Хроники Хранителей 3 страница

– Ах, Лес! – Я бросилась к ней на шею. Ни у кого, ни у кого, ни у кого на свете нет такой замечательной, сумасшедшей, умной подруги, как у меня. – Было бы ужасно, если бы ты ради меня отказалась от возможности счастливо влюбиться.

– Ну не преувеличивай! – Лесли прыснула мне в ухо. – Если этот тип хоть наполовину похож на своего брата, то не позже чем через неделю он разбил бы мне сердце.

– Ну и что? – сказала я и шлепнула ее. – Оно же из марципана и всегда может принять новую форму.

– Не смейся над этим. Я по‑настоящему горжусь своей метафорой о марципановых сердцах.

– О конечно. Когда‑нибудь тебя будут цитировать в календарях по всему миру, – сказала я. – «Сердца не могут разбиваться, потому что сделаны из марципана. Метафора мудрой Лесли Хей».

– К сожалению, это не так, – сказал чей‑то голос рядом с нами.

Голос принадлежал учителю английского языка, мистеру Уитмену, который этим утром выглядел слишком хорошо для учителя.

Мне очень хотелось спросить: «Что вы можете знать о консистенции женских сердец?», но в отношение мистера Уитмена умнее было сдержаться. Как и миссис Каунтер, он с удовольствием давал дополнительные домашние задания на экзотические темы, и насколько непринужденно он себя вел, настолько же мог быть и неумолимым.

– И что же в этом не так? – спросила Лесли, забыв всякую осторожность.

Он посмотрел на нас, качая головой.

– Я думал, мы достаточно обсуждали разницу между метафорами, сравнениями, символами и образами. Выражение о разбитом сердце еще как‑то можно отнести к метафорам, но марципан – это – совершенно ясно – что?..

Какого чёрта? Кого это может интересовать? И когда это занятия начинались уже в коридоре?

– Символ… э‑э‑э… сравнение? – спросила я.

Мистер Уитмен кивнул.

– Хотя и довольно неудачное, – сказал он улыбаясь. Потом его лицо посерьезнело. – Ты выглядишь уставшей, Гвендолин. Не спала ночь напролет, ломала себе голову и не понимала этот мир, не правда ли?

Ну… это вообще не его дело. И свой сочувственный тон он может держать при себе.

Он вздохнул.

– Это, пожалуй, слишком много для тебя. – Он крутил свой перстень‑печатку, который подтверждал его принадлежность к Хранителям. – Что можно было ожидать. Может быть, доктор Уайт должен прописать тебе средство, чтобы ты хотя бы ночью могла отдыхать.

В ответ на мой уязвленный взгляд он только ободряюще улыбнулся, потом развернулся и первым зашел в класс.

– Я ослышалась или мистер Уитмен действительно предложил только что прописать мне снотворное? – уточнила я у Лесли. – Я имею в виду, сразу после того, как сообщил, что я отвратительно выгляжу.

– О да, ему бы это было на руку! – фыркнула Лесли. – Днем – марионетка Хранителей, ночью под действием таблеток, лишь бы не думала глупости. Но с нами этот номер не пройдет. – Она энергично убрала прядь волос с лица. – Мы им покажем, что они нас сильно недооценивают.

– Э‑э‑э, – произнесла я, но Лесли смотрела на меня гневно и решительно.

– Составить мастер‑план, первая пауза, туалетная комната для девочек.

– Слушаюсь! – сказала я.

Кстати, мистер Уитмен был неправ: я не выглядела уставшей (я несколько раз проверяла, заглядывая на переменках в зеркало в уборной для девочек), как ни странно, я даже не чувствовала себя уставшей. После нашего ночного приключения я довольно быстро заснула, и мне не снились кошмары. Может быть, мне даже приснилось что‑то хорошее, потому что в волшебные секунды между сном и явью я ощутила себя уверенной и полной надежд. Правда, когда я окончательно проснулась, на первый план снова выступили печальные факты, и прежде всего: Гидеон только притворялся.

