Стихотворные произведения 1 страница

ПРОЗА

ЭПИЛОГ

СМЕРТЬ

38.

Хотя многое в судьбе Лорки до сих пор остается неизвестным, ни один год его жизни не вызывает столько споров, сколько 1936. В июне ему исполнится тридцать восемь, а в августе – уже не будет в живых…

Начиная с января 1936 года, Маргарита Ксиргу уговаривала Федерико поехать с ее труппой в Мексику, чтобы насладиться ожидаемым успехом постановок «Йермы», «Кровавой свадьбы», «Доньи Роситы», а также «Дурочки» Лопе де Веги, которую Лорка обработал для труппы знаменитой аргентинской актрисы Эвы Франко еще в конце 1933 года, живя в Буэнос-Айресе. В это время Маргарита со своим театром гастролировала в Стране Басков, и поэт сопровождал ее, выступая перед публикой с лекциями и чтением стихов.

30 января 1936 года Лорка внезапно возвращается из Бильбао в Мадрид: с одной стороны, он работал сразу над несколькими проектами, осуществление которых планировалось в столице и требовало его присутствия; с другой – он ненавидел прощания и не захотел провожать Маргариту в Сантандер, откуда 31 января она с труппой отплывала в Гавану. В течение следующих месяцев Маргарита тщетно убеждала Федерико присоединиться к ней в Мексике. Одной из причин его нежелания покидать Испанию могло быть то, что мысль о разлуке с Рафаэлем Рапуном казалась ему нестерпимой.

Маргарита Ксиргу больше никогда не видела Федерико.

39.

В январе 1936 года президент Испанской республики Алькала Самора распускает кортесы и назначает на февраль новые выборы. Для победы на выборах собирает все силы реакция: профашистская коалиция правых – СЭДА, «партия проворовавшихся» – радикалы, «Испанская фаланга», созданная сыном Примо де Риверы по образцу гитлеровской партии. Антифашистские партии и союзы – республиканцы, социалисты, синдикалисты, анархисты и коммунисты – объединяются в Народный фронт.

На выборах 16 февраля побеждает Народный фронт. Стала расти угроза марксистской революции.В городах и селах начались беспорядки, развернулась настоящая уличная война между сторонниками и противниками левого правительства. Демонстрации проходят по всей стране, военные начинают действовать. Левые требуют освобождения политических заключенных, продолжение аграрной реформы, социальных и образовательных реформ. Множество аристократов уезжает за границу. Несколько дней спустя Асанья формирует правительство. Возможность государственного переворота со стороны правых осознают все. А убийство лидера монархистов Кальво Сотело породило в стране националистические радикальные настроения…

Федерико тем временем проводил дни в Мадриде. Состоялась его встреча с Луисом Буньюэлем. Былые ссоры и обиды оказались забыты, они возобновили общение. Луис к этому времени женился на Жанна Рюкар, студентске, изучавшей анатомию в Сорбонну. Сразу после женитьбы Буньюэль получил должность руководителя дубляжной студии «Уорнер бразерс» в Мадриде. Вместе с Жанной, приехавшей из Парижа с младенцем Жаном-Луи, он занял многокомнатную квартиру. Лорка стал часто наведываться в гости к молодой семье.

В это время он был переполнен замыслами. По его уверениям, задуманные произведения должны были стать переходом на новый уровень в творчестве.

Мартом 1936 года датировано последнее письмо Дали к Лорке. Тот интересуется, почему Федерико так и не приехал в Париже снова просит его о встрече, пишет, что всегда будет рад видеть его. Сальвадор не знает, что они больше никогда не встретятся.

Рафаэль Альберти, связавшийся с коммунистами, предлагает Федерико поездку в Советский союз, увидеть Москву.

Маргарита Ксигру настойчиво зовет друга-драматурга в Мексику.

А он – будто прикован к Испании, которая давно стала пороховой бочкой и ждала лишь летней жары – чтобы рвануть.

40.

