Любавины 22 страница

- Ну, и проиграешь сейчас со своей принципиальностью.

- Нет, почему?.. тут еще полно шансов сфотографировать меня, снисходительно говорил Пашка. - Между прочим, у меня дамка. Прошу ходить.

- Теперь проиграл, - с досадой сказала Настя.

- Занимайся своим делом! - серьезно обиделся Гена. - Нельзя же так, в самом деле. Отойди.

- А еще - инженер, - Настя отошла от стола.

- Вот это уж... ни к чему. При чем тут инженер-то?

- Боюсь ему понравиться; с любовью справлюсь я одна... - запела Настя и ушла в глубь библиотеки.

- Женский пол, - к чему-то сказал Пашка. Инженер смешал шашки на доске, сказал чуть охрипшим голосом: - Я проиграл.

- Выйдем покурим? - предложил Пашка.

- Пойдем.

В сенях, закуривая, инженер признался:

- Не понимаю: что за натура? Во все обязательно надо вмешаться!

- Ничего, - неопределенно сказал Пашка. - Давно здесь?

- Что?

- Я, мол, давно живешь-то здесь?

- Живу-то? Пятый месяц.

- Жениться хочешь?

Инженер с удивлением посмотрел на Пашку; Пашкин взгляд был прям и серьезен. В сумраке сеней глаза его даже слегка светились.

- Да. А что?

- Правильно. Хорошая девушка. Она любит тебя?

Инженер вконец растерялся.

- Любит?.. По-моему, - да.

- По-моему... Надо знать точно.

- Ты к чему это?

- Так, к слову.

Помолчали.

Пашка курил и сосредоточенно смотрел на кончик папиросы. Инженер хмыкнул и спросил:

- Ты "Капитал" действительно читаешь?

- Нет, - Пашка небрежно прихватил губами папироску - в уголок рта, сощурился, заложил ладони за поясок, коротким красивым движением расправил рубаху. - Может, в кинишко сходим?

- А что сегодня?

- Говорят, комедия какая-то. Посмеемся хоть...

- Можно.

- Только это... ты пригласи ее тоже, - Пашка кивнул на дверь библиотеки; взгляд его был по-прежнему серьезным и теперь еще каким-то участливым.

- Настю? Ну, а как же, - тоже серьезно сказал инженер. - Я сейчас зайду к ней, поговорю... Помириться надо.

- Давай, давай.

Инженер ушел, а Пашка вышел на крыльцо, облокотился о перила и стал смотреть на улицу. Взгляд его был задумчивый.

В кино сидели вместе все трое. Настя - между инженером и Пашкой.

Едва только погасили свет, Пашка придвинулся ближе к Насте, взял ее руку. Настя молча отняла руку и отодвинулась от него. Пашка стал смотреть на экран. Посмотрел минут пять и опять стал осторожно искать руку Насти. Настя вдруг сама придвинулась к нему и шепнула на ухо:

- Если ты будешь распускать руки, я опозорю тебя на весь клуб.

Пашка моментально убрал свою руку. И отодвинулся. Посидел еще... Потом наклонился к Насте и тоже шепотом сказал:

- У меня сердце разрывается, как осколочная граната.

Настя тихонько засмеялась. Пашка, ободренный, опять потянулся к ее руке. Настя обратилась к Гене:

- Давай поменяемся местами.

- Загораживают, да? Эй, товарищ, убери свою голову! - распорядился Пашка. Впереди сидящий товарищ "убрал" голову.

- Теперь ничего?

- Ничего, - сказала Настя.

В зале было шумно. То и дело громко смеялись.

Пашка согнулся в три погибели, закурил под шумок и торопливо стал глотать сладкий дым. В лучах от проекционной будки отчетливо закучерявились синие облачка дыма. Настя толкнула его в бок.

- Ты что, с ума сошел?

Пашка спрятал папироску в рукав... посидел с минуту, нашел Настану руку, с силой пожал и, пригибаясь, пошел к выходу. Сказал на ходу Гене:

- Пусть эту комедию сами тигры смотрят.