Но капельку того настроения я сохранила и днем. Может быть, дело в том, что мне удалось поспать несколько часов подряд, а может быть, во сне мне стало ясно, что сегодня чахотку лечат. Или мои слезные железы опустошились.

– Как ты думаешь, может быть такое, что Гидеон хоть и должен был по плану влюбить меня в себя, но потом действительно – вроде как случайно – в меня влюбился? – спросила я осторожно Лесли, когда мы после занятий собирали свои вещи. До обеда я избегала этой темы – в пользу ясной головы, но сейчас я просто должна была поговорить, иначе я бы лопнула.

– Да, – сказала Лесли, слегка помедлив.

– Правда? – спросила я, пораженная ответом.

– Может быть, это и было то, что он обязательно хотел тебе сказать вчера. В фильмах нас ужасно раздражают искусственно вызванные недоразумения, которые перед хэппи‑эндом заставляют нас еще раз поволноваться. И которых легко избежать, приложив немного усилия для коммуникации друг с другом.

– Да‑да‑да! Это как раз тот момент, когда ты кричишь: «Да скажи же ты ему уже наконец, глупая корова!»

Лесли кивнула.

– Но в фильме этому что‑то всегда мешает. Собака перекусила телефонный провод, подлая соперница не передает сообщение, мама говорит, что ты уехала в Калифорнию… ну, ты в курсе.

Она протянула щетку для волос и внимательно посмотрела на меня.

– Знаешь, чем больше я думаю на эту тему, тем более невероятным мне кажется вариант, что он мог не влюбиться в тебя.

Я почувствовала такое облегчение, что на глазах выступили слезы.

– Тогда хоть он все равно и был бы мерзавцем, но… я думаю, что смогла бы простить его.

– Я тоже, – сказала Лесли, сияя. – У меня есть водостойкая тушь и блеск для губ – хочешь?

Ну, повредить они точно не могли.

Мы опять были последними, кто покинул классную комнату. Мое настроение настолько улучшилось, что Лесли посчитала необходимым толкнуть меня локтем по ребрам.

– Я не хочу погасить твой энтузиазм, но не забывай, что мы можем и ошибаться. Мы смотрели слишком много романтичных фильмов.

– Знаю, – сказала я. – О, вот и Джеймс.

Я оглянулась. Большинство учеников спешили покинуть школу, так что немногие бы удивились, увидев меня разговаривающей с нишей.

– Привет, Джеймс!

– Добрый день, мисс Гвендолин. – Как всегда, на нем был сюртук в цветочек, штаны до колена и кремовые чулки. На ногах красовались парчовые туфли с серебряными пряжками, а его шейный платок был настолько изящно и сложно завязан, что это невозможно было сделать самому. Самым неприятным в его внешности был парик с локонами, слой пудры на лице и приклеенные «мушки», которые он по не совсем понятной причине называл «заплаточки для красоты». Без всей этой ерунды и в нормальной одежде Джеймс отлично бы выглядел.

– Где ты был всю первую половину дня, Джеймс? Мы же договорились встретиться на второй перемене, ты забыл?

Джеймс покачал головой.

– Я ненавижу эту лихорадку. И не люблю этот сон – здесь всё так уродливо! – он тяжело вздохнул и показал на потолок. – Я спрашиваю себя, что за невежи закрасили фрески. Мой отец выложил за них целое состояние. Я очень люблю пастушку в середине, она весьма мастерски нарисована, даже если моя мать утверждает, что на ней слишком откровенные одежды. – Недовольно он смерил взглядом меня, а потом Лесли, причем его взгляд особенно долго задержался на плиссированных юбках и наших коленках. – Ах, если бы моя матушка знала, как одеты персоны в моем окружении, она пришла бы в ужас! Я сам в ужасе. Никогда в жизни я не поверил бы, что моя фантазия может так дегенерировать!

