Часть первая: На самом донышке души 6 страница

– Запросто, – надевая браслет на руку, в тон ему кивнула Рисенн. Потом качнулась к нему, откидывая волосы за спину: – Как насчёт прощального поцелуя?..

– Увы, – с напускным сожалением сказал Рон. – Не могу: девушка.

– Тогда пообещай, что мы ещё увидимся, Прорицатель.

– Нет, – на этот раз сожаление было искренним. – Мы больше не увидимся, однако тебе предстоит долгая жизнь – не одно тысячелетие: ты позабудешь и меня, и даже имя моё… Но, надеюсь, ты запомнишь…

Рисенн попятилась – сейчас она выглядела странно и сказочно: лунный свет выбелил ее лишённое возраста лицо, и зубы под улыбкой по-котёночьи заострились:

– Запомню?..

–…что даже самые обычные из нас тоже кое-чего стоят. И что любви на свете куда больше, чем боли. И иногда она даже может сделать тебя счастливой.

– Счастливой? Никогда такой не была.

– Не была, – согласился он. – Но станешь.

Она улыбалась. И эта улыбка, самая настоящая, ничуть не походила на маску. Рисенн встала, легкомысленно балансируя на самом краю перил – Рон даже протянул было руку, но тут она сделала шаг назад, прочь от его руки, и исчезла.

Рон подбежал к перилам, перегнулся – под ним был сад.

Демонесса пропала, осталось лишь эхо её серебристого смеха.

* * *

В библиотеке царила темнота. Гарри сидел в оконном проёме, обхватив колени, и обозревал залитые сиянием просторы Имения. Это дежа-вю едва не сшибло Драко с ног – он даже замер в дверях: неужели?.. Неужели так оно и будет всегда?..

Он взял со стола незажжённую лампу и шепнул «Люмос».

Гарри обернулся на свет и замигал:

– Малфой?.. А я думал…

– Что именно?..

– Что ты занят, – скомканно закончил Гарри.

– Был занят. Теперь свободен.

Он подошёл к окну, и Гарри свесил с подоконника ноги, чтобы можно было присесть рядом. На противоположной стене располагалось ещё два витражных окна, и смотрящая сквозь них луна разукрашивала лица юношей ядовито-зелёными, льдисто-синими и кроваво-красными узорами.

– Ну-с, и что это у тебя с физиономией? Не иначе, ты обнаружил, что вы с профессором Трелани остались единственными людьми на планете и теперь только от вас зависит выживание человечества?

Гарри нахмурился:

– Профессор Трелани?.. С какого перепуга ты вдруг…

– А, значит, дело не в этом.

– Конечно не в этом! – негодующе буркнул Гарри, но спохватился и взял себя в руки: – Это из-за Гермионы.

– Не поверишь – сейчас свалюсь с подоконника от изумления, – он поднёс лампу к лицу Гарри. – Слушай, краше в гроб кладут, – заметил он. – Что ж такого она натворила-то?

– Не она, а я. Я сделал ей предложение.

Вот теперь Драко действительно был поражён – чуть лампу не выронил, так дрогнула рука. Он едва-едва успел поймать её за петлю, и она закачалась, выстрелив пригоршней безумно мечущихся по стенам теней.

– На кой ляд ты сделал это, тупица?!

Гарри мрачно уставился на него:

– А что не так, если делаешь людям предложение?!

– Много чего. Например, ты сейчас дал мне понять, что сделал предложение не одному человеку, а целой толпе – представляешь, как они разозлятся, повстречавшись в церкви? А что до Гермионы – то, в общем, всё в порядке, за исключением того, что ни ты, ни она пока не достигли брачного возраста. Или ты собираешься вести к венцу несовершеннолетнюю?

– Семнадцать лет для магического мира вполне взрослый возраст, – пробурчал Гарри.

– Верно. То есть ты можешь жениться. Но не обязан. Не всё, что законно, гениально. Кстати, обратное тоже верно.

– Но я хочу жениться! И хочу жениться на Гермионе. Я вообще не представляю рядом с собой кого-то другого, а мысль о том, что я могу её потерять, мне и вовсе невыносима!

