III. Индивидуализм как важнейший базовый компонент американизма 3 страница

В «литературе успеха» мы встречаемся с довольно стереотипной ситуацией. Бедность, как правило, изображается с большой симпатией и считается достоинством. В детской «литературе успеха» 30—40х годов XIX в. типичной фигурой становится «плохой» банкир или собственник завода, третирующий главного героя, а еще чаще — «испорченный» и несимпатичный сынок богача. Положительный герой, как правило, в результате прилежания и упорного труда достигает высокого социального и экономического положения.

То, чему учат детей в школах, служит показателем господствующий в данном обществе системы моральных ценностей. В учебниках, как правило, подтверждались

моральные истины, проповедуемые в церкви и общественно-политической литературе. Все, что изображали в своих работах историки Дж.Бэнкрофт и Дж. Фиске, находило еще более упрощенное выражение в учебниках по истории, написанных П. Парли и У. Макгаффи. «Хрестоматии» Макгаффи проповедовали трудолюбие, бережливость, послушание родителям, уважение к старшим, трезвость и т. д. Они пропагандировали банальные истины вроде: «Кто желает процветать, тот должен встать в пять, а тот кто преуспел, может спать до семи» и т. д.

Излюбленным героем европейской художественной литературы XIX в. был честолюбивый молодой человек из низших слоев общества, который покидает деревню или маленький провинциальный городок и приезжает в столицу в поисках счастливого будущего. В Америке же энергичные и честолюбивые молодые люди из беднейших групп населения Востока устремляются на Запад и, добившись успеха своим трудом, из бедняков превращаются в богачей. По мере индустриализации и исчезновения «границы» многие американские писатели стали искать героические образы и источник традиционных ценностей индивидуализма и преданности обществу опять-таки на Западе. Это проявилось, в частности в бурном процветании на рубеже двух веков популярной «западной» литературы. Но тем не менее в художественных произведениях все чаще литературный герой обращает свои взоры в поисках интересной и полнокровной жизни к большим промышленным городам Востока, а позже к городам других районов страны. Уже в 50х годах XIX в. распространенными героями популярной художественной литературы становятся разносчик газет и чистильщик обуви. В последующие десятилетия целый поток романов и рассказов О. Оптика, С. С. Робинс, М. Лесли, Э. Келлога и многих других был посвящен феномену восхождения из низов вверх — к богатству и славе. Эту проблему в последней трети XIX в. развивали А. Д. Эванс, Э. П. Роу, Ч.Шелдон, Дж.С.Портер, Г.Б.Райт, О.С.Марден, Э.Хаббард и многие другие. В частности, книга Хаббарда «Послание к Гарсиа» сделала его идолом бизнесменов. Всех этих авторов превзошел X.Олджер, в трудах которого, как пишет социолог К.Линн, мифология «успеха» нашла «свое классическое выражение». В многочисленных произведениях Олджер изобразил героя, в котором синтезировались наиболее популярные концепции американского общества XIXв. вера в величие и непогреши мость «простого» человека (под ним подразумевался мелкий буржуа), восславление отдельного индивида и индивидуальных действий, отождествление погони за деньгами и материальным успехом со стремлением к счастью, успеха в бизнесе — с духовным благородством и т.д.

Вслед за Олджером авторы многочисленных романов, повестей, рассказов, публицистических памфлетов утверждали, что бедность в начале жизненного пути является не препятствием, а, наоборот, благоприятной предпосылкой, якобы помогающей формировать характер, ориентированный на достижение успеха. Преимущество бедности, утверждал промышленный магнат Э.Карнеги в 1891 г., состоит в том, что она дает стимул молодым людям стать богатыми. Эта установка на успех стала составной частью национального сознания. В различных одеяниях она вошла во все идеологические течения американской буржуазии и идеологию реформистских движений — от популизма в конце XIX в. до различных вариантов современного либерализма и консерватизма.

