Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Корабль-призрак 6 страница




В 1650 году Кромвель узурпировал трон Англии, а год спустя, потребовав, в числе других предъявленных им претензий, удовлетворения за убийство своего посла, совершенное в том же году, и за жестокости по отношению к англичанам в Амбоне лет тридцать тому назад, и не получив требуемого, объявил Голландии войну. Чтобы доказать, что он не намерен шутить, он захватил более двухсот голландских судов, после чего голландцы, хотя и очень неохотно, стали готовиться к войне. Блэк и Ван-Тромп столкнулись, и их морские бои были упорны и ужасны. В истории Англии победы повсеместно приписываются англичанам, а в истории Голландии, конечно, голландцам. Но, судя по отчетам об этих сражениях, которые всегда бывали чрезвычайно упорны, были основательно побиты и те, и другие. Тем не менее в 1654 г. был подписан мир, на основании которого «голландец обязался снимать шляпу перед англичанином, где бы он его ни встретил в открытом море», – простая вежливость, против которой голландец ничего не имел возразить, так как это ему ровно ничего не стоило.

А теперь, разъяснив положение дел вплоть до того момента, когда Филипп Вандердеккен вступил на судно, мы станем продолжать свой рассказ.

Как только Филипп очутился за порогом своего дома, он кинулся бежать с такой быстротой, словно за ним гнались по пятам. Спустя двое суток он прибыл в Амстердам, где прежде всего озаботился приобрести тоненькую, но крепкую стальную цепочку и заменил ею черную ленту, на которой висела у него на шее реликвия. После того он поспешил со всеми своими вещами на «Тер-Шиллинг». Он также взял с собой и деньги, которые условился уплачивать капитану за то, что он был принят на судно скорее как новичок-офицер, чем как простой матрос. Кроме того, он имел при себе еще значительную сумму денег на свои личные потребности.

Было уже поздно под вечер, когда он прибыл на судно, стоявшее уже на одном якоре между другими судами, которые готовились одновременно с ним к отплытию.

Капитан, которого фамилия была Клутс, принял его ласково, показал Филиппу его койку, затем спустился вниз, в трюм, где ему нужно было распорядиться распределением груза, а Филипп остался наверху, на палубе, предоставленный самому себе и своим думам.

«Так вот оно, то судно, – думал он, – на котором • я должен совершить свою первую попытку, первую, а быть может и последнюю! И никто здесь не подозревает цели моего плавания; никому и в голову не приходит как мало похожи мои стремления на стремления остальных… Я не ищу наживы и богатства! Нет, я ищу общения с мертвым! А возможно ли это общение без опасности для меня и для тех, кто здесь со мной? Не думаю; ведь общение это возможно только в смерти. Если бы все эти люди знали, что у меня в мыслях, они не позволили бы мне и часа остаться здесь».

Затем мысли его перенеслись к Амине, и, облокотясь на перила, устремив глаза в небо, он дал волю своим мечтам и воспоминаниям.

– А не лучше ли вам спуститься вниз? – раздался подле него чей-то мягкий, нежный голос, который пробудил его к действительности.

Это был старший помощник по фамилии Хиллебрант, небольшого роста, красиво сложенный молодой человек лет тридцати. Волосы его цвета льна ниспадали длинными прядями на плечи; глаза, светлые, голубые, смотрели кротко и ласково, лицо было нежное и белое, как у женщины, и хотя он очень мало походил на моряка, редко кто знал так хорошо свою службу и нес ее так исправно, как он.

– Благодарю вас, – ответил Филипп, – вы действительно правы; я задумался и совершенно забыл, где я; мысли мои были так далеко отсюда. Спокойной ночи и еще раз благодарю.

«Тер-Шиллинг», как и большинство судов того времени, очень мало походил на современные суда и имел всего около 400 тонн водоизмещения.