Похоже, у Джеймса был сегодня особенно плохой день. Удачно, что Ксемериус (который ненавидел Джеймса!) предпочел остаться дома. (Чтобы следить за мистером Бернхардом и сокровищем, как он заявил. Я же предполагаю, что он хотел опять через плечо бабушки Мэдди почитать романчик, который она как раз читала, видимо, он ему очень понравился.)

– Дегенерировать! Какой милый комплимент, Джеймс, – сказала я мягко. Я давно отказалась от мысли объяснить ему, что это не сон, что он вот уже почти двести тридцать лет как умер. Наверное, такое никому не хочется слышать.

– Недавно доктор Бэрроу пустил мне кровь, и я даже сумел сделать пару глотков, – продолжал он. – Я надеялся, что на этот раз мне приснится что‑то другое, но… что ж… я снова здесь.

– И это очень хорошо, – сказала я тепло. – Мне бы тебя очень не хватало.

Джеймс сумел улыбнуться.

– Ну, я бы солгал, если бы заявил, что вы тоже не нашли места в моем сердце. Ну что, продолжим занятия по умению себя вести?

– К сожалению, сейчас у нас нет времени. Но завтра продолжим, хорошо? – На лестнице я обернулась еще раз. – Ах, Джеймс! В 1782 году, в сентябре, как звали твоего любимого коня?

Два школьника, как раз передвигавшие стол с проектором в коридоре, остановились, и Лесли хихикнула, услышав, как каждый из них произнес: «Ты у меня спрашиваешь?»

– В прошлом году в сентябре? – спросил Джеймс. – Гектор, конечно. Он всегда будет моим любимым конем. Самый замечательный чалый, которого только можно себе представить.

– А какое твое самое любимое блюдо?

Школьники с проектором смотрели на меня, как на сумасшедшую. Джеймс тоже нахмурился.

– Что это за вопросы? В настоящий момент у меня вообще нет аппетита.

– Ну ладно, это терпит до завтра. До свидания, Джеймс.

– Меня зовут Финли, придурочная, – сказал один из перетаскивальщиков проектора. А другой ухмыльнулся и добавил: – А меня Адам. Но неважно! Я не настаиваю. Можешь звать меня Джеймсом.

Я проигнорировала обоих и взяла Лесли под руку.

– Клубника! – крикнул Джеймс нам вослед. – Клубнику я люблю больше всего.

– Что это было? – захотела узнать Лесли, когда мы спускались.

– Если я встречу Джеймса на балу, хочу предупредить его, чтобы он не заразился оспой, – объяснила я. – Ему как раз исполнился двадцать один год. Он слишком молод для смерти, ты так не думаешь?

– Я только спрашиваю себя, нужно ли вмешиваться в такие события, – сказал Лесли. – Ну ты в курсе: судьба, предназначение и все такое.

– Но по какой‑то причине он же здесь остался как призрак. Может, это мое предназначение – помочь ему.

– Скажи‑ка еще раз, зачем ты идешь на этот бал? – спросила Лесли.

Я пожала плечами.

– Якобы граф Сен‑Жермен так распорядился в этих дурацких Хрониках. Чтобы лучше узнать меня или что‑то в этом роде.

Лесли подняла брось.

– Или что‑то в этом роде…

Я вздохнула.

– Как бы то ни было. Бал состоится в сентябре 1782 года, а Джеймс заболел только в 1783 году. Если мне удастся его предупредить, он мог бы, например, когда начнется эпидемия, поехать в деревню. Или хотя бы избегать этого лорда Как‑его‑там. Чего ты ухмыляешься?

– Ты собираешься ему сказать, что прибыла из будущего и знаешь, что он скоро заразится оспой? И в доказательство сообщишь ему имя его любимого коня?

– Э‑э‑э… ну я еще не до конца продумала план.

– Лучше сделай ему прививку, – сказала Лесли и открыла дверь, ведущую в школьный двор. – Но это будет, наверное, непросто.

– Да уж. Но что сейчас у нас просто? – сказала я и застонала. – О, черт!

