Дэниел Гоулллан

ных отношений в течение всей жизни. И весьма огорчительно, если родители неверно настроены на ребенка. В одном экспе­рименте Стерн дал задание нескольким женщинам намеренно слишком или недостаточно остро реагировать на своих малы­шей, но только не стараться настроиться на них. Дело кончи­лось тем, что дети немедленно отреагировали на такое отноше­ние испугом и дистрессом.

Длительное отсутствие настроенности между родителем и ребенком наносит огромный эмоциональный вред ребенку. Если родитель не умеет выказывать эмпатию в отношении оп­ределенных эмоций ребенка, к примеру, радости, слез, потреб­ности, чтобы его обняли, тогда и ребенок начинает избегать всяческих проявлений, а возможно, даже и переживаний та­ких эмоций. Не исключено, что по этой самой причине весь эмоциональный диапазон со временем стирается из реперту­ара близких отношений, особенно если в детстве у ребят тай­но или явно, но постоянно отбивали охоту к проявлению этих чувств.

Кроме того, у детей может развиться склонность к небла­гоприятному спектру эмоций в зависимости от того, какие на­строения им чаще всего приходилось разделять. Даже младен­цы «схватывают» настроения. Трехмесячные малыши, чьи ма­тери пребывают в угнетенном состоянии, копируют их настро­ение, когда те с ними играют, чаще обнаруживая такие чувства, как раздражение и печаль, и гораздо реже спонтанное любо­пытство и интерес, в сравнении с детьми, у которых матери не подвержены депрессии.

Одна из женщин, принимавших участие в эксперименте Стерна, постоянно реагировала на своего ребенка слабо, не от­вечая уровню его активности, и в итоге ее ребенок приучился быть пассивным. «Младенец, с которым обращаются подобным образом, усваивает следующее: когда я начинаю волноваться, я не могу заставить мою маму тоже приходить в волнение, а значит, я могу вообще не утруждаться» — к такому выводу при­ходит Стерн. Однако в этом случае существует надежда на «ис­правляющие» отношения: «Отношения, которые складывают­ся в течение жизни с друзьями или родственниками или, к при­меру, в психотерапии, постоянно видоизменяют вашу рабочую

Эмоциональный интеллект

модель взаимоотношений. Дисбаланс в какой-то момент впо­следствии можно скорректировать, поскольку этот процесс не­прерывный и продолжается всю жизнь».

Кстати сказать, в некоторых теориях психоанализа терапев­тическая взаимосвязь рассматривается как некий эмоциональ­ный корректив, компенсирующий опыт настроенности. Тер­мин «зеркальное отражение» некоторые теоретики психоана­лиза используют для обозначения обратного проецирования психоаналитиком на клиента понимания его внутреннего со­стояния точно так же, как это происходит у матери, хорошо настроенной на своего ребенка. Эмоциональная синхрония не выражается словами и воспринимается на подсознательном уровне, хотя пациент может наслаждаться чувством, что его прекрасно понимают.

Эмоциональные издержки от отсутствия настроенности в детстве могут быть огромными на протяжении всей жизни — и не только для ребенка. Изучение преступников, совершивших самые жестокие и самые тяжкие преступления, выявило одну характерную особенность их жизни в детстве, которая отлича­ет их от других преступников, а именно то, что их мотало из одной приемной семьи в другую или они росли в приютах для сирот; это истории жизни, наводящие на мысль об эмоциональ­ной заброшенности и почти полном отсутствии возможностей для настройки.

Хотя эмоциональная заброшенность, по-видимому, при­тупляет эмпатию, интенсивное длительное эмоциональное на­силие, включающее жестокие, садистские угрозы, унижение и откровенную подлость, приводит к парадоксальному результа­ту. Дети, подвергающиеся подобному насилию, могут стать сверхнастороженными к эмоциям окружающих их людей, до­ходя до посттравматической вигильности* в отношении сигна­лов опасности. Такая навязчивая занятость чувствами других людей типична для детей, переживших психологически жесто­кое обращение, которые, став взрослыми, подвержены резким и сильным эмоциональным колебаниям, иногда диагностиру-

* Вигильность — в психологии — способность сосредоточить вни­мание на новых впечатлениях; зоркость, наблюдательность.

