Драматургия театра кукол второй половины XX В. 4 страница

Предтечей В. Синакевича, человеком, сформулировавшим новое отношение драматургов не только к театру кукол, но, в первую очередь, к состоянию общества, можно считать Ф.Д. Кривина, автора нескольких пьес, лучшей из которых, вероятно, была его пьеса «Замок Агути», написанная в 1980 г.[376] Это пьеса-притча, пьеса-предчувствие, может быть даже предвосхищение грядущих скорых изменений в обществе и стране. Фабула ее заключается в том, что жители некоего сказочного города-государства — звери и птицы, стремятся путем обмена своей «жилплощади» обрести счастье, покой и благополучие. Всем им очень неудобно и дискомфортно жить, потому что Бегемот ютится в узком коридоре, Жираф — в низкой кладовке и т.д. Все они печатают и читают объявления: «Меняю квартиру без удобств на квартиру с удобствами. Плохих не предлагать». Никто не может предложить им что-то подходящее до тех пор, пока к ним не приходит Заяц Агути и не предлагает поменяться на его Воздушный Замок.

Размышляя о возможностях и задачах театра, драматургии театра кукол, Кривин, в свойственной ему притчевой манере, утверждал: «У старика Театра сын Кино и внук Телевидение. «Старик, тебе пора на покой, твое время кончилось. Уходи, старик, со сцены!». Но старик не уходит. Он только на сцене и может жить. Некуда ему уходить со сцены. Это о театре вообще, А если говорить конкретно, то мне кажется, важнейшая функция театра — воздействие на эмоции, побуждение к сопереживанию. Способность сопереживать — важнейшее качество личности. Человек, не способный сопереживать другому человеку, является человеком только биологически, то есть формально. Театр заставляет сопереживать даже равнодушных. Он, как и другие виды искусства дает крупным планом то, что в жизни рассыпано по мелочам. Обратите внимание, в театре плачут над чужим горем чаще, чем в жизни. Потому что зритель в театре не столько зритель, сколько соучастник, а в жизни он зачастую не участник, а зритель. Театр воспитывает (точнее — возбуждает) интерес к жизни, хотя, к сожалению, бывает и так, что растет интерес к театру, а интерес к жизни остается на прежнем уровне[…] Если принять определение, что «мир — театр, а люди —актеры», то театр, в который мы входим дает нам возможность повысить свою квалификацию. Это открытый урок, где никто но скрывает того, что он играет, как это бывает в жизни. У С. Цвейга есть такие слова: «Нет ничего прекраснее правды, кажущейся неправдоподобной»[…] В театре не должно быть сверхъестественного, его закон — естественность. Поэтому для него уместен прямо противоположный девиз: «Нет ничего прекраснее вымысла, кажущегося правдоподобным». Но вымысел, кажущийся правдоподобным — это старый театр. Новый театр потянулся к той самой Правде, кажущейся неправдоподобной. Он перестал быть подражателем действительности, он стал ее судьей.[…] Сделать взрослую проблему понятной и интересной детям — такова задача кукольного театра для детей»[377].

Эта мысль Ф. Кривина звучит в унисон с тезисом исследователя Н. Хренова о том, что притягательность зрелищ для массовой публики заключается в том, что эта публика, подобно судье, как бы восстанавливает истинный порядок вещей[378]. Русская драматургия театра кукол и публика начала 80-х гг. действительно «стали судьей действительности», они требовали, свидетелей, поиска «правды, кажущейся неправдоподобной». Так «взрослые проблемы» жизни 1980-х плавно перетекали и в пьесы для детей.

Среди ярких, самобытных драматургов того времени необходимо назвать поэта, сказочника, киносценариста Сергея Григорьевича Козлова. Его пьесы «Трям! Здравствуйте», «Волк на дереве», «Как Львенок и Черепаха пели песню», «По зеленым холмам океана», «Правда, мы будем всегда?» и др. не потеряли своей привлекательности и сегодня. Не только потому, что это пьесы с постоянными героями. Драматургия С.Козлова — особый поэтический и конфликтный мир, обращенный не к детям или взрослым — к людям. Недаром фильм Ю. Норштейна «Ежик в тумане», созданный по одной из многочисленных сказок-новелл С. Козлова трогает всех, независимо от возраста.