Нельзя сказать, что олджеризм в американской художественной литературе пользовался абсолютной монополией. Выдающиеся представители американской художественной культуры, такие, как Э. По, Г. Мелвилл, Н.Хоторн и др., оставили нам в своих произведениях яркие картины того, как бурно развивающийся свободно-предпринимательский капитализм XIX в., обогащая одних, бросал на дно жизни неизмеримо большее число других. Эта тема получила дальнейшее развитие с проникновением в американскую литературу в последней четверти ХIХ в.— начале XXв. натурализма и критического реализма. В 20х годах в своих книгах «По ту сторону рая», «Прекрасное и обреченное», «Великий Гэтсби», «Ночь нежна» и «Последний магнат» С. Фитцджеральд обнажил патологию поколения, которое американская писательница Г. Стайн назвала «потерянным». Тема Фитцджеральда, Дос Нассоса и многих писателей того периода — «большие деньги». Они с большим мастерством описали, как денежные стандарты, определяя жизнь этого поколения и привычки, привели в конечном счете к его краху.

Обратной стороной американской действительности, в сверх идеализированном виде описанной Олджером, является ситуация, изображенная Т.Драйзером в «Американской трагедии». Честолюбивый и энергичный юноша, который провел свое детство в бедности, ставит перед собой цель любой ценой добиться богатства и положения в обществе и погибает. В реальной капиталистической действительности такую судьбу разделили многие американцы.

Но тем не менее более созвучными и восприимчивыми для склада мышления и умонастроений многих американцев в условиях, когда деньги превращаются в основное мерило ценности личности, оказались именно герои олджеровского типа.

В обществе, где большим влиянием пользуется принцип денежного интереса, деньги рассматриваются как чуть ли не главное средство удовлетворения потребностей человека, утверждения его социального, психологического, морального, политического статуса в обществе. При такой оценке роли денег потребительство становится одним из важных элементов общественных связей. Особенно большую роль потребительство как общественно-исторический фактор и социально-психологическая категория приобрело при государственно-монополистическом капитализме. В условиях дальнейшей демократизации системы образования, введения правящим классом системы вознаграждений и материального стимулирования труда, которые ведут к расширению возможностей для так называемой горизонтальной, да и вертикальной мобильности — все более ощутимое значение приобретает уровень потребления, измеряемый количеством находящихся во владении отдельного человека или семьи вещей. Пуританский аскетизм и традиционно буржуазная бережливость во имя накопления капитала и укрепления социального статуса уступают дорогу принципу судорожной погони за деньгами ради приобретения большего количества вещей, Пышным цветом расцветает то, что еще на заре государственно-монополистического капитализма Т. Веблен назвал «показным потреблением». На смену стремлению к завоеванию реального статуса в обществе, определяемого характером отношений, приходит стремление к достижению иллюзорного статуса, определяемого количеством и «новизной» вещей.

В то же время в результате глубоких сдвигов в системе капиталистического производства и обмена произошли существенные изменения в отношениях между спросом и предложением. Если в период свободно-предпринимательского капитализма спрос и, следовательно, рынок определяли объем и ассортимент производимых товаров, то в условиях государственно-монополистического капитализма сам рынок, соответственно и потребление становятся объектом управления и манипулирования со стороны монополий и корпораций. Более того, успешная реализация «управляемого» потребительства становится одним из условий нормального функционирования производственной системы государственно-монополистического капитализма. В итоге «потребительская» психология превращается в один из важнейших факторов, определяющих социально-политические и общественно-психологические установки подавляющей массы населения. «Американцы,— писал в августе 1981 г., характеризуя эту особенность общественного сознания США,— журнал «Ю.С.Ньюс энд Уорлд рипорт» — в последние годы вынужденные идти на компромиссы во многих сферах жизни, решительно не желают скупиться на досуг. Доллары продолжают течь на спорт, развлечения и культуру, хотя доходы многих семей едва поспевают за инфляцией». Более того, продолжал журнал, «досуг не только составляет центральную часть американского стремления к счастью, но и во всевозрастающей степени он служит средством идентификации того, кем является каждый человек в обществе: энтузиастом спорта, любителем оперы, ремесленником, любителем приключений» ²³.

