Картина седьмая

Женское общежитие. Четыре кровати, шкаф с зеркалом, посе­редине круглый стол. Обстановка как в гостинице, только на окне, на шпингалете, висит вешалка с Надиным платьем, у каждой кровати на стене прибит коврик или палас, на тум­бочках стоят флакончики, баночки, коробки пудры и т. д. За столом сидит Надя, в халате, нога

на ногу, в тапочках, и жует. Входит Николай, предварительно постучав и не получив ответа.

Николай. Там у вас было открыто... Здравствуй, Надежда моя!

Надя. Здорово. (Перед Надей на столе батон, нарезанная кол­баса, бутылка молока, пачка сахару. На полу чайник.)

Николай. Обедаешь? А чего у нас не поела? (Снимает пальто и аккуратно вешает его на нарядное платье Нади, висящее на окне). Загордилась... Ушла, не дождалась. Подумаешь, обидели тебя. Меня еще не так, бывало, обижали. Свои же люди, родители, что с них взять, а? К ним же потом и возвращаешься.

Надя, не переставая жевать, задумчиво смотрит на Николая. Николай выставляет на стол бутылку,

отодвигает Надины припасы, выкладывает из авоськи пирог, печенье, бутерброды, пакеты, кульки.

Николай. Что это ты ешь какую сухомятку. Вот, угощайся, пока я жив! Здесь еще бутерброды мама дала. (Садится, довольный.)

Надя, не вставая, стучит кулаком в стену. В дверь робко царапаются. Смущенной цепочкой входят

девушки в халатах, одна в пижаме, одна в зимнем пальто и шапке.

Надя. Угощайтесь вот, вас угощают. Налетай, подешевело.

Надя берет кулек и переворачивает его над столом. Конфеты сыплются градом. Это — как сигнал. В мгновение ока исчезла со стола бутылка, ловкие пальцы разорвали картонную крышку коробки от печенья, пятерни полезли разламывать пирог, потекло варенье. Николая почти не видно за спинами сгрудившихся у стола девиц. Надя в стороне, на своей кровати. Самое поразительное в этой расправе с Николаевым угощением — это залихватская безжалостность, дикое озорство и даже издевательство над жалкими продуктами питания. Варенье размазали по газете, печеньем стали кидать в форточку и попали в Николаева пальто, так что оно сразу стало пятнистым от муки. Николай бросился чистить пальто, а ему в этот момент налили за шиворот вина из бутылки. Николай сначала пробовал смеяться вместе со всеми, потом стал разочаровываться, скучнеть, затем страшно

обиделся, побагровел и стал сопротивляться.

Николай. Кончайте, в конце-то концов! (Выведенный из себя Николай пытается хватать девушек за руки, когда сдергивают на пол его пальто.)

Девушка с завязанным горлом. Он драться, драться! Ах гад!

Надя в это время безучастно сидит на кровати со своими свертками и пьет молоко из бутылки. Внезапно

в дверь звонят. Девушка в пальто и съехавшей набок шапке идет в прихожую. Она кричит оттуда.

Девушка в пальто. Там Семенову спрашивают.

Девушка с завязанным горлом. Она к родне в Каширу уехала, приедет завтра утром.

Девушка в пальто исчезает. Следом за ней вон из комнаты тянутся остальные. Николай, помятый,

в мокрой рубашке, вытряхивает свое пальто, которое лежало на полу.

Николай. Ты так со всеми гостями поступаешь? Красиво. Я ехал, мать тебе пирог испекла. Ночью тесто ставила. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты есть. Мама тебе бутербродов положила, как порядочной. Тем более ночевать оставила. Знаешь, после такого...

Надя (своим величественным металлическим голосом, почти провозглашает). Прости меня, Коля, что я тебя испортила!

Николай (задохнувшись, изумляется). Ты меня?

Надя (не слушая). Прости, что испортила, да. Но ты мне не подходишь.

Николай, зверски обиженный, натягивает свое уже вычищенное пальто, долго кружит

по комнате среди мусора, копается в объедках, наконец вытаскивает из-под стола свою

авоську, вытряхивает и прячет в карман.

Николай. Так, да? Так, да? Извините тогда. Что помешал.

Надя поднимает руку, включает радиоточку. В комнату врывается бурный марш «Прощание славянки».

Николай под этот марш уходит. Надя поднимает с пола вешалку со своим выходным платьем, встряхивает

его и опять вешает на окно.

Картина восьмая

Тот же двор. Нина катает коляску у подъезда. Из подъезда к ней спускается Витя.

Витя. Нин, мама велела уже Гальку домой везти.

Нина. Вези.

Витя. Мама сказала, чтобы ты везла.

Нина. Не пойду я.