Такова и его пьеса «По зеленым холмам океана» — остроконфликтная притча, лежащая в сфере поисков «поэтического театра» конца XX в. Это история о Волке и Зайце, поднявших посреди леса парус и поплывших «по зеленым холмам океана» в море Мечты, в океан Радости. Вопреки всему — «здравому смыслу» Филина, Вороны, Лисы, предрассудкам лесных обывателей, жестокости окружающего их леса. Это история победы такого странного, на первый взгляд, союза. Победы не силой лап, зубов и когтей, а силой мечты, добра и взаимопонимания.

В центре пьесы — острая, яростная борьба двух жизненных позиций, двух миров — «мира леса», живущего по-разбойничьи и «мира старого Волка», плывущего «по голубым волнам васильков, по зеленым холмам океана». Кукольные пьесы С.Козлова — пьесы «новой волны» последних десятилетий XX века, поэтические и нежные, иногда жесткие, бескомпромиссные, давали возможность людям «повысить свою квалификацию». В драматургии ведущих авторов этого времени внимание уделяется не столько сюжету, волшебным превращениям и трюкам, сколько характерам персонажей, получившим от поэтической драматургии (поэтической не по форме, а содержательно) многогранность и неоднозначность.

К этой же плеяде драматургов театра кукол «новой волны» конца ХХ в. нужно отнести и пьесы Л. Улицкой. Среди них — «Кобыла Мила» (1980), «Пес по имени Пес» (в соавторстве с В. Новацким, 1988), «Год слона» (1989), «Канакапури» (1987, по мотивам индийского фольклора).

Пьеса тогда еще малоизвестной писательницы Улицкой «Канакапури» была с интересом встречена театрами кукол СССР. Размышляя о ней, театральный критик К. Мухин в статье «Вопросы куклам и самим себе» отмечал, что путь, по которому пошла Л. Улицкая, двойствен. Мифологический образ Канакапури, связанный с мифологией буддизма объяснить в рамках одной пьесы достаточно сложно. Но если не объяснять, то непонятны поступки самих персонажей, ибо традиционные мерки сказок «хороший» или «плохой» не срабатывают. Основное противоречие пьесы, по мнению К. Мухина, заключается в том, что судьбы главных ее персонажей выстроены по законам индийской мифологии, а второстепенных — по законам традиционных европейских сказок.

Пьеса Л. Улицкой обнажила сложный вопрос: каким путем современному театру кукол двигаться в освоении сказок и Востока?

На взгляд театрального критика, «наиболее приемлемым и продуктивным может оказаться путь построения их по законам европейской и даже русской сказки, которые своим миростроением понятны и доступны ребенку»[379].

«Двойственность», подмеченная критиком, по-своему отражала дробность общественного сознания накануне распада страны и смены социальной, политической, экономической системы. Она же присутствовала и в пьесе для Московского областного театра кукол, написанной в 1983 году Татьяны Никитичны Толстой «Перешагни порог».