На улице Пашка расстегнул ворот рубахи, - глубоко вздохнул... Медленно пошел домой.

Дома, не раздеваясь, прилег на кровать.

- Ты чего такой грустный? - спросил Прохоров.

- Да так... - сказал Пашка. Полежал немного и вдруг спросил: - Интересно, сейчас женщин воруют или нет?

- Как это? - не понял Прохоров.

- Ну, как раньше. Раньше ведь воровали.

- А-а. А черт его знает. А зачем их воровать-то? Они так, по-моему, рады, без воровства.

- Это - конечно! Я так просто спросил, - согласился Пашка. Еще немного помолчал. - И статьи, конечно, за это никакой нету?

- Наверно. Я не знаю, Павел.

Пашка встал с кровати, заходил по комнате - о чем-то глубоко задумался.

- В жизни pa-аз бывает, эх, восемнадцать ле-ет! - пропел он вдруг. Ефимыч, на - рубаху свою. Сенк'ю!

- Чего вдруг?

- Так, - Пашка снял шелковую рубаху Прохорова, надел свою... Постоял посреди комнаты, еще подумал. - Все, сфотографировано!

- Ты что, девку что ли, надумал украсть? - спросил Прохоров.

Пашка засмеялся, ничего не сказал, вышел на улицу

Была темная теплая ночь. Недавно прошел дождик, отовсюду капало. Лаяли собаки.

Пашка пошел в РТС, где стояла его машина.

Во дворе РТС его окликнули.

- Свои, - сказал Пашка.

- Кто - свои?

- Любавин.

- Командировочный, что ль?

- Ну.

В круг света вышел дедун-сторож в тулупе, с берданкой.

- Ехать, что ль?

- Ехать.

- Закурить имеется?

Закурили.

- Дождь, однако, еще будет, - сказал дед. - Спать клонит в дождь.

- А ты спи, - посоветовал Пашка.

- Нельзя, - дед сладко зевнул. - Я тут давеча соснул было...

- Ладно, батя, я тороплюсь.

- Давай, давай, - старик опять зевнул.

Пашка завел сдою полуторку и выехал со двора.

Он знал, где живет Настя - у самой реки, над обрывом. Большущий домина в саду. Днем Прохоров показал ему этот дом (Пашка незаметно приспросился). Запомнилось, что окна горницы выходят в сад - это хорошо.

Сейчас Пашку волновал один вопрос: есть у Платоновых собака или нет?

На улицах в деревне никого не было. Дождь разогнал даже влюбленных. Пашка ехал на малой скорости, опасаясь влететь куда-нибудь в узеньких переулках. Подъезжая к Настиному дому, он совсем сбросил газ - ехал, как на похоронной процессии. Остановился, вылез, мотор не стал глушить.

- Так, - негромко сказал он и потер ладонью грудь - он волновался.

Света не было в доме. Присмотревшись во тьме, Пашка увидел сквозь листву деревьев темно-мерцающие окна горницы. Там, за окнами, - Настя. Сердце Пашки громко колотилось. Он был собран и серьезен, как вор перед чужой дверью.

"Только бы собаки не было", - думал он. Кашлянул, потряс забор - во дворе молчание. Тишина. Каплет с деревьев.

"Ну, Пашка... если ноги не выдернут, будешь ходить".

Он осторожненько перелез через низенький заборчик и пошел к окнам. Слышал сзади приглушенное ворчание своей верной полуторки, свои шаги и громкую капель. Тучная теплая ночь исходила соком. Пахло затхлым погребом, гнилой древесиной и свежевымытой картофельной ботвой. Пашка, пока шел по саду; мысленно пел песню про восемнадцать лет - одну и ту же фразу: "В жизни раз бывает восемнадцать лет".

Около самых окон под его ногой громко треснул сучок. Пашка замер. Тишина. Каплет. Пашка сделал последние три шага и стал в простенке между окнами. Перевел дух.