К июню 1936 года Федерико завершил своё последнее творение – психологическую драму «Дом Бернарды Альбы» («La Casa de Bernarda Alba», 1936), которая считается вершиной его театра. Роль Бернарды была написана специально для Маргариты Ксиргу.

Ночью 2 июля Лорка прочитал ее текст компании друзей – Хорхе Гильену, Педро Салинасу, Домасо Алонсо, Рафаэлю Родригесу Рапуну и другим. Отзывы были более чем благосклонными. Друзья Федерико назвали «Дом Бернарды Альбы» лучшей его пьесой и истинным шедевром. Постановка пьесы намечалась на октябрь 1936 года. Как рассказывают родственники поэта, сюжет пьесы «Дом Бернарды Альбы» навеян воспоминаниями детства:

Давным‑давно в Аскеросе по соседству с их домом жила старуха, с нею несколько дочерей, старшая из которых тоже была уже старухой. Никто из них не показывался на улице, и заглядывать к ним Федерико было строго запрещено. Но позади дома, в кустах, он отыскал неглубокий пересохший колодец, надвое разделенный стеною, так что другая его половина выходила в соседний, старухин двор. Забравшись в этот колодец, можно было подсматривать за чужой, непонятной жизнью. Он так и не мог вспомнить теперь, удалось ли ему заметить что‑нибудь, кроме безмолвного мелькания черных теней. Зато испытанное тогда ощущение ‑смесь жгучего любопытства, сознания своей преступности и страха быть обнаруженным, – ощущение это ожило в нем с такой остротой и стало преследовать его с такой неотвязностью, что в конце концов под его влиянием разрозненные сцены и образы, копившиеся в памяти, начали собираться воедино, прирастать друг к другу. Ощущение это потом исчезло или, может быть, растворилось в атмосфере созревающей пьесы. Исчез и колодец. Андалусское селенье заменилось кастильским. Загадочная старуха получила имя, характер, судьбу. Бернарда Альба – так звали ее теперь. Бернарда Альба и пять ее дочерей.

В «Доме Бернарды Альбы» нет главного героя, это подчеркнуто и подзаголовком – «драма женщин в испанских селениях». У каждой дочери Бернарды Альбы своя трагедия, но обращенная к зрителю общей для всех стороной. Линии их судеб контрастируют и дополняют друг друга - все они равно необходимы для общей картины трагедии, в которой Бернарда Альба также не протагонист, а только корифей хора - толпы, не появляющейся на сцене, но направляющей действие. «Дом Бернарды Альбы» - пьеса двойного действия. Одно действие - тщательно срежиссированный спектакль для других: похороны Антонио Бенавидеса и грядущие восемь лет траура по нему, визит Пруденсии, свидания Пепе с Ангустиас и, наконец, завершающая пьесу торжественная постановка: «Младшая дочь Бернарды Альбы умерла невинной». Другое действие лишь изредка прерывает первое. Это тайная драма персонажей, скрытая в каждой комнате дома, проявляющаяся не в словах, но в молчании, в недомолвках и оговорках, в репликах в сторону; это то, чего никто не должен видеть и знать. Силен в произведении столь важный для творчества Лорки мотив тоски о мужчине. Ею пропитано почти всё в доме Бернарды Альбы. Примечательно, что ни один мужчина на сцене так и не появится. Тоска останется неизбывной. Вместе с тем – это и тоска о счастье. Его ждут, но в мире, персонификацией которого становится дом Бернарды Альбы, это обретение невозможно. Конфликт драмы остается неразрешимым, ибо зло мира, воплощенное в Бернарде, не кончается за стенами ее дома. Бернарда сильна не сама по себе. Она – приверженец и хранитель того порядка, который не ей был установлен и не ей кончится. Властительница в своих владеньях, она только надзирательница и каратель, и по сути дела – раба. И поэтому Бернарда живет, как бы повинуясь абсурдному автоматизму: «Я не думаю. Есть вещи, о которых мы не можем и не должны думать. Я приказываю». Есть лишь два выхода из дома Бернарды Альбы – безумие и смерть. И в драме Бернарде неподвластны лишь двое – безумная мать и влюбленная дочь. В песне Марии Хосефы – тот мир, о котором тайно мечтают сестры; когда она просит выпустить ее из дома, она говорит о том, о чем молчат они. Но сестры смеются над ней, ее запирают: никто не узнает в безумной старухе себя через тридцать лет. Дом Бернарды – тюрьма в тюрьме. Но тюрьма - не только это селение, а и вся Испания, а и весь мир: стать счастливым вопреки тюремным предрассудкам и абсурдным ограничениям этого мира почти невозможно. В нем либо сходят с ума, либо кончают с собой от тоски.

