Любавины 25 страница

"Зачем?", - остановился посреди комнаты.

В сенях послышалась какая-то возня. Ивлева как током дернуло... Выскочил из комнаты - в сенях стояла та самая девица, с которой давеча стало плохо. Шарила руками по стене - искала дверь. Ивлев прислонился спиной к косяку, смотрел на нее.

- Что? - спросила девица.

- Очухалась?

- А где все?

- Ушли. Крепко же ты нарезалась, милая.

Девица прошла в комнату, оглядела себя при свете.

- Все ушли?

- Все, - Ивлев повесил ружье на стенку; тут только девица обратила внимание, что хозяин стоял с ружьем. Вопросительно уставилась на него.

- Опохмелиться хочешь? - спросил Ивлев; ему стало немного легче. Голова-то болит, небось?

- Ты что, стреляться хотел?

Ивлев, не отвечая, налил ей водки, себе тоже.

- Давай.

- Что-нибудь случилось?

- Нет.

- Драка была?

- Да нет, ну тя к дьяволу! Не знаю я ничего. Я тоже пьяный был.

Девица выпила, сморщилась, завертела головой... Ивлев сунул ей огурец, она оттолкнула его.

- Эхх... - Ивлев покачал головой. - Вот бить-то некому!

Девица села на стул, глубоко вздохнула и сказала облегченно:

- Лучше стало.

- Неужели не стыдно так жить? - спросил Ивлев серьезно. - Или тут уж про совесть говорить не приходится?

Девица посмотрела на него, как на стенку - безучастно.

- Ты думаешь, Мария тебя любит? - улыбнулась, губы толстые, чувственные, осоловелые глаза поражают усталостью и покорностью, щеки толстые - так и хочется нахлестать по ним. - Можешь не волноваться - не любит.

- Заразы вы!.. - с дрожью в голосе громко сказал Ивлев, сорвался с места и заходил по комнате. - Поганки вы на земле, вот кто! - остановился перед девицей. - Натянула шелк на себя! Дрыгать ногами научилась!.. - Ивлев побелел от ярости, но слов, убийственно точных, разящих слов не находил. Срывались оскорбительные, злые, пустые, в сущности, слова. - Ну что вот ты сидишь, пялишь глаза?! Что?.. Что ты поняла в жизни - жрать! Пить! Ложиться под кого попало!.. Сопли пускать на заграничных фильмах! Эх, вы... - он сразу как-то устал - понял, что никому ничего не докажет: как смотрела она пустыми глазами на свет белый, так будет смотреть, не мигая, как берегла свою тучную глупость, так будет беречь и дальше - пока способна будет волновать пышной грудью и белыми коленками. Потом станет "умной", найдет терпеливого дурака и сядет ему на шею. - Будь моя воля, я бы вас загнал за Можай. Вы бы станцевали у меня.

Девица презрительно и спокойно смотрела на Ивлева.

- Марию не лапайте! - опять повысил голос Ивлев. - Она вам не чета. Я вас отучу от нее.

- Посмотрим.

- Посмотрим! Я вас каленым железом выжгу из города. Вы же воруете, гады, я же знаю. Эти мордастые воруют, а вы сбываете. Скоро эта лавочка закроется.

- Сколько время сейчас? - холодно спросила девица.

- Не знаю. Утро, - Ивлев кивнул на окно.

- Мария с ними ушла?

Ивлев не ответил, взял свою водку, выпил. Напомнили о Марии, и у него опять заболела душа.

Девица поднялась, поправила волосы, нашла на кровати свою шляпку... Остановилась на пороге, перед тем как выйти.

- Насчет этой лавочки... это доказать надо, а то...

- Что?

- Ничего! Нечего зря на людей говорить.

- А я и не говорю на людей, я на паразитов говорю.

- Вот так. А то быстро заткнут рот.

- Иди отсюда, выползай, - негромко, сквозь зубы сказал Ивлев.

Девица вышла.

...Мария пришла на другой день, к вечеру.

