М Литературное , речевое и эстетическое образование школьников

Ориентация на готовность к практическому применению системы научных знаний и навыков научно-исследовательской деятельности в образовательной сфере деятельности; подготовку высококвалифицированных учителей русского языка, литературы и мировой

художественной культуры, способных преподавать в специализированных школах, гимназиях, лицеях, колледжах и высших учебных заведениях; осуществлять свою практическую деятельность на научных основаниях и совмещать ее с исследовательской работой.

Ю.С. Прохоров. Действительность. Текст. Дискурс: учебное пособие / Ю. С. Прохоров. – М. Флинта: Наука, 2004. – 224с.

Причина того, что при живом термине «функциональный стиль» потребовался другой – «дискурс», заключается в особенностях национальных лингвистических школ, а не в предмете» (Степанов, 1998; 670). «Дискурс – это «язык в языке», но представленный в виде особой социальной данности. Дискурс реально существует в виде своей «грамматики» и своего «лексикона», как язык просто. Дискурс существует прежде всего в текстах, но таких, за которыми встает особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса, особая семантика, - в конечном счете, - особый мир.В мире всякого дискурса действуют свои правила синонимических замен, свои правила истинности, свой этикет. Это – «возможный (альтернативный) мир» в полном смысле этого логико-философского термина. Каждый дискурс – это «один из возможных миров». Само явление дискурса, его возможность, и есть доказательство тезиса «Язык – дом духа» и, в известной мере, тезиса «Язык – дом бытия» (Степанов, 676).

Структура дискурса состоит из двух компонентов: лингвистический (инь), который составляют системные языковые единицы: словоформа и предложение, и экстралингвистический (ян), который составляют ситуация, прагматический, социокультурный, психологический и другие факторы…

Текстовые и дискурсивные категории при всех своих различиях объединяются двумя особенностями: объемностью (пространством) организации и линейностью (временем) появления в речи компонентов. И текст объемен и линеен и дискурс объемен и линеен (Чан Ким Бао, 2000, 3-7).

Текст – интровертивная фигура коммуникации.

Дискурс – экстравертивная фигура коммуникации (с. 33, Прохоров «ДТК»).

Говоря о многопространственном либерализованном языке сегодняшнего русского речевого общения, В.Г. Костомаров и Н.Д, Бурвикова отмечают: «Определенное настроение общества, изменившаяся его структура, новая модель поведения людей, иной общественный вкус и мода ведут к сознательному видоизменению литературно-языковых норм и ослаблению их системы в целом… Ищутся языковые варианты, которые были бы противопоставлены кодифицированным, кажущимся тусклыми нормам литературного выражения… В качестве общей тенденции карнавальных перемен выступает смещение или даже снятие границы между отдельными сферами общения и вытекающая отсюда нивелировка разных типов речи (Костомаров и др. 1997, 23).

УРОВНИ ПРЕЦЕДЕНТНОСТИ

«Носитель языка сознает, что некоторые из аспектов его памяти имеют заведомо индивидуальный, сугубо личный характер; некоторые другие – принадлежат более или менее узко очерченному кругу «своих», разделяющих тождественный опыт /…/; о третьих с уверенностью можно сказать, что они имеют хождение в широкой и неопределенной по составу среде» (Гаспаров, 99-100). Каждая отдельная языковая личность выступает как индивидуум, не похожий на других, со своим собственным сознанием, объемом памяти, лексиконом; как член определенного социума (семейного, конфессионального, профессионального и др.), имеющий общие знания, представления, ценностные ориентации и средства их семиотизации с другими членами этого социума; как член ЛКС, который владеет неким общим для всех включенных в данное сообщество набором «культурных предметов» и их символов; наконец, как член рода человеческого, обладающий общими для всех людей знаниями и представлениями. Это позволяет нам выделять несколько уровней сознания индивида и несколько уровней прецедентности.

Мы называем индивидуальным когнитивным пространством особым образом структурированную совокупность знаний и представлений индивида. Оно включает в себя различные коллективные когнитивные пространства, каждое из которых являет собой являет собой совокупность знаний и и представлений, общих для членов определенного коллектива. Некоторым образом структурированная совокупность знаний и представлений, которыми обладают практически все социализированные члены того или иного ИКС, определяется нами как когнитивная база. Различным уровням сознания соотвествуют разные виды прецедентных феноменов: автопрецедентные, социумно-прецедентные, национально-прецедентные, универсально-прецедентные.