41.

Лорка покинул Мадрид 13 июля 1936 года. Больше он этого города не увидит. Рафаэль Мартинес Надаль, друг поэта, последний, кто видел его в Мадриде, вспоминает, что тогда – летом 1936 года - Лорка был очень печален, растерян и подавлен. Он не мог решить, ехать ему в Гранаду, как обычно, или остаться, спрашивал совета у почти незнакомых людей, но наконец решился: «Я поеду, и будь что будет». Вечером 13 июля Надаль помогал ему собирать вещи. Лорка нервничал, в спешке совал вещи и рукописи в чемодан, они не помещались, и он отдал Надалю большой пакет, в котором были частные бумаги, письма и всё еще редактируемая рукопись «Публики». «Если со мной что-нибудь случится, сожги» - произнес Федерико.

Отчет Мартинеса Надаля о последних часах, проведенных Лоркой в Мадриде, опубликованный через двадцать семь лет, не может быть принят как абсолютно достоверный документ. Автор не только путает даты – Лорка покинул столицу вечером 13-го, а не 16-го июля – но и допускает ряд важных пробелов в рассказе, а приведенные им диалоги слишком красивы, чтобы быть убедительными. В частности, удивляет отсутствие каких-либо упоминаний о Рапуне. Неужели Лорка не виделся с ним перед отъездом? Кажется невероятным, чтобы он не попрощался со своим возлюбленным прежде чем решиться так спешно покинуть столицу. О последних месяцах его дружбы с Рапуном информация утрачена почти полностью. Но мы знаем, что если Федерико еще не уехал в Мексику к этому моменту, то откладывал отъезд именно из-за него. Он чувствовал, что не в силах расстаться со своим другом – а Рапун в это время был глубоко вовлечен в дела объединения социалистической и коммунистической молодежи Испании.

42.

Дня этого Мануэль де Фалья ожидает со скрытым нетерпением замкнутого человека, жизнь которого не слишком богата событиями. Только покончив со всей работой, назначенной на 17 июля, он разрешает себе подумать о том, как назавтра, облачившись в парадный костюм, отправится принести поздравления давним друзьям.

Постукивая палочкой по каменным плитам, зашагает он улицами, еще хранящими ночную свежесть, на окраину Гранады, в усадьбу Сан‑Висенте, где семья сеньора Гарсиа вот уже который год проводит летние месяцы... Он поглядит на маисовые поля, начинающиеся сразу же за садом, прислушается к бульканью воды в канавках, стукнет в знакомую калитку. Детишки Кончиты с радостным визгом кинутся отворять, толкая друг друга; сияющая донья Висента – руки в муке по локоть – покажется из кухни, за нею дон Федерико – седой, загорелый, молодцеватый, с бутылкой старого хереса: уж сегодня‑то дон Мануэль не откажется выпить за здоровье обоих именинников! А со второго этажа скатится кубарем по лестнице смеющийся Федерико, который, как всегда, приехал в самую последнюю минуту. А там начнут собираться друзья и родные – из города, из Фуэнте Вакероса, из Аскеросы, и в праздничном веселье растворится хотя бы на время томительная тревога, владеющая в это лето всеми.

Однако поутру дон Мануэль не успевает открыть глаза, а сестра уже будит его взволнованным голосом. Только что передавали по радио: в Марокко и на Канарских островах армия поднялась против правительства.

