Первой половины XX В. 3 страница

ЦАРЬ МАКСИМИЛИАН (размахивая мечом).//Взошло, взошло полуденнокрасное солнце, //взошло и осияло,//осияло, осверкало и ободняло.//Дождались вы, друзья, белого дня,//узнали ли вы меня?// Появляется царская стража.

ХОР. Узнали.

ЦАРЬ МАКСИМИЛИАН.//Узнать-то узнали,//да за кого вы меня признали://за царя русского,//за короля французского,//за короля шведского//или за султана турецкого?//

ХОР. За царя русского.

ЦАРЬ МАКСИМИЛИАН.//Я не есть царь русский,//не король французский,//не король шведский//и не султан турецкий.//А я есть сам грозный Максимилиан,//царь римский,//наместник египетский и индийский,//владетель персидский… //Сяду на трон, воцарюся,//возьму в руки скипетр и державу,//на голову царскую корону//и буду судить по закону —//правых, неправых, виновных, невиновных…//

АДОЛЬФ. Из круга рыцарей выступая к трону —//Не божусь я, не клянусь я//отцовским дерзким кумирическим богам//и золотым статуям.//

ЦАРЬ МАКСИМИЛИАН.//Любезный Адольф, сын мой,//страшись моего родительского гнева,//поверуй и поклонись//нашим кумирическим богам.//

АДОЛЬФ.//Я ваши кумирические боги//повергаю себе под ноги,//в грязь топчу,//веровать не хочу.//Верую в Господа Нашего Иисуса Христа//и целую Его в уста.//И содержу Его святой закон»[271].

После того, как Максимилиан велит казнить своего сына Адольфа и Палач рубит ему голову, царь совершает еще целый ряд преступлений. Но вот в конце пьесы, как Рок, как наказание появляется Исполинский рыцарь.

ИСПОЛИНСКИЙ РЫЦАРЬ (взмахивает мечом).//Жаром мести пылаю за Адольфа, друга своего,//царю Максимилиану голову срубаю.// Царь Максимилиан падает стремглав.// Горька гибель твоя…// Могильщик со старухой уносят царя Максимилиана».

Пьеса «Царь Максимилиан», конечно, не могла в то время иметь серьезной сценической судьбы. В 1923г. ее репетировал Харьковский театр марионеток под руководством П. Джунковского и В. Белоруссовой. Руководил постановкой известный режиссёр и литератор Рудольф Александрович Унгерн (автор «Вампуки»). Персонажи пьесы трактовались следующим образом: «Царь Максимилиан — это царь Иван и царь Пётр. Непокорный и непослушный сын Адольф — это царевич Алексей и весь русский народ»[272]. Но даже сама возможность трактовки драматургического произведения расценивалась как идеологическая невыдержанность. Репетиции спектакля были прекращены, а сам спектакль закрыт.

Основными чертами агитационного театра кукол являются плакатный гротеск, сатиричность жанра, простота сюжетов (как правило, обозрений), знаковость персонажей и ритуальный характер действия.

Среди вереницы работ агитационного театра кукол того времени необходимо упомянуть о пьесах театра «Революционный Петрушка», организованного в 1918 году драматургом и режиссером П.Гутманом. Его агитка «О Деникине-хвастуне и герое-красноармейце» была показана в 1919 году под Тулой, где шли бои между Красной армией и Белой гвардией генерала Деникина. Среди других пьес этого автора, бывшего в то время одним из законодателей жанра, - «Петрушкино племя», «Петрушкина полька», «Хождение по верам» и др. В «Хождении по вере» рассказывалось о том, как Петрушка-пролетарий расспрашивает Эсэра, Анархиста, Кадета о задачах их партий. В результате все трое оказываются побитыми Петрушкиной дубинкой.

Среди отдельных художественных удач агитационной драматургии театра кукол – пьеса известного впоследствии киносценариста, драматурга, прозаика Михаила Вольпина «Представление любительское про дело потребительское, про Нюрку, кулака и приказчика, веселого Петрушку-рассказчика, в одном действии, с прологом и заключением».