"Одна она тут спит или нет?", - возник новый вопрос. Он вынул фонарик, включил и направил в окно. Желтое пятно света поползло по стенам, вырывая из тьмы отдельные предметы: печку-голландку дверь, кровать... На кровати пятно дрогнуло и замерло. Под одеялом кто-то зашевелился, поднял голову - Настя. Не испугалась. Легко вскочила, подошла к окну в одной ночной рубашке. Пашка выключил фонарь.

Настя откинула крючки и раскрыла окно. Из горницы пахнуло застойным сонным теплом.

- Ты что? - спросила она негромко. Тон ее насторожил Пашку - какой-то отчужденный, каким говорят с человеком, который незадолго до этого тебя обидел.

"Неужели узнала?" - испугался он. Он хотел, чтоб его принимали пока за другого. Молчал.

Настя отошла от окна... Пашка включил фонарик. Настя прошла к двери, закрыла ее плотнее и вернулась к окну. Пашка выключил свою мигалку.

"Не узнала. Иначе не разгуливала бы в одной спальной рубахе".

Настя навалилась грудью на подоконник - приготовилась беседовать. Пашка уловил запах ее волос; в голову ударил жаркий туман. Он отстранил ее рукой и полез в окно.

- Додумался! - сказала Настя несколько потеплевшим голосом.

"Додумался, додумался, - думал Пашка. - Сейчас будет цирк".

- Ноги-то вытри хоть.

Пашка молча обнял ее, теплую, мягкую... И так сдавил, что у ней лопнула на рубашке какая-то тесемка.

- Ох, - глубоко вздохнула Настя. - Что ты делаешь? Шальной ты, шальной... - Пашка начал ее целовать... И тут что-то случилось с Настей: она вдруг вырвалась из Пашкиных объятий, судорожно зашарила рукой по стене, отыскивая выключатель.

"Все. Конец". Пашка приготовился к самому худшему: сейчас она закричит, прибежит ее отец и начнет его "фотографировать". Он отошел на всякий случай к окну.

Вспыхнул свет... Настя настолько была поражена, что поначалу не сообразила, что стоит перед посторонним человеком в нижнем белье. Пашка ласково улыбнулся ей.

- Испугалась?

Настя схватила со стола юбку и стала надевать. Надела, подошла к Пашке... И не успел тот подумать худое, как почувствовал на левой щеке сухую, горячую пощечину. И тотчас такую же - на правой. Потом с минуту стояли, смотрели друг на друга. У Насти от гнева еще больше потемнели глаза; она была удивительно красива в эту минуту. "Везет инженеру", - невольно подумал Пашка.

- Сейчас же уходи отсюда! - негромко приказала Настя.

Пашка понял: кричать не будет, не из таких.

- Побеседуем, как жельтмены, - заговорил он, закуривая. - Я могу, конечно, уйти, но это банально. Это серость. Это - глубокая провинция, - он бросил спичку в окно. Он волновался и дальше развивал свою мысль несколько торопливо, ибо опасался, что Настя возьмет в руки какой-нибудь тяжелый предмет, утюг, например, и снова предложит ему убираться. От волнения он стал прохаживаться по горнице - от окна к столу и обратно.

- Я влюблен, так? Это - факт, а не реклама. И я одного только не понимаю: чем я хуже твоего инженера? Если на то пошло, я легко могу сделаться Героем Социалистического Труда. Но надо же сказать об этом! Зачем же тут аплодисменты устраивать? - Пашка потрогал горевшие щеки - рука у Насти тяжелая. - Собирайся и поедем со мной. Будешь жить у меня, как в гареме, - Пашка остановился... Смотрел на Настю серьезно, не мигая. Он любил ее, любил, как никого никогда в жизни еще не любил. Она поняла это.

- Какой же ты дурак, парень, - грустно и просто сказала она. - И чего ты мелешь тут? - села на стул, поправила съехавшую рубашку. - Натворил делов, да еще философствует ходит. Он любит! - Настя странно как-то заморгала, отвернулась. Пашка понял: заплакала. - Ты любишь, а я, по-твоему, не люблю?! она резко повернулась к нему - в глазах слезы. Взгляд горестный и злой. И тут Пашка понял, что никогда в жизни ему не отвоевать эту девушку. Не полюбит она его.