Ивлев прибрал в комнатах, перемыл посуду, выветрил тяжелый запах... Сидел у окна, положив подбородок на кулаки, смотрел на улицу - ждал жену. Он ждал ее весь день. Утром сходил на стройку; отпросился у бригадира еще на день, пришел и сел ждать.

Мария вошла тихонько... Вечер был теплый, дверь на улицу открыта - Ивлев не слышал, как она вошла. Она кашлянула. Ивлев обернулся... С минуту, наверно, смотрели друг на друга.

- Ну? - спросил Ивлев.

- Что?

- Нагулялась? - он встал, подошел к жене, взял в руки ее голову, долго целовал в теплые, мягкие губы, в щеки, в глаза... Она стояла покорная, смотрела на мужа грустно, с любопытством.

- Где была-то?

- Там, - кивнула она. - Петя... ты никогда не разлюбишь меня? Мне почему-то страшно жить. Не страшно, а тяжело как-то.

- Ты устала просто. Это - психика, - авторитетно сказал Ивлев. - Надо отдохнуть.

- Как отдохнуть?

- Так, спокойно пожить, не дергаться.

- Спокойно - значит, скучно.

- Сядем потолкуем, - предложил Ивлев. - Ты есть хочешь?

- Нет, Петя, ты, наверно, хороший парень, тебе, наверно, нужна не такая жена...

- Перестань, что ты завела панихиду какую-то. Сядь, - Ивлев посадил жену на кровать, а сам стал ходить перед ней.

- Ты малость не так начала жить, - заговорил он уверенно. - Я тебя хорошо понимаю. Со мной бывают такие штуки: идешь где-нибудь - в лесу или в поле - и доходишь до такого места, где дорога твоя на две расходится. По какой идти? неизвестно. А идти надо. И до того момент этот тяжелый - выбирать, по какой идти, - аж сердце заболит. И потом, когда уж идешь по одной, и то болит. Думаешь: "А правильно?".Так и в жизни, по-моему: надо точно дорогу знать...

- Ты знаешь?

- Я?.. - Ивлев не ждал от нее такого вопроса. - Я... если честно, тоже не совсем знаю. Но я найду. И я знаю еще, что ты сейчас кинулась совсем не в ту сторону, не туда...

- Эх, Петя, Петя... легко рассуждать - туда, не туда. А куда надо?

- Не знаю! - крикнул Ивлев. - Найдем! Вместе искать будем. На четырех ногах можно крепче стоять на земле - это я знаю.

Мария прилегла на подушку, закрыла глаза. Ивлев минут пять ходил по комнате, молчал. Собирался с мыслями. Он понимал, что разговор этот серьезный и ответственный.

- Эти... товарищи твои... я их не виню, - заговорил он мягко. - Они, может быть, хорошие люди, но они сами запутались и тебя запутают. Я тебе сейчас докажу, что они запутались. Первое: они ничего не делают, гоняют лодыря. Так жить нельзя. Возьми, к примеру, первобытное общество - там же все работали! А кто не работал, тому разбивали голову дубиной.

- Мы же не в первобытном обществе, - нехотя возразила Мария.

- Тем более!

- Они учатся все почти... И проводят время, как хотят. Это не запрещается.

- Они воруют! - опять сорвался на крик Ивлев, но тут же взял себя в руки. - Они - паразиты самые настоящие, а паразиты никогда людьми не были. Паразит никогда еще ничего хорошего не придумал. "Они учатся!" А чему сами учить будут? Учителя!.. Убивать надо таких на месте. У них гной в жилах!

- А у тебя?

- А у меня - кровь! - Ивлев весь напрягся, сжал кулаки... И заговорил так, как никогда в жизни не говорил: - Я люблю свою родину! Я не продаю ее по мелочи, как вы... Не размениваю! И народ мой - это могучий народ, а я - сын его!..

Мария, не открывая глаз, слабо усмехнулась.

- За что же тебя, сына, из партии исключили?

- За дело. Я не спрашиваю, за что тебя из института исключили.

