Временное свидетельство о браке 9 страница

Тоже сходится.

«Жучок», который сунули Никитину, – и это теперь понятно.

Они, конечно, знали, что Никитин – человек честный. Но проконтролировать не помешает. Впрочем, что значит для таких людей честность? Ничего не значит. Пустой звук. По Штирнеру – призрак. Как же они решились отдать ему в руки такой куш, ничем не подстраховавшись? Но все-таки подстраховались, понял Турецкий. Их страховка – его семья. Значит, вот когда засекли Кэт Вильсон – еще в Претории. И после ее контакта с Мафферти маклера убрали. Чтобы уничтожить связь между О'Коннором и Никитиным. Маклер им уже был не нужен, а опасную информацию нес.

Так– так…

Но если Бурбон и Кореец или его кадры, оставшиеся на свободе, – одна команда, зачем Бурбону понадобилось подменять «жучок»? Врал? Человек, который передал ему привет от друзей из Штатов, – миф? «Мы не можем допустить, чтобы такие сделки шли мимо нас» – тоже липа, «перевод стрелки»?

Турецкий задумался. Вряд ли. Бурбон был уверен, что он, Турецкий, выйдет из пентхауса ассоциации «Восход» точно тем же путем, что и Качок: уплывет по канализационному коллектору на какие-нибудь аэрационные поля, чтобы догнивать там под карканье воронья. Иначе он вообще ничего бы не сказал.

Выходит, Кореец и Бурбон – не одна команда? Но ведь они вместе встречались с колумбийцами. А «ЭКСПО» О'Коннора и «Восход» – партнеры.

Не складывается…

Какая во всем этом роль Дорофеева, которого лишь бронежилет спас от снайперских пуль? Кто поставил мощный «жучок» в прямой телефон Дорофеева? Пономарев? А тогда зачем нужен был второй «жук» с радиусом действия в полкилометра? Или – кому?

Не все сразу, остановил себя Турецкий и вновь пододвинул поближе папку. В ней было еще несколько машинописных страниц.

Из– за обитых черным дерматином дверей кабинета Грязнова доносились бубнящие голоса. Вошел туда с коричневым большим конвертом в руках и тут же вышел без него малознакомый эксперт из экспертно-криминалистического управления ГУВД, потом из кабинета вывалились лейтенант и старший лейтенант, распаренные, как после бани.

– Закончили? – спросил Турецкий. Но старлей только махнул рукой и вместе с лейтенантом направился в коридор. А голоса из-за двери продолжали бубнить.

Турецкий взял в руки очередной листок.

"Заместителю начальника МУРа полковнику Грязнову. На ваш запрос от 20 июля с. г. сообщаем. По факту взрыва в машинном отделении полуледокола «Восток-5» были допрошены члены экипажа, а также грузчики, работавшие на пирсе накануне происшествия. Установлено, что 18 июля около 16 часов на причале, с которого производилась погрузка продовольствия в трюмы судна, был замечен неизвестный мужчина примерно 35 лет, который искал своего друга Геннадия, якобы работавшего механиком на судне «Восток-5». Воспользовавшись занятостью вахтенного дежурного, он проник на борт и разговорился с электриком Кочкаревым И. С. Кочкарев сказал неизвестному, что механика по имени Геннадий на судне нет и никогда не было и что тот ошибся или ему дали неверные сведения. Как показал на допросе Кочкарев, неизвестный очень расстроился, сказал, что приехал повидаться с другом из Новгорода и что, раз уж так случилось, предложил Кочкареву распить с ним бутылку водки, которую припас для встречи с другом. Кочкарев согласился. Чтобы не привлекать внимание других матросов и вахтенного, они спустились в машинное отделение и там выпили водку. Кочкарев, по его словам, быстро захмелел, и неизвестный проводил его в кубрик, а сам ушел. Больше его никто не видел. Как показывают свидетели, на борт судна неизвестный вошел со спортивной сумкой, а вышел без нее.