– Потерять? – Драко осторожно поставил лампу. – А кто говорит про «потерять»? Не надо думать, будто… хм… либо женитьба, либо ничего. И потом, – уже мягче добавил он, – нельзя жениться лишь для того, чтобы привязать человека к себе. Люди остаются рядом потому, что им этого хочется, не силком же их заставляют, верно?

– Мои родители поженились совсем молодыми.

– Тогда была война, и они знали, что, возможно, погибнут.

…и погибли, – несказанные, повисли меж ними слова.

– У меня чувство, будто я могу погибнуть, – угрюмо ответил Гарри. – И мне не за что уцепиться.

…Есть же я, – чуть не сказал Драко.

Но останется ли всё по-прежнему, когда снимут заклятье?

Он знал, что Гарри подумал о том же, – хватило одного взгляда на его лицо (а будет ли кто другой в жизни Драко, чьи мысли он сможет читать с такой же лёгкостью?), а потому сказал:

– Не надо мелодраматизма, Поттер. Она сказала, что больше не хочет тебя видеть?

– Нет, – признал Гарри.

– Она сказала, что её тошнит от одного твоего вида?

– Нет.

– Так что же она сказала?

– Она сказала «нет», – ответил Гарри. – Сказала, что это невозможно.

– А ты?

– Ушёл, – словно само собой разумеющееся, ответил Гарри. – Отправился искать тебя или Рона. Но Рон куда-то делся, а ты был это… того… Занят.

– Ты у нас сама тактичность. Ты хоть додумался спросить её, почему она отказала?

– Разумеется, нет! Тебя б на моё место! В смысле – у меня и гордость имеется, – натянуто добавил Гарри, сразу превратившись в мальчишку в своём парадном одеянии, съехавших на кончик носа очках и полуразвязанном галстуке.

– Гордость лишь помеха во всём, что касается дел сердечных, – задумчиво отметил Драко. – Я бы вот поинтересовался. Это же Гермиона – у неё наверняка имеются причины.

– А я, может, не желаю их знать.

– Знание – сила, – наставительно сообщил Драко. – В противном случае порвёшься на части от догадок. И меня умаешь до смерти своими бесконечными стенаниями, – многозначительно добавил он.

Гарри уткнулся головой в ладони, а когда убрал их, боевого задора как не бывало:

– Ладно… Но если добром дело не кончится, Малфой, спрос будет с тебя.

Он съехал с подоконника, и Драко следом за ним – вернул лампу обратно на стол, и вместе юноши вышли из библиотеки, заморгав глазами, едва сделали шаг в ярко освещённый коридор.

Драко искоса глянул на Гарри:

– Не хочешь хлебнуть для храбрости, Поттер?

– Нет. Я когда выпью, тупею, – Гарри расправил плечи. – Всё будет как надо.

– Хорошо б ты ещё выглядел как надо, – заметил Драко, когда они шли в сторону бального зала. – А то ты какой-то розовато-зелёный. Кстати, под цвет глаз, в каком-то смысле. Хотя с другой стороны, похож на устрицу.

– Ничем не могу помочь, – они как раз добрались до двустворчатых дверей, и Гарри, развернувшись, скорбно воззрился на Драко. – У тебя такого никогда не случалось – будто в груди поселилось какое-то страшное чудовище, и оно решило вдруг вырваться на свободу? Неужели так себя чувствуют все, кто влюблён?

– Сомневаюсь, – распахнув двери элегантным пинком, Драко жестом пригласил Гарри следовать за ним. – Наверное, ты просто съел что-то. К колдомедику на досуге загляни.

* * *

Джинни, – решил Драко, – легче лёгкого найти по огнеопасному платью и не менее огнеопасным волосам.

Однако, она, судя по всему, исчезла из бального зала. Он поймал рыжий всполох у серебряной чаши с пуншем, но тот на поверку оказался Чарли Уизли, который вёл в танце Блэз Забини. Блэз выглядела вполне собой довольной, и Драко подумал, уж не решила ли она послать одного Уизли ради другого… Чарли всяко выигрывал – и внешне, и за счёт интеллекта, да вот только Блэз на свой собственный лад была девушкой на удивление верной. И она сохранит верность Рону, путь тот даже и пальцем не пошевелил, чтобы её заслужить.