- Чего ты плачешь-то?

- Да потому, что вы только о себе думаете, эгоисты несчастные. Он любит! она вытерла слезы. - Любишь, так уважай человека, а не так...

- Что же я уж такого сделал? В окно залез - подумаешь! Ко всем лазят...

- Не в окне дело... Дураки вы все, вот что. И тот дурак тоже - весь высох от ревности. Приревновал ведь он к тебе. Уезжать собрался. Пусть едет!..

- Как уезжать?! - Пашка понял, кто этот дурак - инженер. - Куда?

- Спроси его.

Пашка нахмурился.

- На полном серьезе?

Настя опять вытерла ладошкой слезы, ничего не сказала. Пашке стало до того жалко ее, что под сердцем заныло.

- Собирайся! - приказал он.

Настя вскинула на него удивленные глаза.

- Куда это?

- Поедем к нему. Я объясню этим питерским фраерам, что такое любовь человеческая.

- Сиди уж... не трепись.

- Послушайте, вы!.. Молодая интересная! - Пашка приосанился. - Мне можно съездить по физио - я ничего, если за дело. Так? Но слова вот эти дурацкие я не перевариваю. Что значит - не трепись?

- Не болтай зря, значит. Куда мы поедем сейчас? - ночь глубокая.

- Наплевать. Одевайся! Лови кофту, - Пашка снял со спинки кровати кофту, бросил Насте. Настя поймала ее, поднялась в нерешительности... Пашка опять заходил по горнице.

- Из-за чего же это он приревновал? - спросил он не без самодовольства.

- Танцевали с тобой - ему передали. Потом в кино шептались... Он подумал... Дураки вы все.

- Ты бы объяснила ему, что мы - по-товарищески.

- Нужно мне еще объяснять! Никуда я не поеду.

Пашка остановился.

- Считаю до трех: раз, два, два с половиной... А то целоваться полезу!

- Я полезу! Что ты ему скажешь-то?

- Я знаю, что.

- А я к чему там? Ехай один и говори.

- Одному нельзя. Надо, чтоб вы при мне помирились. А то вы будете год пыхтеть...

Настя надела кофту, туфли.

- Лезь, я за тобой, - сказала она, выключая свет. - Видел бы сейчас кто-нибудь, что мы тут с тобой выделываем...

- Инженеру бы все это передать!.. Тогда бы уж он уехал. Поневоле бы пришлось за меня выходить, - Пашка вылез в сад, помог Насте.

Вышли на дорогу. Полуторка стояла, ворчала на хозяина.

- Садись, рева... возись тут по ночам с вами, понимаешь... - Пашке эта новая роль чрезвычайно нравилась.

Настя села в кабину.

- Меня, что ли, хотел увозить? На машине-то?

- Где уж тут!.. С вами скорей прокиснешь, чем какое-нибудь полезное дело сделаешь.

- Ну до чего ты, Павел...

- Что? - строго оборвал ее Пашка.

- Ничего.

- То-то, - Пашка со скрежетом всадил скорость и поехал. И помирил инженера с Настей.

И той же ночью уехал из Быстрянки - не мог же он ходить в клуб и слышать за спиной хихиканье девчат.

Было грустно, когда уезжал. Написал Прохорову писульку: "Прости меня, но я не виноват".

Подсунул ее под дверь и уехал в Листвянку.

Это одна из многочисленных Пашкиных любовных историй.

А вот - последняя.

Вез из города одну прехорошенькую молодую женщину. Она ехала к мужу, который работал в Баклани зоотехником.

Перед тем, как уехать из города, Пашка полаялся с орудовцем, и поэтому был мрачный.

Женщина сидела в кабине, с ним рядом, помалкивала. Смотрела по сторонам. Пашка глянул на нее пару раз и сказал:

- Не знаю, как вы, но я лично говорил и буду говорить, что на каждой станции кипяток бесплатный, - он сказал это совершенно серьезно.

Женщина удивленно уставилась на него.

- Я не поняла, - сказала она.

- Я хотел сказать, что вам ужасно идет эта шляпка.