Возле лимузина, который, как всегда, должен был меня отвезти в штаб‑квартиру Хранителей, стояла Шарлотта. И это могло означать только одно: меня снова будут истязать менуэтами, приседаниями и осадой Гибралтара. Очень полезные знания для бала в 1782 году, как считают Хранители. Как ни странно, но сегодня меня это не слишком пугало. Наверное, потому что я с нетерпением ожидала, как пройдет встреча с Гидеоном.

Лесли сузила глаза:

– А что это за мужичок рядом с Шарлоттой? – Она показала на рыжего мистера Марли, адепта первого уровня, которого, кроме этого титула, характеризовало еще умение краснеть до ушей. Он стоял возле Шарлотты, втянув голову в плечи.

Я объяснила Лесли, кто это.

– Мне кажется, он боится Шарлотту, – добавила я, – но одновременно восхищается ею.

Шарлотта заметила нас и нетерпеливо махнула рукой.

– Во всяком случае, что касается цвета волос, они отлично подходят друг другу, – сказала Лесли и обняла меня. – Удачи тебе! Думай о том, о чем мы говорили. И будь осторожной. И, пожалуйста, сделай для меня фотографию этого мистера Джордано!

– Джордано, просто Джордано, будьте добры, – сказала я, говоря в нос, как мой наставник. – До вечера!

– Ах, Гвенни, еще кое‑что! Не облегчай Гидеону задачу, хорошо?

– Ну наконец‑то! – наехала на меня Шарлотта, когда я подошла к машине. – Мы ждем тебя уже целую вечность. Все уставились на нас.

– Как будто тебе это не нравится. Привет, мистер Марли. Как дела?

– Э‑эм. Хорошо. Э‑эм. А у вас?

Этого оказалось достаточно, чтобы мистер Марли покраснел. Мне было его жаль. У меня тоже была склонность заливаться румянцем, но у мистера Марли краснели не только щеки, но и уши и шея, которые принимали цвет спелых помидоров. Ужасно!

– Замечательно, – сказала я, хотя мне очень хотелось бы увидеть его лицо, если бы я ответила «дерьмово».

Он придержал для нас двери автомобиля, и Шарлотта изящно заняла место в салоне. Я упала на сиденье напротив. Машина поехала.

Шарлотта смотрела в окно, я пялилась в пустоту, прикидывая, как мне вести себя с Гидеоном: холодно и обиженно или подчеркнуто дружелюбно, но равнодушно. Я сердилась, что не обсудила этот вопрос с Лесли. Когда лимузин свернул на Стрэнд,[6]Шарлотта уже рассматривала не окрестности, а собственные ногти. Вдруг она перевела взгляд на меня, оглядела с ног до головы и спросила довольно агрессивно:

– С кем ты собираешься пойти на вечеринку Синтии?

Очевидно, ей хотелось поссориться. Как хорошо, что мы почти приехали. Лимузин как раз заехал на парковку.

– Я пока еще не решила, или с лягушонком Кермитом или со Шреком, если он будет свободен. А ты?

– Гидеон хотел пойти со мной, – сказала Шарлотта, напряженно вглядываясь в меня. Совершенно очевидно, что она ждала моей реакции.

– Как мило с его стороны, – сказала я дружески и улыбнулась. Мне даже не потребовалось каких‑то особенных усилий, потому что я в отношение Гидеона для себя уже все решила.

– Но я не знаю, должна ли принять его предложение. – Шарлотта вздохнула, но в ее ожидающем взгляде ничего не изменилось. – Он наверняка будет чувствовать себя неуютно среди всей этой детворы. Не зря же он постоянно жалуется на наивность и незрелость некой шестнадцатилетки…

На какую‑то долю секунды я задумалась, а вдруг это правда, а не желание задеть меня. Но в любом случае, я не собиралась радовать Шарлотту, показав, что ей это удалось. Я понимающе кивнула.

– О да, он же может общаться с тобой, зрелой и рассудительной, и если ему и этого окажется мало, он всегда может подискутировать с мистером Дэйлом о фатальных последствиях злоупотребления алкоголя подростками.