Драко было направился к французским дверям – проверить, не вышла ли Джинни на один из балконов, но тут его плеча коснулась чья-то рука. Развернувшись, он увидел за спиной Дамблдора – с серебряной пивной кружкой в руке директор загадочно лучился, взирая на слизеринца с высоты своего роста:

– Дай-ка, думаю, гляну, как там наш новорожденный…

Драко моргнул:

– Это не мой день рождения, сэр – он был в прошлый раз. Сегодня – свадьба моей матери.

– Экий я старый дурак… – махнул рукой Дамблдор, но Драко поймал смешинку в глазах директора и не в первый раз подивился, что ж у того на уме. – И как ты – веселишься?

– Вроде того.

– Не слишком боишься завтрашнего дня? – всё тем же легкомысленным тоном продолжил директор, но взгляд разом стал пронзительным.

– Завтрашнего? – медленно повторил Драко. – Вы про… про снятие заклинания, о котором мы говорили? Разве оно уже завтра?

– Ожидаю вас обоих в кабинете в полдень, верно-верно.

Драко ничего не сказал.

– Не надо думать, будто я в восторге от той жестокой роли, что мне выпала, – уже мягче добавил Дамблдор. – Я бы так не поступил, если б не считал, что всё делается для твоего же блага.

– Моего, значит, блага, – повторил Драко без всяких эмоций.

– Не согласны, мистер Малфой?

Драко посмотрел на свою левую руку. Широкий шрам крест-накрест пересёк ладонь и, казалось, источал свой собственный свет в мерцании огней зала.

– Знаете, часть меня не перестаёт гадать, кто же выйдет завтра из этого кабинета, когда вы с нами закончите. Гарри останется тем же. Я не изменил его в той степени, в какой он изменил меня. А вот узнаю ли я себя… То ли завтрашний я буду состоять целиком из лжи… То ли я сегодняшний – одна лишь ложь… А ведь уже год, как я такой…

– Не уверен в твоей правоте насчёт Гарри и того, насколько ты на него повлиял, но давай-ка отложим ненужные споры на потом, – с суховатой озабоченностью предложил Дамблдор. – Если ты не против темы, которой я сейчас коснусь… Скажи-ка, Драко, правда или нет, что в последний миг жизни твоего отца наложенное на него Вольдемортом проклятье исчезло?

Как всегда, когда речь заходила об отце, Драко ощутил, что из лёгких куда-то исчез весь воздух.

– Дело не в проклятье, – сдавленным голосом ответил он. – К нему просто вернулось то, что Вольдеморт когда-то забрал.

– Отцовская любовь.

Драко кивнул.

…Воздуха, – подумал он, мечтая выбраться на балкон и надышаться досыта.

– Должно быть, тебе было непросто.

– Тогда я ничего не ощутил. Он смотрел на меня и говорил, говорил – слова, которых я от него никогда не слышал… и не услышал бы… И я подумал тогда – и снова ложь…

– Но на деле он говорил правду, – сказал Дамблдор. – А ложью были семнадцать прошедших лет.

Драко отвернулся, не в силах выдерживать пристальный взгляд школьного директора.

– Какая теперь разница. Слишком мало правды. И слишком поздно.

– Согласен, – к его удивлению, кивнул Дамблдор. – Именно этого я для тебя и не желаю: слишком поздно обнаружить, кто ты есть на самом деле. И прожить жизнь во лжи.

– А если я возненавижу «истинного» меня? А если стану подонком, каким себя помню? Что тогда?

– Выбор существует всегда, – заметил Дамблдор. – Уродливая правда против прекрасной лжи.

– Я думал, лишь правда и прекрасна… – мрачно усмехнулся Драко.

– Разве что в поэзии. Но не в жизни.