По показаниям Кочкарева и видевших неизвестного грузчиков был составлен фоторобот. Он был предъявлен для опознания всем администраторам и работникам гостиниц, дежурившим в указанный день. Администратор гостиницы при спорткомплексе «Арктика» опознала в неизвестном проживавшего в одном из номеров гражданина Веркина Льва Анатольевича, 1960 г. р., прописанного в г. Новгород, ул. Озерная, 26. На наш запрос из УВД г. Новгорода пришел ответ: упомянутый гражданин по указанному адресу не проживает и никогда не проживал. Среди жителей Новгорода и Новгородской области он также не значится.

Фоторобот прилагается…"

Широкие покатые плечи, низкий лоб, глубоко посаженные глаза. Снимки Никитина Турецкий даже не стал доставать из папки – ничего общего.

Среди бумаг был еще один фоторобот – неизвестного мужчины, который в 23 часа 19 июля вышел вместе с Кузнецовым из его номера в гостинице «Россия»: на вид лет 50, худое скуластое лицо, разрез глаз с легкой азиатчинкой, сильный раздвоенный подбородок.

Еще один мистер Икс!

Совещание у Грязнова наконец закончилось. Яковлев и Софронов наскоро поздоровались с Турецким и исчезли, даже на пару минут не задержавшись, чтобы обменяться новостями. Судя по их озабоченному виду, им было не до чужих новостей – своих хватало.

– Что тут у вас происходит? – поинтересовался Турецкий, входя в прокуренный кабинет замначальника МУРа.

– На, почитай, – придвинул к нему Грязнов документ.

– Не МУР, а читальный зал, – отметил Турецкий, – какой-то публичной библиотеки.

– Ага, театральной, – с хмурой усмешкой кивнул Грязнов. – И хоть бы одна комедия случайно попалась. Денис звонил. С Ленинградки. Минут через двадцать приедет. Читай, читай.

"Спецсообщение. Ответственный дежурный по ГУВД Москвы сообщает:

25 июля с. г. в 22 часа 13 минут по «02» позвонил один из жителей дома No 16 по Трехпрудному переулку и сообщил, что только что слышал два выстрела. В 22 часа 16 минут также по «02» поступило сообщение о покушении на генерального директора Народного банка И. Н. Дорофеева в тот момент, когда он вышел из машины и входил в подъезд своего дома по адресу Трехгорный переулок, 16. Звонивший представился телохранителем Дорофеева. В 22 часа 24 минуты на место происшествия прибыли группа немедленного реагирования и подразделение ОМОН в составе 25 человек. Двор и прилегающие к нему дома были оцеплены.

Установлено, что в 22 часа 10 минут шофер, и он же телохранитель Дорофеева, подвез шефа на автомобиле «мерседес-лимузин» к подъезду его дома и остановился в непосредственной близости от подъезда, как делал всегда. Обычно Дорофеев ждал, когда водитель выйдет из машины, проверит подъезд и двор и только после этого откроет ему заднюю левую дверь. На этот раз Дорофеев вышел первым и стал подниматься по ступенькам крыльца. В этот момент раздались два выстрела подряд. Обе пули попали в спину Дорофеева, в районе левой лопатки, на уровне сердца. От неминуемой смерти Дорофеева спас бронежилет, надетый под пиджаком и плащом…"

– Об этом сегодня в «Московском комсомольце» было, – проговорил Турецкий.

– Было, да не все, – ответил Грязнов. – Самого интересного не было.

«Услышав выстрелы и увидев, как покачнулся Дорофеев, телохранитель втолкнул его в подъезд, заблокировал дверь и вызвал лифт. В квартире Дорофеева, убедившись, что его шеф не пострадал, телохранитель позвонил в дежурную часть ГУВД. Членами оперативно-следственной группы были допрошены Дорофеев, его телохранитель и житель этого же дома, который, выгуливая собаку, услышал выстрелы и позвонил по „02“. Были также изъяты для проведения криминалистической экспертизы бронежилет, пиджак и плащ Дорофеева. От медицинской помощи Дорофеев отказался, объяснив, что он чувствует себя нормально, что у него на спине всего лишь обыкновенный синяк…»

Турецкий вновь оторвался от спецсообщения.