В пьесе речь шла о Кулаке, ненавидевшем кооператив. Кулак узнал, что его дочь Нюрка и продавец кооператива Колька любят друг друга. Он пользуется этим, и во время их свидания портит кооперативные товары. Нюрка же, открыв подаренную ей женихом банку с кремом, обнаруживает там ваксу. Жители деревни негодуют и выступают против кооператива, но затем обман раскрывается, Кулака разоблачают, а Кольку наказывают за халатность. В роли персонажа «от автора» в пьесе выступал Петрушка, представлявший зрителям действующих лиц и дававший им хлесткие характеристики. В отличие от большинства агитационных пьес того времени, «Представление любительское…» было написано ярко, сочно, остроумно – талантливо. Персонажи обрели у автора пусть незначительные, но обаятельные черты, языковую характерность, отчего пьеса стала существовать не только как агитационная функция.

Талантом были отмечены и драматургические опыты художника, скульптора, режиссера Василия Вениаминовича Шалимова. После 1917 года он со своим другом, художником М. М. Черемных-Хвостенко написал агитационную пьесу «Петрушка». О содержании пьесы красноречиво говорит состав действующих лиц: мужик Картофля, Поп, Городовой, Собака и Петрушка. Но наиболее интересным для драматурга и режиссера был период работы в Туркестане, куда он уехал в 1919 году и где при Политуправлении 1-й армии Туркестанского фронта организовал кукольный театр. Политотдел армии создал для театра Шалимова исключительные условия — для спектаклей ему передали часть имущества эмира бухарского — дорогую парчу, бархат, шифон, изделия с позолотой и др. Из этих материалов художник, скульптор создал 70 уникальных кукол. Особым успехом пользовалась пьеса В. Шалимова «Степан Разин» (по поэме В. Каменского). Степан Разин в пьесе напоминал сказочного принца, а отрицательные персонажи — сказочных злодеев. С волнением зрители следили за сценой казни Разина. После взмаха топором вступал оркестр и играл торжественный реквием.

Героика, трагедийные, драматические моменты редко использовались в агитационной драматургии. Сочинял он и агитпьесы «Антанта, побежденная Красной Армией», или «К тебе, работница, наше слово...» (инсценировка статьи Н.Бухарина); обращался и к принципиально иной драматургии, ставя для красноармейцев кукольные спектакли «Ревность Барбулье» Мольера и «Два болтуна» Сервантеса.

Деятельность Шалимова была замечена, и в начале 20-х гг. его пригласили в Москву для работы в системе Наркомпросса. Свои взгляды на драматургию театра кукол В.Шалимов достаточно полно изложил в нескольких статьях и выступлениях, где по-своему точно сформулировал стремление драматургов театров кукол к лаконизму текста, экспрессивности, действенности: «Если обратиться к истории, а надо к ней обращаться почаще, еще до рождения К.Маркса, то мы увидим, что народные зрелища во всех странах и почти во все века были одни и те же. Правда, в зависимости от эпохи они вносили то или иное содержание, но кукольный театр существовал тысячелетия. И, между прочим, из этих тысячелетий вышел и дошел до наших дней. Петрушка[…] это международный, пожалуй, даже межпланетный тип. И если говорить о том, в каком плане должен развиваться кукольный театр, — я буду говорить о театре для взрослых […] причем буду говорить о нем, как о зрелище. […]Театр Петрушки был балаганным театром, и в этом есть сущность кукольного театра. В этом кукольном театре главный герой был Петрушка — личность необычайно многообразная […] Говорят, что нет сценариев. И не может быть никаких сценариев, так как до сих пор никто не знает, что и как писать. Кукольный театр, это театр необычайного напряжения [Здесь и далее курсив мой. – Б. Г.], и если в «людском театре» вещь идет в течение 3 часов, то здесь она должна идти в необычайно обостренном темпе и для нее должны быть не 20, а 5 действующих лиц, причем действующие лица должны быть однотипными»[273] …

Эти размышления художника и драматурга тем ценнее, что, по-существу, являются первым свидетельством начала процесса осмысления авторами ХХ века новых проблем, специфических черт, отличий, особенностей драматургии театра кукол от пьес для драматического театра.

«Необычайное напряжение» действия этой драматургии, ее условность характеров персонажей, лаконизм текста диалогов действительно то общее, что присуще всякой драматургии театра кукол – и народной, и традиционной, и религиозной, и, наконец, авторской, профессиональной.

Начало профессионального осмысления особенностей искусства играющих кукол в целом и его драматургии, в частности, совпало с завершением периода агиттеатра и его драматургии. С окончанием военного коммунизма, гражданской войны время агиттеатра истекло. Но своих позиций он не сдавал, претендуя на прежнюю роль и используя прежние средства в новых социально-бытовых, культурных обстоятельствах.