- Слюнтяй ты, - неожиданно зло и резко сказала Мария, села, посмотрела на мужа. - Слова красивые говоришь, а... Эх, слюнтяй. Тебя бьют, а ты говоришь за дело.

Этот отпор Марии был так неожидан, что Ивлев сперва растерялся, смотрел на жену тоже зло и удивленно.

- Тебе только на четырех ногах и ходить, мужчина... - она встала с кровати, мельком оглядела комнату. - Я ухожу. Совсем. Люди эти, о которых ты говоришь, - слякоть. Но и ты не лучше. Тебя загнали в угол, тебя бьют, а ты только скулишь. В разнорабочие подался... нашел место в жизни! Эх, сын народа... Молчи уж.

Точно гвозди вколачивали в голову Ивлева.

"Сейчас изобью", - думал он и не двигался с места, слушал оскорбительные слова.

- Прощай, сын народа. И не гоняйся за мной - бесполезно. Ивлев подскочил к двери, толкнул Марию на кровать.

- Сядь.

Она встала и пошла грудью на мужа.

- Уйди. Прочь!

Ивлев опять сильно толкнул ее в плечо. Она упала на кровать, поднялась и опять пошла... Негромко трижды сказала:

- Уйди. Уйди. Уйди.

"Все", - понял Ивлев. Прошел в передний угол, сел на лавку.

Мария вышла.

"Все. Отняли все-таки".

Захотелось заплакать, как тогда под плетнем - обильно и сладко. Не плакалось. Было больно. Точно кто грубой рукой схватил за кишки, за мякоть, и потянул... Очень больно было.

Мария не пришла на второй день. Не пришла и на третий и на четвертый. Ивлев ждал ее вечерами, а она не шла.

"Увели все-таки, уманили. Не сумел ничего доказать...", - мучился он, сидя у окна и глядя на улицу.

На пятый день пришла с чемоданом та самая девица, с которой Ивлев так любезно беседовал после того, как разогнал гостей со своей свадьбы.

- Здравствуйте, - вежливо сказала она.

- Здравствуй, - Ивлев приготовился услышать что-нибудь о жене.

- Мария попросила меня взять тут кое-что из ее вещей.

- Пусть сама придет.

- Она не придет.

- Тогда ничего не получите.

Девица уставилась на Ивлева уничтожающим взглядом.

- Как не стыдно?..

- Нет, это вам как не стыдно!.. - взвился было Ивлев, но тут же осадил себя - не этой же кукле открывать свое отчаянное положение. - Забирай, что надо, и уходи.

- Я только попрошу на минуту выйти.

- Зачем?

- Ну, нужно... Я буду женские вещи брать...

- Ну и бери, что ты пионерку из себя строишь. Юбки, что ли? Бюстгальтеры? Забирай на здоровье, не стесняйся - я все это видел.

- Все равно я прошу выйти, - уперлась на своем девица.

Ивлева кольнула догадка: "А юбки ли ей нужны-то? Может, не юбки?".

- Бери при мне.

- Нет.

- Тогда - будь здорова.

- Как только не совестно!

- Ты только насчет совести не распространяйся здесь, а то я хохотать начну.

- Выйди на десять минут. Неужели трудно?

- Трудно.

Девица постояла еще немного, хотела еще подействовать на Ивлева уничтожающим взглядом, но на того уже ничего не действовало. Догадка выросла в уверенность: "Не за юбками ты пришла, милая, а за чем-то другим".

- Не выйдешь?

- Нет.

- Но я прошу... как мужчину...

- Я не мужчина. Я - гермафродит.

- Дурак! - девица повернулась и вышла, крепко хлопнув дверью.

Ивлев подождал немного и принялся искать то, за чем приходила девица. И сразу почти нашел: в диване, под сиденьем, лежали заготовки для туфель. Пар на двадцать. Ивлев долго перебирал в руках это богатство. Хром был самого высокого качества, коричневый, мастерской выделки.

"Сапожники... - ядовито думал он. - Я вам устрою". О Марии - что она причастна к воровским делам - он почему-то не думал. Не мог так думать.

Собрал весь материал в вещевой мешок, дождался, когда на улице стемнеет, и пошел с мешком в милицию.