Так как все суда Ост-Индской компании имели вооружение, то на палубе ничего не грузили; на каждом борту находилось по шести девятифунтовых орудий; люки его были овальные, небольшие, а палуба имела значительный уклон и к носу и к корме. На баке находилась вторая палуба; концы были украшены высоко выдающейся из воды кормой.

Экипаж «Тер-Шиллинга» состоял из капитана, двух помощников, двух рулевых и сорока пяти матросов. Суперкарг еще не прибыл; лучшая каюта на корме предназначалась для него, а в рубке были каюты капитана и помощников, из которых состояла вся кают-компания.

Когда Филипп проснулся на другой день поутру, то увидел, что паруса уже подняты, и якорь также сильно укорочен. Остальные суда, отправлявшиеся вместе с «Тер-Шиллингом» и составлявшие одну с ним флотилию, почти все уже снялись с якорей. Погода стояла прекрасная; море спокойно, а суета и оживление на палубе были так новы и непривычны для Филиппа, что производили на него приятное, веселое впечатление. Капитан мингер Клутс стоял на корме с подзорной трубой в руках и напряженно смотрел в сторону города. Во рту его по обыкновению была трубка, и дым ее часто застилал и туманил стекла его подзорной трубы.

Филипп поднялся на кормовую палубу и поздоровался с капитаном.

Мингер Клутс был человек весьма крупных размеров, и неимоверное количество одежд, которые были на нем навьючены, немало прибавляло к его объему. Внешнее одеяние его, видимое для всех, состояло из лисьей шапки, из-под которой выглядывал красный шерстяной ночной колпак; из красного плюшевого жилета с большими ясными металлическими пуговицами; из зеленого суконного камзола, поверх которого был надет другой, более просторный камзол из грубого, простого синего сукна длиною с короткое пальто; на ногах были черные плисовые панталоны, доходившие до колен, где они застегивались на светлые пуговицы, и светло-голубые шерстяные чулки и башмаки с большими серебряными пряжками. Вокруг талии он был опоясан широким кожаным кушаком, которым придерживался фартук из парусного холста, густыми сборами спускавшийся немного ниже колен; а на поясе виднелся широкий, большой нож в кожаных ножнах. Таков был с вида мингер Клутс, капитан «Тер-Шиллинга».

Он был в одинаковой мере и толст, и высок ростом. Лицо его имело приятный овал, а черты, пропорционально с его большим ростом и крупной фигурой несколько мелкие. Густые с проседью волосы его развевались по ветру; прямой и, в сущности, красивый нос был украшен ярко-красным кончиком от слишком частого сближения с флягой шнапса, а также и постоянного подогревания на огне маленькой трубки – «носогрейки», которую он лишь в редких случаях выпускал изо рта.

– Добрый день, сын мой! – ответил капитан на поклон Филиппа и при этом вынул на минуту свою трубку из губ. – Нас задерживает суперкарг, который, по-видимому, не особенно торопится явиться на судно! Шлюпка, посланная за ним на берег, вот уже битый час ждет его; из-за него мы снимемся последними из всей флотилии. Я желал бы, чтобы компания разрешила нам совершать наши плавания без этих господчиков, которые, по моему мнению, являются громадной помехой в нашем деле. Но на берегу думают иначе!

– А в чем состоит их обязанность на судне? – спросил Филипп.

– Собственно, их назначение и обязанность – смотреть за грузом, наблюдать за правильностью приема и сдачи грузов, за всеми торговыми операциями и сделками. Если бы они только этим занимались, было бы еще не так плохо, но они вмешиваются решительно во все, суют свой нос туда, где они ничего не понимают и, в сущности, ни о чем другом не заботятся, кроме своих личных удобств и выгод. В результате они разыгрывают царьков на судах, зная, что мы не смеем осадить их, так как одно их слово может повредить судну при получении новых патентов. Кампания требует, чтобы мы принимали их с особым почетом и почестями, и мы салютуем им пятью выстрелами при их прибытии на судно.

– А вам уже известен суперкарг, которого вы ожидаете?