– А ведь говорили же ему, что телохранитель не должен вести машину. Денис специально предупреждал. Помнишь? При тебе разговор был.

– Говорили, говорили, – отозвался Грязнов.

"Отработку жилого сектора на месте происшествия начали с дома, из которого – по предположениям охранника – велась стрельба. На чердаке этого дома, возле слухового окна, выходившего во двор, членами группы немедленного реагирования старшим лейтенантом Дворцовым и лейтенантом Гриценко был обнаружен неизвестный мужчина с заведенными за спину руками, прикованный наручниками иностранного производства к балке, поддерживающей кровлю. Рядом с ним, возле слухового окна, лежала винтовка калибра 5,6 германского производства марки «Аншутц» No 1193405 с оптическим прицелом. Тут же при осмотре были найдены две стреляные гильзы. В магазине винтовки других патронов обнаружено не было.

В момент появления оперативников мужчина находился без сознания, хотя следы ударов по голове или другие физические повреждения отсутствовали. Придя в себя, он пояснил, что ощутил словно бы удар током и сразу же отключился. Назвать себя и объяснить причины присутствия на чердаке отказался. Вызванный по рации руководитель группы майор Софронов опознал в задержанном члена химкинской ОПГ Гусакова по кличке Гусак…"

– Гусак? – поразился Турецкий. – Это же подручный Бурбона. Им совершены особо опасные преступления. На нем – начальник конвоя, когда он пытался отбить Бурбона во время суда, бандитское нападение год назад, убийство Очкарика и теперь вот – покушение на убийство Дорофеева! МУР раскрыл сразу четыре таких преступления! Ну, Славка, я тебя поздравляю!

– Не спеши, – хмуро ответил Грязнов. – Сначала дочитай.

"По мнению экспертов, как медиков, так и криминалистов, задержанный был лишен сознания с помощью электрошоковой дубинки или иного приспособления с таким же принципом действия. Кто именно и с какой целью напал на него, Гусаков не знал. Не смог он пояснить и того, один или несколько человек принимали участие в его нейтрализации. При более тщательном осмотре помещения чердака были обнаружены очень плохо различимые следы ног трех человек. Судя по этим и другим доказательствам, неизвестные, приковав Гусакова к балке, проследовали в другой конец чердака, оттуда по крыше прошли в один из соседних домов и вышли на улицу за кольцом оцепления. Опрос постовых милиционеров, продавцов палаток и прохожих результатов не принес. Вызванная на место происшествия служебная собака проработала весь маршрут по чердаку, крышам и лестнице, но возле края тротуара работу прекратила. Очевидно, неизвестные в этом месте сели в автомобиль и уехали.

В связи с тем, что металл, из которого были изготовлены наручники, не поддавался обычной ножовке, пришлось вызвать специалиста с гидравлическими кусачками. Задержанный Гусаков был отцеплен от балки, на него были надеты наручники отечественного производства. Во время конвоирования по лестнице с шестого этажа он неожиданно вырвался из рук сопровождавших его старшего лейтенанта Дворцова и лейтенанта Гриценко и бросился вперед. В пролете между пятым и шестым этажами он оступился или поскользнулся. Так как перила в подъезде по случаю реконструкции здания были демонтированы, Гусаков не смог удержать равновесия и упал в межлестничное пространство на сваленные железобетонные балки с торчащими прутьями арматуры. Когда к нему подбежали дежурившие внизу оперативники, он был уже мертв…"

– Вот так-то, – проговорил Грязнов, заметив, что Турецкий дочитал донесение. – А ты говоришь: поздравляю.

– Дворцов и Гриценко – это те, кому ты сегодня мылил шею? Выскочили от тебя, как из парилки.

– Ну, мылил. И еще буду. Сделанного не воротишь, но хоть в другой раз, может, не лопухнутся. Ни хрена не умеем работать! Ладно, тут случай особый. А если бы на настоящего киллера нарвались? Всех бы перестрелял!

– Чем? – спросил Турецкий. – В магазине патронов не было. Он что, всего с двумя патронами на такое дело пошел?