Витя. Мама сказала, Галька замерзнет.

Нина. Ну и пусть сама ее берет. Я домой не вернусь.

Витя (с укором). У, ты какая!

Молчание.

Нина. Да не замерзла она. Я носик пробовала, вот сейчас попробую. (Наклоняется над коляской.) Теплый.

Витя. Он там в ванну пошел купаться.

Нина. Пусть.

Витя. Мамка постель перестилает.

Нина. А мне что?

Витя. Где я теперь спать буду? (Это вопрос Витя произносит скорее задумчиво и риторически, нежели в практическом смысле.)

Нина. На моей.

Витя. А ты?

Нина. А я под батареей, в парадном.

Витя. Я вот маме скажу.

Нина. Подумаешь!

Витя. Все маме скажу, вот увидишь! (Пауза.) Идем домой, Нинка. Будем жить в комнате втроем с Галькой. Вот честно. Им ту комнату, нам эту. И все. Честно! Замок вставим. Он к нам не войдет даже.

Нина. А он возьмет палку, как тогда, и в дверь садить будет.

Витя. А мы уши заткнем.

Нина. Гальке не заткнешь.

Витя. А я ему пистолетом. Т-д-бахх! Мой-то пистолет, он стреляет присосками. Пхх — в лоб ему присоску.

Нина бледно усмехается.

Нин, пойдем домой! Сейчас по телевизору будут мультики.

Нина. Не хочу я твои мультики.

Витя. А хочешь, хочешь! Пошли. Сядем все и будем смотреть.

Нина. Не пойду. Бери Гальку.

Витя. Нет! Мама сказала, ты! (Убегает.)

Нина стоит, катает коляску от себя и к себе. Появляется Николай с пустыми руками.

Николай сворачивает к подъезду и натыкается на Нину.

Николай. Ну что, меня ждешь?

Нина молчит, безучастно катая коляску.

Ты чего молчишь? Жених, можно сказать, из армии пришел, а ты молчишь, никак не поприветствуешь. Ну?

Нина молчит, покачивая коляску.

Ты, я вижу, даром времени тут не теряла. (Кивает на коляс­ку.) Замуж вышла?

Нина. Нет. (Отворачивается.)

Николай. Одинокая мать?

Нина. Ну что ты ко мне привязался? Это моей мамы девочка. Моя сестра. Ну?

Николай (присвистнув). Твоя мать родила?

Нина. Да.

Николай. Она же старая.

Нина. Ей тридцать восемь, какая старая?

Николай. Замуж вышла, да?

Нина. Нет. Вообще-то не знаю, собирается вроде.

Николай. Собираться-то все женщины собираются, а на практике выходит по-другому.

Нина. Нет, он-то сам хочет пожениться.

Николай. А она думает?

Нина. Она думает. Куда ей лишнего мужчину себе на шею вешать. Ему стирать, готовить и так далее.

Николай. Ну, это значит, она его не любит. Я, когда женюсь, долго с женой чикаться не буду. Так: «Койку заправить! Раз-два!»

Нина слегка улыбается.

Ну, ладно. Ты что, с утра так и гуляешь?

Нина. Так и гуляю.

Николай. Понятно. Свежим воздухом. Ну, ладно. А то меня еще сегодня в одно место приглашали. Ребята собираются, то, другое. Еще надо успеть чего-нибудь купить.

Нина. К Борису, что ли?

Николай. А что?

Нина. У него диски, говорят, отличные.

Николай. Нет, не к Борису. Ну ладно, пока.

Нина. Счастливо.

Николай убегает. Выходят Анна Степановна с тазом мокрого белья и ее муж, Сергей Ильич,

с ба­ком белья. Анна Степановна останавливается возле коляски, заглядывает внутрь,

чмокает, приговаривает: «У, ти милий!»

Анна Степановна. Здравствуй, Ниночка. Черт его не знает, дома сохнет — все не то, не тот запах. Привыкла еще со старого дома вешать на улице. А ты что, я из окна смотрю, все гуляешь и гуляешь тут? Тебя кто обидел? Ох, все не к добру, не к добру. Пошли, Сергей, отдохнули.

Они вешают в отдалении белье. Анна Степановна подбегает.

Нинок, ты, пока стоишь с девочкой, покараулишь белье?

Картина девятая

У Козловых. Стол накрыт, за столом гости — Клавдия, сестра Таисии Петровны, и ее муж, дядя Митя.

Входит Николай.

Клавдия. О, Николай-воин! Красавица стал парень!

Гости едят и пьют. Дядя Митя ест мало и с осторожностью, разглядывая каждый кусок и задумчиво,

с прислушиванием к внутренним ощущениям, пережевывая.