Сказочные персонажи пьесы Толстой, не утеряв своей книжной «сказочности» были вполне узнаваемыми типажами своего времени. Они несли в традиционную сказку и «взрослые» проблемы, нравственные, социальные коллизии 80-х гг. «Перешагни порог» Т.Толстой – своеобразное путешествие взрослого человека середины 1980-х гг. по волшебным сказкам, где он встречал своих современников и узнавал их в образах известных сказочных героев. Как узнал их и артист, поэт, писатель Леонид Филатов в своей фантазии по мотивам русских народных сказок «Про Федота-стрельца», поставленной в Центральном театре кукол под руководством С. Образцова. Метафоричность, действенность, лаконизм этой пьесы в стихах, сочетались с ее острой, резкой социально-нравственной иронией. Приход актера, режиссера, драматурга Л. Филатова в театр С. Образцова был далеко не случаен. Еще в 1974 г. драматург написал стихотворение «Письмо Сергею Образцову», где выразил и свое отношение к Мастеру, и к метафорическому искусству театра кукол: «Все мы куклы, Сергей Владимирович,//В нашей крохотной суете,//Но кому-то дано лидировать,//А кому-то плестись в хвосте.//И когда нам порой клинически//Изменяют чутье и такт,//Вы подергайте нас за ниточку,//Если делаем что не так.//Как Вы властвуете шикарно'//Нас — до черта. А Вы — один.//Вы — единственный папа Карло//Над мильенами Буратин//Если вдруг Вам от наших штучек//Станет грустно и тяжело,//Если вдруг Вам вконец наскучит//Ваше трудное ремесло,//Или если Вам станет тошно//От кучумов и держиморд,//Вы отдайте нас всех лоточнику//И закройте мир на ремонт!//Но покамест Вам аплодируют//Хоть один-два-три пацана, — //Вы держитесь, Сергей Владимирович,//Потому что без Вас — хана!»[380]

Активная социальная позиция автора, неприятие мира «кучумов и держиморд», громкий, хотя и завуалированный в «сказочную» форму, но услышанный всеми протест, заключенный в пьесе – далеко не единичный случай, а основная тенденция драматургии театра кукол русского постмодерна.

Размышляя о драматургии театра кукол в России конца ХХ века, хотелось бы еще раз привести слова В.О. Ключевского о том периоде русской истории, когда «все общественные состояния немолчно жалуются на […] злоупотребление властей, жалуются на то, отчего страдали и прежде, но с чем прежде терпеливо молчали. Недовольство становится и до конца века остается господствующей нотой в настроении народных масс[…] Народ утратил ту политическую выносливость, какой удивлялись в нем иностранные наблюдатели[…], был уже далеко не прежним безропотным и послушным орудием в руках правительства»[381].

Эта общая тенденция по-своему была развита авторами 80-х – 90-х гг. ХХ века: М.Бартеневым, А.Усачевым, С.Седовым, С.Макеевым, М.Москвиной и др. Наиболее репертуарным из них драматургом театра кукол стал Михаил Михайлович Бартенев (род. 1953). По первой профессии — архитектор, он успешно занялся литературой и к середине 80-х был уже признанным, востребованным театрами молодым автором. Среди его пьес: «Считаю до пяти», «Пристанище», «Макарова месть», «Геракл», «Бык осел и звезда» (совместно с А. Усачевым), «Снегурушка», «Мальчик-с-пальчик и его родители», «Тайны золотого ларца», «Господин кот», «Счастливый Ганс» и др.

М. Бартенев стремился расширить спектр тем и жанров драматургии театра кукол. Пьесы-сказки Бартенева многозначны, полифоничны, многоадресны. К примеру, жанр русской народной сказки, мотивы которой получили свое развитие в его пьесе-притче «Макарова месть»; В фольклористике существуют многочисленные определения того круга произведений устного народного творчества, которые называются сказкой. В качестве основных признаков исследователями отмечаются «занимательность» и «фантастичность содержания». В сказке «Макарова месть» занимательность предстает в сюжете. Некий Макар, обманутый Странником, решает поквитаться с обидчиком. Фантастичность же содержания представлена линией Странника Данилова, соединяющего в себе Мастерового и чёрта.

Данилов — одна из интереснейших фигур пьесы-притчи. С одной стороны, персонаж сказочный, фантастический. С другой — вечный тип шута, игрока, артиста, шулера. Секрет его дарования кроется в искусстве мистификации и обмана, которыми он владеет в совершенстве. Основной конфликт между Макаром и Даниловым не столько бытовой, сколько фантастический. Пьеса Бартенева как бы переносит конфликт из сюжета пьесы в характер, в существо самого персонажа, анализирует причины распада личности.