Машина затормозила и остановилась на одном из зарезервированных парковочных мест перед домом, в котором уже столетия располагалась ложа Хранителей. Водитель выключил двигатель, и в этот же момент мистер Марли вскочил с сиденья. Я едва успела его опередить, открыв дверцу самостоятельно. За это время я стала понимать, как должна себя чувствовать королева. Когда тебе не доверяют настолько, что думают, что ты сама не можешь выйти из машины.

Я взяла сумку, вылезла из лимузина, игнорируя при этом протянутую мистером Марли руку, и сказала так весело, как только могла:

– К тому же зеленый – цвет Гидеона, можно сказать.

Ха! Хоть в лице Шарлотты не было заметно изменений, но этот раунд выиграла определенно я. Пройдя пару шагов и будучи уверенной, что меня никто не видит, я позволила себе небольшую триумфальную ухмылку. Которая тут же исчезла у меня с лица. На ступеньках ко входу штаб‑квартиры Хранителей на солнышке сидел Гидеон. Черт! Я слишком была поглощена тем, чтобы придумать достойный ответ Шарлотте, что перестала замечать окружающих. Глупое марципановое сердце в моей груди не знало, должно ли оно сжаться от неприятного ощущения или биться быстрее от радости.

Заметив нас, Гидеон поднялся и отряхнул пыль с джинс. Я замедлила шаги и попыталась решить, как себя с ним вести. С дрожащей губой вариант «дружелюбно, но подчеркнуто равнодушно», пожалуй, не будет выглядеть особо достоверно. К сожалению, вариант «холодно, потому что имею право сердиться» тоже был невозможен в связи с непреодолимой потребностью броситься в его объятия. Так что я закусила непослушную нижнюю губу и постаралась смотреть нейтрально. При приближении я увидела с некоторым удовлетворением, что Гидеон тоже прикусил губу и вообще выглядел очень нервничающим. И хотя он был небрит, а его темные волосы выглядели так, как будто он максимум пару раз провел по ним пальцами, вместо того чтобы расчесаться, я была снова покорена его внешностью. Нерешительно я остановилась внизу лестницы, и мы пару секунд просто смотрели друг другу в глаза. Потом он скользнул взглядом к фасаду дома напротив и поздоровался обыкновенным «Привет!».

Мне не показалось, что он обращался ко мне, зато Шарлотта тут же поднялась по ступенькам. Она обняла Гидеона за шею и поцеловала его в щеку.

– Эй, привет! – сказала она.

Нужно признать, что это было намного элегантней, чем стоять как вкопанной и глупо таращиться.

Мистер Марли, похоже, решил, что мое поведение вызвано приступом слабости, потому что он спросил:

– Может быть, я должен забрать у вас сумку, мисс?

– Нет, спасибо, все в порядке.

Я заставила себя сдвинуться с места, поправила съехавшую с плеча сумку и стала подниматься. Вместо того чтобы отбросить назад волосы и с холодным взглядом пройти мимо Гидеона и Шарлотты, я шла по ступеням с воодушевлением улитки. Наверное, мы с Лесли просто смотрели слишком много романтичных фильмов. Но тут Гидеон отодвинул от себя Шарлотту и схватил мою руку.

– Могу я коротко поговорить с тобой, Гвен? – спросил он.

От облегчения у меня почти подогнулись колени.

– Конечно.

Мистер Марли нервно переступал с одной ноги на другую.

– Мы уже немного опаздываем, – пробормотал он, а его уши горели огнем.

– Он прав, – прощебетала Шарлотта. – У Гвенни перед элапсацией еще занятия, а ты знаешь, каким становится Джордано, если его заставляют ждать.

Я понятия не имею, как ей это удалось, но ее переливчатый смех звучал по‑настоящему искренне.

– Ты идешь, Гвенни?

– Она придет через десять минут, – сказал Гидеон.

– А нельзя это отложить? Джордано…

– Я сказал, через десять минут! – Тон Гидеона почти граничил с невежливостью, и мистер Марли выглядел испуганным. Я, предположительно, тоже.

