Аристотель. Никомахова этика 10 страница

осмысленное стремление, [т. е. стремление, движимое мыслью], а именно такое

начало есть человек.

Предметом сознательного выбора (proaireton) не может быть нечто в

прошлом; так, никто не собирается (proaireitai) разрушить Илион, ибо о

прошедшем не принимают решений, [их принимают только] о будущем и о том, что

может быть, а прошедшее не может стать не бывшим, и потому прав Агафон:

Ведь только одного и богу не дано:

Не бывшим сделать то, что было сделано.

Таким образом, дело обеих умственных частей души - истина. А это

значит, что для обеих частей добродетелями являются те склады [души],

благодаря которым та и другая [часть] достигнет истины наиболее полно.

3(III). Итак, снова начнем наше рассуждение об этих [душевных складах]

от начала. Допустим, что душа достигает истины, утверждая и отрицая

благодаря пяти [вещам], а именно: искусству, науке, рассудительности,

мудрости, уму (поскольку в предположениях и мнениях можно обмануться, [мы их

не учитываем]).

Что такое наука - если нужно давать точные определения, а не следовать

за внешним сходством, - ясно из следующего. Мы все предполагаем, что

известное нам по науке не может быть и таким а инаким; а о том, что может

быть и так и иначе, когда оно вне [нашего] созерцания, мы уже не знаем,

существует оно или нет. Таким образом, то, что составляет предмет научного

знания (to epistelon), существует с необходимостью, а значит, вечно, ибо все

существующее с безусловной необходимостью вечно, вечное же не возникает и не

уничтожается.

Далее, считается, что всякой науке нас обучают (didakte), а предмет

науки - это предмет усвоения (matheton). Как мы утверждали и в "Аналитиках",

всякое обучение, исходя из уже познанного, [прибегает] в одном случае к

наведению, в другом - к умозаключению, [т. е. силлогизму]. При этом

наведение - это [исходный] принцип, и [он ведет] к общему, а силлогизм

исходит из общего. Следовательно, существуют принципы, [т. е. посылки], из

которых выводится силлогизм и которые не могут быть получены силлогически, а

значит, их получают наведением.

Итак, научность (episteme) - это доказывающий, [аподиктический], склад

(сюда надо добавить и другие уточнения, данные в "Аналитиках"), ибо человек

обладает научным знанием, когда он в каком-то смысле обладает верой и

принципы ему известны. Если же [принципы известны ему] не больше вывода, он

будет обладать наукой только привходящим образом.

(IV). Таким образом мы дадим здесь определение науке.

4. В том, что может быть так и иначе, одно относится к творчеству,

другое к поступкам, а творчество (poiesis) и поступки (praxis) - это разные

вещи (в этом мы доверяемся сочинениям: для широкого круга). Следовательно, и

предполагающий поступки склад, причастный суждению, отличается от

причастного суждению склада, предполагающего творчество. Поэтому они друг в

друге не содержатся, ибо ни поступок не есть творчество, ни творчество -

поступок. Поскольку, скажем, зодчество - некое искусство, а значит, и

разновидность соответствующего причастного суждению склада [души],

предполагающего творчество, [поскольку, далее], не существует ни такого

искусства, которое не было бы причастным суждению и предполагающим

творчество складом [души], ни подобного склада, который не был бы искусством

[как искусностью], постольку искусство и склад [души], причастный истинному

суждению и предполагающий творчество, - это, по-видимому, одно и то же.

Всякое искусство имеет дело с возникновением, и быть искусным значит

разуметь (theorein), как возникает нечто из вещей, могущих быть и не быть и

чье начало в творце, а не в творимом. Искусство ведь не относится ни к тому,

что существует или возникает с необходимостью, ни к тому, что существует или

возникает естественно, ибо [все] это имеет начало [своего существования и

возникновения] в себе самом. А поскольку творчество и поступки - вещи

разные, искусство с необходимостью относится к творчеству, а не к поступкам.

Случай и искусство, между тем, в каком-то смысле имеют дело с одним и тем

же; по слову Агафона:

Искусству случай мил, искусство - случаю.

Таким образом, как уже было сказано, искусство (и искусность] - это

некий причастный истинному суждению склад [души], предполагающий творчество,

а неискусность в противоположность ему есть склад [души], предполагающий

творчество, но причастный ложному суждению, причем [и то и другое] имеет

дело с вещами, которые могут быть и такими и инакими.