Кто вверх, а кто вниз. Мы-то с дядей Митей вниз растем, правда, Николай?

Николай. Ну что вы, тетя Клава, вы еще самая ягодка.

Клавдия. Да дай я тебя расцелую, племя мое!

Целуются.

Федор Иванович. Ну, сынок, раздевайся, садись с нами. У нас, видишь, со стола не сходит. Я думал, ты вдвоем придешь, а?

Николай. Я еще должен тут в одно место направиться.

Федор Иванович. Да что тебе место? (Он разгорячен от выпитого.) Что место? Уважай свою родню, дядю Митю и тетю Клаву прежде всего, они пришли по зову сердца, может, они что хорошее посоветуют, раз родители тебе — плюнул и растер.

Николай (молчащей матери). Мам, пойдем в ту комнату.

Николай и мать уходят.

Клавдия. Секреты, секреты и секреты.

Таисия Петровна входит.

Клавдия. Секреты, говорю.

Таисия Петровна (пожимая плечами). Да рубашку просил на сменку.

Клавдия. Уже живо замарала ему рубашку. Помадой, что ли?

Таисия Петровна. Не видела. Не показал. В пиджаке был.

Из комнаты, направляясь в ванную, идет Николай. В ру­ках у Николая скомканная рубашка.

Коля, брось там в грязное, я постираю.

Николай. Я сам, что ты.

Клавдия. Как об матери заботится!

Николай выходит. Пауза. Дядя Митя осуждающе качает головой. Он недоволен Клавдией.

Ну и что? Правильно, об матери заботится, ему надо забо­титься об ней, она у него одна — мать.

Дядя Митя опять качает головой.

Дядя Митя. Зарапортовалась.

Клавдия. А что я сказала?

Федор Иванович. Пусть, пусть сам постирает. Значит, стыд есть.

Клавдия. Вообще-то парня жалко. Вас-то что, вы свой век отжили. А парня жалко, что он с начала жизни связался с лахудрой. Вы-то что, перебьетесь. Подумаешь, делов-то куча, уступите им ту комнату, а сами с бабкой поночуете. Не молоденькие, не покраснеете. Мать есть мать, раньше с ней и то в одной комнате жили. А мы как с Митей жили? Мы с Митей, да его мама, да бабка Варя, это раз, да брат Мити, да братнина жена. Да у нас Костя родился. И все в одной комнате двадцать метров.

Федор Иванович. И ругались, как собаки.

Клавдия. А ты как думаешь? Иногда и пособачишься, а бабка Варя все мирила. Бабка Варя-то, а? Мить?

Дядя Митя. Бабка прелесть, в отличие от тебя.

Клавдия. Сказанул свое словечко.

Дядя Митя. Что людям в жизнь вмешиваться?

Клавдия. Так ведь позвали зачем?

Дядя Митя. Не знаю, зачем звали, а знаю, зачем тебе зана­добилось идти.

Клавдия. Ой, ой, понес околесину.

Дядя Митя. Потому что тебе всегда в чужие дела надо влезть. Всегда ты первая ползешь.

Клавдия. Совсем со своими шахматами озлобился. Тебе не дали первого-то разряда, вот ты на мне и срываешь. Пешка два! Конь три!

Бабка. Клавдия, хватит! Все тебе не так. Пил Митя — не то было. Язву получил — опять тяжело. Теперь в шахматы играет — снова тебе не подходит. Ты вспомни, как ты жале­ла, когда Митя все о болезнях, все о болезнях? А? Говорила, лучше бы пил, как все люди, а то от него аптекой несет.

Дядя Митя. Ладно. Теперь на меня перекинулись.

Входит Николай.

Клавдия. Садись, садись с нами, со старьем посиди. Успеешь убежать. Женишься, тогда поймешь, что бегать было не­зачем.

Федор Иванович. Сядь, посиди с нами.

Николай. Пап, я пойду. Хотя ладно, поем. Я есть хочу, вот что, товарищи.

Таисия Петровна. Плохо тебя там, видно, кормили. Я же столько бутербродов наделала.

Клавдия. Не тем его кормили, а тем, от чего аппетит разыгрывается. Верно, Коля? Выпьем давай.

Дядя Митя. Да ешь, не слушай их. И не пей. Я вот тоже не пью, а только ем, нас с тобой будет двое. Чаю выпьем.

Клавдия. Выпей лучше со мной, Коля.

Пьют.

Слышали мы, слышали про твою девочку.

Николай. Что это вы слышали?

Клавдия. Что умная, что ничего не боится, самостоятельная, что на стройке вкалывает. Она что, подсобница?

Николай. Подсобница.

Федор Иванович. Маляр.