Поджав губы – испортили‑таки праздник! – дон Мануэль начинает одеваться. Но донья Мария дель Кармен решительно вешает в шкаф его костюм, приготовленный с вечера. Она заявляет, что выходить сейчас из дому было бы сущим безумием.

Что за чушь! Марокко не Андалусия. И вообще – какое отношение это все имеет к нему, Мануэлю де Фалье? Он добрый католик и скромный музыкант, остальное его не касается.

Сестра не уступает. Андалусия не так уж далека от Марокко, да и от Канарских островов, откуда генерал Франко призвал к восстанию население всей страны. Что же до брата, то пусть он лучше припомнит молодых фалангистов, приходивших к нему не так давно.

В доме сеньора Гарсиа в это время почти гробовое молчание. Нетронут праздничный пирог. День святого Федерико испорчен. По радио вещает голос Гонсало Кейпо де Льяно. Он объявлет о начале военного мятежа и призывает к испанцев и подчинению.

Мятеж начался еще вчера, 17 июля выступлением небольшой группы офицеров гарнизона Мелильи, которые при поддержке войск Испанского легиона быстро овладели городом. В первые же часы 18 июля войска мятежников овладели главным городом на Канарских островах - Лас-Пальмас. В 5 часов 15 минут утра по радиостанциям, расположенным на Канарских островах и Марокко, было передано известное обращение Кейпо де Льяно, в котором он возвестил о начале национального движения и предложил примкнуть к нему всем испанцам-«патриотам».

Федерико относится к воззванию скептически. Он убеждает отца, что здесь, в Гранаде, ничего не случится. Кончита суетится – ей хочется верить, что войска мятежников не дойдут до города, ведь ее муж и отец детей – алькальд Гранады.

В Гранаде Федерико был обречен. Накануне мятежа в интервью, оказавшемся последним, он говорил: «Я брат всем людям, и мне отвратительны те, кто жертвует собой во имя абстрактной националистической идеи только потому, что они слепо любят родину. Добрый китаец мне ближе злого испанца. Испания живет в глубинах моего сердца, я ее поэт, но прежде всего я гражданин мира и брат всем людям. Естественно, я не верю в политические разделения»…

Лорка не принадлежал ни к какой политической партии, вообще политикой не интересовался, но в глазах франкистов он казался опасным. В своем творчестве Лорка всегда проповедовал свободу, подписал не один десяток антивоенных и антифашистских манифестов, «порочил» национальную идею, был другом видных левых, республиканских деятелей. Этого было достаточно…

Дом родителей Лорки в Гранаде не был надежным убежищем. День за днем он и его родные проводят у радиоприемников, прислушиваясь в то же время к каждому звуку, доносящемуся снаружи. В городе пока тихо. Мадридское радио повторяет: «В некоторых районах Африки возникло повстанческое движение. Правительство считает свои силы достаточными для его подавления». По слухам же, Марокко целиком под властью мятежников, называют и захваченные ими испанские города... Ночь проходит без сна. А на следующий день – как удар грома: Севилья в руках мятежников! Овладевший ею Кейпо де Льяно объявляет, что в ближайшие дни распространит новый порядок на всю Андалусию. Вот теперь и снаружи слышится шум.

Начинаются страшные дни Гранады – аресты и допросы, сухой треск, доносящийся на рассвете со старого кладбища Ceppo дель Соль, где идут расстрелы... Но страшнее всего сам страх. А время идет, и ужас постепенно становится частью быта – с ним свыкаются, о нем говорят, как о самой обычной вещи, прибегая к безобидно звучащим выражениям вроде словечка «взяли».

Через несколько дней после переворота Федерико принесли анонимное письмо, полное грубых угроз, намеков на его личную жизнь, а еще день спустя в усадьбу заявились вооруженные люди и стали проверять у всех документы. Когда очередь дошла до Федерико, один из этих людей ударил его по лицу и сказал: «Можешь не предъявлять, мы и так хорошо тебя знаем, Федерико Гарсиа Лорка!»