5(V). О рассудительности (phronesis) мы тогда составим понятие, когда

уразумеем, кого мы называем рассудительными. Рассудительным кажется тот, кто

способен принимать верные решения в связи с благом и пользой для него

самого, однако не в частностях - например, что [полезно] для здоровья, для

крепости тела, - но в целом: какие [вещи являются благами] для хорошей

жизни. Подтверждается это тем, что мы говорим о рассудительных в каком-то

отношении, когда люди сумели хорошо рассчитать, что нужно для достижения

известной добропорядочной цели, [для достижения которой] не существует

искусства Следовательно, кто способен принимать [разумные] решения, тот и

рассудителен в общем смысле слова. Между тем никто не принимает решений ни о

том, что он может быть иным, ни о том, что ему невозможно осуществить.

Следовательно, коль скоро наука связана с доказательством, а для того, чьи

принципы могут быть и такими и инакими, доказательство невозможно (ибо все

может быть и иначе) и, наконец, невозможно принимать решения о существующем

с необходимостью, то рассудительность не будет ни наукой, ни искусством:

наукой не будет, потому что поступать можно и так и иначе, а искусством не

будет, потому что поступок и творчество различаются по роду. А значит, ей

остается быть истинным причастным суждению складом [души], предполагающим

поступки, касающиеся блага и для человека. Цель творчества отлична от него

[самого], а цель поступка, видимо, нет, ибо здесь целью является само

благо-получение в поступке. Оттого мы и считаем рассудительным Перикла и ему

подобных, что они способны разуметь, в чем их собственное благо и в чем

благо человека, такие качества мы приписываем тем, что управляет хозяйством

или государством.

Вот оттого мы зовем и благоразумие его именем, что полагаем его

блюстителем рассудительности, а блюдет оно такое представление [о

собственном и человеческом благе]. Ведь не всякое представление уничтожается

(diaphtheirei) или извращается удовольствием и страданием (скажем,

[представление о том, что] сумма углов треугольника равна или не равна сумме

двух прямых углов); [это происходит только с представлениями], которые

связаны с поступками. Дело в том, что принципы поступков - это то, ради чего

они совершаются, но для того, кто из-за удовольствия или страдания развращен

(toi diephtharmenoi), принцип немедленно теряет очевидность, как и то, что

всякий выбор и поступок надо делать ради этого принципа и из-за него.

Действительно, порочность уничтожает (phthartike) [именно] принцип.

Итак, рассудительностью необходимо является [душевный] склад,

причастный суждению, истинный и предполагающий поступки, касающиеся

человеческих благ.

Но, однако, если для искусства существует добродетель, то для

рассудительности нет. К тому же в искусстве предпочтение отдается тому, кто

ошибается по своей воле, но в том, что касается рассудительности, [такой

человек] хуже [ошибающегося непроизвольно], точно так же как в случае с

добродетелями. Ясно поэтому, что [рассудительность сама] есть некая

добродетель и не есть искусство, [или искусность]. Поскольку существуют две

части души, обладающие суждением, рассудительность, видимо, будет

добродетелью одной из них, а именно той, что производит мнения, ибо и

мнение, и рассудительность имеют дело с тем, что может быть и так и иначе Но

рассудительность - это тем не менее не только [душевный] склад, причастный

суждению; а подтверждение этому в том, что такой склад [души - навык - ]

можно забыть, а рассудительность нет.

6 (VI). Поскольку наука - это представление (hypolepsis) общего и

существующего с необходимостью, а доказательство (ta apodeikta) и всякое

иное знание исходит из принципов, ибо наука следует [рас]суждению (meta

logoy), постольку принцип предмета научного знания (toy epistetoy) не

относится ни [к ведению] науки, ни [тем более] - искусства и

рассудительности. Действительно, предмет научного знания - [это нечто]

доказываемое (to apodeikton), а [искусство и рассудительность] имеют дело с

тем, что может быть и так и иначе. Даже мудрость не для этих первопринципов,

потому что мудрецу свойственно в некоторых случаях пользоваться

доказательствами. Если же то, благодаря чему мы достигаем истины и никогда

не обманываемся относительно вещей, не могущих быть такими и инакими или

даже могущих, это наука, рассудительность, мудрость и ум и ни одна из трех

[способностей] (под тремя я имею в виду рассудительность, науку и мудрость)

не может [приниматься в расчет в этом случае], остается [сделать вывод], что

для [перво]принципов существует ум.