Автопрецентные представляют собой отражение в сознании индивида некоторых феноменов окружающего мира, обладающих особым познавательным, эмоциональным, аксиологическим значением для данной личности, связанных с особыми индивидуальными представлениями, включенными в неповторимые ассоциативные ряды. Скажем, в сознании автора настоящей работы образ зеленой водокачки прочно связан с образом (именно образом, а не понятием!) детства, брынзы – семьи.

Социумно-прецедентные феномены известны любому среднему представителю того или иного социума и входят в коллективное когнитивное протранство. Если такой социум ограничен пределами семьи, то прецеденты этого типа могут сближаться с автопрецедентами. Границы группы могут быть, конечно, значительно шире, но она в любом случае обладает определенным набором прецедентов, характерных только для нее. Так, текст Евангелия является, безусловно, прецедентным для любого представителя христианского социума; скажем, рассказ о Лазаре известен всем членам указанной группы и связан у них в определенными представлениями вне зависимости от национальной или конфессиональной (внутри христианства) принадлежности, в то же время, как мы можем утверждать на основании собственного многолетнего опыта работы с японцами, для последних упомянутый текст не обладает статусом прецедентного. Метафоры с листом бумаги или с шахматами оказываются однозначно прецедентными в среде лингвистов (профессиональный социум), но вовсе не являются таковыми для, например, химиков.

Национально-прецедентные феномены известны любому современному полноценному homo sapiens и входят в универсальное когнитивное пространство человечества.

В дальнейшем мы сосредоточим наше внимание на национально-прецедентных феноменах – просто прецедентные феномены – ПФ (с. 149).

КУЛЬТУРНЫЕ АРХЕТИПЫ – это архетипы конкретной социальной культуры, тот онтологический эталон, с которым данная культура себя идентифицирует. Здесь можно говорить об архетипах сельской и городской культуры, архетипах аристократии или низших классов, архетипах конкретной веры: христианской, исламской, буддистской, конфуцианской.

Обратим внимание на восходящую дивергенцию архетипов. При одной и той же европейской (христианской) культуре русский интеллигент будет отличаться от европейского интеллектуала, а эстонский крестьянин (владелец хутора) – от русского крестьянина, живущего общиной (деревня). То есть архетип более высокого уровня, хоть и формируется в мощном поле предшествующего архетипа, не определяется им целиком.

Чем выше располагается архетип в классификационной шкале, чем меньше в нем от природы и больше от социальной среды, тем выше его лабильность, тем легче изменить его начальную конфигурацию. Интеллигент может довольно быстро превратиться в мелкого коммерсанта или даже в бомжа…крестьянин…может стать индустриальным, полностью городским человеком. Однако, чтобы эстонец, например, превратился в русского, необходимо долгое и достаточно трудоемкое врастание в чужую культуру. …О том, чтобы человек мог изменить свои физические характеристики, из другой «биологической оптики» воспринимать окружающий мир, говорить пока не приходится.

Очевидно, что национальный характер, лицо нации определяют прежде всего этнические архетипы. Именно они, суммируя начальное этногенетическое разнообразие, создаваемое природой, сводят его в те специфические черты, которыми одна нация отличается от другой.

Реконструкция универсальных архетипов может быть, согласно Юнгу, произведена по мифам, легендам, сказаниям, содержащим повторяющиеся структурные элементы.. В свою очередь, этнические архетипы, где акцентируется не общечеловеческое, а национальное, могут быть, на наш взгляд, реконструированы через литературный психоанализ.

В основу психоанализа был положен так называемый «метод свободных ассоциаций»: пациент в предельно раскрепощенной форме рассказывает врачу о своих впечатлениях и переживаниях, отложившихся в памяти и связанных с различными моментами жизни. Считается, что таким способом можно «просвечивать» все более глубокие слои подсознания и в итоге – выявить ту «первичную сцену», тот «травматический эпизод», который и послужил причиной невроза.