Как только они ушли, решено было, что Федерико необходимо скрыться. Но где? В Фуэнте Вакеросе, в Аскеросе? – невозможно, там каждый человек на виду. Кто‑то предложил: у сеньора де Фальи. Но Федерико замахал руками – ни за что на свете не станет он подвергать риску дона Мануэля. Вот тут и вспомнили о Росалесах...

Решено было спрятать Федерико у поэта Луиса Росалеса, несмотря на то, что его братья были главарями фалангистов. Луис Росалес увлеченно писал стихи и дружил с Федерико. Более того, он он всегда восхищался им и клялся, что жизнь за него отдаст. И семья Гарсиа подумала: если Луис сумеет уговорить своих братьев, кто же станет искать Федерико у них в доме! Луис тут же приезжает в дом Гарсиа и забирается Федерико с собой.

Больше двух недель семья ничего не знала о Федерико, кроме того, что он жив, здоров и находится в безопасности. В доме Росалесов поэта окружили вниманием и заботой. Федерико играл на фортепиано и пел для женщин семейства – в доме находились мать Росалесов, их сестра и бабушка.

Вторжение мятежников в Гранаду принесло семье Гарсиа сразу несколько трагедий. Под угрозой находилась жизнь старшего сына, Федерико. Военные уже приходили искать его. То, что он скрылся из дома, было воспринято, как свидетельство его виновности. Маноло Монтесинос, мужа Кончи, арестовывают. Через несколько дней он был расстрелян. Кончита осталась одна с двумя детьми на руках.

Утром 18 (или, по другим данным, 16) августа у подъезда Росалесов на улице Ангуло остановилась машина. Говорят, что никого из братьев в это время не было дома. Несколько гражданских гвардейцев и человек в штатском вошли в подъезд. К гвардейцам вышла мать Росалесов, Руис Алонсо предъявил ей приказ на арест Федерико Гарсиа Лорки. Приказ был подписан гражданским губернатором Гранадой. Сеньора Росалес подтвердила, что Гарсиа Лорка действительно гостит у них, но пообещала, что из дома он не выйдет. Алонсо повышает голос. Женщина отвечает ему по-прежнему спокойно: «Вы хоть понимаете в чьем доме вы находитесь? Знаете, какое положение занимают в Фаланге мои сыновья?». Она приказывает дочке Эсперансе немедленно позвонить в казармы и вызвать Мигеля или Пепе Росалесов.

Вскоре домой приезжает Мигель, он вступает в перепалку с Руисом Алонсо. Их ссору прерывает голос вошедшего в гостиную человека. Это сам Федерико. Ему надоело сидеть в своей комнате наверху и ждать. Они с Мигелем ненадолго уединяются и после короткого разговора решаются на следующее: Мигель будет сопровождать Федерико, они поедут вместе. Мигель обещает поговорить с Вальдесом, новым алькальдом Гранады, и добиться освобождения друга семьи. Спустя несколько часов об аресте можно будет вспоминать как о недоразумении.

По приезде в губернаторство Федерико обыскивают. Мигель Росалес оставляет его одного, просит не беспокоится. «Самое важное сейчас, - говорит Мигель, - найти Вальдеса».

Но Вальдеса на месте не оказалось, тот уехал рано утром и должен был вернуться только ночью. Росалес требует немедленной встречи с ним. Он возмущен фактом, что друзей их семьи арестовывают у них же дома. Мигеля убеждают, что с Лоркой ничего не случится. Он побудет пока среду арестованных, а ночью приедет Вальдес, там видно будет.

Федерико бросают в камеру. Мир теперь отгорожен от него решеткой. Поэт умоляет Росалеса не оставлять его, а тот просит подождать только до ночи.

Ночью состоялась встреча Мигеля Росалеса и Вальдеса. Вальдес не только отказывается слушать Мигеля, он заявляет, что сын по горло братьями Росалесами, а распоряжение об аресте Гарсиа Лорки дал лично он. Накануне Вальдесу поступил донос на Лорку, написанный никем иным, как Руисом Алонсо. В бумаге заявлено, что Федерико Гарсиа Лорка чуть ли не шпион Москвы. Мигель отказывается читать дальше эту абсурдную бумажку, называет ее гнусной клеветой и бросает на стол.