7 (VII) Мудрость в искусствах мы признаем за теми, кто безупречно точен

в [своем] искусстве; так, например, Фидия мы признаем мудрым камнерезом, а

Поликлета -

мудрым ваятелем статуй, подразумевая под мудростью, конечно, не что

иное, как добродетель, [т. е. совершенство], искусства. Однако мы уверены,

что существуют некие мудрецы в общем смысле, а не в частном и ни в каком

другом, как Гомер говорит в "Маргите":

Боги не дали ему землекопа и пахаря мудрость,

Да и другой никакой.

Итак, ясно, что мудрость - это самая точная из наук. А значит, должно

быть так, что мудрец не только знает [следствия] из принципов, но и обладает

истинным [знанием самих] принципов (pen tas arkhas aletheyein).

Мудрость, следовательно, будет умом и наукой, словно бы заглавной

наукой о том, что всего ценнее. Было бы нелепо думать, будто либо наука о

государстве, либо рассудительность - самая важная [наука], поскольку человек

не есть высшее из всего в мире. Далее, если "здоровое" и "благое" для людей

и рыб различно, но "белое" и "прямое" всегда одно и то же, то и мудрым все

бы признали одно и то же, а "рассудительным" разное. Действительно,

рассудительным назовут того, кто отлично разбирается в том или ином деле,

{касающемся [его] самого}, и предоставят это на его усмотрение. Вот почему

даже иных зверей признают "рассудительными", а именно тех, у кого, видимо,

есть способность предчувствия того, что касается их собственного

существования. Так что ясно, что мудрость и искусство управлять государством

не будут тождественны, ибо если скажут, что [умение разбираться] в

собственной выгоде есть мудрость, то много окажется мудростей, потому что не

существует одного [умения] для [определения] блага всех живых существ

совокупно, но для каждого - свое, коль скоро и врачебное искусство тоже не

едино для всего существующего.

А если [сказать], что человек лучше [всех] прочих живых существ, то это

ничего не меняет, ибо даже человека много божественнее по природе другие

вещи, взять хотя бы наиболее зримое - [звезды], из которых состоит небо

(kosmos).

Из сказанного, таким образом, ясно, что мудрость - это и научное

знание, и постижение умом вещей по природе наиболее ценных. Вот почему

Анаксагора и Фалеса и им подобных признают мудрыми, а рассудительными нет,

так как видно, что своя собственная польза им неведома, и признают, что

знают они [предметы] совершенные, достойные удивления, сложные и

божественные, однако бесполезные, потому что человеческое благо они не

исследуют.

8. Рассудительность же связана с человеческими делами и с тем, о чем

можно принимать решение; мы утверждаем, что дело рассудительного - это,

прежде всего, разумно принимать решения (to ey boyleyesthai), а решения не

принимают ни о вещах, которым невозможно быть и такими и инакими, ни о тех,

что не имеют известной цели, причем эта цель есть благо, осуществимое в

поступке. А безусловно способный к разумным решениям (еуboylos) тот, кто

благодаря расчету (kata ton logismon) умеет добиться высшего из осуществимых

в поступках блага для человека.

И не только с общим имеет дело рассудительность, но ей следует быть

осведомленной в частных [вопросах], потому что она направлена на поступки, а

поступок связан с частными [обстоятельствами]. Вот почему некоторые, не

будучи знатоками [общих вопросов], в каждом отдельном случае поступают лучше

иных знатоков [общих правил] и вообще опытны в других вещах. Так, если,

зная, что постное мясо хорошо переваривается и полезно для здоровья, не

знать, какое [мясо бывает] постным, здоровья не добиться, и скорее добьется

[здоровья] тот, кто знает, что постное и полезное для здоровья [мясо] птиц.

Итак, рассудительность направлена на поступки, следовательно, [чтобы

быть рассудительным], нужно обладать [знанием) и того и другого [- и

частного, и общего] или даже в большей степени [знанием частных вопросов].