- Мне начальник нужен, - сказал он дежурному офицеру.

- Зачем?

- Я только ему скажу. Лично.

- Говорите мне, какая разница, - офицер обиделся. - В чем дело?

- Я же сказал: я буду говорить только с начальником.

- Его нет сейчас.

- Тогда я завтра приду.

- Погодите... Дело-то срочное?

- Не срочное, но в общем... не это... не маленькое.

- Сейчас я его вызову. Посидите.

Начальник пришел скоро. Вошел с Ивлевым в кабинет, сел за стол, приготовился слушать.

"Тоже - работка у них, - невольно подумал Ивлев, вытряхивая на пол материал. - Телевизор, наверно, дома смотрел, а тут - хочешь, не хочешь иди".

- Что это? - спросил начальник. Наклонился, взял одну заготовку помял в руках. - Хорош!

- Высший сорт.

Начальник вопросительно посмотрел на Ивлева.

- Ворованное. Дома у себя нашел, - сказал тот.

- Подробнее немножко.

Ивлев подробно все рассказал. Назвал фамилии, какие знал.

- А жена, ты думаешь, непричастна?

- Нет, уверен. Просто прятали у нее - она даже не знала.

- Мда-а... - начальник долго смотрел в окно. - Ну ладно. Спасибо.

Ивлев пожал большую крепкую ладонь начальника.

- Не за что.

- Не боишься?

- Чего?

- Ну... могут ведь прийти за этим... - начальник показал глазами на товар. - Такими кусками не бросаются.

- Ничего. Пусть приходят.

- Тебя вызывать будем... Может быть, свидетелем пойдешь.

- Я понимаю.

...Месяца через полтора тугой узелок подпольных делишек развязали. Собственно, не узелок, а большой запутанный узел.

Ивлева раза три вызывали к следователю. Один раз встретил там Шкурупия. Шкурупий нисколько не изменился, смотрел маленькими глазками спокойно, даже несколько насмешливо. Он обрадовался, увидев Ивлева.

- Вот! Пусть он подтвердит! - воскликнул он. - Помнишь, я тогда на вашей свадьбе ударил одного?.. Кирилла...

- Ну, - Ивлев хорошо помнил и Кирилла, и то, как ударил его Шкурупий.

- Так он теперь несет на меня черт-те чего. Ты ж понимаешь!.. Мстит, собака!

Ивлев посмотрел на следователя. Тот рылся в бумагах и, слушая Шкурупия, нехорошо улыбался.

- Часто вы видели у себя дома этого человека? - спросил он Ивлева.

- Раза четыре.

- Он ничего не приносил с собой? Или может, уносил?

- Этого не видел.

- Он действительно ударил Кирилла?

- Да.

- За что?

- Тот развозился... хотел на меня кинуться...

- А как вы объясняете такое заступничество?.. Хорошим отношением к вам Шкурупия?

- Нет. Просто он боялся лишнего шума. Я для них человек новый неизвестно, чем все могло кончиться.

Шкурупий бросил на Ивлева короткий пронзительный взгляд. Ивлев обозлился.

- По-моему, он у них самый главный, - сказал он, глядя на Шкурупия. Хочешь на Кирилле отыграться?

Шкурупий горько усмехнулся, качнул головой, сказал негромко:

- На самом деле ни за что посадят. От народ!

- Уведите, - велел следователь милиционеру.

Шкурупия увели.

Следователь нахмурился, опять долго копался в бумагах.

- Мне надо с вами... вам сказать...

Ивлев похолодел от недоброго предчувствия.

- Что?

- Жена ваша тоже замешана.

- Да что вы!

- Да.

- И сидит сейчас?

- Нет, они пока не сидят. Сидят вот такие, вроде Шкурупия.

- Как же так, а? - Ивлев расстегнул ворот рубахи. - Как же так?

- Пугаться не надо, - успокоил следователь. - Преступление-то не очень уж такое... - он помахал рукой в воздухе. - Перепродажа. Думаю, что их даже не посадят. По крайней мере не всех посадят.

