Портрет в альбоме

Ромка прихромал из школы позже сестры: после уроков у них был классный час. Поев, он улегся на Лешкин диван и молча уставился в потолок.

— Ну и как прошла контроша по алгебре? Что получил? — не ожидая ничего хорошего, с опаской спросила Лешка.

Однако Ромка молча поднял вверх красно—коричневую, в ссадинах и йоде ладонь, растопырив все пальцы.

— Пять?! — не поверила сестра.

Ромка даже обиделся:

— А что, не могу? Я ж говорил тебе, что все сам решил, и Тамара Ивановна это видела. Списать при ней никто не мог, она по рядам ходила, ни разу не присела.

— А что ж тогда ты такой хмурый? Почему не радуешься?

— Плясать мне из—за этого, что ли? Меня сейчас другое волнует. Где вот теперь ту тетку искать?

— Ну что поделаешь? — развела руками Лешка. — Она нас всех перехитрила, и мы с тобой это уже вчера обсудили. Что ты такой упертый? Если бы была стопроцентная раскрываемость преступлений, их бы никто не совершал. Лучше вспомни, что скоро лето, каникулы, речка, солнышко…

— «Лето, каникулы…» — передразнил ее брат. — Это у тебя солнышко, а у меня экзамены. Эх, нет в жизни счастья. Арине, что ль, позвонить? — Ромка хотел было встать, потом передумал. — Принеси—ка мне, больному и хромому, трубку.

Лешка пошла к домашнему телефону, но он затрезвонил сам.

— Арина! — воскликнула она. — А мы как раз тебе собирались звонить! Ты не поедешь сегодня к своей Софье? Привет ей от Анастасии Андреевны. От той самой, что у Павла Петровича работает. Оказывается, она ее бывший педагог и много хорошего для нее сделала. Мы у нее вчера в гостях были, чай пили.

— А Сонечка просила поблагодарить вас за то, что убедили меня выставить в галерее не подлинник, а копию ее картины. Я, кстати, сейчас к ней в больницу еду. Хотите со мной? Часы приемные, и к ней уже всех пускают. Сами ей все и расскажете.

— Конечно, хотим! — Лешка обернулась к брату: — Рома, а ты сможешь дойти?

— До тачки—то? Запросто. — Ромка довольно бодро вскочил с дивана. — Только благодарить нас не за что, ничего мы толком не сделали и злодейку не вычислили.

Знаменитая ныне художница полулежала, опираясь на подушки. Возле нее стояла отключенная капельница и еще какие—то приборы, но Софья улыбалась, и Лешке очень понравилось ее открытое лицо с широко расставленными карими глазами, контрастирующими с густыми светлыми волосами.

Арина поставила в вазу большую пунцовую розу, выложила на тумбочку фрукты. Для Ромки нашелся стул, а Лешка с Ариной умудрились поместиться на краешке узкой кровати.

— Это, как ты догадываешься, и есть мои друзья Рома и Оля, — представила Арина брата с сестрой своей подруге. — Они вчера были в гостях у Анастасии Андреевны. Я и сама не знала, что новая помощница Павла — та самая Старилова, твой любимый педагог.

— Она вам привет передает, а сама сегодня в Брест к родственникам уезжает, а как вернется, к вам придет, — вставил Ромка.

— Она мне звонила, — снова улыбнулась Софья. — Я ее очень люблю, Анастасия Андреевна — золотой человек.

— Они мне всю дорогу об этом твердили, — сказала Арина и обратилась к Ромке: — Но как вы оказались у нее дома? И что у тебя с руками?

Брат с сестрой переглянулись.

— Чего уж тут скрывать! — прошептал Ромка. — Давай расскажем.

И они выложили подругам историю «разоблачения» Анастасии Андреевны, начав с того момента, как Ромка пришел к выводу, что новая помощница Павла Петровича и есть та самая элегантная самозванка, о которой им сообщила Оля, а толстой только прикидывается. И как он разработал план прощупывания ее боков, и худо—бедно они его осуществили. Но поскольку при всех стараниях и ухищрениях добраться до ее тела им так и не удалось, то подозрение никуда не делось, а после подмены еще одной картины, наоборот, лишь усилилось. И как потом Ромка уговорил Олю съездить в галерею взглянуть на Анастасию Андреевну, а Лешка осталась на Арбате продавать картины, причем проделала она это просто отлично, заработав кучу денег. А вот Ромке с девушкой Олей не повезло: помощницы Павла Петровича на месте не оказалось. Поэтому им с Лешкой пришлось ехать к ней домой, и вот там—то Ромка и умудрился упасть с балкона. Но своего они все—таки добились, Анастасию Андреевну ущипнули, и выяснилось, что никакая она не преступница и никаких картин не похищала. И мама их то же самое подтвердила. А еще они поняли, что тетка она, в общем—то, очень хорошая и добрая.