Однако и в этом случае имеется своего рода управляющее, (arkhitektomke)

[знание, или искусство, т. е. политика]. И государственное [искусство], и

рассудительность - это один и тот же склад, хотя эти понятия и не

тождественны.

(VIII). Рассудительность в делах государства (politike phronesis)

[бывает двух видов]: одна как управляющая представляет собою законодательную

[науку], другая как имеющая дело с частными [вопросами] носит общее название

государственной науки, причем она предполагает поступки и принимание

решений, ибо что решено голосованием [народного собрания] как последняя

данность (to eskhaton) осуществляется в поступках. Поэтому только об этих

людях говорят, что они занимаются государственными делами, так как они

действуют подобно ремесленникам.

Вместо с тем, согласно общему мнению, рассудительностью по преимуществу

является та, что связана с самим человеком, причем с одним; она тоже носит

общее имя "рассудительность". А из тех [рассудительностей, что направлены не

на самого ее обладателя,] одна хозяйственная, другая законодательная, третья

государственная, причем последняя подразделяется на рассудительность в

принимании решений и в судопроизводстве.

9. Итак, знание {блага] для себя будет одним из видов познания, но он

весьма отличается от прочих. И согласно общему мнению, рассудителен знаток

собственного блага, который им и занимается; что же до государственных

мужей, то они лезут в чужие дела. Потому Еврипид и говорит:

Я рассудительный? да я бы мог без суеты

И вместе с многими причисленный к полку

И долю равную иметь.

Но те, кто лучше, дело есть кому везде...

Люди ведь преследуют свое собственное благо и уверены, что это и надо

делать. Исходя из такого мнения, и пришли [к убеждению], что эти, [занятые

своим благом люди], рассудительные, хотя собственное благо, вероятно, не

может существовать независимо от хозяйства и устройства государства. Более

того, неясно и подлежит рассмотрению, как нужно вести свое собственное

хозяйство.

Сказанное подтверждается также и тем, что молодые люди становятся

геометрами и математиками и мудрыми в подобных предметах, но, по всей

видимости, не бывают рассудительными. Причина этому в том, что

рассудительность проявляется в частных случаях, с которыми знакомятся на

опыте, а молодой человек не бывает опытен, ибо опытность дается за долгий

срок. Впрочем, можно рассмотреть и такой [вопрос]: почему, в самом деле,

ребенок может стать математиком, но мудрым природоведом не может. Может

быть, дело в том, что [предмет математики] существует отвлеченно, а начала

[предметов философии - мудрости и физики} постигаются из опыта? И юноши не

имеют веры [в начала философии и физики], но только говорят [с чужих слов],

а в чем суть [начал в математике], им совершенно ясно? А кроме того, решение

может быть принято ошибочно либо с точки зрения общего, либо с точки зрения

частного, ведь [можно ошибаться], как полагая, что плоха всякая вода с

примесями, так и считая, что в данном случае она их содержит.

Что рассудительность не есть наука, [теперь] ясно, ведь она, как было

сказано, имеет дело с последней данностью, потому что таково то, что

осуществляется в поступке. Рассудительность, таким образом, противоположна

уму, ибо ум имеет дело с [предельно общими] определениями, для которых

невозможно суждение, [или обоснование], а рассудительность, напротив, - с

последней данностью, для [постижения] которой существует не наука, а

чувство, однако чувство не собственных [предметов чувственного восприятия],

а такое, благодаря которому {в математике} мы чувствуем, что последнее

[ограничение плоскости ломаной линией] - это треугольник, ибо здесь и

придется остановиться. Но [хотя] по сравнению с рассудительностью это в

большей степени чувства, оно представляет собою все-таки особый вид

[чувства].

10. Поиски (to dzetein) отличаются от принимания решений (to

boyleyesthai), потому что принимание решения - это один из видов поисков.

Что касается разумности в решениях (eyboylia), то надо понять, в чем ее

суть, является ли она своего рода знанием, [или наукой], мнением, наитием,

или это нечто другого рода.

Конечно, это не знание, ведь не исследуют то, что знают, а разумность в

решениях - это разновидность принимания решения, и тот, кто принимает

решение, занимается поисками и расчетом. Но это, конечно, и не наитие, ибо

наитие [обходится] без [рас]суждения и [является] внезапно, между тем как

решение принимают в течение долгого времени; и пословица гласит: решенью

скоро выполняться, приниматься медленно. Наконец, и проницательность

отличается от разумности в решениях, ибо проницательность - это своего рода

наитие.