От алькальда Мигель отправляется в камеру к Федерико. Поэт рад видеть знакомого. Он боялся, что уже никого не увидит. А теперь, должно быть, всё позади. Его выпустят, можно будет уехать в Мексику к Маргарите Ксиргу. Но лицо Росалеса сумрачно. Федерико все понимает. Росалел объясняет, что поэту нужно остаться здесь всего на одну ночь, просит заснуть и забыть обо всем. Мигель обещает вернуться завтра утром и забрать его насовсем.

И действительно, следующим утром Росалес вновь является к Вальдесу. У него в руках лист бумаги – подписанный приказ из военной комендатуры об освобождении Гарсиа Лорки. Вальдес рассматривает документ, говорит, что военная комендатура ему не указ, и рвет бумажку на части. Алькальд еще раз напоминает Росалесу – его семья может пострадать, ведь она укрывала и радела за врага. А затем прибавляет: «Этого здесь больше нет». Мигель в ярости, он требует срочно сказать ему, где находится Гарсиа Лорка, пробует угрожать. Вальдес обещает, что лично займется делом Луиса Росалеса, по инициативе которого Лорки пребывал в их доме, а после выгоняет Мигеля из кабинета.

43.

…Где‑то за окном, за прикрывающим окно уродливым деревянным ящиком – плеск магнолиевых листьев в университетском саду по соседству, и безлунная августовская ночь, и Гранада, и воля... А здесь – голые стены, свет пыльной лампочки под потолком, вздохи и стоны товарищей по заключению. Ничего этого не видит, не слышит совсем еще молодой человек в полосатой пижаме. Внезапный, как обморок, сон, сваливший его, приоткрыл ему рот, разгладил морщины, вернул лицу мальчишеское выражение. Человек не знает, что уходят последние часы его жизни, что еще немного – и немыслимая боль полоснет по сердцам всех, кто знал, кто любил его. Он давно уже понял: Мигель больше не придет и надеяться не на что.

Федерико сказали накануне, что он будет направлен в концлагерь. Услыхав это, он почувствовал такое невыразимое облегчение, что даже смог заснуть, а когда проснулся, то понял: темный ужас, заполнявший все его существо, наконец‑то отхлынул. Ну конечно, с ним не могло случиться самого плохого – ведь он поэт, а поэтов не убивают. И сразу же подступила давняя, привычная забота. Мысль, которая не приходила ему на ум весь этот месяц, мысль о трагедии, задуманной еще в Мадриде, вдруг снова в нем возникла. И поворот действия – единственный, необходимый, над которым он столько мучился тогда, – внезапно очертился весь, будто с неба упал. Это было хорошим предзнаменованием, так что, когда его вызвали, повели и посадили в роскошный лимузин, он поверил: везут в концлагерь. Все предвещало доброе – и чудесная ночь и заспанные, ленивые физиономии конвоиров. А разглядев лицо шофера, он окончательно успокоился – человек с таким заурядным лицом не мог быть причастен к злодейству. Лагерь казался совсем нестрашен по сравнению с тем, чего он боялся...

Бежали мимо стены, изгороди, деревья – он не глядел по сторонам. До свиданья, Гранада! На этот раз ты была не очень гостеприимна – что ж, увидимся в лучшие времена! И снова вслушивался: тут оно? – да, тут...

Последнее пристанище поэта – барак в Виснаре, небольшом селении километрах в двенадцати от Гранады. Здесь ему предстояло дожидаться рассвета вместе с другими пленниками – школьным учителем и двумя бандарильеро-анархистами. Перед тем, как арестантов повели в последний путь, Федерико просил найти священника, чтобы исповедаться. Но священник к этому времени уже покинул Виснар. Существует легенда, что вместе с юным солдатом, приставленным охранять узников, поэт читал молитву «Господь мой, Иисус Христос». Это должно было заменить исповедь.