Ивлев налил из графина воды, напился. Глубоко вздохнул.

- Черт возьми!.. Она тоже перепродавала?

- Хранила ворованное.

- Но она же не знала!

- Знала.

- Черт возьми!..

- Зайдите к начальнику, он просил.

Ивлев прошел в кабинет подполковника - начальника милиции (прокуратура и милиция размещались в одном здании).

- Узнал? - спросил начальник, увидев взволнованного Ивлева. - Садись.

Ивлев сел.

- Сроду не думал этого.

- Если б думал, не сообщил бы нам?

Ивлев подумал и сказал честно:

- Нет.

Начальник понимающе кивнул головой.

- Ты сам откуда?

- С Алтая. За хранение ворованного что бывает?

- Тюрьма бывает.

- Значит, ее посадят?

- Думаю, что - да.

- И сколько дадут?

Начальник пожал плечами.

- Да немного, наверно. Для первого раза.

"Все. В тюрьме она совсем свихнется", - подумал Ивлев.

- А ничего нельзя сделать?

Начальник прикурил от зажигалки.

- А что можно сделать, ты подумай? Ничего, конечно.

- Черт возьми совсем! - Ивлев тоже достал папиросы.

- Ты служил? - спросил начальник, доставая из ящика стола бумаги.

"Прямо бюрократы какие-то", - подумал Ивлев, вспомнив, что и следователь все время рылся в бумагах.

- Служил.

- Старший лейтенант, командир подразделения особого назначения? Так?

Ивлев посмотрел на начальника; тот изучал бумаги.

- Расскажи о себе подробно.

- Зачем?

- Нужно. Занятий в армии можно не касаться.

Ивлев понял, что бумаги в руках начальника - это сведения о нем. Стал рассказывать. Все, как было. Начальник слушал и осторожно шуршал бумажками перебирал их. Когда Ивлев кончил, он поднял голову.

- Все? А как служил?

- Ничего...

- Благодарности были?.. Ты говори все, не скромничай.

- Были. Две от командующего округом, одна от министра... А в чем дело?

- Тетка про отца что-нибудь рассказывала? Кроме того, что их посадили...

- Нет. Мало... Говорила, что они были хорошие люди. - "В чем дело?", соображал Ивлев.

Начальник протянул ему две бумажки.

- Читай.

Ивлев внимательно читал.

- Так... - Ивлев аккуратно положил бумажки на стол. - Кхэ... где-то папиросы... - захлопал по карманам.

- На, - начальник протянул ему "Беломорканал".

- Спасибо, - Ивлев размял папироску, от протянутой зажигалки отказался руки тряслись, он не хотел, чтобы это заметили. Нагнулся, прикурил от спички.

- Документы я скопирую и отдам тебе.

- Спасибо.

- А дело вот какое, Ивлев: ты не хотел бы поработать в нашей системе? Никогда не думал?

- Как это?.. Милиционером, что ли?

- В милиции.

- Не думал сроду.

- У нас сейчас есть возможность послать двух человек на двухгодичные курсы оперативных работников. Подумай, через недельку зайди. У тебя знакомые есть в городе?

- Нет, никого нету.

- Хочешь, пойдем ко мне?

- Нет, я домой пойду. Пойду отдохну маленько.

- Ну, ладно. Заходи через недельку, - подполковник встал, пожал руку Ивлеву.

Ивлев вышел из милиции... Остановился на улице, долго соображал: что сейчас делать, с чего начинать. Слишком много сразу свалилось всего. В голове путаница, на душе мглистая, сырая тяжесть-боль. Пошел домой. Шел, как ночью: боялся, что оступится и будет долго падать в черную, гулкую яму.

Дома, на двери, нашел записку:

"Не радуйся сильно, ты свое получишь, скрываться бесполезно - смерть будит тижелая".

"Тоже в смерть балуются, - как-то равнодушно подумал Ивлев. - Всякая гнида грозится стать вошью".