Шарлотта пожала плечами.

– Как хочешь, – сказала она, гордо вскинула голову и поспешила уйти. Она это умела очень хорошо.

За ней поспешил мистер Марли.

Когда они оба исчезли в коридоре, казалось, Гидеон забыл, чт о он хотел сказать. Он снова уставился на дурацкий фасад дома напротив и потер ладонью затылок, как будто хотел снять напряжение. Наконец мы оба набрали воздух.

– Как твоя рука? – спросила я, и в тот же момент Гидеон спросил: – Как ты? – И мы оба ухмыльнулись.

– С моей рукой все отлично.

Наконец‑то он снова смотрел на меня. О боже! Эти глаза! Мои колени тут же размягчились, и я порадовалась, что мистер Марли ушел.

– Гвендолин, мне бесконечно жаль. Я повел себя совершенно… безответственно. Ты этого не заслужила. – Он выглядел таким несчастным, что я едва могла это выдержать. – Вчера вечером я, наверное, сто раз пытался дозвониться до тебя по мобильному, но постоянно было занято.

Я размышляла, не стоит ли сократить эту часть и просто броситься в его объятия. Но Лесли сказала, что я не должна облегчать ему задачу. Так что я ожидающе подняла бровь.

– Я не хотел сделать тебе больно, пожалуйста, поверь мне, – сказал он, и его голос был хриплым от серьезности. – Ты вчера вечером выглядела так грустно и разочарованно.

– Все не так уж страшно, – сказал я тихо. Мне казалось, это была простительная ложь. О пролитых слезах и настойчивом желании умереть от чахотки ему было необязательно знать. – Я только… мне было немного больно… – Окей, это было преуменьшение века! – … думать о том, что с твоей стороны все было притворством: поцелуи, объяснение в любви… – Я неловко замолчала.

Он выглядел еще более сокрушенно, если такое вообще было возможно.

– Я обещаю, что это больше не повторится.

Что он имел в виду? Я что‑то недопонимала.

– Ну, теперь‑то, когда я в курсе, это бы уже не сработало, – сказала я немного энергичнее. – Между нами: план все равно был идиотским. На влюбленных легче влиять, чем на других? Как раз наоборот! Из‑за всех этих гормонов, никогда не известно, что случится в следующий момент.

В конечном итоге, я была лучшим примером в этом.

– Но ради любви человек способен на то, что он в другое время никогда бы не сделал. – Гидеон поднял руку, как будто собирался погладить меня по щеке, но снова ее опустил. – Когда любишь, другой становится важнее, чем ты сам. – Если бы я не знала его лучше, можно было бы подумать, что он вот‑вот заплачет. – Влюбленный человек жертвует… – вот что, наверное, имел в виду граф.

– А я думаю, что наш граф не имеет ни малейшего понятия, – сказала я небрежно. – Если хочешь знать мое мнение: любовь – это не его специальность, и его знания женской психики просто… плачевны!

А сейчас поцелуй меня, я хочу знать, колючая ли у тебя щетина.

Улыбка осветила лицо Гидеона.

– Может быть, ты и права, – сказал он и перевел дыхание, будто у него упал с души огромный камень. – Во всяком случае, я очень рад, что мы все выяснили. Мы же навсегда останемся близкими друзьями, да?

Что?!

– Близкими друзьями? – повторила я, и внезапно у меня пересохло во рту.

– Близкими друзьями, которые знают, что могу доверять друг другу и положиться друг на друга, – сказал Гидеон. – Очень важно, чтобы ты мне доверяла.

Прошла одна секунда, потом другая, и у меня в голове забрезжило, что в этом разговоре каждый из нас свернул в свою сторону. То, что Гидеон мне пытался сказать было не «Прости меня, я люблю тебя», а «Давай останемся друзьями». А каждый дурак знает, что это две разные вещи.