– Поэтому я и говорю: случай особый.

– Да уж более особого и не придумаешь, – согласился Турецкий. – Кто его отключил и приковал к балке? И вдруг сам догадался: – Денис?

– Ну! Его ребята.

– А сам он где был?

– Внизу. Контролировал ситуацию. Связь по «уоки-токи» держали. А потом ждал их в машине.

– Ну и денек сегодня. Новостей – выше крыши. И каких! Кто же его надоумил? Ты?

– Я? – возмутился Грязнов. – Ты!

– Я?! – в свою очередь вскинулся Турецкий. – Я, к твоему сведению, всего три часа назад вернулся из Норильска.

– А чья это дурацкая манера: «Допустим, я – Гарри К. Никитин?» Или еще кто. Не твоя?

– Ну, моя. А Денис при чем?

– Вот и он стал так рассуждать. Поездили его ребята за Дорофеевым день и поняли: без толку, если киллер – профи, не уберегут. И начали: допустим, я – киллер, мне заказали Дорофеева, что я сделаю? Так и вычислили. Начали не за Дорофеевым, а за домом следить. И засекли Гусака. Когда он появился на чердаке, они его уже три часа ждали.

– С тобой-то он хоть посоветовался?

– Прям! Прибежал советоваться! Я бы эту чертову «Глорию» закрыл, а его самого обратно бы в Барнаул отправил. И он это прекрасно знал. Посоветовался…

– Погоди. Ты сказал: они его три часа ждали. И все-таки дали два раза выстрелить?

– Не дали. Отбили ствол. Он оба раза в небо палил.

– А откуда же две пули в бронежилете Дорофеева?

Грязнов бросил на стол перед Турецким большой коричневый конверт.

– Можешь почитать.

– Что это?

– Акт судебно-баллистической экспертизы.

– Еще что?

– Патроны иностранного производства. Судя по гильзам – с усиленным пороховым зарядом. Обе пули выпущены из этого самого «аншутца»…

– Есть «но»? – предположил Турецкий.

– Да. Не под тем углом.

– То есть?

– Если стрелять из слухового окна вниз, в подъезд, угол составит примерно 40 градусов. Положение пуль в бронежилете и совмещение отверстий в плаще и пиджаке говорят о другом: стреляли не выше, чем со второго этажа. И главное: этими пулями из «аншутца» стреляли не в этот день… Чего ж Денис-то не едет? Для часа пик вроде рано.

– Ничего не понимаю. А чем же Гусак стрелял в этот день?

Грязнов вынул из сейфа полиэтиленовый пакет, в какие обычно собирают вещдоки, и высыпал на стол перед Турецким четыре патрона.

– Вот чем. Это ребята Дениса вынули из «аншутца».

Турецкий ахнул: патроны были без пуль.

– Холостые?!

– Вот именно. Это было не покушение. Инсценировка. Заранее прострелили плащ, пиджак и бронежилет. Скорей всего – где-то за городом. Повесили на какой-нибудь чурбак и стреляли с пятидесяти метров. Не полезли на сосну, чтобы были те самые 40 градусов. Решили, видно, сойдет. А потом устроили этот маленький спектакль в городском пейзаже. И если бы Денис не усвоил твою идиотскую методу, все были бы уверены, что Дорофеев в истории с «Трейдинг интернэшнл» и теми миллионами сыграл роль классического «кабанчика». И главное – в этом были бы уверены прежде всего мы: МУР и Генеральная прокуратура. И если бы дело всплыло – а оно наверняка всплывет, – мы на всех уровнях доказывали бы, что Дорофеев чист, как слеза ребенка. А сам факт покушения на него – лучшее тому доказательство.

В таком контексте слова «твоя идиотская метода» выглядели не слишком уместно, но Турецкий не стал заводиться.

– Значит, по-твоему, эта роль и отводилась нам в комбинации Дорофеева?

Грязнов кивнул:

– Похоже на то.

– Куда же делись эти восемьдесят четыре миллиона?

– Хороший вопрос.

– Кто знает, что это было не покушение, а инсценировка?