– Наверное, потому я и люблю поэзию, – сказал Драко. Он поднял глаза на Дамблдора. – Знаете… – идея, периодически крутившаяся у него в голове, но так и не получившая окончательного осмысления, внезапно шагнула в жизнь, – я хочу кое о чём вас спросить. Если б вообще было возможно…

– Ты чего-то желаешь? – блеснув глазами за стёклами очков, встрепенулся Дамблдор. – Если насчёт кубка по квиддичу…

– Нет, я не о нём – это вообще со школой не связано… Ну, может быть – отдалённо, косвенно, не слишком… В смысле…

– Думаю, тебе стоит начать сначала, – с улыбкой посоветовал директор, – и объяснить, чего ты хочешь. Как знать? Возможно, я смогу тебе помочь…

* * *

Каждая стеклянная дверь на дальнем конце бального зала открывалась на крохотный смотрящий в сад балкончик. Место так и дышало романтикой, и Гарри спугнул несколько милующихся парочек – включая Эйдана Линча с неопознанной грудастой красоткой в тугом розовом корсаже, – прежде чем нашёл Гермиону.

Двери были нараспашку, потому-то она и не заметила его появления: стояла, прислонившись к балюстраде и теребя кулон. На ней было простое сине-белое платье в стиле ампир, без всяких рюшей или кружев, отвлекающих внимание от чистых линий; буйные кудри собраны на затылке, хотя большинству уже удалось вырваться на свободу, и теперь они обрамляли лицо; а из-под стянувшей их синей ленты торчала подоткнутая ещё в зале чёрная шёлковая роза. Гарри всегда думал, что Гермиона выглядит вне времени и могла бы жить в любом веке – пусть не красавица в общепринятом смысле, зато все черты её точёного лица свидетельствовали о духовной силе и изяществе. Он любил её всю – с головы до ног, до самой последней косточки – и собирался любить всегда, собирался смотреть, как с годами зреет на его глазах её красота…

Выходит, этому не бывать…

Над рёбрами заломило, словно он долго и быстро бежал и вот – задохнулся.

Он позвал её по имени, Гермиона повернулась. Её рука опустилась, и на шее что-то синевато блеснуло.

– Гарри? – потрясённо выдохнула она.

Он закрыл двери, хлопнул ладонью по замку и шепнул заклятье – «клик», и двери заперлись. Гермиона не сводила с него широко раскрытых глаз.

– Я… Я не думала, что ты захочешь…

– Чего захочу? – самым спокойным из всех возможных тонов уточнил Гарри.

–…снова меня увидеть, – она прикусила губу.

– Снова? – он сам удивился ровности и лёгкости, с какими произнёс это слово – кто бы мог подумать, что удастся держать свои эмоции в узде и… – он вдруг осознал –…и говорить прямо как он. Как Малфой. Нельзя не отметить, что способность Драко прятать всё, что у него на душе, крайне раздражала Гарри в прошлом, однако сейчас он с облегчением распахнул ей объятия. Накричи он на Гермиону, это бы ничуть не помогло, разве что сделало их обоих ещё несчастней. Он испытал благодарность – какая-то часть Драко стала его собственной, и теперь он может разговаривать… – Я бы такого не допустил, – сказал Гарри, отходя от дверей, и Гермиона напряглась при его приближении, но он просто прислонился к балюстраде неподалёку. Повернулся, посмотрел на неё: – Нельзя, чтобы это разрушило нашу дружбу.

– Нет, мне… – он-то предполагал, что ей сразу станет легче, но вместо этого Гермиона совсем расстроилась. – Мне этого тоже не хотелось.

– Рад слышать.

На соседних балконах Гарри видел фигурки других людей – в основном парочки, и это заставило его испытать приступ жгучей зависти. Что делать – может, эмоции-то он и научился держать в кулаке, вот только начинать надо с того, чтобы их и вовсе не существовало.

– Итак, чего же ты хочешь? Быть просто друзьями? – Гермиона быстро отвернулась, словно пытаясь скрыть выражение лица. – Если да, только скажи – и я больше никогда не подниму этот вопрос.

– Не валяй дурака, Гарри, – сдавленно попросила она.