«Макарова месть», возможно, одно из наиболее глубоких драматургических произведений для театра кукол конца XX века. Удачными были и другие пьесы М. Бартенева: «Геракл», «Считаю до пяти», «Бык, осел и звезда» (в соавторстве с А. Усачевым). На примере процесса создания Бартеневым пьесы «Геракл» можно проследить непростой процесс создания драматургического произведения; «Геракл» был задуман автором в начале 1980-х гг. Все началось почти с шутки, когда Московскому театру Детской книги «Волшебная лампа» понадобилась образовательная пьеса на темы древнегреческой мифологии. М.Бартенев написал несколько сцен, в которых молодой отец, чтобы накормить своего малолетнего сына нелюбимой геркулесовой кашей, рассказывает ему о могучем Геракле, ставшим таким, благодаря её полезным качествам. Рассказывал он о подвигах Геракла так, как помнил из школьных учебников. Получился ряд забавных, анекдотичных историй, прямого отношения к греческой мифологии не имеющих.

Продолжая работать над пьесой, автор постепенно убрал линию папы с сыном. Осталась комедия о Геракле и его подвигах, в которой древнегреческие персонажи наделены лаконичными, пародийными и современными характерами. Вот как описал М. Бартенев встречу Геракла с царем Миносом и его любимым Быком:

«Остров Крит. Царь Минос сидит на троне. Рядом Бык. Посередине - огромная бочка вина. Пьют.

БЫК. Ах, какой сильный! Ах! Ну, прямо не могу, какой я сильный! (Царю Миносу). А ты можешь?

МИНОС. И я тоже не могу. Ах! Какой ты сильный...

БЫК. Такой сильный, да?

МИНОС. Да. Такой сильный.

БЫК. Вот и я тоже не могу.

МИНОС. И я тоже. Такой сильный бык!

БЫК. Такого второго не найдешь на острове!

МИНОС. Да. На острове вообще второго не найдешь.[…] (у острова выныривает Геракл).

ГЕРАКЛ. Здравствуйте! Это случайно не остров Крит?

МИНОС. А что?

ГЕРАКЛ. Ничего. Просто нужен он мне — остров Крит.

МИНОС. А зачем?

ГЕРАКЛ. Да там, говорят, у царя Миноса Бык есть.

БЫК (оживляясь). Бык! Бык! Да-да, конечно. Бык! Это я — Бык![…]

ГЕРАКЛ (сходит на берег). Вот и хорошо. Раз ты — бык, значит, он царь Минос, а это значит, остров Крит, а...

МИНОС. А ты?

ГЕРАКЛ. А я — Геракл.

МИНОС. О! Тот самый?

БЫК (не давая ответить). А я бык — тот самый. Самый сильный. Из них.[…]

ГЕРАКЛ. Да я-то верю. Сразу видно, очень сильный бык. Очень. Это ведь Эврисфей не верит. Есть, говорит, у царя Миноса бык — слабый такой бык. Самый слабый.

МИНОС. Значит, он меня не уважает.[…] Ну, тогда я сейчас сам к нему[…] (Гераклу) Залезай на меня и показывай дорогу. Вперед!

ГЕРАКЛ (садясь верхом на быка, про себя). В нашем деле не только сила, но и хитрость нужна!»[382].

Даже в этой комедии для детей очевидно полное отсутствие «не то что благоговения, но и простой вежливости и не только к правительству, но и к самому носителю верховной власти[383]. Комические, пародийные мотивы для автора «Геракла» - инструмент, с помощью которого он, без пафоса, показывает искреннюю, смешную, иногда наивную борьбу героя за свою Свободу, и опасения автора, что эта Свобода может таить в себе множество неожиданностей. Законченная в 1991 г., пьеса как нельзя лучше отражала свое время.