– Нет, только по слухам. Один мой собрат капитан, с которым он плавал, говорил мне, что он страшно боязлив и ужасно трусит опасности в море и притом еще весьма занят своей особой и чрезвычайно чванлив.

– Я желал бы, чтобы он поскорее явился: мне страшно хочется выйти в открытое море!

– В вас, очевидно, большая страсть к путешествиям, сын мой: я слышал, что вы оставляете на берегу прекрасный дом и прелестную молодую жену!

– Да, но мне очень хочется повидать свет, – проговорил Филипп, – и я должен научиться управлять судном, прежде чем приобрету свое собственное, чтобы попытать счастье составить себе состояние, о чем я особенно мечтаю!

– Состояния наживают на море, но то же море и поглощает состояние, – возразил капитан. – Что касается меня, то если бы я мог превратить это доброе судно в уютный дом с достаточным количеством гильдеров, чтобы на них можно было безбедно прожить, то вы не увидели бы меня здесь на корме «Тер-Шиллинга». Я дважды огибал мыс Бурь, а этого вполне достаточно для любого моряка; и третий раз может быть не столь удачен.

– Неужели это в самом деле так опасно?

– Так опасно, как только может быть при наличности приливов и отливов, морских течений, скал и рифов, песчаных мелей, сильных ветров, ураганов и бурного моря, не более того! Даже когда бросаешь якорь в заливе по сю сторону мыса, вас уже охватывает дрожь опасения, что каждую минуту вас может сорвать с якоря и угнать в открытое море или бросить на берег, где вас облепят дикари, прежде чем ваши люди успеют натянуть на себя куртки. Но когда вы уже миновали мыс и очутились по ту сторону его, то вода дрожит в лучах солнца и как будто смеется и радуется вместе с вами тому, что теперь вы можете плыть недели и месяцы под безоблачным небом и при попутном ветре, не имея надобности вынимать трубки изо рта.

– В какие порты будем мы заходить? – спросил Филипп немного погодя.

– Об этом я почти ничего не могу вас сказать! – ответил капитан. – Гамбрун в Персидском заливе будет, вероятно, первым местом, где должны встретиться все суда нашей флотилии; затем мы, вероятно, разделимся; некоторые пойдут прямо на Бантам на острове Яве, другие же суда получат предписание вести торговлю по проливам, скупать камфору, каучук, воск, а также золото и слоновую кость. Там, в случае, если нас отправят туда, вы должны быть очень осторожны с туземцами, мингер Вандердеккен: они свирепы и предательски хитры, а их изогнутые ножи или «крисы», как они называют их, смертельны сами по себе и зачастую еще отравлены. Мне приходилось выдерживать настоящие сражения в этих проливах и с португальцами, и с англичанами.

– Но ведь теперь у нас со всеми мир! – заметил Филипп.

– Да, да, сын мой, но это здесь, а как только мы очутимся по ту сторону мыса, то увидите, что мирные договоры на бумаге, подписанные здесь, дома, теряют значение; англичане теснят нас, преследуя по пятам, куда бы мы ни направились; приходится отгонять их от себя, отбрасывать, – и я думаю, что наша флотилия на этот раз недаром так велика, многочисленна и хорошо вооружена: очевидно, предвидятся столкновения.

– Сколько времени, думаете вы, может продлиться наше плавание?

– Это трудно сказать заранее… Думаю, года два, а может и больше; если же нас не задержат факторы и комиссионеры, как это, вероятно, должно случиться, или враждебные действия со стороны португальцев или англичан, то можно было бы вернуться и раньше.

«Два года, – подумал Филипп, – два года вдали от Амины!» – и он невольно вздохнул при мысли, что их разлука может быть вечной.