Дэниел Гоулман

емым как «пограничное расстройство личности». Многие из таких людей наделены способностью ощущать, что чувствуют окружающие их люди, и они, как правило, сообщают, что в дет­стве страдали от эмоционально жестокого обращения.

Неврология эмпатии

Как это часто случается в неврологии, первую информацию, наводящую на мысль о том, что источник эмпатии следует ис­кать в головном мозге, предоставили отчеты о странных и экс­центричных пациентах. В отчете за 1975 год, например, анали­зировались отдельные случаи, когда у пациентов с определен­ными повреждениями в правой части лобных долей головного мозга наблюдалось любопытное нарушение: они были не спо­собны понимать эмоциональную информацию, заключенную в тоне голоса других людей, хотя прекрасно понимали их сло­ва. Саркастическое «спасибо», благодарное «спасибо» и серди­тое «спасибо» имели для них совершенно одинаковый нейт­ральный смысл. В противоположность этому в отчете 1979 года сообщалось о пациентах с травмами в других частях правого полушария, у которых обнаруживались очень разные пробелы в эмоциональном восприятии. Эти пациенты и сами оказыва­лись неспособными выражать собственные эмоции интонаци­ями или жестами. Они знали, что чувствуют, но просто не мог-л и это передать. Все эти участки коры головного мозга, как от­мечали различные авторы, имели сильные связи с лимбической системой.

Эти исследования были проанализированы Лесли Бразер-сом, психиатром из Калифорнийского технологического инсти­тута, в качестве предпосылки основополагающей научной пуб­ликации по биологии эмпатии. Разбирая полученные невроло­гические данные и результаты сравнительного изучения живот­ных, Бразерс обратил внимание на миндалевидное тело и его связи с ассоциативной областью зрительной зоны коры голов­ного мозга как части главной цепи, лежащей в основе эмпатии.

Многие, наиболее важные, неврологические исследования проводятся на животных и, в частности, нечеловекообразных

Эмоциональный интеллект

обезьянах. И о том, что эти обезьяны, или приматы, способны проявлять эмпатию — или, как предпочитает выражаться Бра-зерс, «эмоциональную коммуникацию», — известно не только из анекдотов, об этом свидетельствуют результаты эксперимен­тов, к примеру, такие: макак резусов сначала научили пугаться определенного звука тем, что при его включении их подверга­ли электрошоку. Потом их научили избегать электрического разряда, дергая за рычаг всякий раз, когда они слышали этот звук. Затем пары обезьян рассадили по разным клеткам так, что общаться они могли только посредством кабельного телевиде­ния, позволявшего им видеть изображение морды другой обе­зьяны. Когда первая обезьяна, но не вторая, слышала тот жут­кий пугающий звук, у нее на морде появлялось выражение ужа­са. В этот момент вторая обезьяна, видя испуг первой, дергала за рычаг, который отключал электричество, — вот вам явное проявление эмпатии, если даже не альтруизма.

Получив подтверждение тому, что приматы, помимо чело­века, действительно «считывают» эмоции с морд своих соро­дичей, исследователи, продолжая опыты, вживили в головной мозг обезьян длинные тонкие электроды. С помощью этих элек­тродов они вели запись активности отдельного нейрона (нерв­ной клетки). Электроды, подсоединенные к нейронам в зри­тельной зоне коры головного мозга и в миндалевидном теле, передавали данные, указывающие, что, когда одна обезьяна видела морду другой, эта информация направлялась в нейро­ны, сначала возбуждая нейрон в зрительной зоне, а потом в миндалевидном теле. Этот процесс вполне можно считать стан­дартным путем передачи информации, провоцирующей эмо­циональное возбуждение. Но самое удивительное в этих экс­периментах было то, что они выявили в зрительной зоне такие нейроны, которые, похоже, возбуждаются только в ответ на специфические выражения морды или жесты, к примеру, уг­рожающее открытие рта, устрашающая гримаса или покорное припадание к земле. Эти нейроны отличаются от остальных, имеющихся в этой зоне, которые распознают знакомые лица. Это явление, видимо, означает, что головной мозг изначально предназначен для ответного реагирования на проявления спе-

Дэниел Гоулман

цифических эмоций, иными словами, эмпатия — это биологи­ческая данность.