В комнате холодно, неуютно, жильем не пахнет. Ивлев включил свет, не раздеваясь, лег на кровать лицом вниз. Подумал, что надо бы запереться, но лень было вставать, и страха не было.

"Пусть приходят. Пусть казнят".

Захотел представить человека, автора записки, - всплыло лицо, похожее на лицо Шкурупия.

"Надо же так безответственно брякнуть: смерть будет тяжелая. Посадить тебя, сволочь, голой задницей в навоз и забивать осиновым колом слова твои обратно в глотку. Чтобы ты наелся ими досыта, на всю жизнь".

Опять потянулась бесконечная ночь. Часа в два Ивлев встал, нашел письма к Марии с родины, списал адрес и составил телеграмму ее отцу. Он знал только, что тот работает секретарем райкома партии на Алтае.

"Срочно вылетайте помочь Марии". Адрес и подпись. И стал ждать утро. Ходил по комнате, думал о чем угодно, только не о делах сегодняшнего дня. Вспомнил почему-то, как он пацаном возил копны, и его один раз понесла лошадь. То ли укусил ее кто, то ли испугалась чего - вырвала из его слабых ручонок повод и понесла. За ним на другой лошади летел мужик-стогоправ, не мог догнать, кричал: "Держись за гриву! Крепче держись!.. Отпустишься - запорю потом!". Зыкнуться бы тогда головой об землю - ни забот бы сейчас, ни трудностей не знал.

За окном стало светлеть. Ивлев прилег на кровать и забылся в зыбком полусне.

Через два дня прилетел Родионов.

Ивлев шел с работы и увидел на крыльце своего дома пожилого мужчину. Он догадался, кто это.

- Здравствуйте. Ивлев.

- Здравствуй. Я - отец Марии.

- Я догадался. Сейчас войдем, я расскажу все, - Ивлев отомкнул замок, впустил Родионова в дом.

- Ну? - глаза Родионова покраснели от бессонницы. - Слушаю.

- Мария спуталась здесь с плохими людьми... В общем, ей грозит тюрьма.

- Что они делали?

- Воровали. А кто помоложе, продавали. Ворованное хранилось у Марии.

Левый уголок рта у Родионова нервно дергался книзу. Он закурил, крепко прикусил папироску зубами.

- Ты - муж, насколько я понимаю?

- Да.

- Как же ты позволил?..

- Я не знал ничего. Она еще до меня была знакома с ними.

- Сейчас она где? Сидит?

- Нет, не сидит. Но я не знаю, где. Она ушла из дома. Можно в милиции узнать, где она сейчас.

- Пойдем в милицию.

Почти всю дорогу молчали. У самой милиции Ивлев тронул Родионова за рукав, остановил. Сказал, глядя прямо в глаза ему:

- Как-нибудь отведите ее от тюрьмы. Она пропадет там.

Родионов смотрел на зятя угрюмо и внимательно.

- Как вы жили?

- Плохо жили. Любви у нее никакой не было... Почему пошла за меня, не знаю.

- Телеграмму-то раньше надо было дать.

- Я сам не знал, что так обернется...

- Пошли.

К начальнику Родионов вошел один. Ивлев сел на диван и стал ждать.

Ждать пришлось около часа. Наконец Родионов вышел... Увидел Ивлева, подошел, сел рядом.

- Ну?

- Плохо, - тихо сказал Родионов. - Не знаю... - Помолчал, повторил: - Не знаю.

- Я тоже зайду к нему, - Ивлев поднялся.

Родионов, продолжая сидеть, - Ивлев видел, как он раза два незаметно, под пиджаком, погладил левую сторону груди, - сказал:

- Я схожу к ней, а ночевать приду к тебе.

- Хорошо. Найдете?

- Найду.

Ивлев вошел к начальнику.

- Здравствуйте.

- Здравствуй. Садись. Отца ты вызвал?

- Я.

- Поздновато. Дело-то уже там гуляет, - подполковник показал глазами на потолок - на втором этаже была прокуратура. - Я лично ничего не могу сделать. Жалко, конечно, отца.

- Неужели ничего нельзя сделать?

Начальник не сразу ответил.