– Нет, сын мой, два года – небольшой срок, – сказал мингер Клутс, подметивший облачко печали на лице Филиппа. – Я раз пробыл в отсутствии пять лет, и мне не посчастливилось: я в этот раз ничего не привез домой, даже своего судна. Меня послали в Читтагон на восточном берегу большого Бенгальского залива; я простоял три месяца в устье реки: вожди силой удерживали меня; они не желали принять мои товары в обмен и не отпускали меня искать другой рынок для сбыта товаров. Мой порох был свезен на берег, и я не мог оказать им вооруженного сопротивления. Черви источили дно моего судна, и оно затонуло, стоя на якоре. Эти негодяи знали, что это должно было случиться, и верно рассчитали, что в таком положении мне придется отдать им мой товар по той цене, по какой они пожелают. Нас доставило домой другое зашедшее в эти воды судно. Между тем, если бы я тот раз не попался так жестоко, то не имел бы теперь надобности идти в море опять. На этот раз мой заработок будет очень невелик, потому что компания воспретила теперь нам всякую частную торговлю… Но вот он, наконец! – вдруг воскликнул капитан. – Смотрите, они подняли флаг на шлюпке; вот они отчалили… Мингер Хиллебрант, посмотрите, чтобы канониры держались наготове: пусть готовят салют.

– Что прикажете мне делать, капитан? Какие вы возлагаете на меня обязанности?

– В настоящее время вы еще ничем не можете быть полезны здесь, разве только в сильную бурю, когда каждая пара рук на службе нужна. Теперь вы должны присматриваться и учиться, но вы можете, например, красиво переписать наш судовой журнал, который ведется для отчетности компании, и вообще можете помогать мне во многом, когда преодолеете неприятную тошноту, которую испытывают все, впервые очутившиеся на судне в открытом море. В качестве лекарства против этой в высшей степени неприятной болезни я рекомендовал бы вам как можно туже стягивать себе желудок большим платком или шарфом и почаще прикладываться к моей фляге со шнапсом, которая будет во всякое время к вашим услугам. Однако надо заняться встречей этого уполномоченного компании. Мингер Хиллебрант, прикажите им стрелять!

Раздался салют; когда рассеялся дым пушечных выстрелов, шлюпка с волочившимся по воде длинным флагом пристала к трапу. Филипп разглядывал внешность суперкарга. Последний оставался в шлюпке до тех пор, пока несколько ящиков с клеймом и инициалами компании не были внесены на палубу, после чего вступил на нее и сам суперкарг.

Это был маленького роста господин, тощий, с крошечным сморщенным лицом, в трехугольной шляпе с плюмажем, обшитой широким золотым галуном, и в пышном, чрезвычайно густом парике, развевающиеся кудри которого спускались низко на плечи. Камзол на нем был из пунцового бархата, с широкими и пышными фалдами, а под ним виднелся белый атласный жилет, затканный пестрыми цветами и доходящий ему почти до колен. Брючки на нем были черные атласные, а на ногах кидались в глаза белые шелковые чулки, туго натянутые подвязками, которые под коленом были украшены золотыми пряжками. Такие же пряжки украшали и его башмаки на высоких каблуках. Тонкие кружевные брыжи у кистей рук и высокая трость с большим серебряным набалдашником дополняли наряд мингера Якоба Янца Ван-Строома, суперкарга высоко чтимой Ост-Индской компании, назначенного ею на судно «Тер-Шиллинг».

Когда он остановился и огляделся вокруг на стоявших на почтительном от него расстоянии капитана, его помощников и матросов с обнаженными головами, то сильно напоминал изображенную на рисунке «обезьяну видавшую свет», окруженную своими скромными сородичами. Тем не менее никто из моряков не чувствовал ни малейшего желания рассмеяться, даже над его намеренно пышным париком. В те годы платье внушало людям громадное уважение; к тому же все здесь на судне знали, что этот господин – суперкарг могущественной компании и весьма важное лица. Мингер Ван-Строом, однако не выказывал особенного желания оставаться на палубе' Он потребовал, чтобы ему указали его каюту, и последовал за капитаном на корму, осторожно пробираясь между свернутыми канатами, преграждавшими ему дорогу. Дверь каюты раскрылась, затем снова закрылась и суперкарг исчез.