– Я, ты, Володя Яковлев и Олег Софронов. Ну и Денис с его ребятами.

– Больше никто?

– Это сегодня и обсуждали. Решили: пусть пока так и будет – неудачное покушение на банкира. Убийца скрылся.

– А что Гусака обезручили ребята Дениса – Яковлев и Софронов знают?

– Нет. Придет время – скажу. Знаю, о чем ты думаешь. Прокурор в тебе проснулся? Спи спокойно, дорогой товарищ. Всех участников этой кутерьмы я допросил. И Дениса, и его парней. И протокол изъятия вещественных доказательств оформил. Этих вот, – кивнул Грязнов на патроны. – Но пока все протоколы пусть полежат в моем сейфе.

Тренькнул телефон внутренней связи. Он взял трубку.

– Полковник Грязнов. Ты где? Черт! Извини, забыл. Передай трубку дежурному. – Объяснил Турецкому: – Пропуск забыл заказать… Дежурный? Грязнов. Пропустите ко мне Грязнова Дениса Андреевича. – И Турецкому: – Сейчас придет. У тебя еще вопросы?

– Только один. Как Денис определил день покушения?

– Инсценировки, – поправил Грязнов. – Вчера утром Макс наткнулся в компьютере Народного банка на хакера. И вычислил, что тот работает из внешнеэкономической ассоциации «Восход». Понял, в чем дело?

– Не совсем.

– Я тоже не сразу понял. Так вот, то, что уровень защиты компьютеров Народного банка Б-2, – все это липа. Защита у них А-1, и не просто А-1, а еще с какими-то наворотами. Макс объяснял, но я так до конца и не въехал – какой-то птичий язык у этих ребят. Но главное понял: уровнем Б-2 защищена только несекретная информация, и та, на утечку которой они рассчитывают. Ясно? Специально рассчитывают. И хакер из «Восхода» влез в Народный банк только для одного: чтобы мы узнали, что он влез. И как бы обнаружил, что данные о сделке с этим «Трейдингом» из памяти вынуты. И значит, пришло время колоть «кабанчика». Как ты говорил Денису про детскую картинку? Обведи и раскрась? Вот мы чуть-чуть и не раскрасили… Кстати, – вспомнил он. – Ты просил навести справки о каком-то Погодине Алексее Сергеевиче…

Турецкий отмахнулся:

– Такой субстанции в природе не существует.

– Почему? – возразил Грязнов. – Очень даже существует. Но работает твоя субстанция не в Минцветмете, а совсем в другом месте.

– В каком?

– Сейчас сам поймешь. Потому что прописан этот тип по адресу: Благовещенский переулок, дом 7а. Вспомнил?

Конечно, Турецкий вспомнил. Это был ведомственный дом бывшего КГБ, где эта всесильная контора глубокого бурения бесконтрольно селила, а чаще всего лишь прописывала своих людей, создавая им «крышу» – См. роман Ф. Незнанского «Контрольный выстрел» (М., 1996).

– Но…

– Правильно. Около двух лет назад этот дом был снесен. Именно два года назад эта субстанция по имени полковник бывшего КГБ, а ныне ФСБ Погодин убыл в служебную командировку. По некоторым данным – в Соединенные Штаты Америки. И до сих пор не вернулся.

– Это точно?

– Абсолютно точно. Запросили все пограничные пункты. В обратном направлении Погодин российские границы не пересекал. И еще: те двое, что следили в Нью-Йорке за Кэт Вильсон. Кирпичев по кличке Кирпич. И Антохин по кличке Тоха. Оба есть в нашей картотеке. И оба – люди Корейца…

«А вот теперь я уже ничего не понимаю», – сказал себе Турецкий и хотел уже признаться в этом вслух, но тут в кабинет Грязнова без стука вошел Денис. Вид у него был такой, какой и должен быть у человека, съездившего за полдня в Тверь и обратно. В руках у него не было ничего похожего на пакет из шести гроссбухов – буровых журналов. Вообще ничего не было в руках – только ключи от «фиата». Турецкий почувствовал неладное. Была лишь одна надежда – Денис оставил документы в машине.