И снова машина. Снова тряска и извилистые дороги Андалусии. Небо на востоке стало бледно-фиолетовым.

Автомобиль остановился. Двое из гвардейцев опять старику-учителю вылезти из машины и повели за кусты. Его товарищу и тут, верно, пришло в голову что-нибудь неуместное – он слабо, одними глазами, улыбнулся шоферу. Но совсем рядом резко треснули выстрелы – будто небо разодралось сверху донизу, – и глаза стали шириться, заполняя зеркальце. Снова тёмный ужас поднялся в Федерико, но теперь этот ужас не мог целиком завладеть им, не мог вытеснить того, что так стремительно распускалось внутри, торопясь превратиться в слова, в людей, в огромные неведомые миры. И когда гвардейцы, выйдя из-за кустов, подошли к нему, когда стали отрывать его пальцы от автомобильного крыла, когда потащили по тропинке, толкая прикладами в спину, – сила, проснувшаяся много лет назад под пыльными тополями Фуэнте Вакероса, все еще пела и клокотала в нем и рвалась наружу, не уступая смерти. В него сажали пулю за пулей, а он все вставал, все приподымался, пытаясь что-то выговорить, пока не замолчал, не затих, наконец, вцепившись руками в пахнущую свежестью землю...

44.

Федерико Гарсиа Лорка был расстрелян вместе со школьным учителем и двумя бандарильеро в овраге Виснар в предгорьях Сьерра-Невады на рассвете 19 августа 1936 года.

Существует версия, по которой Лорка мог быть убит по причине своей гомосексуальной ориентации. Презрительное слово «maricón» (грубое обращение к гомосексуалам в Испании) в его сторону бросалось не раз... Биограф поэта Ян Гибсон считает, что что, в первую очередь, именно из-за своей сексуальной, а не политической ориентации Лорка стал объектом преследования со стороны франкистов и, в конце концов, был убит.

Когда весть о смерти Лорки дошла из Гранады до остальной Испании и всего мира, она произвела ошеломляющее впечатление. Тогда, в августе 1936 г., просто невозможно было вместить в сознание тот чудовищный факт, что одного из лучших поэтов XX века просто хладнокровно и расчетливо пристрелили в придорожной канаве.

Чувства, охватившие в момент его гибели многих, с удивительной силой передал Пабло Неруда, живший в Мадриде (он был консулом Чили). Позже Неруда писал:

«Война в Испании, изменившая мою поэзию, началась для меня тем, что сгинул поэт. И какой поэт! Я не встречал больше ни в ком такого сочетания блистательного остроумия и таланта, крылатого сердца и блеска под стать хрустальному водопаду. Федерико Гарсиа Лорка был подобен щедрому, доброму волшебнику, он впитывал и дарил людям радость мира, он был планетою счастья, радости жизни. Простодушный и артистичный, одинаково не чуждый и космическому и провинциальному, необыкновенно музыкальный, великолепный мим, робкий и суеверный, лучащийся и веселый, он словно вобрал в себя все возрасты Испании, весь цвет таланта, все то, что дала арабско-андалусская культура: он освещал и обдавал благоуханием, словно цветущий жасминовый куст, всю панораму той Испании, какой - Боже мой! - теперь уже нет... Все на свете дарования все таланты были у него, а он, как золотых дел мастер, как трудовая пчела на пасеке великой поэзии, отдавал людям свой гений... Федерико Гарсиа Лорку не расстреляли: Федерико Гарсиа Лорку убили! Само собою, никому в голову не могло прийти, что его когда-нибудь убьют... Он был самым любимым поэтом в Испании, его любили больше всех, а его чудесное умение радоваться делало его - как никого другого - похожим на ребенка. Кто бы поверил, что на его земле сыщутся чудовища, способные на такое невероятное преступление?»

Необычайно мощная эмоциональная реакция на первые сообщения об убийстве поэта, надо думать, вынудила франкистов быстро осознать, что эта акция срабатывает против них с большей силой, чем они ожидали. А мятежники не были заинтересованы в том, чтобы мировое общественное мнение окончательно отвернулось от них. Поэтому они принялись беззастенчиво лгать, пытаясь ослабить потрясение, вызванное расправой над человеком, которого знали и любили во всем мире.

