Возвращение модернизации? Надменность линеаризации

Когда в 1982 году Энтони Гидденс уверенно за­явил о том, что «теория модернизации основана на ложных предпосылках» (144), он лишь под­твердил существовавшие тогда в социальной на­уке общие настроения, или, по крайней мере, на­строения его поколения. Когда исследователь до­бавил, что эта теория «служила... идеологической поддержкой господства западного капитализма над остальным миром», он воспроизвел общую трактовку того, почему в эту ложную теорию не­когда верили. Сегодня оба этих суждения кажут­ся анахронизмами. Теория модернизации (напри­мер, Parsons, 1964) гласила, что великие мировые цивилизации сойдутся в направлении институ­циональных и культурных параметров западно­го общества. Несомненно, сегодня мы наблюдаем нечто очень похожее на этот процесс, и порожден­ный им энтузиазм невозможно объяснить, просто ссылаясь на западное или капиталистическое го­сподство.

Стремительные идеологические и объективные преобразования, описанные в предыдущем разде­ле, начали оказывать влияние и на теорию. Перчат­ку-вызов, которую различные направления нео­модернизма бросили к ногам теории постмодер­на, легко заметить. Изменяющиеся исторические условия создали плодородную почву для такого пост-постмодернистского теоретического осмыс­ления, и интеллектуалы реагируют на эти усло­вия, коренным образом пересматривая свои преж­ние теории. Конечно, было бы преждевременно

ГЛАВА 8

называть неомодернизм «теорией-преемником» постмодернизма. Он только недавно закрепился в качестве интеллектуальной альтернативы и тем более не стал победителем в этом идеологически-теоретическом поединке. Более того, неясно, под­держивается ли это движение новым поколением интеллектуалов или же отдельными группами внутри поколений, соперничающих в данный мо­мент, которые обрели в неомодернизме способ объ­единения с целью лишить постмодернизм гегемо­нии в современной сфере. Тем не менее, несмотря на сделанные оговорки, необходимо признать, что на сцене появился новый и резко отличающийся от других тип социально-теоретического осмысле­ния.

Однако этому успеху сопутствует серьезная опасность впасть в теоретическую амнезию в от­ношении проблем прошлого, проблем, о которых говорилось в связи с кратким рассмотрением собы­тий 11 сентября. Всерьез началась ретроспектив­ная верификация теории модернизации. Одна из самых острых переоценок была предложена Кла­усом Мюллером (1992), который вознес полноцен­ную хвалу этой некогда презираемой точке зре­ния, хотя и указал на то, что любая ее современная версия должна быть основательно пересмотрена (см. Muller, 1994). «Теперь, когда социологиче­ская теория современности обладает явно более резким ощущением реальности, - пишет Мюллер (1992: 111), - она зафиксировала долгосрочные изменения в регионе Восточной Европы, которые в настоящее время проходят в более насыщенной форме, задолго до того, как эти изменения можно было подтвердить опытным путем». Для ровного

ГЛАВА 8

счета Мюллер добавляет, что «великая теория, которую постоянно обвиняли в отсутствии контак­та с реальностью, оказывается, обладает способ­ностью предсказывать — эта классическая социо­логическая теория модернизации Толкотта Пар-сонса» (111. Курсив автора). Еще один признак такой переоценки можно увидеть в возвращении к теории модернизации со стороны выдающихся теоретиков, которые прежде были неомарксист­скими критиками капиталистического общества. Например, Брайан Тернер (1986) теперь защища­ет западную гражданственность вместо радикаль­ного эгалитаризма и восхваляет (Holton & Turner, 1986) Парсонса за его «антиностальгическое» при­нятие базовых структур современной жизни. Хотя Энтони Гидденс (1990, 1991, 1992) занимает менее определенную позицию, в его позднейших иссле­дованиях обнаруживается завуалированный, но решительный отход от той явно антимодернист­ской позиции, которая была заметна в его ранних идеях. Новым трудам Гидденса присущ зловещий тон кризиса, который ученый открыто привязы­вает к резкому появлению таких социальных фак­торов, которые, по его мнению, невозможно было предвидеть.

«В сегодняшней социальной науке, как и в са­мом социальном мире, мы столкнулись с новой программой. Как всем известно, мы живем в эпо­ху окончаний.... Fin de siecle повсеместно ото­ждествляется с ощущением утраты ориентации и болезненности... Мы находимся в периоде очевид­ного перехода - и под «мы» здесь подразумевается не только Запад, но и весь мир в целом» (Giddens, 1994: 56; см. Beck, 1994: 1, Lash, 1994: 110).

ГЛАВА 8

Новый, исторически беспрецедентный мир, ко­торый обнаруживает Гидденс, - мир, который он со временем описал как мир «за пределами левого и правого», - тем не менее, как оказывается, пред­ставляет собой не что иное, как саму современ­ность. Даже среди самих бывших коммунисти­ческих аппаратчиков все больше доказательств (Borko, цит. по: Muller, 1992: 112) того, что сход­ные «ретросказания» о сближении капиталисти­ческого и коммунистического обществ уже нача­лись, и эти тенденции вызывают все более частые «возвращения» и к Йозефу Шумпетеру.

Теоретическая опасность здесь состоит в том, что эта исполненная энтузиазма и сильно запо­здалая переоценка некоторых из основных по­сылов послевоенной социальной науки на самом деле может привести к возрождению теорий кон­вергенции и модернизации в их ранних формах. Юрген Хабермас (1990: 4), размышляя о недавних переходах в Восточной Европе, использовал такие эволюционные термины, как «обратная перемот­ка» и «догоняющая революция». Адресованный директивным органам Америки трактат Алекса Инкелеса (1991) вовсю проповедует сближение; например, политическая «партия не должна стре­миться достичь своих целей внеполитическими средствами». Статья Инкелеса, приправленная советами относительно «важности нахождения... четко выраженной точки, где дополнительные ре­сурсы могут обеспечить наибольший рычаг» (69), демонстрирует тот род чрезмерной уверенности в контролируемых социальных изменениях, ко­торый был характерен для надменной послевоен­ной мысли в ключе модернизации. Когда Сеймур

Дата добавления: 2017-01-14