Женщина улыбнулась. Ничего не сказала.

- Значит, в Баклань к нам? - спросил Пашка.

- А вы из Баклани?

- Из Баклани.

- Мужа моего знаете? Он зоотехником у вас работает.

- Нет, я начальство мало знаю. Значит, к мужу едете? Жалко.

Женщина опять улыбнулась.

- Молодой муж-то?

- А зачем вам это?

- Не знаю... Просто нечего больше говорить.

Женщину этот ответ почему-то очень рассмешил. Она смеялась, закрыв ладошками лицо, - сама себе, негромко.

- Веселый вы.

- Я не только веселый, я ужасно остроумный, - сказал Пашка. Женщина опять прыснула и опять закрыла лицо ладошками. А ладошки у нее маленькие, беленькие. Ноготочки розовые, крошечные.

"Прямо - куколка", - думал Пашка.

- По-французски не говорите? - спросил он. Женщина перестала смеяться, смотрела на него, готовая снова закрыть лицо и смеяться.

- Нет. А что?

- Поболтали бы... - Пашка приподнял колени, придерживая руль, закурил.

- А вы что, говорите по-французски?

- Кумекаю.

- Что это такое?

"Нет, она, конечно, божественное произведение", - спокойно, без волнения, думал Пашка.

- Значит, говорю.

Женщина смотрела на него широко открытыми синими глазами - не знала: верить или не верить.

- Как по-французски... шофер?

Пашка снисходительно усмехнулся.

- Смотря, какой шофер. Есть шофер первого класса - это одно, второй класс - уже другое... Каждый по-разному называется. А женщина по-французски - мадам.

- Не знаете вы французский.

- Я?

- Да, вы.

- Вы думаете, что говорите?

- А что?

- Я же француз! Вы присмотритесь получше. Я просто в командировке в Советском Союзе.

Женщина опять засмеялась.

Так ехали. Пашка плел несусветную чушь, женщина тихонько хохотала. Дохохоталась до того, что живот заболел.

- Ой, - сказала она, - у меня даже в бок что-то вступило. Что это, а?

- Пройдет, - успокоил Пашка.

Прошло действительно, но зато Пашка заметил, что она что-то очень уж нетерпеливо стала поглядывать вперед. Раза два спросила:

- А долго нам еще ехать?

- Еще километров шестьдесят.

Женщина затосковала.

"Досмеялась", - понял Пашка. Выбрал место, где Катунь близко подходит к тракту, остановился.

- Вот что, мадам, сходите-ка за водой. А я пока мотор посмотрю.

- С удовольствием! - сказала женщина, схватила ведро и побежала к реке вниз, через кустарник. Пашка смотрел ей вслед. Была она изящненькая, стройненькая - девочка. И то обстоятельство, что она уже замужняя женщина, делало ее почему-то еще прелестней.

Вернулась женщина повеселевшей, готовой опять сколько угодно смеяться.

- Красивая река? - спросил Пашка, весело и понимающе глядя на нее.

- Да, - женщина тоже глянула на него, покраснела и засмеялась.

Пашка с минуту влюбленно смотрел ей в глаза.

- Что вы?

- Так, - он принял у нее ведро с водой и окатил задние скаты - в радиаторе было полно воды.

- А я думала - вам в мотор надо.

- Колеса греются, - пояснил Пашка.

- Я еще никогда не видела, чтобы шоферы колеса обливали.

- Потому что - обормоты, поэтому и не обливают. Положено обливать после каждой полсотни километров.

Поехали дальше. Странное дело: до этой остановки Пашка ничегошеньки не чувствовал к женщине, а сейчас - как глянет на нее, так в сердце кольнет.

"Попался, по-моему", - подумал Пашка. Трепаться расхотелось.

- Расскажите еще что-нибудь, - попросила женщина. "Я бы рассказал... Измять бы тебя сейчас всю, исцеловать... Кошмар - влюбился опять!", - Пашке почему-то захотелось поднять женщину на руки, поднести к обрыву, над рекой, и держать над обрывом - вот визгу было бы.