Неотъемлемой чертой американского буржуазного сознания в процессе длительного исторического развития стала склонность к концентрированию внимания преимущественно на непосредственных продуктах человеческой деятельности и количественных характеристиках материального успеха. При таком взгляде на вещи в Америке уже в XIX в. ловкость в достижении материального успеха была доведена до уровня общественной добродетели. Люди с достоинством и гордостью называли себя «спекулянтами». «Стремление к богатству,— писал Д. Макдональд,— стало настоящей религией в Америке, содержащей свою собственную литургию и систему моральных ценностей, этики и табу, которые определяли отношения между обществом, собственностью и индивидом»²⁴.

В глазах буржуа героем и примером для подражания стал «человек, сделавший самого себя», причем под словом «сделавший» часто понимался «обогатившийся». В бурной атмосфере «позолоченного века», где господствовал принцип безудержной конкуренции, быть несвоекорыстным считалось не достоинством, а отсутствием твердости и мужества. Именно в этот период окончательно утвердился утилитаристский принцип, согласно которому все, что сулило увеличение богатства, автоматически рассматривалось как благо. Баптистский священник К.Конуэл в своем «Евангелии успеха» провозглашал: «Я говорю, что вы должны стать богатыми и ваш долг стать богатыми». «Нехорошо быть бедными»,— поучал он своих прихожан.

Установка на успех и доктрина равенства возможностей теоретически подразумевают, что все люди обладают равными правами и возможностями для развития и реализации своих талантов и что каждый человек должен получить в соответствии со своими способностями. Но на практике такая формула нуждается в существенных оговорках. В действительности капитализм гарантирует и одновременно подрывает равенство возможностей, свободу и мобильность. Исследования последних двух десятилетий показывают, что, например, усилия иммигрантов в деле американизации вознаграждались увеличением возможностей экономической мобильности. И, несмотря на то, что путь от нищеты к богатству проделывали немногие, более или менее сносного и даже среднего уровня достигало большинство. Предприимчивые американцы добивались беспрецедентных для других стран успехов в производительности и повышении уровня жизни. Если иммигранты, жаждавшие интегрироваться в американское общество быстро обнаруживали, что здесь улицы отнюдь не усеяны золотом, они в то же время узнавали, что могут голосовать, получить работу и надеяться иметь со временем собственный дом, землю, бизнес.

Очевидно, что идея предприимчивости тесно связана с концепцией экономического успеха. И действительно, эта идея едва ли могла стать эффективной социальной ценностью, если бы она не находила частичное подтверждение в бесконечно повторяемом утверждении о том, что трудолюбивый добьется успеха, а ленивый потерпит неудачу.

Из насчитывавшихся 40-46 миллионеров в США к 1892 г. часть действительно была выходцами из фермерско-мелкобуржуазной массы, добившимися богатства и процветания благодаря личной энергии и способностям. Хотя в реальной действительности мало кто мог надеяться достичь такого положения, какого достигли родоначальники династии миллионеров У. Вандербильт или Дж.Рокфеллер, многие в меньших масштабах могли имитировать их успех, двигаясь от бедности к той или иной степени материального достатка. В большинстве случаев люди «делали сами себя», в том смысле, что достигли успехов в бизнесе, не имея формального образований и специальной подготовки. Но путь «наверх» зачастую занимал целую жизнь. Стремительное продвижение немногих счастливцев выглядело как некое чудесное «превращение».

Специфически американский дух предприимчивости, сформировавшийся в период открытия и освоения бескрайных просторов «свободных» земель Запада трапперами, охотниками, ковбоями, баронами-скотоводами, фермерами и просто искателями приключений, их мораль, в основе которой лежали нажива, риск, азарт, безудержное стремление к захвату и эксплуатации, оказались не только стимулом, но и наркотиком огромной силы. Движимые действительными или воображаемыми перспективами, люди срывались с насиженных мест и устремлялись в новые, неизведанные края или же порывали с привычными формами деятельности, чтобы начать совершенно новое «дело». За два-три поколения, а то и меньше многочисленные американские семьи проделывали большой и трудный путь от Атлантического побережья до Тихого океана.