Среди драматургов, пишущих для театра кукол конца XX века особняком стоит творчество Сергея Седова, отличающееся особой «хармсовской» эксцентричностью протестного мышления. Несколько из написанных им пьес были поставлены в российских театрах кукол. Среди них — «Про Лешу, который умел превращаться во все-все-все», «Об Иване-Горохе» и др. Его драматургия не была, да и вряд ли может быть широко востребована, так как она глубоко экспериментальна, часто прибегает к методу художественной провокации («О том, как рождаются дети» и др.). Тем не менее, пьесы Седова заставляют задуматься о возможности расширения тех художественных рамок, которые прежде в театре кукол казались незыблемыми. Она насыщена гротеском, а пародийные ситуации и конфликты доводятся автором до абсурда.

Эта «новая драматургия», разумеется, была не единственным составляющим фактором театрального репертуара своего времени. Среди пьес-лидеров 1989 года оставались и признанные классическими: «Гусенок» Н. Гернет (27 театров), «Три поросенка» С. Михалкова» (20 театров), «По щучьему веленью» Е. Тараховской (17 театров), «Несносный слоненок» Г. Владычиной (10 театров). Долгожданными и необходимыми стали комедия - «Золотой цыпленок» В. Орлова (23 театра), и пьеса-игра «Бука» М. Супонина (24 театра). «Бука» - история о трогательном Зайчонке, сердитом и недоверчивом, не желающем ни с кем дружить, привлекла режиссеров и актеров яркой игровой, импровизационной стихией. Обаятельные персонажи, возможность импровизировать и играть со зрительным залом, который сам становится действующим лицом пьесы — все это сделало пьесу своеобразным шлягером конца 1980-х – начала 1990-х гг. Эта пьеса-игра стала второй по популярности рядом с «Гусенком» Н. Гернет, Т. Гуревич и внесла разнообразие в интерактивный репертуар театров кукол для самых маленьких зрителей. Со временем драматург прочно занял эту нишу, создав еще ряд пьес, адресованных дошкольникам: «Сказка о козе лупленой», «Поиграем с Поиграем», «Как Лиса Медведя обманывала», «Полосатая история», а также несколько пьес – волшебных сказок для школьников: «Дочь золотого змея», «Волшебное оружие Кензо».

В репертуарное многоголосье конца ХХ века органично вписалась и пьеса-пародия для детей «Ковбойская история» (1988) Сергея Макеева. Пародия — для детей далеко не самый востребованный жанр. Дети-зрители обычно воспринимают пародию всерьез, и пародийные кукольные спектакли, как правило, пользуются успехом чаще всего у взрослой аудитории. Но и у этого правила есть исключения. Одним из них и стала «Ковбойская история». Жанр пьесы обозначен драматургом как «вестерн для театра кукол с песнями, стрельбой и хэппи-эндом». В ней действуют «хорошие парни» — ковбой Ронни и его верная Лошадь, и «плохие парни» — Пью Пепси, Лью Пули, Бью Глаз. Ироническим комментатором выступает Ведущая - пародийный отголосок той эпохи, когда главным литературным жанром был доклад. Успешная премьера в Горьковском (Нижегородском) театре кукол (режиссер А.Мишиным, 1989) сделала пьесу востребованной и другими театрами.

В это время были написаны заметные драматургические произведения для театра кукол: «Такой рогатый, такой лохматый», «Повелитель трав», «Серая шейка» И. Медведевой и Т. Шишовой, «Черная шапка с красными ушами», «Я вас люблю, ромашка!» С. Козлова, «Пристанище», «С другой стороны» М. Бартенева, «День рождения Карлсона», «Кукольная пустыня» Г. Сапгира (в соавторстве с Ю. Копасовым и его же «Длинноперый» (в соавторстве с Н. Афанасьевым), «Солнышко и снежные человечки», «Жизнь и смерть композитора», «Потерялся рыжий клоун» А. Веселова и т.д.