Грязнов– младший ополовинил графин с теплой водой прямо из горла, плюхнулся на стул и закурил.

– Ну? – не выдержал Турецкий. – Где документы?

– Как любите говорить вы с дядей Славой: хороший вопрос.

– Гармаша видел?

– Можно сказать и так. Но у немцев есть более точное определение прошлого. Плюсквамперфект. Не просто прошедшее, а предпрошедшее время.

Турецкому было не до лингвистических тонкостей.

– Он не отдал тебе документы?

– Нет.

– Почему?

Денис ткнул в пепельницу едва закуренную сигарету и ответил:

– Потому что вчера ночью Тимофей Евсеевич Гармаш был убит.

Он помолчал и добавил:

– А перед этим его пытали…

* * *

Норильский архивариус-любитель Тимофей Евсеевич Гармаш жил в избе-пятистенке на окраине Твери, застроенной, как и все окраины старинных русских городов, бревенчатыми и засыпными домами с палисадниками и маленькими огородами и садами в пять-шесть яблонь и вишен, с кустами крыжовника и малины. И к этим деревенским пригородам, тоже как почти везде, подступали девяти-и двенадцатиэтажные кварталы, словно бы символизируя собой неотвратимое наступление новых времен, таких же безликих и равнодушных, как эти блочные дома.

Денис выехал из Москвы в начале восьмого утра. В половине десятого пересек Волгу и еще с полчаса искал улицу Заречную. Поколесив по окраинам, обрезанным рекой Тверцой, неожиданно наткнулся на нее. И сразу понял, что тратить время на поиски дома номер 54 ему не придется: улица, а правильнее сказать – переулок, была перегорожена двумя милицейскими «Жигулями», «рафиком» и машиной «скорой помощи». Синели фуражки и форменки оцепления, толпился народ, возбужденно переговариваясь и пытаясь высмотреть сквозь оцепление, что происходит за штакетником забора. Была маленькая надежда, что какое-то нешуточное происшествие, собравшее столько милиции и зевак, произошло не в 54-м доме, а где-то рядом, но быстро убывающие номера домов на четной стороне не оставили от этой надежды и следа. Возле дома номер 56 Денис оставил свой «фиат-уно» и смешался с толпой. Ответ на его вопрос «Что случилось?» не заставил себя ждать.

– Хозяина ночью убили, – объяснила седенькая старушка с клюкой. – Такой душевный старичок был, бодрый, веселый, всегда остановится, поговорит. Все книжки из библиотеки носил, по три, а то и по четыре враз. Я ему говорю, бывалоча: ты хошь бы телевизер, Евсеич, смотрел, чем глаза портить. А он мне: нагляжусь еще, каки таки наши годы! Вот оно и нагляделся. И кому он, прости Господи, нас, грешных, помешал? Вконец одичал народ. Бога забыли!

– Ограбили его, говорят, – подсказали из толпы.

– Да чего грабить-то у него! – возразила старушка. – Одно только слово, что в этом Норильске жил, а четырех девок без матери поднять – это как? А ить поднял, трех замуж выдал, старшая только в девках осталась. Он последний год один жил, – объяснила она Денису. – У младшенькой сын родился, так она в ихней квартире больше жила, помогала сеструхе. А к Евсеичу через день забегала: помыть, постирать, еды сготовить. Она-то и вызвала милицию…

Сержант из оцепления сначала с уважением посмотрел на генеральского вида удостоверение Дениса с золотым двуглавым российским орлом, но когда раскрыл и прочитал «охранно-детективное агентство», и разговаривать не стал:

– Никого не велено пропускать. Только родичей.

Но под напором Дениса старшего все-таки вызвал. Пожилой капитан мельком взглянул на удостоверение и вернул его Денису.

– Только частных детективов нам тут и не хватает. Погоди-ка. Грязнов? Не майора ли Грязнова сын?

– Полковника, – поправил Денис. – Племянник.

– А не врешь? Как его зовут?

– Вячеслав Иванович. Замначальника МУРа. Он меня и прислал сюда.