- Не знаю. Может, и можно что-нибудь... Там, - он кивнул в сторону окна, в направлении к центру города. - Там - люди большие. Подумал насчет нашего предложения?

- Думаю.

- Давай, давай, думай. На, кстати, эти документы. Мой тебе совет: иди к нам. Что вы боитесь милиции, как пугала?

- Я не боюсь. Но подумать-то надо.

- Вот и думай. Проучишься два года, начнешь работать, а там можно подавать заявление о восстановлении в партии.

- Подумаю. Один вопрос можно?

- Можно.

- Почему вы именно меня хотите послать? Что, желающих что ли, нету?

- Желающих больше, чем надо. Это, знаешь... потом поймешь. Жду тебя через три дня.

Ивлев взял документы и вышел из кабинета.

"А ведь пойду, наверно, в милицию-то", - подумал он.

Родионов пришел поздно. Мрачный.

- Вот какие, брат, дела. Дай умыться.

Ивлев налил воды в рукомойник, подал мыло, полотенце. Очень хотелось спросить о Марии - что она, как? И не хватало решимости. Родионов точно подслушал его мысли.

- Что же о жене-то не спросишь?

- Как она?..

- Плохо наше дело: и твое и мое.

"Уеду к чертовой матери отсюда, - решил Ивлев. - Поеду на эти курсы".

- Я примерно так и думал.

- А?

- Я знаю, что плохо. Мое - особенно. А ваше... Мне начальник намекнул, что можно похлопотать... там.

- Не знаю. Буду стараться, конечно.

- Есть хотите?

- Нет, - Родионов вытерся, повесил полотенце, сел к столу, сгорбатился. Опять погладил под пиджаком левую сторону груди.

Молчали. Все было ясно.

На улице шел поздний осенний дождик. Уныло хлюпало под окнами, в стекла мягко и дробно стучало.

- Ты сам здешний?

- Нет, тоже с Алтая.

- Откуда?

Ивлев назвал деревню.

- А как сюда попал?

- Служил в этих местах... остался.

- А родители там живут?

"Ничего домой не написала обо мне, - подумал Ивлев. - Она и жить-то со мной не собиралась".

- Родители мои... Вот, вручили сегодня... - Ивлев достал из кармана справки и подал Родионову. Тот внимательно их прочитал, недоуменно уставился на Ивлева. Тот сперва не понял, в чем дело.

- Что?

- Твоя фамилия Ивлев?

- Ивлев, да.

- А тут - Докучаевы.

Ивлев рассказал свою постылую историю. Родионов слушал, глядя в стол. Из-за кустистых бровей не видно было глаз его, и непонятно было, как он относится ко всему этому. Впрочем, Ивлев и не хотел знать, как он относится. Ему было все равно. Рассказал, забрал бумажки, положил в карман.

- Давай спать, - решительно сказал Родионов.

- Давайте.

Родионов лег на кровать. Ивлев на диван. Закурили, выключили свет. Молчали. Плавали в темноте два папиросных огонька, то вспыхивая, то совсем почти угасая. Сыпал в окна дождь, тоскливо барабанил по крыше.

- Предлагают ехать учиться на оперативного работника, - сказал Ивлев. - На два года. Как думаете - стоит?

Огонек родионовской папироски ярко вспыхнул, выхватил из тьмы его лицо, часть подушки...

- По-моему, стоит. И надо восстановиться в партии.

- Я тоже так думаю.

Замолчали. Папироски погасили. Непонятно - спали или нет. В комнате было тихо.

Через три дня Ивлев уехал на курсы в областной центр, Родионов остался вызволять дочь из мусорной ямы, куда завлекла ее развеселая жизнь.

Простились утром, дома. Ивлев собрал барахлишко в чемодан, сел на него, посмотрел на Родионова. Тот усмехнулся.

- Готов?

- Долго нищему собраться - только подпоясаться.

- Закурим на дорожку.

Закурил. Встали.

- Счастливо тебе. Напиши, как устроишься. Адрес есть?