Пришло время иных форм, жанров, иной драматургии. Агиттеатр, не обновляясь, обрастал штампами. В 1928 г. в статье «Линия штампа в советской драматургии» О. Любомирский рассмотрел весь набор готовых блоков в решении революционной темы в театральном искусстве — от «ходячей добродетели» и «фаворита-братишки» до дискредитации разных групп буржуазии[274].

В последние годы жизни и В.В.Маяковский в пьесе «Баня» остроумно развенчал зрелища и представления этого толка:

«РЕЖИССЕР: Вы будете Капитал. Станьте сюда, товарищ Капитал. [...] Выше вздымайте ногу, симулируя воображаемый подъём. [...] Воображаемые рабочие массы, восстаньте символически! Капитал, красиво падайте!.. Свобода, Равенство и Братство, симулируйте железную поступь рабочих когорт. Ставьте якобы рабочие ноги на якобы свергнутый капитал[...] Взбирайтесь на плечи друг друга, отображая рост социалистического соревнования. [...] Готово! Отдохновенная пантомима на тему «Труд и капитал актёров напитал.»[275].

Кризис драматургии агиттеатра стал очевиден: «Времена политического карнавала уходят, даже, пожалуй, ушли — агитка хороша «на раз» — если ставишь, как происшествие»[276]. Факт «Происшествия» к тому времени действительно был многократно обыгран в многочисленных спектаклях, операх, балетах, фильмах. Но «политический карнавал» продолжался…

«КУЛЬТУРНЫЙ ПОХОД»

Параллельно и в связи с пропагандой агитационных опусов после Октября 1917 года была развернута массированная атака на жанр сказки.. В одной из своих ранних работ В. Всеволодский-Гернгросс, защищая сказочный жанр, писал, что «…сказка должна быть похожа на цветы, которые растут и цветут тем пышнее, чем глубже их корни проникли в унавоженную землю; сказка должна быть теснейшим образом связана с земным, с землей, с бытом, с реализмом, но тысячью нитей она должна устремляться к небу и солнцу, в воздух, в мир фантастического. Ребенок в сказке должен видеть своих земных знакомых, но все они должны просвечивать, быть транспарантными. Басня, в которой животные разговаривают, чинят суд и расправу, обманывают, защищают и т. п. — идеальна в этом смысле, но, к этому должно быть добавлено еще нечто от феерии. Сказка должна одухотворять, оживлять мир ребенка; камни, звери, цветы, дома — все это должно получить дар слова, свое миро созерцание, свою психологию, свой мир радостей и страданий; только тогда ребенок будет жить единой с ними жизнью. Но и более того, эти же его старые знакомые должны увлекать, его фантазию за пределы реального мира, дабы ребенок стал выше своих знакомых и чтоб мир фантазии стал для него миром реальных возможностей; только здесь и спрятан ключ к тому, чтобы культивировать в ребенке творческое начало»[277].

Мнение ученого было далеко не единственным, однако, оно расходилось с официальным. Теоретики РАППа в 20-х гг. ХХ в. вели против жанра сказки, против «фантазий, уводящих за пределы реального мира» жесткую административную борьбу. Было что-то фантасмагоричное в официальном преследовании, запрещении одного из основных жанров литературы и драматургии, но эта фантасмагория стала реальностью.

«Борьба со сказкой» началась в 1920-х годах. Когда ещё не сформулировали официальную «антисказочную теорию», пьесы-сказки уже не рекомендовались к постановкам. К 1923 г. появились и первые статьи, книги, теории; Вышла книга Э. Яновской «Сказка как фактор классового воспитания»[278]. Много позже их прокомментировала историк театра Н.И. Смирнова: «Деля сказки на фантастические и народные, зачёркивая первую, она и во второй ничего не видит, кроме «затуманивания, задурманивания» сознания детей, трусости, унизительного страха перед бедностью, жалкого преклонения перед роскошью и богатством. Она считает, что сказка в театре — это «усыпление художественным наркозом»[279].

Комиссия Наркомпроса в это же время разослала методические письма, в которых предлагалось «изъять сказку из воспитательного процесса», а работникам детских садов было рекомендовано «изготовить куклы, всем своим обликом напоминающие общественных деятелей, даже вождей пролетариата, рабочих и крестьян»[280]. Место кукольных зайцев и медведей начали занимать «общественные деятели и вожди пролетариата». Животным в пьесах было запрещено разговаривать, сказка решительно вытеснялась из репертуара, объявлялась «вредной», «мешающей ребёнку разобраться в окружающем», «действующей ему на нервы», «художественным наркозом» и т.д.