Неожиданное расширение данный метод обрел в связи с расцветом «текстовой культуры», в частности, художественной литературы, проявившей себя в середине 19 столетия.

Исторически текстовая культура никогда не имела широкого распространения…принадлежала узким специализированным элитам – религиозным, управленческим, творческим. Массовый характер ее был порожден двумя обстоятельствами. Во-первых, переход экономики к высокому индустриализму, нач. в 19 веке, потребовал хотя бы начального образования от множества людей, появились широкие слои населения, умеющие читать и писать. Во-вторых, внедрение массового производства резко удешевило как способ печатания, так и средства доставки печатной продукции.

…Газеты начали синхронизацию массового сознания и привели к появлению общества – совокупности образованных, думающих людей, способных квалифицированно обсуждать возникающие проблемы (Марков Б.В. Человек в эпоху масс-медиа //Информационное общество. – М., АСТ, 2004, с. 456), а книги через фиксацию персонажей начали формировать стереотипы социального поведения. Литературоцентричной в эту эпоху была не только Россия. Во Франции колоссальными по тому времени тиражами расходились романы Дюма, Бальзака, Эжена Сю. Вся Германия зачитывалась Гете и Шиллером. А в провинциальной Англии на почте выстраивались длинные очереди - читатели жаждали скорей получить продолжение очередного произведения Диккенса.

ЛИТЕРАТУРА ПРЕВРАТИЛАСЬ В КОЛЛЕКТИВНЫЙ ПСИХОАНАЛИЗ, В НЕПРЕРЫВНЫЙ ДИАЛОГ ОБЩЕСТВА С САМИМ СОБОЙ. Она стала высвечивать как социальные аномалии, требующие лечения, так и те скрытые особенности национального бытия, те глубинные константы национальной психики, которые ранее были недоступны для взгляда.

От закона до справедливости

К непосредственным наблюдениям…

В 12 веке в Англии начал возникать цикл легенд о короле Артуре. Цикл сразу приобрел необычайную популярность: до нашей эпохи дошло двести полных списков его, одна пятая часть которых датируется непосредственно 12 веком.

Миф распространялся по всей Европе, вытеснив, например, во Франции аналогичную легенду о Шарлемане, и тогда же был переведен с латыни на английский язык, что сделало его доступным даже простому народу. Король Артур надолго стал идеалом европейского рыцарства. О громадном влиянии этого мифа на европейский менталитет свидетельствует хотя бы факт, что Круглый стол, за которым, согласно сказаниям, восседали легендарные рыцари и который предполагал равенство сторон на переговорах, стал инструментом современной политики, фактически символом Объединенной Европы.

Важно: в одной из драматических ситуаций король Артур торжественно провозгласил, что в Камелоте, столице его государства, ПРАВИТ ЗАКОН…Властвует не воля монарха, каким бы просвещенным он ни был, не глас народа, что согласовывалось бы и с античной, и со средневековой традициями. В Камелоте властвует только закон. Закон превыше всего. Он выше воли монарха, выше сиюминутных эмоций толпы…В координатах ретроспективного психоанализа…, вероятно, можно признать его той самой №первичной сценой», тем первоначальным зерном, из которого проросло затем все остальное…Знаменитое англо-саксонское право, основанное на приоритете закона и распространившееся позже на всю Европу, а вместе с этими первыми эмигрантами, переплывшими океан, - на земли Нового Света.

Диалог культур: Эренбург, Довлатов/Зощенко

1. Литературная матрица. Учебник, написанный писателями: Сборник. В 2 т. Т.1. Спб. 2010. – 464с.

Из предисловия «Школьная программа по литературе: руководство пользователя»: В англо-американском ЖЖ-сообществе bookish появился в этом году пост: некто – очевидно, достаточно взрослый – писал, что решил познакомиться с этими «The Russians», о которых все говорят, и прочитать наконец «Преступление и наказание», «Войну и мир» и «Лолиту». По результатам прочтения Достоевскому было выдано пять звезд, а Толстому с Набоковым – по четыре с половиной. Автор поста просил подсказать ему, что еще почитать у тех же писателей. Речь, впрочем, не об экспорте русской духовности, а о том, что ответил автору поста один из участников сообщества: радуйся, мол, что родился в Штатах, - родись ты в России, тебя этими книжками замучили бы еще в школе и потом ты всю жизнь их ненавидел бы.