Конец 80-х – начало 90-х гг. стал последним в XX веке периодом развития новой драматургии для театра кукол. К этому времени она представляла уже собой серьезный пласт не только русского, но и мирового литературно-театрального искусства, так как ни одна другая профессиональная национальная драматургия театра кукол не имела такого количества художественно-полноценных пьес, литературных имен, сюжетов, персонажей, театральных идей и опыта их воплощения.

Позже – на рубеже веков и в начале ХХI в. этот процесс, вместе с ликвидацией Репертуарно-редакционной коллегии Министерства культуры России, Отдела распространения пьес ВААП, фактическим прекращением государственной финансовой и организационной поддержки если и не оборвался вовсе, то, во всяком случае, существенно замедлился.

Пьесы конца XX века, появились благодаря действовавшей в 80-х – начале 90-х гг. Всероссийской экспериментальной творческой лаборатории современной драматургии для театров кукол, которой руководила Светлана Романовна Терентьева - многолетний редактор Репертуарно-редакционной коллегии Министерства культуры РСФСР. Эта выездная лаборатория на базе нескольких крупных театров кукол (Нижегородский, Рязанский, Ярославский, Вологодский и др.) стала своеобразным собирателем драматургических идей, она связала молодых драматургов с театрами кукол, драматурги встречались с режиссерами, художниками, актерами театров кукол, театральными критиками. Анализировались новые пьесы, заявки, идеи, отмечали их достоинства и недостатки, обсуждалась специфика современной драматургии театра кукол. Е. Калмановский, К. Мухин, А. Некрылова, А. Давыдова, М. Гуревич, Н. Райтаровская и другие театральные критики, фольклористы, историки и теоретики театра, культурологи принимали участие в работе лаборатории.

Конец 80-х – начало 90-х гг. стал для русской драматургии театра кукол кризисным. Театры кукол все чаще при создании спектаклей опирались не на пьесы, а на режиссерские экспликации или, в лучшем случае, самодельные инсценировки литературных произведений. Все острее вставала проблема самого существования такого типа драматургии, на которой утвердили себя профессиональные театры кукол. Об этом говорят многочисленные устные и письменные выступления драматургов и режиссеров того времени:

«ШИШОВА. Когда режиссер пишет пьесу, а потом ставит по ней спектакль, у него получается то, что я называю «представление». Настоящей драматургии там нет. Есть отдельные режиссерские находки, трюки, но нет драматизма, законченного конфликтного узла[...] Получается иллюстрация первоисточника. Режиссеры не пишут, они иллюстрируют.

БАРТЕНЕВ. Режиссер в своем сценарии может все прекрасно придумать, но как только его герой начинает разговаривать — конец! Все рассыпается. Поймите правильно, я ничего не хочу навешивать на режиссеров. Они — нормальные люди, мои коллеги. Но есть ведь еще профессия. Например, многим работникам театра непонятно, как можно три дня выдумывать одну фразу?

МЕДВЕДЕВА. Потому что они не литераторы.

БАРТЕНЕВ. Вот и я об этом. О профессии.

СЕДОВ. Ну, вы по сравнению со мной — тонкие художники... Я «драматургию» никогда не пишу. Выдумываю, вижу и иллюстрирую. Потом из этого получается спектакль.

БАРТЕНЕВ. Путей создания спектакля может быть несколько, ты прав. Но мы говорим именно о драматургии. Однажды режиссер С. Столяров сказал, что ему нужна некая особая драматургия. А потом, когда стал объяснять, выяснилось, что никакой драматургии ему вообще не надо, что «особая драматургия» это не драматургия вообще. Это другой род занятий.

СЕДОВ. Может, действительно драматургия сегодня просто не нужна? Я говорю о принципиально ином месте драматурга в процессе создания спектакля. Обычно путь какой? Пишут пьесу, потом ее читают, она нравится, и ее ставят. А почему мы думаем, что это единственно верная дорога?