Другим направлением поисков ключевой роли проводяще­го пути системы «миндалевидное тело — кора головного моз­га» в считывании эмоций и реагировании на них, по мнению Бразерса, явилось исследование, в котором обезьянам, живу­щим в естественных условиях, перерезали проводящие пути, идущие к миндалевидному телу и коре головного мозга и от них. Когда их выпустили обратно в свою стаю, эти обезьяны по-преж­нему обнаруживали способность справляться с обычными за­дачами: добывали для себя пропитание и лазали по деревьям. Однако при этом они потеряли всяческое понятие об эмоцио­нальном отклике на своих сородичей. И даже если какая-то обезьяна приближалась к ним с дружественными намерения­ми, они убегали прочь и в конце концов стали жить уединенно, избегая контактов с остальными членами стаи.

В тех самых зонах коры головного мозга, где сосредоточе­ны нейроны, чувствительные к специфическим эмоциям, на­ходятся, как считает Бразерс, также и нейроны с наиболее мощ­ными связями с миндалевидным телом. Распознавание эмоций требует участия системы «миндалевидное тело — кора голов­ного мозга», которая играет главную роль в распределении над­лежащих ответных реакций. «Вполне очевидна значимость та­кой системы с точки зрения выживания» нечеловекообразных приматов, замечает Бразерс. «Восприятие приближения другой особи, должно быть, имеет результатом особый тип (физиоло­гической ответной реакции), которая приспосабливается — и при этом очень быстро —'к тому, каково намерение этой осо­би: укусить, спокойно заняться чисткой и уходом за поверхно­стью тела или спариться».

Аналогичная физиологическая основа эмпатии в нас, лю­дях, была обнаружена Робертом Ливинсоном, психологом из Университета Баркли штата Калифорния, который изучал суп­ружеские пары, стараясь понять, что чувствует каждый парт­нер во время горячего спора. Его метод прост: супругов снима­ли на видеопленку, а их физиологические реакции измерялись во время обсуждения некоторых волнующих вопросов из их супружеской жизни: как приучить детей к дисциплине, как

Эмоциональный интеллект

привести в норму привычку тратить деньги и т.п. Затем каж­дый из супругов просматривал видеозапись и последовательно описывал свои чувства. В заключение каждому прокручивали пленку во второй раз, а они старались расшифровать чувства другого партнера.

Максимальная точность эмпатии достигалась у тех мужей и жен, чья собственная психология следовала психологии су пру -га(и), за которым(ой) они наблюдали; то есть когда у их парт­нера наступала реакция в виде повышенного потения, с ними происходило то же самое, когда у их партнера происходило сни­жение частоты сердечных сокращений, их сердечный ритм за­медлялся. Короче говоря, их организм имитировал тонкие по­следовательные физические реакции их супруга(и). Если во вре­мя первоначального взаимодействия физиологические модели зрителя просто повторяли их собственные, они имели очень слабое представление о том, что чувствовал их партнер. Только когда их организмы входили в синхронию, возникала эмпатия.

Это говорит о том, что, когда эмоциональный мозг будора­жит организм сильной реакцией — скажем, приступом гнева, — эмпатии почти или вовсе нет. Эмпатия требует достаточного спокойствия и восприимчивости, чтобы едва уловимые сигна­лы чувств, исходящие от другого человека, могли быть воспри­няты и сымитированы собственным эмоциональным мозгом первого.

Эмпатия и этика: источник альтруизма

«Никогда не посылай узнать, по ком звонит колокол, он звонит по тебе». Эта фраза — одна из самых знаменитых во всей английской литературе. Изречение Джона Донна обращается к сути связующего звена между эмпатией и заботой: страдание другого человека становится твоим собственным. Переживать вместе с другим человеком значит проявлять заботу. В этом смысле противоположностью эмпатии является антипатия. Эмпатическая установка то и дело входит в соприкосновение с моральными оценками, ибо моральные дилеммы требуют по­тенциальных жертв: должны ли вы лгать, чтобы пощадить чув-

Дэниел Гоулман

ства друга? Сдержите ли вы обещание навестить больного дру­га или вместо этого примете поступившее в последнюю минуту приглашение на званый обед? Когда следует поддерживать ра­боту системы жизнеобеспечения человека, который в против­ном случае умер бы?