Рассказы о фантастических ресурсах Запада возбуждали воображение и питали постоянный импульс к освоению этих территорий. Мощными факторами, способствовавшими значительному усилению движения на Запад, явились завершение в 1825 г. строительства канала Эри, в также бурное развитие железнодорожного транспорта в 30—40-х годах XIX в.

Тяга к перемене мест и рода занятий, географическим и профессиональная мобильность была у американцев столь велика, что, по мнению историка Дж.Пирсона, этот фактор сыграл решающую роль в формировании «американского характера». Философию «деятельной жизни» энергично проповедовал президент Т.Рузвельт. Она была сродни общему направлению жизни в Америке, народ которой был скорее деятельным, чем созерцательным. Американцы находились в движении с того самого дня, когда «Сюзанна Констан» бросила якорь неподалеку от Джеймстауна. А ко времени избрания Рузвельта президентом, как писал известный историк Р.Гэйбриель, этот облик неизмеримо возрос²⁵.

Мощным миграционным катализатором стало открытие золота сначала в Калифорнии, а затем в Неваде и на Аляске. Неустанная охота за богатством двигала золотоискателей и поселенцев на Запад и СевероЗапад. Причем, история открытия и добычи золота, например, в Неваде «была историей трагической гибели многих старателей-пионеров, историей стычек хищников, бандитских похождений, грабежей и убийств, историей немногих удач и бесчисленных жизненных катастроф. В Неваде, как и в Калифорнии, тысячи здоровых и сильных людей становились жертвами разных невзгод и болезней, трудностей жизни в глухих местах, а самое главное — жадности соперников, бесчеловечности богачей»²⁶. Но огромное воздействие на массовое сознание оказывал пример тех немногих разбогатевших счастливцев, о которых в фантастически преувеличенной форме распространялась молва по всей стране.

Калифорния, Невада и Аляска стали лишь символом того процесса грандиозной перестройки лица Североамериканского континента, в ходе которой возникали все новые и новые отрасли экономики со своими собственными «золотыми жилами», дававшими узкой группе наиболее удачливых баснословные богатства. Подобно тому, как золотоискательство послужило первоначальным толчком к освоению горных районов и районов Великого бассейна, индустрия скотоводства, например, стимулировала освоение Великих равнин. Как и золотоискательство и золотодобыча, скотоводство на открытых пастбищах не требовало больших затрат, что, естественно, способствовало привлечению за короткий период в эту область довольно большого числа людей. Открытие нефти, железнодорожное строительство, автомобилестроение, породившие рокфеллеров, вандербильтов и фордов, давали обильную пищу для односторонне восприимчивого ума обывателя, подкрепляя идею о self—made—man и успехе.

Порождением подобной идеи стали «предприимчивые дельцы» самых различных калибров и категорий — бизнесмены, юристы, бутлегеры, гангстеры, лавочники, содержатели игорных и публичных домов и т. д. Даже появление в Америке в XX в. организованной преступности, как указывает Д. Бурстин, представляло собой «лишь один из эпизодов в грандиозной саге беспокойных новых американцев, стремившихся завоевать богатство и место в мире»

При всем своем глубоком воздействии на сознание и мировоззрение «среднего американца» кредо индивидуализма, понимаемое как опора исключительно на собственные силы отдельного индивида в социальной и экономической сферах, отражало лишь идеальную цель, а не бесспорный факт повседневной действительности Америки на протяжении всей ее истории. Выше уже указывалось, что значительную роль в развитии американской экономики, особенно в первые десятилетия ее существований, играла меркантилистская политика правительства. Характерно. что деятельность правительства по поддержанию и всемерному материальному, финансовому и политическому поощрению отдельных промышленных группировок не прекращалась даже в период господства «баронов-грабителей» с их идеологией социал-дарвинизма, на словах категорически исключавшей вмешательство правительства в дела бизнеса.