Это означало, что он в меня не влюбился. Это означало, что Лесли и я смотрели слишком много романтичных фильмов. Это означало…

– …мерзавец! – крикнула я. Гнев, чистый, горячий гнев пронзил меня с такой силой, что мой голос совсем охрип. – Как можно быть таким прожигой! Сегодня ты целуешь меня и заявляешь, что влюбился, а назавтра ты говоришь, извини? Как можно быть таким низким проходимцем и хотеть, чтобы я тебе доверяла?

Сейчас и Гидеон понял, что мы говорили мимо друг друга. Улыбка исчезла с его лица.

– Гвен…

– Хочешь что‑то услышать? Я жалею о каждой слезе, которую я пролила из‑за тебя! – Я хотела накричать на него, но получалось жалко. – Но не воображай, что их было много! – только и могла я прохрипеть.

– Гвен! – Гидеон попытался взять меня за руку. – О черт! Мне очень жаль. Я только не хотел… прошу тебя!

Прошу – что? Я была в ярости. Он что не замечает, что делает все еще хуже? Или он думает, что его взгляд побитой собаки может что‑то изменить? Я хотела развернуться и уйти, но Гидеон крепко держал меня за руки.

– Гвен, послушай. Нас ждут опасные времена, и очень важно, чтобы мы держались вместе, ты и я! Я… ты мне правда очень нравишься, и я хочу, чтобы мы…

Нет, он не скажет это еще раз! Не эту затасканную фразу! Но именно ее он и сказал.

– …остались друзьями. Неужели ты не понимаешь? Только если мы можем доверять друг другу…

Я вырвалась из его рук.

– Как будто я хочу иметь в друзьях такого, как ты! – Сейчас мой голос вернулся и был громким, так что с крыши взлетели голуби. – Ты понятия не имеешь, что значит дружба!