Актер, режиссер, драматург Е.В. Сперанский позднее вспоминал: «В педагогических кругах тогда набирало силу особое направление[...] Это направление зародилось под вывеской педологии, то есть науки о детях. Вскоре новоявленные педологи с их максимализмом набрали такую силу, что стали отвергать все иносказательные жанры в театре, включая и добрую детскую сказку... А это уж грозило самому существованию Театра кукол, как искусству: иносказание — его питательная среда, без сказки искусство театральных кукол обречено на медленное увядание»[281].

Метафоричность, фантастика, образный строй мышления, ирония – все, что является важнейшими составляющими искусства театра кукол, вызывало активную неприязнь. Да и само театральное искусство в то время официально принято было называть «орудием». Так известная книга С.Н. Луначарской называлась «Театр для детей, как орудие коммунистического воспитания»[282]. Директивные указания сыпались на кукольные театры как из рога изобилия. В.Н.Шульгин в работе «О новом учебнике» высказал даже уверенность в том, что сказка заставляет ребенка раздваиваться, жить двумя различными эмоциями — в фантазии и в реальности[283].

Обвинения против сказки громоздились друг на друга. Фантастика реальности превосходила всякий вымысел. В «Красной газете» 29 апреля 1923 г. была напечатана статья «Короли и дети», в которой автор утверждал, что сказочные короли и принцы внушают детям монархические симпатии, и требовал «...немедленно положить конец ненормальному содружеству королей с детьми»[284]. Началось массовое свержение сказочных королей, королев и принцев. Герои королевского, дворянского происхождения не могли быть положительными. Они трактовались обязательно сатирически, в манере агиттеатра. Но и этого показалось мало, браки со сказочными королями и принцами расстраивались, а вместо свадеб в финале устраивались революции.

Когда со сказочными королями было покончено, взялись и за других персонажей. Трагикомичная борьба с жанром сказки нарастала. Против сказки возбуждали «дела», над ней шли показательные агитсуды. Со сказкой призывали бороться даже самих детей. Одна из пьес, написанных А.Кожевниковым, так и называлась — «Эй, сказка, на пионерский суд!» Привычным стало выражение «яд сказки». Противники сказочного жанра на некоторое время добились своего. С конца 20-х годов до середины 30-х гг. ХХ в. сказка была крайне редким гостем на сценических площадках. Вместе со сказкой со сцены, из жизни людей уходило Искусство. Об этом с горечью писал Г. Козинцев: «Весёлая и добрая поэзия. За что её прогнали и заменили срисовыванием с натуры первых учеников? Потешные деревянные черти. Глина стала рассказывать сказки. Пришли сухие люди и сказали: не похоже. На кого не похоже? На баранов? Но это не таблицы в ветеринарном учебнике, а весёлые глиняные сказки. И стало похоже на барана и не похоже на искусство»[285].

Развивавшийся в столь неблагоприятных условиях театр кукол, главным инструментом которого является метафоричность, иносказательность, был лишён возможности расти на основе полноценной, оригинальной драматургии.

Исследователь О.И.Полякова жестко, но точно сформулировала ситуацию с искусством играющих кукол в России того времени: «К 30-му году достаточно ясно оформляются особенности советского театра кукол, связанные с его социальной функцией. Правящая идеология воспринимает этот театр, с одной стороны, как действенную эксцентрическую форму культмассовой пропаганды, продолжающую традиции «Синей блузы», «Окон РОСТА» и т.п., с другой, как детское развлечение, где кукла — игрушечный, неполноценный актер, соответствующий потребностям ребенка как неполноценного взрослого[…] Одновременно с этим внутренний социум кукольного театра структурируется по принципу советского драматического театра — с обязательным главным режиссером, главным художником, литературной частью и т.д., получая в придачу черты советско-бюрократичекие — должности директора и его заместителей, функционеров идеологического контроля в лице секретаря партячейки и председателя профсоюзного комитета. Обязательной становится государственная цензура принятых к постановке пьес и утверждение готовых спектаклей государственной приемной комиссией и т.д.»[286].