Экстраординарные условия, в которых оказались первые поколения переселенцев в Северной Америке, интересы сохранения стабильности и жизнеспособности отдельных общин уже сами по себе требовали тесного сотрудничества между всеми их членами, что можно было достичь лишь при полном подчинении всех членов той или иной общины единому общественному идеалу, единым нормам и стандартам поведения. Если первоначально, особенно во времена первых поколений переселенце, правящие круги колоний использовали для этого принудительные меры, то по мере укрепления буржуазных отношений, установления принципов религиозной терпимости, политической свободы и т. д. принудительные формы социал-политического контроля заменили неофициальные, неформальные формы контроля.

Однако и в дальнейшем прежний религиозный пуризм и единообразие общественного сознания, неприятие «чужих» в Америке вошли составной частью в философией «американизма», феномен «аутсайдеров» первых поколений колонистов выродился в феномен «антиамериканизма» XIX—XX вв. Всеобщий конформизм, который прежде обеспечивался в рамках определенных общин принудительными мерами, постепенно стал осуществляться «добровольно» уже на общенациональном уровне.

Если первые поселенцы в лице охотников трапперов и следовавших за ними скотоводов, осваивавших на протяжении XVIII—XIX вв. огромные просторы от Атлантического до Тихого океана, были по своей натуре индивидуалистами, то фермер, позже заселявший эти пространства, при всей своей преданности индивидуалистическому идеалу, уже нуждался в обществе людей. Двигаясь вдоль границы, он не мог обходиться без их помощи, защищаясь от индейцев, земли которых он присваивал, при по стройке дома, при расчистке земли от гигантских деревьев. В прериях центральной равнины осуществлять подготовку пашни, проводить ирригационные работы в засушливых районах дальнего Запада одному человеку было не под силу. Такую помощь он мог получить только в общине. Вкладывая большие средства в землю, он был заинтересован в других поселенцах, присутствие которых подняло бы цену на землю. Оказание помощи новоприбывшему фермеру у пограничных фермеров стало в некотором роде признаком гостеприимства. Поэтому можно говорить лишь об относительной изоляции фермера.

Бурное развитие в XIX в. водных путей, появление пароходов, строительство шоссейных дорог и особенно развитие железнодорожного транспорта, изменившие лицо Североамериканского континента, содействовали унификации социального облика Америки, вовлечению ранее изолированных друг от друга общин в общенациональные связи. Произошли важные перемены в стиле жизни американцев. Возрастали связь и зависимость ранее изолированных местных общин и городков с остальным миром.

Важное значение имели изменения, происходившие в отношениях между отдельным человеком и общиной. По мере укрепления буржуазных отношений и атомизации общества в XIX в. каждая единица — будь то индивидуальный человек или семья, компания или община, регион или вся страна в целом — в силу того, что она рассматривала экономический успех как меру своей ценности, получала право выбирать собственную дорогу и преследовать собственные цели без вмешательства какой бы то ни было другой стороны. Но тем не менее связь с общиной и преданность ее ценностям сохранялись. Люди решительно защищали свою общину от любого внешнего влияния, которое могло подорвать их специфические ценности и права.

В то же время, как указывалось, фермеры, которые вплоть до конца XIX в. составляли подавляющее большинство населения страны, не говоря уже о купцах и промышленниках, были агентами формировавшихся в стране с конца XVII в. капиталистических отношений. Закономерности социального и экономического развития, присущие капитализму, способствуют формированию у основной массы членов общества стереотипных, стандартизированных представлений о мире. К. Маркс считал важнейшим условием нормального функционирования капиталистической системы хозяйства наличие у субъектов экономической деятельности упрощенных стандартных представлений о себе и социально-экономических отношениях, таких, например, как вера в то, что каждый индивид в буржуазном обществе является независимым товаровладельцем, независимым агентом производства и т.д. Более того, подобные «иллюзии рядового агента рыночно-капиталистического хозяйства носят объективно принудительный характер, соответствуют действительной наличной видимости экономических отношений. Они выступают как необходимая, самой социальной практикой заданная субъективная предпосылка индивидуального выживания, приспособления, хозяйственной инициативы».