Арина хохотала от всей души, а Софье от смеха чуть не стало плохо. Она прижала к животу забинтованную руку и взмолилась:

— Хватит, ну пожалуйста, не могу больше! Мне же больно смеяться.

— Вам смешно, — недовольно нахмурился Ромка, — а надо плакать. Ведь мы так и не нашли ту элегантную тетку, которая косит под Инну Николаевну. Может, все—таки это Игорь? Не сам, конечно, а с какой—нибудь своей подругой. Он один там в компьютерах сечет, и возможностей у него больше всех было.

Но Арина лишь махнула рукой:

— Чепуха, Игорь хороший парень.

А Софья сдвинула брови:

— Расскажите—ка мне поподробнее об этой неуловимой мошеннице.

— Да мы ее только по Олиным рассказам себе представляем. Худая, элегантная, хорошо одетая, сильно накрашенная, пожилая, с маленьким шрамом на лбу, — отчеканила Лешка. — Ну, и еще она художница.

— И с вами, наверно, знакома, поскольку в вашей манере рисует, — подсказал Ромка и попросил: — Вспомните, пожалуйста, всех своих пожилых и элегантных знакомых.

— Со шрамом, пожилая, рисует… — Софья задумалась. — Под твое описание разве что Оксанина мать подходит, Татьяна Яковлевна. Но как бы она могла незаметно сделать копию и подменить картину? Нет, этот вариант отпадает.

— А где она живет? — насторожился Ромка.

— Не знаю. Она некоторое время назад обменяла свою квартиру, и новый ее адрес мне неизвестен. Погодите—ка. Ариша, подай мне, пожалуйста, карандаш и бумагу.

Арина нашла в тумбочке большой альбом, открыла его и поднесла Софье. Художница, с трудом удерживая карандаш пальцами левой руки — правая у нее пока находилась без движения, — тем не менее умудрилась довольно быстро набросать портрет пожилой женщины с глубоко посаженными пронзительными глазами и гордо поднятой головой. Такая царственная осанка была разве что у Анны Ахматовой: Лешка не раз видела ее фотографии в маминых поэтических сборниках.

— Вот это, — сказала Софья, — мать Оксаны Ермаченко. А больше я никого не могу припомнить.

Рисунок дался художнице с трудом, и она, побледнев, откинулась на подушки. Лешка взяла у Арины альбом.

— Кого—то она мне напоминает. Рома, а тебе?

Ее брат мельком взглянул на лист и мотнул головой:

— Мне — нет.

— Ой, а я ее где—то видела, и совсем недавно. Вот где только?

Лешка вертела портрет и так, и эдак. К ней подключилась Арина и внимательно вгляделась в рисунок.

— Мне кажется, я тоже ее знаю. Но откуда?

Лешка стала вспоминать, она даже зажмурилась от усердия.

И вдруг перед ней всплыл вагон метро и в нем женщина с высоко поднятой головой, усаживающаяся на освободившееся место.

— Тетя Таня! — вскричала она.

— Ну да, тетя Таня, — устало кивнула Софья.

— А я и говорю: тетя Таня. Рома, это тетя Таня, понимаешь?!

Ромка схватил альбом.

— Думаешь, эта старая клюшка… А… постой, вообще что—то есть. Арина, глянь, как она похожа на уборщицу тетю Таню. Блин! И в самом деле, ведь тете Тане проще всех было заменить картину. Игорю, значит, она свое ведро подсунула, а Анастасия Андреевна уже ушла. Вот она комп и заткнула — небось прекрасно знает, как с ним обращаться, потом к мольберту кинулась — и все дела. И копию могла без труда сделать и хранить ее в своей подсобке.

— А ведь там наша Катька какую—то подозрительную картину видела. И на пожаре тетя Таня была, огонь тушить помогала, — тут же вспомнила Лешка.

— Зуб даю, она сама его и подстроила. — Ромка резво вскочил и, корчась от боли в коленке, достал из сумки свой телефон.

— Павел Петрович, а тетя Таня на работе? — потыкав в кнопки, взволнованно спросил он.

— Нет ее и пару дней не будет. Приболела она, — ответил Богачев.

— Так. А скажите мне, пожалуйста, давно она у вас работает?

— Месяца два, наверное. А зачем она тебе вдруг понадобилась? — удивился Павел Петрович.

— А затем, что она и есть она! — не совсем вразумительно возвестил Ромка. — Мы вам скоро опять позвоним, до свидания. — Он отключил телефон и снова вскочил, забыв о своей боли. — Арин, как хорошо, что мы знаем, где она живет. Едем к ней домой!

— Значит, она еще не уехала? — побледнев еще больше, проговорила Софья. — Оксана говорила, что ее мать должна получить американскую визу и приехать к ней в Нью—Йорк.