БАРТЕНЕВ. Никто и не утверждает, что это единственная дорога. Есть пьеса, а есть сценарий. Собственно — это два пути создания спектакля. Но дело в том, что хороших, «штучных» сценариев очень много быть не может, а «размножения» в других театрах сценарии не выдерживают. Это их специфика! Теперь скажи, Сергей, ты будешь ездить во все театры, чтобы для каждого в отдельности писать сценарий?

ШИШОВА. Вот я и боюсь, что при рыночной экономике режиссерам дешевле будет самим составить сценарий, чем приглашать драматурга...»[384]

В дальнейшем так и случилось. На рубеже XX и XXI вв. театры кукол России чаще стали делать новые спектакли, опираясь на режиссерские сценарии по известным литературным произведениям. Причин тому было несколько: менялась сама модель и структура организации театрального дела в России. Как уже отмечалось, перестали существовать Репертуарно-редакционная коллегия, Лаборатория драматургии театра кукол, централизованная система закупок пьес, их рассылки по театрам страны, ослабла, а местами сошла на нет финансовая поддержка со стороны государства драматургии.

Весь опыт развития феномена профессионального театра кукол в России ХХ в. доказал, что такой театр не может существовать без полноценных, специально для него написанных пьес. Отказ от нее в пользу «большой драматургии» театров кукол «уральской зоны» (Челябинском, Магнитогорском, Свердловском (Екатеринбургском), Курганском и др.) в конце 1970-х гг. — одна из причин их быстрого заката. Здесь кукольные театры ставили пьесы Шекспира, Чехова, Горина, Брехта. Постановки были синтетическими, по форме напоминающими давние, периода барокко «вольные англо-немецкие комедии», где одновременно использовались и средства драматического театра, и куклы, и маски… Но со временем кукол в спектаклях все больше стали вытеснять драматические актеры. Сами пьесы требовали иных «некукольных» средств выражения.

Театральный критик К. Мухин, первым, пожалуй, обративший внимание на угасание «уральской зоны», как театрального явления, писал в 1989 г.: «Уроки «уральской зоны» настолько серьезны, что навряд ли театру кукол стоит от них отмахиваться. Главный вопрос, который возникает естественно: стоит ли нам морочить голову себе и другим, изобретать хитроумные оправдания для некукольных спектаклей под знаком театра кукол? Конечно же, нельзя отнести к разряду кукольных «Того самого Мюнхгаузена» Г. Горина (режиссер В. Шрайман, художник Г. Аверкин) в Магнитогорске, в котором, просто-напросто, нет кукол и который недавно был показан в рамках Всероссийского смотра детских театров[…] В. Вольховский показал в рамках этого смотра «Озерного мальчика» по повести П. Вежинова. Режиссер, кажется, возвращается к тому, с чем когда-то он активно боролся. А именно — имитация куклами человека и его поведения — основа спектакля. Куда же девалась метафоричность[…] Причина появления таких спектаклей у лидеров «уральской зоны» не в отсутствии новых идей (их не так много у всего нашего театра), а в отходе от куклы, от законов кукольного искусства. Способ создания художественного образа — актер играет куклой— лежит в основе и является постоянным, устойчивым. Он будет существовать до тех пор, пока будет существовать искусство театра кукол в целом, и в этом смысле является вечным […] Перекос этот, видимо, не случаен: постоянное балансирование на грани кукольного и драматического искусств, в конце концов, дало и такой результат»[385].

Во многом «такой результат» дал не только отход режиссуры от «законов кукольного искусства». Драматургия, созданная для драматических театров диктовала необходимость присутствия на сцене драматических актеров и необязательность присутствия кукол. Здесь вспоминаются точные слова С.В.Образцова о том, что драматургия – это «кровь театра»[386]. Действительно, «кровь» у всего театрального искусства одна - драматургия. Но «группы крови» у драматического театра и театра кукол разные.