Другими словами, сознание и поведение индивида как субъекта частнопредпринимательской деятельности подчиняется «извне направляемой» модели предпринимательской субъективности, предполагающей веру в то, что капитализм есть общество «равных возможностей», а «успех более или менее пропорционален индивидуальным способностям, усердию и инициативе». Система свободного предпринимательства, «модель предпринимательской субъективности», способствуют выработке у индивида готовности принять ценности определенного порядка;. 1 ставящие «стремление к выгоде (к предпринимательской прибыли) выше всех других личных стремлений, превратить его в абсолютную цель индивидуального существования. Все прочее должно соответственно выступать в качестве средства, условия достижения этой цели, в качестве элемента внешней социальной конъюнктуры, с которой индивид просто «считается»²⁹. Такой инструменталистско-прагматический подход в свою очередь создает благоприятные предпосылки для нивелировки человеческой индивидуальности, уменьшения возможностей для выработки у человека критического мышления, возникновения «одномерного» мышления, при котором вырабатывается привычка мыслить сугубо практическими, эмпирическими категориями, воспринимать лишь данное непосредственно, здесь и теперь, склонность к некритическому приятию полюбившейся идеи или представления и возведение их в догму.

Такое «одномерное» мышление — залог успешной интеграции отдельного индивида в капиталистические производственные отношения и соответственно в структуру общества.

В то же время приверженность к приобретательству сделала американского буржуа, говоря словами Г.С.Коммейджера, «игроком и оппортунистом». Оппортунизм с его слепой приверженностью принципам всевозможных компромиссов оставляет человеку исключительно мало места для проявления своей индивидуальности, ограничивает пределы его свободы, часто заставляя идти на компромиссы и уступки за счет своих убеждений и принципов, и тем самым возводит в абсолют принцип беспринципности. В силу такого оппортунизма в сознании американского буржуа действительность конкретна и эмпирична. Американец выработал способность, скорее даже привычку, принимать лишь те идеи, мысли, принципы, которые уже многократно испробованы на опыте. Он, как отмечает Д.Бурстин, рассматривает «наличное» состояние как образец «должного».

Эмпиризм, прагматизм и практицизм способствовали преобладанию в складе мышления американского буржуа преимущественно количественных характеристик. Этим, в частности, объясняется американская страсть к статистике, говорящей «нейтральным языком чисел». Она позволяет классифицировать людей по группам, не прибегая при этом к установлению различий между ними: числа нейтральны, ни одно не лучше и не хуже, чем другое. Уже само перечисление (один голос, один человек) символизирует «равенство», которое будто является целью буржуазно-демократического общества. По самой своей природе числа предполагают «беспрерывные серии», отказ от резких разрывов между классами. Здесь нет классов, характерных для других обществ, есть лишь «средние» «нормальные» граждане. Причем в отличие от традиционных категорий социального класса и социальной иерархии с монархом на вершине статистические категории можно расширить вверх без ограничений, что сводит все к процентному соотношению. Такой, так сказать, «статистический», «количественный» склад мышления в определенной степени обусловливает американскую страсть к гигантизму, ко всему объемному, громадному. Эти же качества в совокупности с феноменом герое почитания во многом способствуют тому, что американец обращает преимущественное внимание на внешние параметры интересующего его объекта, явления или личности.