– Дурака? – начал потихоньку заостряться такой спокойный совсем недавно голос – похоже, всё, что в Гарри было малфоевского, иссякло. – Я полагал, мы всю жизнь будем вместе, а ты заявила, что об этом и думать нельзя! Не приходит в голову, что я, по крайней мере, заслуживаю объяснения – почему? И вообще – чего ты от меня хочешь? Получается, я должен остаться рядом, и понятия не имея, что на самом деле ты обо мне…

– Ты и не обязан оставаться рядом, – по-прежнему сдавленно перебила Гермиона. – Я принята в корнуэлльский Институт Колдомедицины. Хочу стать колдомедиком, Гарри. Не желаю сидеть сложа руки, когда дорогие мне люди мучаются от ран или умирают, – она глубоко вздохнула. – Начинаю через неделю. Годовой курс там, после чего собираюсь на стажировку в Лондон.

– Годовой курс? Так ты из-за этого?.. Гермиона, год я запросто подожду – мы можем пожениться, когда ты закончишь, и переехать в Лондон…

– Да дело не в этом! – вспыхнула она и повернулась. Глаза сияли слезами. – Дело не во мне, а в тебе.

…Началось – «не виноватая я, это всё ты!» – шепнул Гарри внутренний голосок. – Пять баллов за оригинальность.

Значит, теперь он и думать начал, как Драко.

Гарри затолкал голосок поглубже.

– И что со мной не так? Решила, будто я тебя не отпущу? Да – я буду скучать, но, разумеется, понимаю, как важна для тебя учёба и…

– Да нет же, нет, дело не в этом! – в отчаянии воскликнула Гермиона. – Разве ты не…

–…могу поехать с тобой. Мы снимем дом – ты посвятишь себя работе. Заодно и деньги на жилье сэкономишь, а я…

– Гарри, пожалуйста, постарайся понять…

Его гнев наконец-то вырвался на волю:

– По-моему, вполне очевидно, что я никак не могу это сделать!

– А я понятия не имею, как объяснить. Понимаешь, я… – она сделала судорожный вздох, – с того самого мига, как мы встретились, Гарри, всё то время, что я тебя знаю, твоя жизнь была подчинена одному. Убить Вольдеморта. Мне всегда это казалось ужасно печальным – как же так, ничего просто для себя, ничего, что тебе бы просто хотелось… Словно твоя жизнь такая узенькая-узенькая… Но потом я всё поняла. Для тебя это было вопросом жизни и смерти. Для тебя и для всех нас. Но беда в том, что по-другому ты жить не умеешь. С тех пор, как исчез Вольдеморт, я вижу, как ты пытаешься найти себе другую цель… И теперь смыслом своей жизни решил сделать меня… Нет, Гарри, я тебе не позволю. Люби я тебя меньше – возможно, не стала бы возражать, возможно, порадовалась бы, что мой парень так меня обожает. Но я слишком люблю тебя, чтобы лишить шанса понять, кто же ты есть на самом деле и чего хочешь…

Он смотрел на неё, забыв закрыть рот:

– Неправда…

– Разве? – усмехнулась Гермиона так устало, словно отдала рассказу все силы. – И чем бы ты занимался в Корнуэлле, Гарри, во время моей учёбы?

– Не знаю, – признался он после краткого раздумья. – Но уж нашёл бы что-нибудь.

– Похоже, это для тебя просто развлечение, – едко заметила она.

– Развлечение? – озадаченно переспросил Гарри.

– Именно-именно. Знаешь – такие краткие минуты просветления между твоими попытками убить кого-то или дать убить себя. Всякие жмурки-пряталки, снежки и всё такое…

– Гермиона, я не собираюсь строить жизнь на жмурках-пряталках…

– А кто-то сказал, будто должен? – она тряхнула головой, и каштановые локоны подпрыгнули. – Тебе нужно обрести цельность, Гарри. Ты ведь даже не знаешь себя, не знаешь, чего на самом деле хочешь… Ты позволял другим строить твою жизнь – теперь вот решил, будто это должна делать я… Но я не стану. Как думаешь, что я буду испытывать, глядя на твои бесцельные блуждания по Корнуэллу, видя тебя скучающим и несчастным, застрявшим там лишь из-за меня? Гарри, ты можешь стать кем угодно. Делать то, что хочешь.