И внезапно все стало просто. Я порывисто откинула волосы, повернулась на каблуках и ушла от него прочь.

~~~

Прыгни – и по пути вниз отрасти себе крылья.

Рэй Брэдбери.

Глава третья

«Давай останемся друзьями» – это выражение было хуже некуда.

– Наверняка каждый раз умирает какая‑то фея, когда где‑то на этой планете кто‑то произносит эту фразу, – сказала я. Я закрылась в туалетной кабинке с мобильником и изо всех сил старалась не кричать, хотя мне – спустя даже полчаса после нашего разговора с Гидеоном – этого все еще хотелось.

– Он сказал, что хочет, чтобы вы были друзьями, – поправила меня Лесли, которая, как всегда, запомнила каждое слово.

– Это то же самое, – сказала я.

– Нет. То есть, может быть. – Лесли вздохнула. – Я не понимаю. И ты точно на этот раз дала ему выговориться? Знаешь, в «Десяти причинах моей ненависти», там…

– Я дала ему выговориться, к сожалению, я бы сказала. – Я посмотрела на часы. – О, черт! Я обещала мистеру Джорджу вернуться через минуту.

Бросив короткий взгляд в зеркало над старомодным умывальником, я еще раз произнесла «О черт!». На моих щеках горели два круглых пятна.

– Кажется, у меня аллергическая реакция.

– Это только следы ярости, – поставила диагноз Лесли, когда я ей описала увиденное в зеркале. – А глаза? Сверкают они опасно?

Я уставилась на свое отражение.

– Н‑н‑ну… в каком‑то смысле. Я немного похожа на Хелену Бонэм Картер в роли Беллатрисы Лестрейндж в Гарри Поттере. Довольно опасно.

– Звучит как раз так, как надо. Слушай меня. Ты сейчас выходишь и сверкаешь так, чтобы сравнять всех с землей, окей?

Я послушно кивнула и пообещала.

После телефонного разговора мне стало немного лучше несмотря на то, что холодная вода не смыла ни пятна от ярости, ни саму ярость.

Если мистер Джордж и удивлялся, где это я так долго была, по нему ничего нельзя было заметить.

– Все в порядке? – осведомился он дружелюбно. Он ждал меня перед Старой трапезной.

– Все отлично. – Я бросила взгляд в комнату, дверь в которую была чуть приоткрыта, и против ожиданий не увидела там Джордано с Шарлоттой. При этом для занятий было слишком поздно. – Я… мне нужно… я нанесла немного свежих румян.

Мистер Джордж улыбнулся. Кроме лучистых морщинок вокруг глаз и уголков рта, появившихся от смеха, ничего в его круглом добром лице не напоминало, что он старше семидесяти. В его лысине отражался свет, голова выглядела хорошо отполированным шаром для боулинга. Я не могла по‑другому, я улыбнулась в ответ. Мистер Джордж всегда действовал на меня очень умиротворяюще.

– Правда, сейчас так модно, – сказала я и показала на свои пятна от ярости.

Мистер Джордж подал мне руку.

– Идем, моя храбрая девочка, – сказал он. – Я уже сказал внизу, что мы сейчас начнем элапсацию.

Я удивленно посмотрела на него.

– А что насчет Джордано и колониальной политики восемнадцатого века?

Мистер Джордж слегка улыбнулся.

– Ну, скажем так. Я использовал небольшую паузу, пока ты была в туалетной комнате, чтобы объяснить мистеру Джордано, что сегодня, к сожалению, у тебя не будет времени для занятий.

Добрый, верный мистер Джордж! Он был единственным среди Хранителей, которому я, кажется, не была совершенно безразлична. Хотя я могла бы при репетиции менуэта немного выпустить пар. Так, как другие это делают с боксерской грушей или в фитнесс‑клубе. С другой стороны, я не хотела видеть самодовольную улыбку Шарлотты.

Мистер Джордж предложил мне руку.

– Хронограф ждет.

Я охотно взяла его под руку. В виде исключения, сегодня я радовалась элапсации, моему ежедневному контролируемому прыжку, и не только потому, что могла избежать ужасного общества персоны по имени Гидеон. Сегодняшний прыжок был ключевым моментом в главном плане, составленном Лесли и мной.

Если он сработает.

Чтобы добраться до подвалов, мы с мистером Джорджем шли через штаб‑квартиру Хранителей. Трудно было составить полное впечатление о ней, она располагалась в нескольких зданиях. В одних только коридорах со множеством поворотов было так много всего, что казалось, ты находишься в музее. Бесчисленные картины в рамах, старинные карты стран, рукодельные ковры и коллекции шпаг висели на стенах. В витринах были выставлены выглядевший дорогим фарфор, книги в кожаных переплетах и старинные музыкальные инструменты. Кроме того, стояло множество сундуков и резных шкатулок, в которые я при других обстоятельствах с удовольствием бы заглянула.

– Я ничего не понимаю в макияже, но если тебе захочется кому‑нибудь выговориться по поводу Гидеона… я умею хорошо слушать, – сказал мистер Джордж.

– По поводу Гидеона? – повторила я медленно, будто соображая, кто это вообще такой. – Со мной и Гидеоном все в порядке. – Йиппи! В самом лучшем порядке. Я сделала пару боксирующих выпадов в стену. – Мы – друзья! Просто друзья.

К сожалению слово «друзья» не захотело легко произнестись, я проскрипела его зубами.

– Мне когда‑то тоже было шестнадцать, Гвендолин. – Маленькие глаза мистера Джорджа прямодушно смотрели на меня. – И я обещаю не говорить, что я тебя предупреждал. Хотя я тебя предупреждал…

– Я уверена, вы были замечательным парнем в шестнадцать лет.

Трудно себе представить, что мистер Джордж искусно ухаживал за кем‑либо, с поцелуями и нежными словечками. «Тебе достаточно просто быть в той же комнате, и мне уже хочется дотронуться до тебя, поцеловать…» Я попробовала стряхнуть с себя пристальный взгляд Гидеона, ступая подчеркнуто жестко. Фарфор дрожал в витринах. Хорошо. Зачем менуэт, чтобы выпустить пар? Этого средства будет достаточно. Хотя эффект можно было бы усилить, расколотив парочку выглядевших бесценными ваз.

Дата добавления: 2015-07-13