Судно снялось с якоря, паруса были подняты, и теперь убирали якорь на палубе, как вдруг звонок из кормовой каюты, занятой суперкаргом, зазвенел с неистовой силой.

– Что это может быть? – спросил Клутс, находившийся на носовой части судна. – Мингер Вандердеккен, потрудитесь посмотреть, что там такое!

Филипп отправился на корму; между тем звонок продолжал звенеть не смолкая. Отворив дверь каюты суперкарга, он увидел его, взобравшегося на стол и беспрерывно дергающего шнурок звонка с выражением несомненного ужаса на лице. Парика на нем не было, и его голый череп придавал ему необыкновенно забавный вид и большое сходство с обезьяной.

– Что случилось, сэр? – спросил Филипп, остановившись на пороге.

– Что случилось? – пролепетал Ван-Строом. – Позовите сюда скорее солдат с ружьями… скорее, сэр! Или меня хотят убить, растерзать на части и сожрать?! Ради Бога, сэр, не стойте так, а сделайте что-нибудь… смотрите, он подходит к столу! Ах, Господи Боже мой! Боже мой! – продолжал выкрикивать суперкарг, по-видимому, перепуганный не на шутку.

Филипп, смотревший все время на мингера Ван-Строома, теперь обратил свой взгляд в указанном направлении и, к немалому своему удивлению, увидел на полу маленького медвежонка, игравшего предобродушно с париком суперкарга, держа его между лапами, теребя его во все стороны и по временам пряча свою морду в пышных кудрях парика. В первый момент при виде животного Филипп был крайне удивлен, но тотчас же понял, что животное это вполне безобидное; его не оставляли бы иначе на свободе на судне.

Тем не менее он не хотел подойти к животному, не будучи знаком с его привычками и настроениями, но в этот момент в дверях появился Клутс и положил конец всеобщему недоумению.

– Что случилось, мингер? – спросил он в свою очередь. – А-а, вижу, это мой Иоханнес напугал вас! – продолжал он, подходя к медвежонку, которому дал пинок ногой в бок и отнял у него парик суперкарга. – Вон отсюда, Иоханнес! Уходите, милостивый государь! – крикнул он, обращаясь к животному и сопровождая свои слова пинками в заднюю часть медвежонка до тех пор, пока тот, наконец, не убрался.

– Очень сожалею, мингер Ван-Строом, что это случилось. Вот ваш парик! Заприте дверь, мингер Вандердеккен, а не то это животное, пожалуй, опять вернется сюда, потому что я здесь и он меня очень любит! – добавил капитан.

Когда дверь была заперта и мингер Ван-Строом почувствовал себя вне опасности, то поспешил слезть со стола в глубокое кресло с высокой спинкой, стоявшее у стола, стряхнул свой помятый парик, водрузил его себе на голову и, поправив кружевные манжеты у своего камзола, принял весьма важный, повелительный вид и, ударив тростью о пол, плавно и строго сказал:

– Мингер Клутс, что должно означать это неуважение к особе суперкарга могущественной Ост-Индской компании?

– Боже правый, – воскликнул капитан, – да какое же тут неуважение, мингер! Этот медвежонок, как вы видите, ручной и совершенно безобидный не только для своих, но и для чужих, как вы могли убедиться. Он принадлежит мне; он у меня находится с тех пор, как был еще трехмесячным крошкой. Вышло простое недоразумение. Мой старший помощник, Хиллебрант, запер его в этой каюте, чтобы он не совался под ноги во время работы на палубе, когда мы Снимались с якоря и ставили паруса, потом забыл о нем. Я весьма сожалею, что это так случилось, мингер Ван-Строом, но обещаю, что животное больше не явится сюда, кроме разве того, если вы пожелаете позабавиться с ним.

– Позабавиться с ним! Я? Суперкарг компании! Чтобы я стал забавляться с медведем! Мингер Клутс, я требую, чтобы это животное было тотчас же выброшено за борт!