– А я не знаю, чего я хочу!.. Наверное, я уверен только в одном – хочу быть с тобой.

Она посмотрела на него с печалью в ещё поблёскивающих непролитыми слезами глазах.

– Пойми, одной меня на всю твою жизнь не хватит. Однажды ты поймёшь, чего-таки хочешь, и тогда возненавидишь меня за то, что не позволила найти себя раньше…

Гарри двинулся к ней, и на этот раз Гермиона не отстранилась – стояла, словно обмякнув, словно силы окончательно её оставили.

– Я никогда тебя не возненавижу.

– Однажды я заглянула в Зеркало Джедан… Я всё знала, и всё же… И увидела себя в одиночестве. Не представляешь, как мне стало страшно – я решила, что, получается, не люблю тебя… Или вовсе не способна любить… А потом случилась та история с Роном… «Я свихнулась, – подумала я. – И сама не понимаю, что творю». Мне тогда было тяжело, Гарри, но позже, в Румынии, увидев тебя, я поняла, что имело в виду Зеркало. Я хочу побыть одна, я должна побыть одна, чтобы понять, кто я. И чтобы ты мог понять, кто ты. Ведь лишь тогда мы действительно сможем решить, быть ли нам вместе.

Гарри смотрел на сад внизу. Ветер закручивал в траве маленькие торнадо из оставшихся после венчания лепестков белых роз.

– У тебя такой спокойный голос… Наверное, ты уже привыкла к этой мысли, пока обдумывала…

– Ничего подобного, – сдавленно возразила Гермиона. – Я просто в ужасе.

Её рука опять потянулась к горлу, и тут до Гарри дошло, что за кулон висит у неё на шее: стеклянное кольцо, его несостоявшийся подарок на Рождество. Он тогда швырнул его об стену, и кольцо, хоть и не раскололось, но треснуло – по нему словно серебряная ниточка пробежала.

– Я могу починить, если хочешь… – Гарри сделал ещё один шаг и осторожно коснулся его кончиками пальцев.

– Нет, – отпуская цепочку, ответила Гермиона. – Мне и так нравится.

– С изъяном?

Она полуиспуганно взглянула на него:

– Пусть с изъяном. Тем и совершенное.

Он провел ей ладонью по волосам.

– Значит, ты действительно хочешь, чтобы мы расстались?

– Не хочу, – её пробила лёгкая дрожь. – Но так надо. Думаешь, мне не страшно? Думаешь, я не боюсь, что отпущу тебя, а ты не вернёшься?

– Я всегда буду возвращаться к тебе…

Он вздрогнул от неожиданности, когда она кинулась ему на шею, уткнулась лицом в грудь, содрогаясь в беззвучных рыданиях.

– Я люблю тебя, – сказал Гарри. – Наверное, стоило признаться раньше, когда я делал тебе предложение… И всегда буду тебя любить.

– Знаю, – шепнула она ему в рубашку. – Я тоже тебя люблю – так люблю, что иногда мне бы хотелось любить тебя меньше, слишком уж это трудно. Невыносимо трудно. Невыносимо!.. – вскрикнула она, и Гарри сжал объятия, чувствуя, как впивается в грудь острый скол кольца.

– Перестань… Нет ничего на свете, с чем бы ты не справилась. Особенно если решила…

Гермиона прыснула и отстранилась, взглянув на него неестественно сияющими глазами.

– Вот он, наш Гарри Поттер. Пытаешься утешить меня после моего же отказа выйти за тебя замуж?

Его ладони съехали к её талии, и мгновение спустя Гермиона, к собственному удивлению, уже сидела на перилах, глядя на Гарри сверху вниз

– Никуда ты от меня не денешься, – сказал он. – В итоге.

Она наклонилась, и шёлковая роза задела его щёку.