— Вот оно что! Теперь вообще все понятно. И как мы ее сразу не вычислили?! Хотя как было догадаться? Она такой серой мышью прикинулась, никакой элегантностью от нее и не пахло. Только бы застать ее дома, только бы успеть!

Попрощавшись с больной, все трое ринулись к выходу.

— Только бы успеть! — всю дорогу продолжал твердить Ромка.

В подъезд дома на Амурской улице их впустила молодая девушка, пришедшая к кому—то в гости. Вместе с Ариной брат с сестрой вбежали на третий этаж, Ромка нажал на дверной звонок и прислушался. За дверью было тихо.

— Затаилась или дома нет? — прошептал он.

Снизу, тяжело дыша, поднималась грузная женщина.

— Опять лифт не работает, — пожаловалась она. — Вы к Татьяне Яковлевне? А я ее только что у метро встретила.

— Она не сказала, куда идет? — с надеждой спросил Ромка, но женщина покачала головой:

— Мы с ней поздоровались — и все. Она очень спешила.

— Уж не в аэропорт ли? — прошептала Лешка и уточнила: — Скажите, пожалуйста, у нее в руках какие—нибудь сумки были?

— Я не обратила внимания, — ответила женщина.

Ромка подошел к электросчетчику. Колесико стояло на месте.

— Елки—палки, она же все отключила! — воскликнул он.

— А что же делать? В полицию звонить? Или в аэропорт ехать? — Лешка перевела растерянный взгляд с брата на Арину.

Ромка привалился к перилам и удрученно вздохнул:

— Так и знал! Не успели.

Лешка вздохнула тоже.

— Ну что, пойдем отсюда?

— Погоди! — Ромка посмотрел вслед соседке. — Но если она не помнит, была ли тетя Таня с сумкой, то, может, она поехала не в аэропорт? Большой багаж нельзя не заметить. А давайте съездим в Отрадное? Вдруг она там? А если нет, то хотя бы на электросчетчик посмотрим. Если она уже улетела, то холодильник должен быть отключен.

Лешку даже в жар бросило при виде быстро крутящегося колесика, отсчитывающего киловатт—часы, потребляемые электроприборами в квартире Оксаны Ермаченко.

А Ромка от волнения побледнел.

— Ну что, звоним? — спросил он и, надавив на кнопку, замер в ожидании. Оно было недолгим.

— Кто? — спросили за дверью.

Ромка замешкался, но, порадовавшись тому, что в двери нет глазка, прошептал Арине:

— Скажи, что ты из горгаза.

— Проверка газовых плит.

Аринин голос напомнил Лешке противных теток из их домоуправления. Никаких сомнений не вызвал он и у женщины, находящейся внутри квартиры. А потому дверь открылась, и перед ними предстала уборщица тетя Таня. Правда, появившаяся перед ними женщина в черных брюках и тонком свитере никак не походила на ту согбенную поломойку с вечно надвинутым на лоб стареньком платочком и в обтрепанном халате. Ее обведенные черным контуром глаза оказались яркими и пронзительными, на губах блестела дорогая помада. Прежде неопрятные волосы были хорошо уложены, на лбу белел чуть заметный шрам.

Как ни была Лешка готова к подобной встрече, а все же растерялась. Опешила и Арина.

— Тетя Таня! — только и вымолвила она.

Замешательство на лице женщины в одно мгновение сменилось прежней угодливостью и покорностью судьбе.

— Я приболела и приехала сюда, — чуть сгорбившись, пролепетала она. — Это квартира моей дочери.

И все же прежний образ безропотной уборщицы тети Тани возродить ей не удалось. Она это поняла, а потому сухо спросила:

— Что вам угодно?

— Нам угодно забрать у вас чужие картины, — невозмутимо ответил Ромка.

— О чем ты? — женщина изобразила полное непонимание и возмущение.

— А то не знаете? — хмыкнул юный сыщик и распорядился: — Арин, ты позвони, пожалуйста, Павлу Петровичу, а заодно и в полицию, скажи всем, что мы нашли преступницу и надо сделать у нее обыск.

— Какой еще обыск? Вы что, с ума сошли? — тетя Таня попыталась захлопнуть перед ними дверь, но женщина она была хрупкая, и Ромка превосходил ее по весу, а потому оттолкнул ее в сторону и переступил порог.

— Какая наглость! Уходите отсюда! — покрывшись красными пятнами, закричала тетя Таня.

Настал черед вмешаться Арине.

— Послушайте, давайте расстанемся по—хорошему, — решительно сказала она. — Отдайте нам картины, и мы уйдем.

— Нет у меня никаких картин! — отрезала бывшая уборщица.

— Ну что ж. — Не вступая в дальнейшую полемику, Арина вытащила из сумки мобильник.