– Точно! Полковник, значит! А я вот все капитан. Я у него еще старлеем на стажировке в МУРе был. Ну проходи, племяш, коли нервы крепкие… Зачем он тебя послал-то?

– Привет передать Тимофею Евсеевичу Гармашу. От его знакомого из Норильска.

– Опоздал ты, парень, чуток.

В сопровождении капитана Денис миновал палисадник, сени и, оказавшись в просторной горнице, едва не упал в обморок: среди несусветного разгрома, царившего в комнате, на дощатом, чисто выскобленном полу лежал животом вниз маленький, лысый, обнаженный по пояс человек с неестественно вывернутой набок головой и обвисшим длинным каштановым усом. Руки его были связаны проводом за спиной. На спине багровел след утюга.

Денис, как он потом признался Грязнову-старшему и Турецкому, в обмороке все-таки побывал, только не успел упасть – капитан привел его в чувство здоровенной пощечиной и окриком:

– Ну-ка, парень, держись! Держись, говорят тебе!

Судмедэксперт закрыл труп простыней и сообщил капитану:

– Скорее всего, сердце не выдержало. После вскрытия уточним, – и кивнул милиционерам. – Уносите.

Тело Гармаша положили на носилки, оказавшиеся для него слишком большими, и вынесли из дома. Только тут Денис заметил в углу горницы сидевшую на табуретке пожилую женщину. Она тупо, без слез смотрела перед собой. Молодой человек в штатском – видно, следователь – о чем-то спрашивал ее, но она не отвечала.

Следователь наконец отступился.

– В шоке, – заключил он, – в больницу ее нужно. Потом допросим…

– Это старшая дочь Гармаша, Евдокия Тимофеевна, завхозом в детсаду работает, – объяснил капитал Денису. – Она и сообщила, что отец погиб.

Еще часа полтора Денис провел в доме, наблюдая за обыском. Искать, собственно, было нечего: скудный домашний скарб, минимум одежонки. Среди вещей – черный дубленый тулуп и тяжелые, мехом внутрь, сапоги геолога. И огромное количество рассыпанных на полу в обеих комнатах бумаг, ученических тетрадей, плотных четвертушек, как в библиотечных каталогах, исписанных мелким, очень четким почерком. Все записи касались Норильска. Денис поднял с пола несколько карточек, прочитал:

«1963 г. Декабрь. Звено Николая Доронина из смены горного мастера Николая Иншакова через первый клетьевой ствол рудника „Маяк“ подняло на поверхность первую вагонетку талнахской руды…»

«1941 г. Октябрь. По Севморпути в Дудинку прибыли суда с оборудованием эвакуированного с Кольского полуострова, из г. Мончегорска, металлургического комбината „Североникель“…»

«1989 г. Июнь. Прошла первая в истории Норильска забастовка горняков на руднике „Октябрьский“…»

– Ну, оклемался, племяш? – поинтересовался капитан. – Не смущайся, бывает.

– Привыкну, – отозвался Денис.

– Нет, к этому привыкнуть нельзя. В обморок хлопаться не будешь – верно. А привыкнуть… Нет, парень, к такому не привыкают. Сколько я уж трупов поднял! А каждый раз – будто что-то из души вынимают. Я вот иногда думаю: а когда последнее вынут, что от меня останется – пустой мундир?

Денис поинтересовался:

– Среди бумаг толстого такого пакета не попадалось? Примерно как шесть бухгалтерских книг?

– А что в нем? – насторожился капитан. – Деньги?

– Нет. Какие деньги! Что-то по истории Норильска. Какие-то материалы – вроде этих, – кивнул он на рассыпанные по полу бумаги.

– Что-то не припомню… Погоди. – Он заглянул в протокол обыска, который составлял старший лейтенант, просмотрел исписанные страницы, подтвердил: – Нет, ничего такого. Важное что-нибудь?

– Для Тимофея Евсеевича все, что касается истории Норильска, было важным.

– Да, история. Научная вроде штука. Дело, как говорят, прошлое. А иногда так аукнется, что за сердце хватаешься. Поехали ко мне, племяш. Обыск без нас закончат. Хлопнем по стакашке – как мы когда-то с твоим дядей после дежурства.