– Ну, нет, этого я не сделаю: я не могу выбросить за борт животное, которым очень дорожу, к которому привык, но обещаю, что он не будет больше вас беспокоить!

– Если так, капитан Клутс, то вам придется иметь дело с компанией, до сведения которой я доведу это дело. Ваш патент будет уничтожен, а ваши фрахтовые деньги конфискованы!

Но Клутс, как большинство голландцев, был упрям, и этот повелительный тон со стороны суперкарга раздражал его.

– В моем патенте ничего не сказано о том, что мне воспрещается иметь животных на судне! – сказал он.

– Согласно уставу компании, – возразил Ван-Строом, с важностью откидываясь в своем кресле и перекидывая ногу на ногу, – вам предоставляется принимать на судно редких и любопытных зверей и животных, отправляемых в Европу губернаторами или факторами в дар Высочайшим Особам, например, львов, тигров, слонов, и иные продукты Востока; но ни в коем случае не разрешается как командиру судна держать на борту, за свой собственный счет, животных и зверей какого бы то ни было вида и рода, так как это считалось бы частной торговлей, строго воспрещаемой на всех судах компании капитанам судов.

– Мой медведь не продажный, мингер Ван-Строом; следовательно, он не подходит под эту рубрику.

– Все равно, я вам говорю, что он должен быть немедленно отослан с судна! Я приказываю это, мингер Клутс, под угрозою строжайшей ответственности с вашей стороны, если вы осмелитесь ослушаться меня!

– Если так, то мы сейчас спустим якорь, мингер Ван-Строом, и отправим кого-нибудь на берег в Главное Управление компании: пусть там решат наш спор. Если компания потребует, чтобы я свез медведя на берег, я это исполню, но помните, мингер Ван-Строом, что мы благодаря этому лишимся защиты остальных судов нашей флотилии, и нам придется совершить все плавание совершенно одним. Прикажите спустить якорь?

Это заявление разом смягчило заносчивого суперкарга: ему весьма не хотелось остаться беззащитным в течение всего плавания, и страх перед этой перспективой пересилил в нем страх перед медведем.

– Мингер Клутс, я не хочу быть слишком строг! Если вы посадите это животное на цепь, чтобы оно никогда не могло приблизиться ко мне, то я готов согласиться оставить его на судне.

– Я постараюсь устроить так, чтобы он не мог подойти к вам, насколько это возможно! – сказал Клутс. – Что касается того, чтобы посадить его на цепь, то вы сами об этом пожалели бы, если бы я согласился это сделать: он стал бы реветь день и ночь, и вы не имели бы ни одной минуты покоя, ни одного часа сна, поверьте мне, мингер Ван-Строом!

Суперкаргер, видя, что капитан тверд в своих решениях, и что все его угрозы не произвели на капитана должного впечатления, сделал все, что оставалось делать человеку в его положении, т. е. поклялся внутренне отомстить капитану, а наружно принял пренебрежительно-снисходительный тон и сказал:

– Ввиду этих соображений, капитан Клутс, ваш медведь может остаться; я вам не препятствую!

На этом покончился разговор, и Клутс с Филиппом вышли из каюты, причем капитан, бывший не в особенно благодушном настроении, пробормотал уходя:

– Если компания присылает сюда на судно своих обезьян, то почему же и мне не иметь здесь медведя? – и, весьма довольный своей остротой, Клутс снова повеселел.

 

ГЛАВА IX

 

Мы предоставим флотилии Ост-Индской компании продолжать свой путь к мысу Бурь. Благодаря перемене погоды и ветрам некоторые суда отделились и пошли своим путем. Общим местом встречи был назначен Столовый залив, где все и должны были соединиться и следовать дальше уже вместе.

Вскоре Филипп Вандердеккен стал в состоянии исполнять некоторые работы на судне. Он усердно изучал морское дело, так как упорные занятия давали ему возможность реже вспоминать о цели своего плавания; кроме того, он не отказывался ни от какой тяжелой физической работы на судне, так как физическое утомление доставляло ему желанный сон.