– А ты пока не теряй времени даром, ага?

– Постараюсь, – он запрокинул голову, и всё, что ей осталось, – наклониться ещё чуть-чуть. Их губы соприкоснулись, Гермиона соскользнула с балюстрады и замерла, балансируя на самых носочках.

Они стояли в льющемся сквозь стекло свете – их силуэты смазались, слились…

И даже тени сплавились воедино.

* * *

Вернувшись в зал, Джинни, как ни искала, Драко найти не могла. Он словно исчез. Сначала она подумала, что, наверное, он ещё с Гарри. Однако перетанцевав с несколькими кавалерами, включая Виктора Крума, малфоевского то ли кузена, то ли ещё какого родственника (слегка косенького), Эйдана Линча («загребущий, как осьминог», – предупредила Блэз и была права), она увидела возвращающихся с балкона Гарри и Гермиону. Они держались за руки, и недавнее отчаяние Гарри как ветром сдуло.

Сердце Джинни оборвалось. Она огляделась. Может, Драко подцепил себе другую и удрал миловаться в сад? В конце концов, с ней-то он никаким словом не связан, о том, что это свидание, и речи не было. Подходя к вопросу технически, она ведь и с Симусом не рассталась, да и – если уж совсем ничего не скрывать – что делать с Любовным Зельем, тоже ещё не решила…

– Что с тобой?

Джинни повернула голову – рядом стоял слегка встрёпанный и взволнованный Чарли. Интересно, учителя все такие – на взводе, невесть кем мятые-перемятые, да так и не пришедшие толком в себя. Вот и брат не лучше – волосы торчком, галстук съехал, зато сияет, как медный кнат.

– Ты какая-то не такая. А куда твой парень девался?

Джинни не сразу поняла, что речь идёт о Симусе.

– Ой, ему в самую последнюю минуту пришлось уехать. Какие-то семейные дела, – уклончиво ответила она.

– Вот почему он убежал со свадьбы… А почему ты танцуешь с Драко?..

– Ты, кстати, его не видел? – перебила она. – Я имею в виду Драко.

– Он с Альбусом разговаривал, а потом, кажется, пошёл наверх… Вроде, попрощался с Сириусом и Нарциссой – наверное, уже не вернётся. – Чарли посмотрел на сестру и опешил: – Что-то стряслось?

Джинни, на миг лишившись дара речи, ещё раз обвела взглядом зал, как если б, вопреки словам Чарли, Драко мог материализоваться прямо в воздухе. Рон и Блэз, сдвинув головы, сидели в углу, Гарри танцевал с Гермионой, Сириус рука об руку с Нарциссой вместе с профессором Люпином хохотали у ледяной скульптуры.

Она подняла голову:

– Нет-нет, ничего не стряслось. Спасибо, что сказал.

– Эй, послушай, ты что… – озадаченно начал он, но закончить не успел: к тому времени, как слова нашлись, Джинни в зале уже не было.

* * *

– Прячешься, да?

– Едва ли это может быть названо именно так, – мягко возразил он, – коль скоро я нахожусь в своей собственной комнате: как ни крути, не самый эффективный способ скрыться.

– Я же не сказала, что ты прячешься от меня, – парировала она.

Брови Драко приподнялись:

– Тогда от кого? – губы дрогнули в улыбке. – Ясно… Имеешь в виду, я прячусь от себя, угадал? Какая прозорливость. Ты меня просто насквозь видишь, Джинни Уизли.

Она тряхнула головой:

– Что наговорил тебе Дамблдор? Ты сам на себя не похож.

– Откуда ты знаешь, что я разговаривал с… – не договорив, он умолк и пожал плечами. – Нет, дело не в старине Альбусе, похоже, я просто начал трезветь. Извини, если что не так – подшофе я вечно флиртую…

– Ты же не пил – даже не подходил к чаше с пуншем.

Драко смотрел на Джинни, словно ожидая ещё чего-то, на что действительно стоило бы отвечать. Джинни залилась румянцем.

– И ничего эдакого не было, разве что твоя дурацкая привычка изображать, будто нам обоим друг на друга глубоко наплевать.