Надо полагать, именно эти «замученные книжкам еще в школе» и позаботились о том, чтобы обязательный экзамен по литературе был отменен. Тем не менее русские классики остались еще в школьной программе. Так надо их читать или не надо? И если надо – то зачем? В наше прагматическое время, когда в некоторых странах паспорта выдают едва появившимся на свет младенцам, любой продвинутый школьник, приходя на первый в жизни урок литературы, прежде всего обязан скривить лицо и заявить Мариванне, что литература никак не пригодится ему в реальной жизни, а значит, учить ее не надо: мол, расскажите-ка мне лучше, как составить резюме. На вторую часть этого вопроса грамотная Мариванна должна ответить, что писать резюме – это удел лузеров: крутые парни не составляют резюме, а читают и отбраковывают чужие. С реальной жизнью сложнее.

…Ответов на вопросы, кстати говоря, ни в одной хорошей книге нет. Ответы при благоприятных условиях появляются в голове читателя сами собой. Могут ли они, ответы, появиться в голове сами собой и без всяких книжек? Могут. Но, пока мы читаем, вероятность их появления существенно возрастает…Тот, кто проштудировал «Войну и мир» или «Историю одного города», получает серьезный шанс не просто прожить жизнь, исполненную страдания, но что-то об устройстве этой жизни понять. А ведь осмысленное страдание куда как лучше страдания бессмысленного – это знает всякий, кого мама ставила в угол за драку с братом, который, между прочим, первый начал.

Существенное отличие чтения русской литературы от прогулки по музею материальной культуры заключается в том, что книги – не экспонаты, о которых любопытно узнать пару забавных фактов. Книги собраны из мыслей и фантазий, сомнений и откровений, любви и ненависти, наблюдений и разочарований живых людей. («В литературном мире нет смерти, и мертвецы так же вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами, как и живые», - это не из сценария голливудского ужастика, а из статьи русского классика Гоголя. И сказано это о литераторах предшествующей эпохи, которая, по мнению Гоголя, постоянно требуют «своего определения и настоящей, верной оценки», «уничтожения неправого обвинения, неправого определения»). Люди эти, коль скоро человечество помнит о них десятки, сотни лет, были людьми исключительными. И порукой тому, что все ими написанное было обдумано и написано на пределе серьезности, - их трудные судьбы и зачастую трагические смерти. Потому-то произведения сочатся горячей, как кровь, мыслью, которая разрывает сознание, не умещаясь в мозгу, и выплескивается вовне, в тексты. Брать эти тексты в руки нужно не как осколки какого-нибудь кувшина, а как старое, но грозное оружие (человек, который придумал это сравнение, через несколько дней пустил себе пулю в висок – игра «Угадай цитату» началась).

В этом смысле само словосочетание «изучение литературы» звучит смешною Можно, конечно, изучать устройство автомата Калашникова, но создан он не для того, чтобы его изучать, а для того, чтобы из него стрелять…На то, чтобы исследовать язык «Войны и мира» или образ Анны Карениной, можно положить целую жизнь – занятие не лучше и не хуже других, - но написаны эти романы не для того, чтобы несколько ящиков в библиотечном каталоге заполнились карточками с пометой «Толстой, о нем», а для того, чтобы хоть один из сотни читателей потерял покой.

У профессионала-филолога, который возьмется читать этот сборник, будет масса поводов скривить лицо: об этом, мол, уже написал тот-то, а это не согласуется с теорией такого-то. Профессионал-филолог будет абсолютно прав. Русская литература от Грибоедова до Солженицына препарирована и разложена на трактовки во многих сотнях томов, в названиях которых есть слова «дискурс» и «нарратив». Краткий и упрощенный конспект того, что ученые имеют нам сказать про художественную литературу, должен, по идее, содержаться в школьном учебнике. Учебник этот - книга, безусловно, полезная и познавательная. Существует он затем, чтобы его читатель как минимум запомнил, что Пушкин родился несколько раньше Чехова, и как максимум – на что стоит обратить внимание при чтении Тургенева. Затем, чтобы в голове его читателя выстроилась картина истории русской литературы как истории –измов: классицизм – романтизм – реализм – символизм… И в этом смысле учебник неизбежно должен быть до некоторой степени равнодушен к самим текстам – шаманская, напрочь выносящая мозг проза Платонова ему столь же мила, как и зубодробительно скучный роман Чернышевского.