Из обыденной жизни феномен почитания внешней привлекательности все настойчивее переходит в сферу политики. Интересно и этом отношении признание из лучших знатоков механизма функционирования политической машины США, бывшего губернатора Калифорнии Э.Брауна. Американцы наших дней, пишет он, склонны судить о ценностях того или иного явления не на основании его действительных, внутренних достоинств, а на основании стиля одежды и прически его защитников. Браун обращает внимание на то, что большинство избранных в 60х годах губернаторов, сенаторов и мэров в США имеют ярко выраженные привлекательные физические данные и напоминают модели для журнальных снимков, «рекламирующих средства для укрепления мужских волос».

Значимость этого феномена еще более усилилась с восхождением средств массовой информации, особенно телевидения, которое привело к увеличению роли так называемой «символической политики», «политики театра», основанной на образах или «имиджах» политических деятелей, специально конструируемых на потребу господствующим умонастроениям и вкусам. Под воздействием как объективных изменений в американском политическом процессе, так и специфики современных СМИ освещение избирательных кампаний выливается в своего J рода спортивные репортажи со своими победителями, проигравшими, напряженными перипетиями борьбы, красочными зрелищами, монументальными форумами. Все это требует от кандидата умения быть чуть ли не актера ром, вести себя перед телекамерами, сыграть свою роль в спектакле, если он хочет добиться успеха. Известный обозреватель Р.Бейкер, убежденный в том, что «сейчас политика в значительной степени представляет собой телевизионное шоу», пишет: «В век телевидения победа приходит чаще всего к телегеничному деятелю — скорее к Кеннеди, чем к Никсону в 1960 г.; скорее к Никсону, осознавшему значение телевидения, чем к Макговерну в 1972 г.; скорее к Картеру чем к Форду в 1976 г.»³⁰

Поэтому неудивительно, что в избирательных кампаниях элемент регулирования и манипулирования приобрел столь важное значение. Все действия кандидата тщательно режиссируются менеджерами избирательной кампании и политическими консультантами. Их задача — не просто привлечь внимание общественности к претенденту, но создать его определенный образ (имидж) в глазах избирателей, который максимально соответствовал бы целям избирательной кампании, общественным представлениям о наиболее желательном типе политического лидера на данном этапе, ожиданиям партийных заправил и расчетам деловых кругов. Специалисты по обработке общественного мнения, привлекая известных кинорежиссеров и актеров, используя технические приемы и методы, первоначально применявшиеся в рекламе бизнеса, разработали «технологию» создания и «продажи» имиджей политических деятелей. При этом они исходят из тезиса, высказанного еще в 1956 г. председателем Национального комитета республиканской партии Л. Холлом, согласно которому «Вы продаете своих кандидатов и свои программы так же, как бизнес продает свои товары»³¹. В настоящее время существует целая теория «идеального кандидата», на основе которой конструируются имиджи кандидатов. Помимо традиционных человеческих достоинств и личных качеств, она включает в себя ряд обобщенных политических характеристик: наибольшим успехом в качестве кандидата на пост президента пользуется, как правило, новое лицо на национальной политической арене, в большей степени общественный деятель, чем опытный партийный политик, обладающий достаточной независимостью, чтобы действовать как в рамках партийных организаций, так и вне их. Кроме того, такой кандидат должен обладать чертами характера, которые максимально соответствуют конкретно-политической ситуации в стране: так, в периоды социально-политических кризисов наибольшими шансами обладают «откровенные» и «честные» политики, способные на максимально «открытый» разговор с обществом. Отправляясь от этих и множества других обобщенных характеристик «идеального претендента», консультанты мобилизуют все наличные пропагандистские средства, чтобы подчеркнуть наиболее выигрышные черты своего клиента и замаскировать неблагоприятные или не соответствующие ожиданиям избирателей.

Выяснению и корректировке имиджа кандидата в глазах избирателей служит изощренная техника опросов общественного мнения. В настоящее время в этой области действует более 200 специализированных фирм, которые довели методику зондажа позиций общественности по тем или иным проблемам до такой степени, что, например, последний перед общенациональными президентскими выборами опрос общественного мнения, по традиции проводимый институтом Гэллапа, определяет победителя со средней ошибкой всего 1,5%.

Дата добавления: 2015-06-27