- Есть. - Ивлев достал записную книжку, заглянул в нее. - Есть.

- Напиши.

- Обязательно. Вы мне тоже напишите, как тут все...

- Напишу.

Пожали руки... Ивлев подхватил чемодан и вышел, не оглядываясь. И потом, когда шел по улице, ни разу не оглянулся на дом, где убили его первую большую любовь... Растоптали в вонючем углу, испинали тяжелыми сапогами, замучили.

В воскресенье за завтраком Ефим Любавин повел перед сыном и племянником такую речь:

- Строится народишко шибко. Прямо как блины пекут - дом за домом. Не успеешь оглянуться - уж дом стоит.

- В гору пошел мужик, - поддакнул Пашка. - Набирает сил.

- Как вы насчет своей дальнейшей жизни соображаете? - прямо спросил Ефим.

- Тоже надо в гору, - легкомысленно сказал Пашка. Иван не понял, куда клонит дядя.

- Строиться надо, - выложил Ефим, неодобрительно глядя на сына. Когда-никогда, а семьи-то будут. Где жить? Тут Андрей будет.

Пашка почесал мизинцем переносье, скосоротился - сделал вид, что глубоко задумался; Иван на самом деле задумался.

- Мой вам совет такой, - продолжал Ефим, - берите ссуду - каждый по десять тыщ и зачинайте строиться. Место вам Николай отведет хорошее - какое сами выберете. Строиться лучше вместе - легче. Рубите крестовый дом на два семейства и живите. Как?

- Пойдемте в горницу, потолкуем, - предложил Иван, мысль о строительстве собственного дома понравилась ему.

Перешли в горницу, закурили.

- Я уже все обдумал, - заговорил Ефим. - Сейчас первым делом надо брать ссуду. Потом езжайте вверх, в Чернь, наймите там человек пять плотников и срубите сруб. Иногда там уже готовые стоят - на продажу. Это станет тыщ семь-восемь, не больше. А за девять-то можно ха-ароший домину заворотить. Вот. Плотите там плот и сплавляйте сюда. Только это тоже надо быстрее делать, пока вода высокая держится. Крестовый дом - это как раз плот. Можно еще небольшой салик подцепить - на банешку, на пристройки разные. Вопчем, там поглядите. На месте.

- А если на машине вывезти сруб? Не лучше? - спросил Пашка.

- Дороже. Ты за одни машины ухнешь тыщи полторы, если не больше. А по реке его за два дня сплавляют.

- Надо знающего человека - по реке-то. А то накуряемся на порогах.

- Гринька сплавает с вами, я говорил с ним. Вот. А тут, приплывете, помощь отведем - навалимся все сразу и за неделю поставим. Тесу можно в совхозе купить. А можно так, взять пару машин, съездить ночью на Бию, наторкать выше кабин и привезти на совхозную пилораму - как будто сами приплавили. А за распиловку - ерунда, копейки берут. Поняли? К первым снегам дом будет уже под крышей стоять. А окосячить там, печку сбить, отштукатурить - это плевое дело.

- Ну, что? - Пашка посмотрел на Ивана.

- А ссуду-то дадут мне? - спросил тот.

- А чего?

- Я же не совхозник.

- Ерунда, - авторитетно сказал Ефим. - Поговорим с Родионовым, он сделает.

- Поедем прямо сейчас, а? - загорелся Пашка. - Посмотрим на месте - как, что... Доскочим до Онгудая...

- Зачем до Онгудая? - встрял Ефим. - Вы доезжайте до Симинского перевала, там уже можно рубить. Зачем далеко забираться.

- Сейчас схожу к Родионову, узнаю насчет завтра.

- Слушай!.. - Пашке пришла в голову какая-то мысль. - Если он завтра никуда не поедет, попроси "Победу".

- Даст думаешь?

- А чего ему? Что она, его собственная, что ли?

- Ладно, - Иван пошел к секретарю.

Через двадцать минут он подъехал к дому на "Победе".

- Дал. У них завтра бюро. Ссуду тоже обещал помочь...

- Ну!..

Дата добавления: 2015-06-30