Смысл же появления этого сборника, хотя и статьи в нем расположены в традиционно хронологическом порядке, состоит совершенно в другом.

Его авторы – не ученые, а писатели и поэты. С литературоведческими трудами они, в большинстве своем, не знакомы. В этом смысле они такие же «простые читатели», как и мы с вами, - но, будучи сами писателями, они в силу устройства своего ума способны заметить в книгах своих почивших в бозе коллег нечто большее, нечто более глубинное, нежели обнаружит искушенный филолог… Они не музейные работники, а бойцы на передовой, и потому тщательное изучение «шпаги Лермонтова» или «пулемета Бабеля» имеет для них самый что ни на есть практический смысл: всем этим арсеналом нужно уметь пользоваться, чтобы научиться бить без промаха.

То, что они нам предлагают, - это не абсолютные истины, не аксиомы, которые надо выучить, чтобы пользоваться ими, как пользуются таблицей умножения, высчитывая выгодность покупки…Каждая статья – опыт настоящего чтения, чтения всерьез. Опыт, который может пригодиться, а может и не пригодиться. И все классические произведения, послужившие нашим авторам материалом для размышления, были написаны не в последнюю очередь для того, чтобы кто-то осознал, что он не согласен. Писатель Д. Конрад заявлял, что «автор пишет только половину книги: другую половину пишет читатель»…И каждый читатель по-своему пишет свою половину книги.

Составители старались, чтобы сборная авторов этой книги отражала не их личные пристрастия, а современное состояние русской литературы во всем ее разнообразии, как эстетическом, так и идейном, - чтобы читатель мог не только проследить, чем жила русская литература с начала 19 века по середину 20-го, но и увидеть, чем она жива сегодня.

Главное, чего хотелось бы составителям этой книги, - чтобы тот, кто прочтет из нее несколько статей, почувствовал необходимость заглянуть в тексты произведений русской литературы, входящие в «школьную программу». Чтобы он читал эти тексты так, как читают их авторы этой книги, - не сдерживая слез, сжимая кулаки, хохоча и замирая от восторга, гневаясь и сходя с ума. Потому что школьная программа по литературе – это на самом-то деле программа для активации человеческого в человеке, и надо только понять, где тут кнопка «enter» и как ее нажать.

Вадим Левенталь

Светлана Друговейко-Должанская

Павел Крусанов

Вопросы и задания к тексту «Дикий помещик» М.Е. Салтыкова –Щедрина

(студенты 516 группы)