В такой атмосфере была организована и состоялась в Москве в мае 1930 года Первая Всероссийская конференция работников кукольных театров, ставшая, тем не менее, важным этапом в развитии отечественной драматургии театра кукол. В конференции приняли участи ведущие деятели русского искусства играющих кукол — Евг. Деммени, Н. и И. Ефимовы, Н. Беззубцев, Л. Шпет, А. Федотов, В. Швембергер, а также некоторые теоретики и практики-педологи. Всего более пятидесяти участников. В результате - было принято постановление об организации Центрального театра кукол, который мог бы стать «экспериментальной лабораторией кукольного жанра», опытом которого могли бы пользоваться все прочие театры.

Выступления участников конференции ярко характеризуют проблемы и методы их решения теоретиками и практиками театров кукол, педагогами того времени, а также атмосферу, в которой работали драматурги. Так на вечернем заседании 22 мая 1930 г. педагог Опытно-показательной школы Наркомпроса имени Радищева, Секретарев утверждал: «Современный кукольный театр, как и вообще все современное искусство (кино и театр) не является в большинстве случаев помощником в деле воспитания детей, но является тормозом для воспитания ребят. Самым доступным из всех видов театра и наиболее близким ребенку является театр «Петрушки» и он не имеет той направленности, которую нам хотелось бы иметь […] Я видел выступления т. Ефимова среди большой детской аудитории. Крыловский репертуар дезорганизует нам ученика. Форма современного кукольного театра и мастеров безупречна, но содержание не выдерживает ни малейшей критики […] Гоголь и Крылов — это величайшие реакционеры, которые не могут помочь нам организовать, как следует ребят. Если взять народные пословицы, от которых исходит театр Ефимова, то этот репертуар имеет направленность иногда прямо враждебную тем педагогическим установкам, которые даны сейчас в современной школе [..]. Почему бы кукольному театру ни придти на помощь школе и не помочь ей изучить животных. […] «Петрушка» должен стать в ряды культурного похода»[287].

В такой сложной обстановке «культурного похода» продолжалось формирование русской профессиональной драматургии театра кукол. Необходимо отметить, что, в XX в. авторская драматургия театра кукол создавалась, в основном, по инициативе режиссеров, ставивших перед драматургами те или иные задачи, формулировавших будущий художественный образ. Один из основоположников русского профессионального театра кукол режиссер Евг. Деммени, много и плодотворно размышлявших о специфике драматургии театра кукол, писал: «…в кукольном театре, законы драматургического мастерства которого изведаны весьма поверхностно, — необходимо не только общение драматурга с театром, но и внимательное изучение им специфических условий техники и природы именно данного театра»[288].

Поиски, исследования, изучение природы, специфики, художественного языка искусства играющих кукол стали главным направлением работы драматургов и режиссеров первой половины ХХ века. Тем более, что к тому времени уже возникла, сложилась и действовала целая сеть профессиональных театров кукол, нуждавшихся в новой оригинальной драматургии.

ДРАМАТУРГИЯ 30-х ГОДОВ

Потенциал агитационного, идеологически заангажированного театра кукол быстро себя исчерпал, не дав новых крупных драматургических имен, пьес, позитивных театральных идей. Профессиональная драматургия русского театра кукол во многом осталась приемницей предреволюционной эпохи русского модерна. Правда, послереволюционное время обеспечило эту драматургию другими, крайне важными для ее развития элементами: стали возникать, открываться поддерживаться, финансироваться государством многочисленные профессиональные театры кукол и возникла система госзаказа на создание новых пьес.

22 ноября 1918 г. ТЕО Наркомпросса РСФСР провело первое специальное заседание художественной коллегии, посвященное будущему репертуару для организуемого в Петрограде Первого государственного театра кукол (создатели театра — художники: Л. Шапорина-Яковлева, Н. Барышникова, Е. Данько, Е. Кругликова, Е. Давиденко), который, в определенной мере, можно считать преемником Театра марионетки Ю. Слонимской, так славно начавшего свою работу спектаклем «Силы любви и волшебства». Первыми премьерами театра были «Сказка о царе Салтане» (по А. Пушкину), пьеса М. Кузмина «Вертеп», «Цирковое представление» К. Э. Гибшмана (1919).