– Я никогда так не говорил.

– Да и зачем?.. Ты можешь отогнать меня без слов – не этим ли занимался весь последний год: отталкивал, только вот недостаточно далеко, перепиливал связавший нас узелок, оставляя самую распоследнюю ниточку… Но ты не можешь заставить себя оборвать её, верно?

– Думаешь, не могу? – исподлобья взглянул Драко.

– Если бы хотел, – медленно произнесла Джинни, – давно бы это сделал. Ты не позволяешь себе никого любить потому, что считаешь, будто это уничтожит вас обоих. Именно потому влюблённость в Гермиону стала просто-таки воплощением твоего идеала, ведь ты бы никогда её не получил. Что до Блэз, ты её и вовсе не любил – жестоко, кстати говоря, хотя с твоей извращённой логикой ты, наверное, полагал, будто добр к ней. И я…

– И что ты? – Драко сейчас стоял прямо-прямо, всё напускное равнодушие разом исчезло. Лицо не отражало ни единой эмоции – Джинни пришло на ум сравнение с запертой шкатулкой, по крышке которой невозможно угадать, какие ящички-отделения прячутся внутри. За долгие месяцы она навоображала бог весть чего, но открой она шкатулку – и содержимое окажется совершенно другим. Возможно, всё разрешится именно сейчас. – Что ты хочешь услышать? – задумчиво и очень спокойно спросил он. – Уродливую правду или прекрасную ложь?

– Я хочу правду. И всегда хотела от тебя именно правды.

Драко резко хохотнул.

– Ой, ладно, прекрати! Ничего милого сердцу в правде нет, Джинни, особенно в моей правде: сплошные осколки, и какие острые – потянешь за один, да руки-то в кровь и изрежешь…

– Тогда давай я упрощу задачу. Скажи, что не любишь меня.

Впервые в жизни она поймала его врасплох:

– Что?..

– Скажи, что не любишь меня, – повторила Джинни. – Если это правда, так и скажи. Я знаю, ты не солжёшь.

Ей не доводилось видеть Драко в таком остолбенении – словно его оторвали от дела и велели ни с того ни с сего решать труднейшую задачку по Нумерологии.

– Джинни…

– Правда меня не убьёт, – сказала она. – Честно слово, так милосерднее.

– А если у меня нет ответа?..

Рука Джинни потянулась к груди, она вытащила из лифа платья волшебную палочку и указала на Драко:

– Тогда я применю к тебе Заклятье Истины. Я возьму это в свои руки, Драко. Тебе так станет легче, верно?..

Он рефлекторно, словно собираясь отбиваться от заклятья, выдернул руки из карманов, но замер, глядя на палочку, а когда поднял голову, Джинни увидела кривую, полную облегчения улыбку. Так Драко улыбался обычно после особенно трудных квиддичных матчей – дескать, пришлось несладко, но слава богу, теперь всё позади.

– Я не хочу любить тебя… – сказал он.

Палочка в руке Джинни задрожала. Она слышала, как становится сбивчивым собственное дыхание. Закружилась голова.

– И? – подхлестнула она.

– Я помню миг, когда понял, что ты и есть та самая девушка из моих воспоминаний… – она никогда не слышала таких ноток в голосе Драко – поражение, но никакой горечи. – Мы были в замке Слизерина. Ты на меня накричала… И тут я всё понял. Наверное, дело в том, что ты, когда сердишься, становишься другой. А может, огонь виноват… Тогда – когда мне было двенадцать, в библиотеке горел огонь в камине…

…Потому что Люциус сжёг дневник, – подумала Джинни, уже вспоминая и пламя за каминной решёткой, и Драко, смотрящего на неё сонными мёртвыми глазами, и их поцелуй, отдающий солью и бренди.

– Я помню, – сказала она.

– В моих мыслях ты навеки связана с огнём. Наверное, и красное платье из-за этого же. Или из-за того, что всегда считал – отдайся мы этому, сгорим без остатка.

Палочка в её руке дрожала всё сильнее.

Дата добавления: 2015-07-13