И тогда Оксанина мать развернулась и быстрым шагом направилась на кухню. Ромка побежал за ней. А она открыла шкаф, и вдруг в ее руке блеснул пузырек. Ромка не успел подумать, зачем он ей, как тетя Таня откуда—то извлекла картину, быстро откупорила пузырек и плеснула из него какой—то жидкостью. Краски на полотне расплылись, рисунок стал таять на Ромкиных глазах.

— Вы что делаете?! С ума сошли?! — закричал он, хватая ее за руку.

Вырвавшись, женщина взяла огромный кухонный нож и стала кромсать им картину.

Ромка снова попытался удержать ее за руку, но вместо того схватился за нож, его пронзила острая боль. Он отскочил и уже в следующую секунду понял, что уничтоженный только что холст — всего—навсего копия второй картины Софьи Полянской. Боль усилилась. Острое лезвие рассекло его ладонь, и алая кровь капала на пол.

Лешка вбежала на кухню, и ее обуял ужас:

— Рома, что с тобой, ты ранен?!

А тетя Таня продолжала размахивать окровавленным ножом, наступая на ее брата. Не хватало еще, чтобы она его убила!

Подбежав сзади, Лешка со всей силы пнула женщину под коленку, и та, потеряв равновесие, наткнулась на газовую плиту. Кастрюля и сковородка посыпались вниз, их содержимое заляпало пол. Оксанина мать неловко оперлась о плиту рукой с зажатым в ней ножом, но на месте не удержалась, и нож вонзился ей в плечо. Брызнула и полилась кровь, причем куда сильнее, чем из Ромкиной ладони. Все это произошло в какое—то мгновение. Арина, появившись вслед за Лешкой, остолбенела от увиденного:

— Что случилось? Кто ударил ее ножом?

— Она сама на него напоролась, — ответил Ромка. — Наверное, ей нужна «Скорая». А полицию ты вызвала?

— Пока нет. Я позвонила Павлу и Володе, сейчас они будут здесь. — И девушка принялась набирать номер телефона «Скорой помощи».

Лешка перевела глаза на изрезанную, расплывшуюся, закапанную кровью картину.

— Это копия, — несмотря на свое плачевное состояние, Ромка хихикнул и приблизился к тете Тане. Женщина, в миг превратившись в старуху, сидела на стуле, окровавленными руками держалась за свое плечо и смотрела прямо перед собой ничего не видящими глазами. — Скажите нам, где первая картина, и мы не будем вызывать полицию. Арин, подтверди.

— Не будем, — нерешительно кивнула девушка.

— А иначе вас в тюрьму посадят, у вас виза пропадет, и вы никуда не уедете, — гнул свое Ромка.

То ли Оксанину мать проняло, то ли у нее не осталось больше сил, но она слабым жестом указала на старую хозяйственную сумку в углу за дверью. Лешка подтащила ее к себе — в сумке лежала картошка. Она бы сроду не догадалась ничего здесь искать.

— На дне посмотри! — нетерпеливо крикнул Ромка.

Лешка вытряхнула клубни прямо на пол. Они довершили картину разгрома кухни.

На дне сумки лежал обернутый в бумагу тщательно скатанный холст. Левой рукой Ромка отогнул бумагу, но, побоявшись запачкать картину кровью, продолжавшей течь из его рассеченной ладони, сказал сестре:

— Проверь.

Лешка развернула холст. Всходящее солнце отражалось от окон верхних этажей небоскребов. Это был Софьин «Восход».

— Та самая, — обрадовалась она и на всякий случай отнесла картину в прихожую.

Арина увидела рассеченную ножом Ромкину ладонь и заволновалась:

— Тебе нужно немедленно наложить швы!

— Не надо! И так пройдет! — завопил он.

— Дождемся «Скорой», там будет видно. — Девушка взглянула на часы. — Ждать недолго осталось.

Однако самым первым в квартиру влетел Павел Петрович, за ним — Володя, а уж потом появилась «Скорая помощь». Пожилой мужчина—врач с подозрением обвел глазами картину недавней битвы:

— Что здесь произошло?

— Моя сотрудница каким—то образом наткнулась на нож, — ответил Павел Петрович. — Так ведь, Татьяна Яковлевна?

Тетя Таня, кивнув, встала со стула, покачнулась и чуть не упала. Люди в белых халатах подхватили ее под руки. Лешка оглянулась вокруг. На стуле была кровь, на плите была кровь, на столе была кровь, на полу была кровь. Кровь была везде, она никогда не видела столько крови сразу. Ее затошнило, и она медленно осела на пол.

Девочка пришла в себя, почувствовав резкий запах нашатыря, и тут же услышала бодрый и, несмотря ни на что, радостный голос брата:

— Лешк, очнись. Дело—то наше закончено. Или окончено, как правильно сказать?

— Закончено, — ответила она и снова закрыла глаза.

Дата добавления: 2015-07-02