Во время правления Франсиско Франко произведения Гарсиа Лорки были объявлены вне закона и сожжены в Гранаде. Вплоть до смерти Франко книги поэта были запрещены в Испании. Возвращение творчества Лорки на родную землю произойдет только в 1972 году.

«Чтобы убить поэта, его надо убить дважды: сначала - физически, затем - уничтожив память о нем. Убийцам Федерико последнее не удалось, память о поэте жива. Иначе мы не собрались бы на это первое открытое чествование Лорки здесь, на земле Испании...» - слова эти прозвучали в Фуэнте-Вакерос июньским днем 1976 г., когда под палящим андалузским небом тысячи испанцев, среди которых находились самые видные поэты, прозаики, драматурги, деятели театра и кино, впервые публично отметили память великого поэта.

Справедливость по отношению к Федерико Гарсиа Лорке ныне в Испании восстановлена. Память о нем заняла подобающее место. Франкистам не удалось ни уничтожить память о поэте, ни запятнать эту память. Сегодня Лорка – один из самых любимых поэтов Испании.

В 2008 году внучка учителя, расстрелянного вместе с Лоркой, потребовала эксгумацию тел общей могилы, в которой якобы покоился и Лорка (по закону о восстановлении исторической памяти). Никаких останков не обнаружили не только в могиле, но и во всём муниципальном округе, где по официальной версии развернулась трагедия.

45.

Смерть оборвала жизнь одного из наиболее ярких поэтов и драматургов первой половины ХХ века. Оборван и его творческий путь. В 1935-1936 году Федерико подошел к расцвету своего таланта и считал, что только-только приступает с созданию своих самых значительных работ. То августовское убийство лишило мировую культуру ХХ века много. В списках осталось множество идей. Не созданы десятки пьес. Столько же стихотворных сборников. Многое осталось незаконченным или попросту в планах.

Одним из самых известных неоконченных произведений Гарсиа Лорки является «Драма без названия» («Comedia sin título»), над которой работал Гарсиа Лорка в 1935-1936 годах. Она пронизана предчувствием Гражданской войны и тревожными раздумьями о судьбе искусства. Пьеса относится к экспериментальному театру Лорки и примыкает к его сюрреалистическим драмам «Публика» и «Когда пройдет пять лет». Особенно очевидна связь с «Публикой». В испанском театре существует традиция ставить «Публику» и «Драму без названия» вместе, в рамках одного спектакля (этим принципом мы руководствовались и в данном издании, предваряя «Публику» прологом из «Драмы без названия»). «Драма без названия» развивает такие мотивы «Публики» как неподкупной театр, ставящий своим идеалом неприкрытую правду («погребенный в песках»); революция, врывающаяся в театр; аллюзии на Шекспира, в частности, на «Сон в летнюю ночь», размышления о свободной любви и т.д. Лорка планировал назвать пьесу «Сон жизни» (возможно, по аналогии с кальдероновской драмой «Жизнь есть сон»). Драма должна была состоять из трех актов. Она осталась незавершенной - сохранился лишь первый акт, опубликованный в Барселоне в 1978 году. Премьеры пьесы прошла в 1986 году в Театре Марии Гереро в Мадриде. «Драма без названия» значительно отличается от других пьес Лорки и его творческих поисков. В ней драматург пытается разрушить границы между сценой и зрительским залом. В подобном экспериментаторстве есть влияние драматургии итальянского автора Луиджи Пиранделло (особенно его пьесы «Шесть персонажей в поисках автора»). Также критики отмечают влияние Брехта. В «Драме без названия» Лорка поднимается проблемы классового и идеологического разделения общества, нетерпимости и ненависти. И, наконец, это, пожалуй, единственное произведение в наследии Гарсиа Лорки, где он так или иначе затрагивает политические вопросы левого толка.

Дата добавления: 2015-07-02