- Почему вы замолчали?

- Думаю, как бы у вас чемоданы украсть.

- Ха-ха-ха...

- Вот доедем сейчас до глухого места, ссажу вас, а сам уеду с чемоданами.

- А я номер запомню.

- А он у меня фальшивый.

- Ну да!..

"Нет, это кошмар!", - сердце Пашки прямо кипятком обливалось - от одного ее голоса. "Влопался. Хоть бы доехать скорей".

- Муж-то знает, что вы едете?

- Знает. Уже ждет, наверно.

- Что же он в город не поехал встречать? Что это за манера, между прочим: отпускать жен одних в такой путь?

- Наверно, некогда было. А то бы приехал.

- Некогда... Вы надолго к нам?

- Недели на три.

- А почему не насовсем?

- Я же тоже работаю.

- А здесь что, нельзя работать?

- Здесь нельзя. Я - технолог по специальности.

- А как же так жить? - муж здесь, ты там.

- А он скоро уедет. Отработает, сколько положено, и уедет. Насмеялась я с вами... Жене вашей, наверно, весело жить с вами. Да?

- Я, видите ли, холостой, - зло и весело сказал Пашка. - А мужу своему передайте, чтобы он больше таких номеров не выкидывал.

- Каких номеров?

- Он поймет.

Пашка разогнал машину и до самой Баклани молчал. На женщину не смотрел. Она тоже притихла.

Зоотехник действительно ждал жену на тракте. Длинный, опрятно одетый молодой человек с узким остроносым лицом. Очень обрадовался. Растерялся - не знал, что делать: то ли целовать жену, то ли снимать чемоданы из кузова. Запрыгнул в кузов. Женщина полезла в сумочку за деньгами.

- Сколько вам?

- Нисколько. Иди к мужу-то... поцелуйтесь хоть - я отвернусь.

Женщина покраснела и засмеялась.

- Нет, правда, сколько?

- Да нисколько! - заорал Пашка. Мока сплошная с этими куколками.

Женщина пошла к мужу. Тот стал ей подавать чемоданы и негромко и торопливо стал выговаривать:

- Но одна в следующий раз с шоферами не езди. Я же писал! Я же писал?

- А что особенного? - тоже негромко возразила женщина.

- Да то!.. Ты еще не знаешь их... Они тут не посмотрят...

Пашку какая-то злая мстительная сила вытолкнула из кабины. Он одним прыжком заскочил в кузов, стал против зоотехника и, глядя ему в глаза, негромко сказал:

- Ну-ка плати за проезд. Быстро!

- А она что, не заплатила? Ты разве не заплатила? - зоотехник растерялся глаза у Пашки были, как у рассвирепевшей кошки.

- Он не взял...

- Плати! - рявкнул Пашка.

Зоотехник поспешно сунулся в карман... Потом спохватился.

- А вы что кричите-то? Заплачу, конечно. Что вы кричите-то? Сколько?

- Три рубля.

- Вы что!.. Тут же только рубль берут.

- Олег! - крикнула снизу женщина. Она тоже не понимала, что стряслось с Пашкой, с этим веселым, смешным человеком, но каким-то своим, женским чутьем догадалась, что лучше сейчас с ним не связываться - он в чем-то прав.

- Пожалуйста, - сказал зоотехник и подал три рубля.

- Выкидывайтесь поскорей! - приказал Пашка, выпрыгивая из кузова.

К нему подошел краснолицый толстый мужчина.

- До Горного едешь?

- Еду, садись.

Мужчина втиснулся в кабину и стал жадно смотреть на женщину. Когда тронулись, он долго еще смотрел на нее, высунувшись из кабины, потом сел нормально и вздохнул:

- Хороша бабец. С такой не заскучаешь. А? - посмотрел на Пашку, колыхнул большим пузом - засмеялся.

Пашка резко затормозил, сказал коротко:

- Вылазь.

- Ты что? Ты же едешь до Горного...

- Мало ли, куда я еду. Вылазь.

Мужчина вылез, саданул дверцей, проворчал сердито:

- Психопаты, черти.