– Спасибо, – отказался Денис. – Мне еще до Москвы ехать.

– Ну ехай, – согласился капитан. – Привет Вячеславу Ивановичу передавай. Скажи: от бывшего старшего лейтенанта, а отныне и навек – капитана Воронина Сереги. Может, помнит…

– Конечно, помню, – сказал Грязнов-старший, когда Денис закончил рассказ. – Обстоятельный мужик, въедливый. И если уж за что зацепится – не уймется, пока не раскопает до последней точки. Не пошла, значит, служба. Даже странно. А может, потому и не пошла, что въедливый? Но если он сказал, что пакета нет, – значит, нет. – Грязнов повернулся к Турецкому. – Что за документы? Излагай, твоя очередь.

Рассказ Турецкого о поездке в Норильск занял около часа. Еще часа два обсуждали скопившуюся информацию, вертели и так и эдак, пытаясь выстроить хоть какое-то подобие цельной версии. Фактов было на первый взгляд предостаточно, но насчет версии дело не клеилось. Не складывалось. Не сходилось. Хоть тресни.

Предположили даже возможность участия в убийстве Гармаша самого Никитина. Но тут же отказались: по времени не совпадало. Ребята из «наружки» «Глории» вели его «форд» от самого Внукова с момента его прилета, и только сегодня днем – это Денис выяснил, позвонив в агентство, – Никитин оторвался от них на эстакаде Савеловского вокзала.

– Не нравится мне этот Гарри К. Никитин, – заключил Грязнов-старший. – Не нравится, и все. Не успел он появиться, как тут же и посыпалось: взрыв на «Востоке-5», убийство Кузнецова, Очкарик, Гусак, Мафферти, а теперь вот и Гармаш. Понимаю, фотороботы разные, по времени не стыкуется, а все равно тут что-то не то. И ведь главное – все в одну точку: сбить котировку норильских акций. Не так, скажешь?

– По-твоему, так с ним целая команда прилетела, – возразил Турецкий. – Нет. Не тот человек. Не верю, не пойдет он на такое.

– А сказать, что выиграл на бирже сто двадцать четыре миллиона, – на это же пошел! – напомнил Грязнов-старший.

– Ну пошел. Может, почему-то решил не посвящать в детали Дорофеева. И правильно, между прочим, сделал.

– А знаете, что меня удивляет? – спросил Денис. – Я уже с полгода по Москве езжу, а все еще путаюсь, где развернуться, а где перестроиться. А уж на савеловской эстакаде – там вообще черт ногу сломит. Откуда он так хорошо знает Москву? Ведь он ленинградец.

– Резонно, – заметил Грязнов-старший.

– А меня удивляет другое, – сказал Турецкий. – Почему он в Ленинград не едет? Я бы на его месте в первый же день полетел.

– А что ему там делать? – спросил Денис.

– Как – что? Дочь у него там.

– Ну и что? – поддержал Дениса Грязнов-старший. – Жена его бросила, дочь двадцать лет не видел. Чужие, в сущности, люди.

– Дундуки вы оба! – в сердцах бросил Турецкий. – Что молодой, что старый! Кобели холостые! Вот были бы дети, так бы не рассуждали. Чужие люди! Бросила меня жена или не бросила, а дочь – это дочь! Ни хрена вы в жизни не понимаете! Ладно. Если он не едет в Ленинград – значит, придется поехать мне…

* * *

Говорят, профессия связывает человека с обществом. Интересно, какой дурак это придумал? Сунуть бы его в шкуру следователя или в любой милицейский мундир – о связи с каким обществом он стал бы рассуждать? С обществом бандитов, убийц, продажных чиновников, мафиози всех калибров – от Качка до Корейца и Бурбона? Прав, наверное, этот капитан из Твери Серега Воронин? «К этому привыкнуть нельзя. И каждый раз будто что-то из души вынимают». И остается внутри – пустота. Или все-таки нет?

Дата добавления: 2015-06-28