В самом непродолжительном времени он стал любимцем капитана и близко сошелся со старшим помощником; младший же помощник Стрюйс был мрачный, нелюдимый молодой человек, с которым он мало сообщался; что же касается суперкарга, мингера Якоба Янца Ван-Строома, то он редко выходил из своей каюты: медведь Иоханнес не был заперт и не сидел на цепи, и по этой причине Ван-Строом заперся сам в своей каюте. Не проходило дня, когда бы он не перечитывал письма, составленного им в виде жалобы на неслыханное поведение капитана, письма, которое он собирался при первой возможности отправить по адресу компании. Каждый раз, перечитывая его, он вносил все новые поправки, могущие еще более ухудшить положение дела для капитана Клутса.

Тем временем капитан в счастливом неведении того, что творилось в кормовой каюте, покуривал свою трубку, попивал свой шнапс и забавлялся в свободные минуты со своим приятелем Иоханнесом. Это животное также очень привязалось к Филиппу и расхаживало за ним, когда тот стоял на вахте.

Между прочим, на судне была еще одна личность, о которой нам не следует забывать, – это был одноглазый рулевой Шрифтен, питавший к нашему герою, по-видимому, совершенно беспричинно самые враждебные чувства, которые он почему-то распространял и на бедного медведя. Так как Филипп числился в составе офицеров, то Шрифтен не смел явно нападать на него, но зато пользовался малейшим случаем досаждать ему, чем мог, и постоянно старался возбуждать против него команду. К медведю он относился явно недоброжелательно и никогда не мог пройти мимо него без того, чтобы не наградить жестоким пинком, сопровождаемым отвратительным ругательством. Хотя никто на судне не любил этого человека, но все как будто боялись, и над матросами экипажа он приобрел громадное влияние.

Таково было положение дела на «Тер-Шиллинге», когда это судно вместе с двумя другими судами легло в дрейф, застигнутое штилем на расстоянии двух дней пути до мыса. Погода стояла нестерпимо жаркая, так как в этих южных широтах было лето. Филипп, лежавший под тентом на корме, истомленный необычайным зноем, заснул. Вдруг он пробудился от ощущения неприятного холода во всем теле, особенно на груди. Полуоткрыв глаза, он увидел рулевого Шрифтена, наклонившегося над ним и держащего в руке часть цепочки, оставшейся на виду, на которой у Филиппа на шее висела реликвия. Филипп снова закрыл глаза, желая убедиться в намерениях этого человека. Тот стал постепенно тащить к себе цепочку и, когда реликвия показалась из-под платья, стал осторожно снимать цепочку через голову мнимо спящего Филиппа. Но последний сделал вид, что внезапно пробудился, и схватил его крепко за руку.

– Это что такое? – крикнул Филипп, вырвав цепочку из цепких пальцев рулевого.

Тот, однако, ничуть не смутился тем, что был пойман, так сказать, на месте преступления; напротив, лукаво глядя на Филиппа своим единственным глазом, он насмешливо спросил:

– У вас тут ее портрет на этой цепочке? Хи, хи! Вместо ответа Филипп поднялся на ноги, грубо оттолкнул нахала и скрестил руки на груди.

– Советую вам быть менее любопытным, господин рулевой, не то вам придется раскаяться!

– Или, быть может, – продолжал Шрифтен, совершенно не обратив внимания на слова и гнев Филиппа, – это у вас родильная сорочка, непогрешимый талисман против утопления?.. Хи! Хи!..

– Становитесь на свое дело, сэр! – строго приказал Филипп.

– Или, так как ведь вы католик, – продолжал рулевой, – это ноготок с пальчика какого-нибудь святого… или да, да… на этот раз я угадал верно, частица святого древа от Креста Господня!

Филипп невольно содрогнулся.

– Да, да, так и есть! Так и есть! – закричал Шрифтен и пошел туда, где матросы стояли кучкой у шкафута.