Пашка уехал.

Через неделю, примерно, Пашка был дома и пошел в клуб, в кино. Про куколку он уж почти забыл. И вдруг видит в фойе - куколка! У него сладко заныло сердце. Подошел.

- Здрассте!

- Ой, здравствуйте! - обрадовалась куколка. - Что это вас не видно нигде?

- В рейсах. Вы что, одна, что ли?

- Одна. Олег в командировку поехал, дня на два. Я с...

- Где вы сидите? - Пашка знал, что делать дальше - дальше действовать.

- Я с хозяйской дочкой пришла. А она куда-то пропала.

- У кого вы живете?

- У Лизуновых.

У Пашки вытянулось лицо: эту хозяйскую дочку, Катю Лизунову он знал, даже любовь с ней когда-то крутил. Если сесть рядом с ними, значит завтра об этом будут знать все. Значит, куколка обеспечена семейной драмой, когда вернется зоотехник.

- Где же она... А, вон! Катя!

Пашка успел сказать:

- Когда из кино пойдете, как-нибудь отколись от этой Кати. Мне надо кое-что сказать тебе, - отошел в сторону. И с этой минуты не спускал глаз с куколки.

Кино кончилось, стали выходить. Катя Лизунова точно прилипла к куколке. Да и та, наверно, забыла о Пашкиной просьбе.

Пашка незаметно шел за ними до самого их дома. Сердце его больно колотилось.

Женщины вошли в дом. В горнице вспыхнул свет. По занавескам задвигались две аккуратненькие тени.

"Эх, Катя, Катя!..", - с отчаянием думал Пашка. Мысль его работала быстро, путано и безрезультатно. Что делать? Куколка, милая куколка! Хоть бы взять тебя за руку, что ли, хоть бы посмотреть в глаза твои синие... Что ж делать? Ведь эта Катя наверняка ляжет спать в горнице вместе с куколкой. Подружились!..

Мучился Пашка, думал о чем угодно, только не о том, что ведь это все-таки подло - добиваться свидания с замужней женщиной.

Вдруг он услышал, как хлопнула уличная дверь в доме Лизуновых... Кто-то спустился с крыльца, легкими шагами прошел по двору, скрипнул калиткой - пошел по улице, направляясь к центру села. Пашка забежал выше по улице и пошел навстречу человеку... Было совсем темно.

Шла женщина, но - кто?

В двух шагах от себя Пашка узнал Катю Лизунову.

- Здорово!

- Кто это? Павлик?.. Здравствуй.

- Куда это ты, на ночь глядя?

- Дежурить в сельсовете. Зерно возят - звонят все время. Пойдем со мной? Потрепемся...

- Ну уж - привет! Твой отец дома?

- Нет. А что?

- Хотел табаку зайти попросить... Прокурился.

- Зайди вон к Беспаловым, они не спят еще.

- Придется. Ну, счастливо тебе подежурить.

- До свиданья.

"Так, так, так, - думал Пашка. - Что же получается: Архипа Лизунова дома нет, Катьки нет, дома куколка - в горнице, и Лизуниха - в прихожей избе, на печке. Лизуниха, конечно, спит без задних ног - хоть из ружья стреляй, не услышит. Дверь у них всегда открыта... Так, так..."

Пашка вошел во двор к Лизуновым, поднялся на крыльцо... Осторожно нажал плечом на дверь, она со скрипом открылась. Пашка прошел в сени, открыл избную дверь и, не останавливаясь, прошел в горницу.

Куколка стелила постель. Оглянулась, беззвучно открыла ротик...

- Спокойствие, - сказал Пашка, - за мной гонятся.

- Кто? Кто? - у куколки от ужаса округлились глаза; она побледнела.

- Штатские. Гаси свет.

Куколка не двигалась.

Пашка сам выключил свет, подошел к ней, обнял и стал целовать.

- Что ты...

Пашка целовал исступленно, с болью, с остервенением...

- Что ты...

Целовал так, как если бы до этого три года никого не целовал.

- Что ты делаешь? - куколка слабела в руках, слабела все больше и больше.