1. Как вы думаете, фортуна, которую ДП видел в успешно разложенном пасьянсе, - истина? Можно ли полагаться на пасьянс, решая важные жизненные задачи?
2. Какие особенности и принципы построения этого произведения дают нам сделать вывод, что это сказка? (фантастичность событий, троичные повторения, географическая неопределенность).
3. Объясните, почему автор называет помещика глупым?
4. А вы встречали таких людей в своей жизни?
5. Какое социальное положение занимает главный герой в обществе, его особенности поведения в соответствии с положением в обществе?
6. Князь Урус-Кучум-Кильдибаев – говорящая фамилия? Что она может рассказать о человеке, который носит ее? Зачем автор вводит именно такую глупую, смешную фамилию?
7. В своей твердости помещик опирался на газету?
8. Почему помещик оброс шерстью? Почему, что его погубило?
9. Кто такие помещики? Что вы о них знаете? Кто такие мужики?
10. Какие речевые особенности вы заметили в диалогах произведения?
11. В чем видит смысл жизни главный герой?
12. Что повлияло на то, что помещик одичал?
13. Какие поступки в этом произведении, на ваш взгляд положительные, какие – отрицательные?
14. Всегда ли желаемое может принести счастье?
15. Имеют ли значение мысли мышонка в тексте? Намеренно ли автор показывает, что мышонок умный?
16. В чем особенность характера российского дворянина?
17. Какие особенности повествования и употребления лексики наблюдаются в первом же абзаце? Система устойчивых выражений помещика, показывающего его тупость?
18. Как эволюционировала речь (лексика) помещика от начала до конца сказки?
19. Трудовая и просветительская деятельность влияет на коммуникативные способности? Совершенствует их?
20. Чем был помещик сподвигнут, чтобы избавиться от мужиков?
21. Можно ли считать твердость характера помещика правдивой?
22. В чем заключается утопия идеального мира для помещика?
23. Может ли этот текст быть актуален в современном обществе? Если да, то в чем проявляется актуальность?
24. Анализ ситуации, сложившейся в произведении (правильно ли наказан помещик?)
25. Ради чего написано произведение?
26. От чего он стал диким?
27. Можно ли назвать помещика злым?
28. Как вы считаете, помещик получил урок? Он был наказан?
29. Какие особенности языка есть в этом произведении?
30. Какие языковые средства присутствуют в тексте? Как они влияют на понимание точности, логичности речи?
31. Какие цели имел помещик? Как они повлияли на его мировосприятие?
32. Как вы считаете, в чем смысл сопоставления главного героя медведю?
33. Каким вы считаете упрямство помещика: было ли оно действенным?
34. Актуально ли проблема в современном обществе?
35. Какую актуальную проблему можно извлечь из текста?
36. Отношение автора к «непреклонности души» помещика.

ЭТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА ( к проблеме этического критерия)

«Основы этики», «Введение в этику», «Светская этика», «Религиозная этика», «Этика и культурология» и пр.

Воспитательные функции этики:

- действовать в положительном направлении, взывая к лучшим инстинктам человека;

- определять или пояснять основные начала, без которых люди не могли бы жить обществом;

- взывать к высшему: любви, мужеству, братству, самоуважению, к жизни, согласной с идеалом;

- не допускать мысли, что возможно жить, не считаясь с идеалом;

- не допускать мысли, что возможно жить, не считаясь с потребностями и желаниями других (П.А. Кропоткин) с. 10

Понятие ЦЕННОСТЬ является одним из ключевых нравственно ориентированных понятий, воплощающих в себе совокупность общечеловечески значимых нравственных категорий, выступающих в качестве эталона должного. (с. 18)

АСПЕКТЫ НРАВСТВЕННЫХ ЦЕННОСТЕЙ:

- АКСИОЛОГИЧЕСКИЙ – обращение личности к высшим духовным ценностям;

- ГНОСЕОЛОГИЧЕСКИЙ – включение личности в процесс познания высших ценностей;

- КОГНИТИВНЫЙ – познание личностью через призму высших ценностей самой себя, своих возможностей;

- ОРИЕНТАЦИОННЫЙ – выявление ядра нравственной ориентации человека, его отношения к окружающему миру, людям, самому себе;

- РЕЗУЛЬТАТИВНЫЙ – механизм становления структуры человеческого Я (с. 18)

М. Маклуэн: «Земной шар, обвязанный электричеством, не больше деревни».

Распространение связи посредством электричества по всей Земле означает, что пространство на ней как бы исчезает…По мере информатизации общества понятие «глобальная деревня» все более соответствует его природе…Его (понятия) содержательное освоение предполагает совместные усилия исследователей всех областей общественной жизни, их согласованную работу в рамках формирующегося всемирного «творческого цеха».

М. Маклуэн: «Для современных исследований типична глубинная направленность. Чтобы представить себе ситуацию структурно, вам нужно изучить ее со всех сторон».

… Люди рассуждают и поступают так, как если бы они жили в одной деревне. Они вольно или невольно все основательнее влезают в жизнь друг друга, рассуждая при этом обо всем, что им приходится видеть и слышать.

М. Маклуэн: «Я не отзываюсь одобрительно о глобальной деревне. Я просто говорю, что мы живем в ней».

В глобальной деревне повседневно переплетаются и выставляются на всеобщее рассмотрение «все времена и пространства сразу»…

Дата добавления: 2015-06-30