Клавдия. А хотя бы и подсобница! Не все ли тебе, Коля, равно? Ты же жену не за ученость берешь, не за хорошую специальность, правда? Хоть бы она и грамоты не знала! Тебе ведь нужно, чтобы она хваткая девка была, чтобы на тебя вешалась, чтобы волосы красила, брови выщипывала и так дальше. Чтобы курила, водку сосала, так?

Николай. Ты-то водку сосешь?

Клавдия. Я старей тебя буду. Как ты себе позволяешь, а?

Таисия Петровна. Коля, не надо.

Николай. Что вы все забегали? Ну что? Опасность нависла? Нет такой опасности. Можете быть спокойны.

Федор Иванович. А мы и не беспокоимся. Нам-то что, нам скоро отсюда выбираться под медные трубы.

Таисия Петровна. Коля, ну как ты ничего не видишь? Ну как так можно? Ты ведь и в армии был, неужели тебе ребята не говорили?

Клавдия. Они там в армии военно-патриотическое воспитание получают.

Николай. Точно.

Клавдия. Их там всех учат сразу жениться. Погулял — сразу женись. Хватай, что под руку попадется.

Таисия Петровна. Это не армия, это он так считает от нас с отцом. Он не приучен к другому. Но не все же как мы с Федей. Мы один раз сошлись и на всю жизнь. А это надо найти. Это сразу не найдешь.

Дядя Митя. А как же, по очереди?

Клавдия. Хоть и по очереди. Ты-то понимаешь. Мужчина сейчас может и оглядеться, и подумать. Ты вот не подумал и женился. Теперь я слово, ты — два.

Таисия Петровна. И я тебе не хотела говорить, почему эта девушка так к тебе пристала. И в Сызрань к тебе два раза ездила, и меня навещала, всё у нас посмотрела.

Николай. Я понимаю, мама, конечно, ей нужна наша квар­тира, наша мебель полированная, наша люстра чехосло­вацкая и ковер.

Федор Иванович (смеется). Хоть ты и в шутку сказал, Коля, но в каждой шутке есть доля правды. Доля истины.

Николай. И доля вранья.

Клавдия. Господи, да мы тебе такую невесту найдем! Хоро­шую, работящую девочку, непьющую, некурящую, с косой... Моложе тебя.

Николай. А чего ее искать. Вон там, внизу стоит, меня дожи­дается. С первого класса все дожидается меня. Непьющая, некурящая, с косой вроде даже, если не спилила.

Таисия Петровна. Невеста твоя, что ли?

Николай. Она! Влюблена как кошка. Все прямо над ней сме­ялись, как она за мной бегала. Мы идем в футбол играть — она тащится за нами, брата своего несет. Влюблена, что го­ворить.

Клавдия (развеселившись). Так веди ее сюда! Познакомим­ся!

Дядя Митя. Слушай, пошли домой.

Клавдия. Иди, я потом.

Дядя Митя. Нет, идем!!!

Клавдия. Да обожди ты.

Звонок.

Николай. Я открою. Это ко мне. (Уходит.)

Федор Иванович. Это она сейчас из общежития заявится ночевать. Как говорится, с вещами на выход.

Клавдия. Я ее успокою, успокою.

Дядя Митя. Сейчас я тебя успокою. (Начинает вылезать из-за стола.) Успокою.

Клавдия. Мама, ой!

Бабка. Маму чего-то вспомнила.

Клавдия. Сейчас идем, Митенька мой.

Николай вводит Анну Степановну.

Федор Иванович. А, дорогая званая гостенька.

Таисия Петровна. Федя! Анна Степановна, садись с нами, угостись.

Анна Степановна. Да некогда. Тая, одолжи сольцы. Я и стакан принесла. Я верну.

Бабка. Соль и хлеб не возвращают.

Таисия Петровна. Что ты, Анна Степановна, может, я у тебя одолжусь когда-нибудь.

Николай. Садись, теть Ань.

Дядя Митя (пододвигает стул). Вы нас не обижайте, как вас?

Николай. Садитесь.

Анна Степановна. Анна Степановна.

Дядя Митя. Уважаемая Анна Степановна.

Клавдия. Расплылся весь.

Анна Степановна поневоле садится. Дядя Митя пододвигает ей тарелку, рюмку.

Анна Степановна. Да спасибо, время нет. Говорят, не­званый гость хуже татарина.

Федор Иванович. Да сиди уж, коли зашла.

Анна Степановна. Мне время нет, голубцы делала, а соль кончилась. Я вспомнила, что ваша бабушка у меня бра­ла пачку, вот и думаю — вроде мне ловчей одолжиться у нее.

Бабка. Когда это?

Анна Степановна. А прошлый год, в воскресенье вече­ром, когда гастроном уже закрылся.

Дата добавления: 2015-06-30