- Что ты...

Пашке хотелось раздавить ее. В груди у него мучительно горело - жгло. Он целовал и целовал... И когда у него самого закружилась голова, когда он подумал, что теперь - все: можно ничего не бояться, он выпустил куколку из объятий. Она некоторое время молчала, поправляла волосы. Потом громко позвала:

- Тетя Даша!

Пашка схватил ее, зажал рот. Она замычала, закрутила головой. Пашка опять начал ее целовать. Она опять покорно обвисла у него в руках, откинула голову... Но когда Пашка отпустил ее, она опять громко позвала:

- Тетя Даша!

Пашка остолбенел.

- Чего тебе? - откликнулась заспанным голосом Дарья Лизунова. - Эт ты, что ль, Муся? Чего тебе?

- Тетя Даша, оденьтесь, пожалуйста, и зайдите сюда.

- Да чего там стряслось-то? - Дарья - слышно - начала слезать с печки.

Пашка открыл окно, выпрыгнул в палисадник... Перемахнул через прясло и вышел на дорогу. Сперва душила злость, потом стало смешно.

"Вот так куколка! Ай, да куколка!.. То ли дура, то ли хитрая..."

Любовь умерла, не родившись. Больше он куколку не видел - уехал в рейс. А когда приехал, ее уже не было в деревне. И память о ней зачахла.

Так жил Пашка - работал и мыкался в поисках любви. Некоторые - Нюра, например, - говорили ему, что он не так ищет, другие - Николай Попов утверждали, что ее вообще не надо искать. Пашка никого не слушал, сам знал, как надо жить.

Кузьма Родионов был еще крепок. В старики дочь зачисляла его рано. Старик - это когда человек перестает понимать, что происходит вокруг. Родионов понимал почти все. И у него еще хватало сил удерживаться не на отшибе житейской кипени, а быть где-то ближе к центру.

Работал Родионов спокойно, въедливо. Нервничал редко. Один раз только видел Иван, как он нервничает.

В Соусканихе проходило отчетно-перевыборное партийное собрание колхоза. От райкома на нем присутствовал Ивлев. Родионов ехал с другого партийного собрания домой и по пути решил завернуть в Соусканиху. Приехал как раз в тот момент, когда собрание закончилось и люди расходились.

Ивлев сел к Родионову. Поехали.

- Ну, как? - спросил Родионов. Он сидел на первом сиденье.

- Дело в том, что выбрали опять Кибякова, - сказал Ивлев. Родионов долго молчал. Смотрел на дорогу.

- А что же ты-то там делал? - спросил он наконец и обернулся к Ивлеву. Иван увидел мельком, как потемнел его шрам.

- Кибяков признал свои ошибки. О будущем он тоже правильно думает, - Ивлев приготовился спорить. Только он не ждал, наверно, что спор этот произойдет тотчас после собрания. - Я не видел оснований, чтобы выступать против него. Люди его тоже все поддерживают...

- Ты знаешь, что он обманывает людей?! - резко спросил первый секретарь. Ты знаешь, что он демагог и трепач?

- Я не думаю так.

- А я думаю!

- И люди так не думают... Он прошел большинством голосов.

- Эх-х... - Родионов отвернулся и стал закуривать. - Растяпы. Признал ошибки!.. А какие ошибки? Он не ошибался в прошлом году, он врал!.. Какие же это ошибки?.. - Родионов опять повернулся к Ивлеву. - Он врал, что наладил в колхозе комсомольскую работу, врал, что коммунисты у него учатся, врал, что у них работают курсы механизаторов...

- Но работают-то у них свои трактористы. Зачем же зря...

- Куклы у них работают, а не трактористы! - почти крикнул Родионов. Трактористы - до первой поломки! Пока трактора новые... Они их за неделю там поднатаскали и посадили на машины.

Ивлев ничего не сказал на это.

- Сам будешь снимать Кибякова, - Родионов отвернулся, полез в карман за папиросами. - Сам проворонил, сам теперь и занимайся им. Ведь предупреждал еще!

Дата добавления: 2015-06-30