Эти вопросы морали сформулированы исследователем эм­патии Мартином Хоффманом, который утверждает, что корни нравственного поведения следует искать в эмпатии, поскольку именно умение поставить себя на место потенциальных жертв, — скажем, человека страдающего, оказавшегося в опас­ности или испытывающего лишения, — и таким образом раз­делить их горе и побуждает людей действовать так, чтобы по­мочь им. Помимо этой непосредственной связи между эмпати­ей и альтруизмом, обнаруживающейся при личных встречах, та же самая способность к эмпатической эмоциональной реак­ции, способность поставить себя на место другого человека, как полагает Хоффман, и заставляет людей следовать определен­ным моральным принципам.

Хоффман считает, что развитие эмпатии происходит ес­тественным путем, начиная с младенчества. Как мы уже зна­ем, годовалый ребенок ощущает беспокойство, увидев, что рядом с ним упал и заплакал какой-то малыш; восприятие бывает столь острым и быстрым, что он сразу же сует в рот большой палец руки и прячет голову в коленях у матери, как если бы ушибся он сам. Младенцы старше одного года, начи­ная лучше понимать, что отделены от других людей, старают­ся более активно утешить другого плачущего ребенка, напри­мер, предлагая ему своег® плюшевого мишку. Уже в два года дети начинают осознавать, что чувства другого человека от­личаются от их собственных чувств, и поэтому становятся бо­лее восприимчивыми к знакам, раскрывающим истинные чув­ства того, кто находится рядом. В этот период они, возможно, понимают, что у других детей есть чувство собственного до­стоинства, и поэтому наилучшим способом помочь им спра­виться со слезами будет не привлекать к ним излишнего вни­мания.

К концу детства эмпатия достигает наивысшего уровня, когда дети научаются предполагать, что страдание существует

Эмоциональный интеллект

и за рамками конкретной сиюминутной ситуации, и понимать, что чье-то состояние или положение в жизни могут явиться источником хронического дистресса. В этом возрасте они спо­собны сочувствовать положению целой группы людей, напри­мер, бедным, угнетенным, отверженным. И когда они станут подростками, не исключено, что такое понимание подкрепит моральные убеждения, обратив их в стремление смягчить не­счастье и несправедливость.

Эмпатия лежит в основе многих аспектов нравственной оценки и поступка. Примером тому может послужить «эмпа­тический гнев», который Джон Стюарт Милл описывает как «естественное чувство возмездия... порожденное интеллектом и симпатией в отношении... тех оскорблений, которые ранят нас тем, что причиняют боль другим». Милл называет его так­же «защитником справедливости». Другим примером того, что эмпатия побуждает к нравственному поступку, является ситуа­ция, когда у стороннего наблюдателя возникает стремление вмешаться в происходящее и прийти на помощь жертве. Как показывают исследования, чем большую эмпатию случайный свидетель испытывает к жертве, тем больше вероятность его вмешательства. Есть, однако, некоторые свидетельства в пользу того, что эмпатия, которую чувствуют люди, подчас отодвигает на второй план и моральные соображения. Так, по результатам исследований, проведенных в Германии и США, установлено, что чем больше люди сопереживают другим, тем в большей сте­пени они привержены нравственному принципу, согласно ко­торому материальные ресурсы следует распределять в соответ­ствии с потребностями.

Жизнь без эмпатии: мышление растлителя, нравственный облик соииопата*

Эрика Экардта втянули в позорное преступление: тело­хранитель фигуристки Тони Хардинг Экардт подстроил напа­дение бандитов на Нэнси Карриган, главную соперницу Хар-

* Социопат — человек, находящийся в разладе с обществом, склон­ный к антиобщественным поступкам.

Дата добавления: 2015-07-02