– Интересная новость, товарищи! – крикнул он довольно громко, подходя к группе. – У нас на судне есть частица Креста Господня, так что теперь нам не страшен дьявол!

Филипп, сам не зная зачем, последовал за рулевым и очутился подле матросов в тот момент, когда Шрифтен сообщил им свою новость.

– Он, да не только дьявол, – заметил добродушно один старый матрос, – но и сам «Летучий Голландец» также!

«Летучий Голландец!» – подумал Филипп. – Неужели это может относиться к…? – и он прошел несколько шагов вперед, так что очутился позади мачты, откуда матросы не могли его видеть; здесь он остановился в надежде услышать еще что-нибудь, и действительно не ошибся.

– Говорят, что повстречаться с «Летучим Голландцем» хуже даже, чем с самим дьяволом! – заметил один из экипажа.

– А кто его видел? – заметил другой.

– Что его видели, это верно, и также верно, что несчастие преследует то судно, которое повстречалось с ним!

– А где с ним можно повстречаться?

– О-о! Говорят, это не совсем верно, но я слышал, будто он крейсирует вокруг мыса Бурь, т. е. как раз в этих местах!

– Хотел бы я знать всю эту историю от начала до конца! – заметил один молодой матрос.

– Я могу тебе сообщить только то, что сам слышал. Это проклятое судно; они были пираты и перерезали своему капитану горло, если не ошибаюсь!

– Нет, нет, ничего подобного, – крикнул Шрифтен, – капитан и сейчас на нем, и он-то и есть главный негодяй; говорят, что он, как и один среди нас здесь, на судне, оставил у себя дома красавицу-жену, которую очень любил…

– Кто же об этом мог знать?

– Да ведь он постоянно старается отправить письма на родину, когда встречает какое-нибудь судно. Но горе тому, который возьмется доставить его письмо! Судно наверное должно погибнуть вместе со всеми, кто на нем находится, и ни одна душа не спасется.

– Удивляюсь я, где вы слышали все это! – сказал один из людей. – Видали вы когда-нибудь это судно?

– Да, видел! – вскричал Шрифтен, но тотчас же как будто спохватился, и его крик перешел в обычное гоготание и хихикание, затем он добавил: – Но нам, ребятушки, нечего бояться: у нас есть частица святого древа на судне! – с этими словами он прошел вперед, желая избежать дальнейших расспросов, и вдруг увидел Филиппа у грот-мачты.

– А-а, вот как! Значит, не я один здесь любопытен! Хи, хи, хи! Так уж позвольте вас спросить, вы захватили с собой эту вещичку на случай, если бы мы повстречали «Летучего Голландца»?

– Я не боюсь «Летучего Голландца»! – ответил мрачно Филипп.

– Ну, да, конечно! Я сейчас только вспомнил, что вы носите одну с ним фамилию; утверждают, по крайней мере, что его также звали Вандердеккен.

– Вандердеккенов много; я не единственный на свете, – возразил Филипп, уже совершенно оправившись от смущения, овладевшего им в первую минуту.

С этими словами он отошел в сторону.

– Право, можно подумать, что этот одноглазый лукавец подозревает истинную причину, побудившую меня отправиться в плавание, – рассуждал сам с собою Филипп. – Но нет, это совершенно невозможно. Однако почему же я ощущаю такой смертельный холод каждый раз, когда этот человек приблизится ко мне? Хотел бы я знать, ощущают ли то же самое другие, или же это просто фантазия Амины, передавшаяся и мне? Я не смею никого спросить об этом, а между тем это смущает меня! Странно, что этот человек безо всякой причины вдруг сразу стал относиться ко мне так недоброжелательно; я никогда не сделал ему ни малейшего зла. То, что я сейчас слышал, подтверждает все мои опасения! О, Амина, Амина! Если бы не ты, я бы с радостью разгадал эту загадку ценой моей собственной жизни!




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-07-02; Просмотров: 294; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.009 сек.