Пьеса К. Гибшмана открыла целое направление драматургических исканий в области пародийных кукольных пьес. Хотя драматург в своей работе и опирался на традиции «кукольных цирков» XIX – начала XX вв., он внес в их драматургию важный элемент — ироничное авторское отношение к персонажам. Кукольные цирковые представления, которые показывали русские и зарубежные кукольники, работавшие в эстетике балагана, вызывали у зрителей, в первую очередь, чувство удивления от зрелища, трюка, восхищения мастерством исполнителя. «Цирковое представление» Гибшмана вызывало иные эмоции — это была остроумная пародия на цирковые жанры, характеры, типажи цирковых артистов. Пьеса стала своеобразной предтечей «Необыкновенного концерта» С. Образцова. Если в «образцовском» концерте пародировались эстрадные штампы, то в «Цирковом представлении» — штампы цирковые, высмеивался специфический «цирковой юмора», надоевшие трюки и словесная шелуха.

Константин Эдуардович Гибшман — известный комический актер, конферансье (1884–1942). Свою сценическую жизнь начал в 1905 г. актером Театра В.Ф. Комиссаржевской. Ученик Вс. Мейерхольда, он играл роль Первого мистика в известном спектакле «Балаганчик» А. Блока. Активно участвуя в многочисленных кабаре своего времени («Бродячая собака», «Лукоморье», «Привал комедиантов» и др.), театрах миниатюр («Троицкий театр миниатюр», «Кривое зеркало», «Веселый театр для пожилых людей» и др.), он с энтузиазмом принимал театральные эксперименты и «Серебряного века», и «Театрального Октября». Его «Цирковое представление» в дальнейшем получило интенсивное развитие: «Цирк Арчибальда Фокса» Е. Васильевой и С. Маршака (1923), «Наш цирк» А. Федотова (1935), «Наш цирк» Ю. Гауша (1937), «Концерт-варьете» А. Введенского (1940), «На арене — куклы» Евг. Деммени и М. Шифмана (1955), «А вот и мы!» В. Ильина и Н. Охочинского (1964) и др.

Для Первого Петроградского театра марионеток создавала свои пьесы и Елена Яковлевна Данько (1898–1942) — художник, актриса театра марионеток, писатель, драматург. В 1915 она училась в киевской рисовальной школе А. А. Мурашко, в 1916 — в студии И.И.Машкова (Москва), в 1924–1925 во ВХУТЕИНе (Ленинград). Долгое время Е. Данько работала художником Государственного Фарфорового завода, писала статьи и книги о прикладном искусстве и театре кукол. Она была одной из основательниц Первого Петроградского театра кукол под руководством Л. Шапориной-Яковлевой, автором повести «Деревянные актеры» (1940), создательницей кукольных пьес «Красная шапочка» (1919), «Сказка о Емеле-дураке» (1920), «Гулливер в стране лилипутов» (1928).

Следует отметить, что драматурги, создавшие русскую профессиональную драматургию театра кукол первой половины ХХ в., как особый мощный пласт театральной литературы, были воспитаны на идеях русского модерна. Они пришли в эту драматургию, как в некий самодостаточный мир, позволявший им профессионально реализоваться. В своих пьесах они опытным путем, часто ошибаясь, искали соответствия формы и содержания, стиля и композиции, системы характеров и зрительского восприятия.

Драматургия Е. Данько показательна, как пример таких поисков. В первую свою пьесу «Красная шапочка» она ввела новый персонаж - Ворона, который по ходу действия все время предупреждал девочку о том, что можно, а чего нельзя делать. В результате — ослабли напряжение и темпо-ритм действия, возникла дидактичность, перегруженность текстом. В финале пьесы Волк на глазах у зрителей съедал непослушную Красную Шапочку, что в зрительном зале вызвало детский плач и крики испуганных детей. Е. Данько учла этот опыт — ее последующие пьесы учитывали психологические, возрастные особенности детского восприятия. Она – автор пьесы «Гулливер в стране лилипутов», которая и сегодня, спустя много десятилетий, остается в репертуаре Петербургского театра марионеток им. Евг Деммени.

Пути поисков и открытий в драматургии театра кукол тесно связаны со спецификой этого вида театра. Для каждого из драматургов они индивидуальны. Подобный путь прошел и один из ведущих драматургов театра кукол первой половины ХХ века Виктор Александрович (Фридрих Карл) Швембергер (1892–1970) - автор пьес «Горицвет» (1921), «Сказка о Красной Шапочке» (1921), «Шемякин суд» (1933), «Бери-баар» («Звездный мальчик», 1937), «Один волк, два охотника и три поросенка» (1935), «Следопыт» (в соавторстве с Н. Швембергер, 1936), «Куземка или Потеха царя Алексея Михайловича» (1940), «Медведь и девочка» (1944), «Белый архар» (в соавторстве с К. Эшмамбетовым (1945), «Аленушка и Иванушка» (1947), «Приключения юного натуралиста» (1950), «Тропой приключений» (1960), «Джунгли» (1969) и др.