История и логика развития драматургии театра кукол подсказывают, что само искусство русского профессионального театра кукол не сможет полноценно развиваться без новых пьес и идей. Недаром Л.Г. Шпет еще в 1968 году писала: «Признаться, я начинаю уставать в кукольном театре от спектаклей, которые только иллюстрируют — пусть даже отлично — некую фабулу, заимствованную из литературы, фольклора и т. д. Возможно, что для детей этого достаточно. Но мы с вами хотим завоевать не только детскую комнату, а целый мир, да еще получить пару коньков в придачу. А для этого нам надо принести в этот мир свои человеческие, а не «кукольные» чувства и свои сегодняшние, а не вчерашние идеи»[387]. Эти идеи продолжают зреть в творчестве современных драматургов. Пройдет некоторое время — и они, будем верить, реализуются. История отечественной драматургии театра кукол продолжается.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Русская профессиональная драматургия театра кукол развивается на протяжении нескольких столетий. Несмотря на такой скромный, с точки зрения истории театра срок, в ее творческом багаже — десятки пьес, созданных известными поэтами, драматургами, режиссерами. Возникнув на фундаменте сценариев русской народной кукольной комедии и школьной вертепной драмы, отечественный театр кукол формировался под влиянием традиций европейского искусства играющих кукол.

В начале XVII века представления народного театра кукол в России показывались в программе скоморошьих игр, были непродолжительны и состояли из одной или нескольких сцен. По типу и характеру они могли стать прототипами той кукольной комедии о Петрушке, которая сформировалась в начале XIX века. В XVII – XVIII вв. главный герой комедии мог носить другое имя, сюжетная цепь сценария также могла быть содержательно иной.

Сценарии народных кукольных представлений формировались под влиянием народных игр: “хождение с кобылкой”, “сватовство”, “шутовское лечение”, “пародийные похороны”. Фабула комедии - история молодого человека, совершившего ряд преступлений и попавшего в ад — история наказанного грешника. Отрицающая все официально принятые моральные нормы, социальные устройства, государственные и церковные законы народная бесцензурная кукольная комедия, фабульно оставалась в рамках благонамеренной официальной культуры. “Внутри” комедия была иной, чем “снаружи”. В оболочке нравоучительной фабулы содержалось пародийно-сатирическое ядро. Содержание комедии пародировало ее фабулу.

Русская народная кукольная комедия - не размноженный на копии с незначительными вариациями сценарий, проживший несколько веков, а один из видов народной комедии с динамично меняющимся сюжетом. Причем характер, речь, внешность, имя героя пьесы постоянно варьировались, изменялись.

Возникнув как описание культового обряда, со временем драматургия театра кукол не утратила своих обрядовых, магических функций. «В этих структурах, — справедливо писал исследователь Г. Д. Гачев, — заложена какая-то таинственная энергия, словно они какие-то сгустки, аккумуляторы жизненно-творческой силы прошлых веков и тысячелетий»[388].

Народная кукольная комедия также была связана с древними народными ритуалами. Жесткая, агрессивная, она вызывала духовное очищение, катарсис. Публика мысленно, эмоционально переносила на себя поступки ее героев. Негативные эмоции, агрессия, тайные помыслы экстраполировались на персонажей-кукол. Перенесенная таким образом агрессивность, как бы исчерпывалась. А «жертвами», являющимися важной частью всякого ритуала, становились куклы. Таким образом «кукольная комедия» была не только зрелищем, но и «механизмом» разрядки агрессии, актуализации подавленных желаний.

Сюжетная цепочка кукольной комедии композиционно открыта, это пьеса-обозрение с цепевидным построением. Сцены и явления нанизывались во вневременной ряд. В отличие от иностранных театров кукол, появившихся в России в конце XVII века и совершенствовавшихся, в основном, за счет разнообразных сценических эффектов, отечественный народный театр кукол развивался по пути социально-острой, пародийной темы. Форма оставалась для него вопросом второстепенным, так как успех «петрушечной комедии» зависел от ее содержания.

Дата добавления: 2015-06-28