Драматург, режиссер, писатель, основатель нескольких театров кукол (Черниговский, 1921 г.; Московский Театр Детской книги, 1929 г.; Московский областной театр кукол, 1933г.), родился в Ставрополе в семье обрусевшего немца, с 1898 г. жил в Пятигорске. В 1912 году он переехал в Москву, где учился в Студии Ф. Комиссаржевского, а затем — Е. Вахтангова (Студия О. Ю. Гунст). С 1917 года он публикует первые статьи и фельетоны. В 1918 году Швембергер вступил добровольцем в 25-й легкий артиллерийский дивизион в Москве. В 1919 году его дивизион был отправлен на Украину. Здесь в Киеве он познакомился с режиссером К. Марджановым, который предложил ему стать актером в Передвижном театре.

В составе агитпоезда «Памяти жертв революции», руководимого А. Коллонтай, В. Швембергер играл во фронтовых спектаклях, и в конце 1919 года оказался в Чернигове, где ему предложили организовать государственный драматический театр. Вместе с этим театром Швембергер организовал и Драматическую студию, а затем — Театр кукол Соцвоса (социалистического воспитания) (1921).

В. Швембергер мечтал о театре, на сцене которого куклы сыграют спектакли по произведениям Н.В.Гоголя, Ж.-Б.Мольера, А.П.Чехова и А.И.Куприна, театре, где Петрушка будет соседствовать с героями классической драматургии. Первым спектаклем Черниговского кукольного театра стала «Комедия народного Петрушки», созданная Швембергером по мотивам русских народных кукольных представлений. Новый театр вскоре получил стационарное помещение — крохотное, на восемьдесят мест, но зато в самом центре города. Тогда же Швембергер написал и первую большую пьесу «Горицвет» - волшебную сказку с элементами агитдрамы.

После успешной премьеры летом 1922 года Швембергер вернулся в Москву. Впереди — год работы в Вахтанговской студии (но уже без Вахтангова), работа в Студии Р.Н.Симонова и попытки постановки кукольной пьесы в манере итальянской комедии импровизации[289] — дома, в Печатниковом переулке на Сретенке. Именно здесь родился Московский Театр детской книги (позже — Московский театр кукол).

Закономерно, что идея создания одного из первых профессиональных театров кукол перекликалась с темой одной из первых русских пьес для театра кукол – «Царь-девица» В. Одоевского. Основатель театра – режиссер и драматург В. Швембергер мог и не знать о существовании этой пьесы, но в главной задаче – привить детям любовь к книге, к чтению – интересы обоих драматургов совпали.

Сам В. Швембергер так вспоминал о создании Театра детской книги: «В 1929 году я подал заявление в Госиздат через И. А. Цеткина с предложением организовать Театр пропаганды детской книги. Первый спектакль ТДК был сыгран в Госиздате 12 февраля 1930 года[…] Мы задумывали «Театр чтеца», который помог бы научить ребят, как мы говорили, образно читать, читая, ясно представлять себе в образах то, что читаешь, насыщая это своей фантазией, опытом, знанием. Обогащать чтение своими жизненными впечатлениями, а иногда и споря с автором. Вот в этом мы видели пропаганду детской книги, задачу Театра Детской Книги. В 1929 году заказываются специальные пьесы с главным действующим лицом Петрушкой. В театре три бригады. Каждая бригада состоит, по классическому образцу народного Петрушки, всего из двух человек: актрисы за сценой и цимбалиста-гармониста перед ширмой. Театром дается больше 2 000 спектаклей в Москве и выездные по городам республик. Это самый портативный театр, самый передвижной: два человека и очень легкие декорации. Уже в 1934 году театр имеет до десятка постановок: «Еж и Петрушка», «Всегда готов», «Петрушка-путешественник», «Всем, всем, всем - сев, сев, сев!», «Три революции», «Приказ по Армии», «Ф.З.С.» («Фабрика звездных строителей»), «Неувязка». Вышеуказанные спектакли пропагандируют, трактуют и показывают детские книги разных авторов»[290].

Дата добавления: 2015-06-28