И конечно, разумность в решениях не совпадает с мнением. Но поскольку

тот, кто плохо принимает решения, ошибается, а кто разумно - [поступает]

правильно, ясно, что разумность в решениях - это разновидность правильности,

однако правильности не науки и не мнения, потому что правильность для науки

не существует (ибо не существует и ошибочность), а для мнения правильность -

[это] истинность, [а не разумность], и вместе с тем все, о чем имеется

мнение, уже определено, [а решение принимают о неопределенном]. Однако

разумность в решениях не чужда и рассуждению. Остается, стало быть,

правильность мысли, ибо мысль - это еще не утверждение. Ведь и мнение - это

не поиски (dzetesis), но уже некое утверждение, а кто принимает решение -

разумно он это делает или плохо, - нечто ищет и рассчитывает. Разумность в

решениях - это разновидность правильности в решениях, поэтому сначала надо

исследовать, что такое принимание решения и к чему оно относится.

Поскольку "правильность" (orthotes) [говорят] во многих смыслах, ясно,

что правильность в решениях - это еще не вся правильность. Действительно,

невоздержный и дурной человек достигнет поставленной цели по расчету (ek toy

logismoy), а следовательно, будет человеком, который принял решение

правильно, но приобрел великое зло. Считается, однако, что разумно принять

решение - это своего рода благо, потому что такая правильность решения

означает разумность в решениях, которая умеет достигать блага. Однако благо

можно получить и при ложном умозаключении, [т. е. силлогизме), а именно:

получить, что должно сделать, но способом, каким не должно, [потому что]

ложен средний член силлогизма. Следовательно, такая правильность, в силу

которой находят то, что нужно, но все же не тем способом, каким должно, не

есть разумность в решениях. Кроме того, один находит, [что нужно], долго

обдумывая решение, а другой [решает] быстро. Значит, правильность в этом

смысле тоже не является разумностью в решениях, а является ею правильность с

точки зрения выгоды, так же как с точки зрения цели, средств и срока.

Наконец, решение может быть разумным безотносительно и относительно

определенной цели. И конечно, безотносительно разумное решение правильно для

безотносительной цели, а решение, разумное в каком-то определенном

отношении, - для относительной цели. Поскольку же принимать разумные решения

свойственно рассудительным, разумность в решениях будет правильностью с

точки зрения средств, нужных (to kata to sympheron) для достижения той или

иной цели, рассудительность относительно которых и есть истинное

представление.

11 (X). Соображение и сообразительность, в силу которых мы зовем людей

соображающими и сообразительными, не тождественны науке или мнению в целом

(ибо тогда все были бы соображающими) и не являются какой-либо одной из

частных наук, как, скажем, врачебная [наука], связанная со здоровьем, или

геометрия, связанная с величинами. Соображение ведь не относится ни к вечно

сущему, ни к неизменному, ни к чему бы то ни было, находящемуся в

становлении, но к тому, о чем можно задаться вопросом и принять решение. А

потому, будучи связано с тем же, с чем связана рассудительность, соображение

не тождественно рассудительности. Рассудительность предписывает, ведь ее

цель [указать], что следует делать и чего не следует, а соображение способно

только судить. Соображение и сообразительность (synesis kai eysynesia) [no

сути] одно и то же, так же как соображающие и сообразительные (synetoi kai

eysynetoi)

Соображение не состоит ни в обладании рассудительностью, ни в

приобретении оной, но подобно тому, как применительно к научному знанию

усваивать означает соображать, так применительно к мнению соображать

означает судить о том, в чем [сведущ] рассудительный, когда говорит об этом

другой человек, причем судить хорошо, потому что "сообразительно" (еу) и

"хорошо" (kalos) одно и то же.

Отсюда и происходит слово "соображение" и соответственно

"сообразительные", а именно от соображения при усвоении знаний, ибо часто мы

говорим "соображать" вместо "усваивать".

(XI). Так называемая совесть, которая позволяет называть людей

совестящимися и имеющими совесть, - это правильный суд доброго человека. Это

подтверждается [вот чем]: доброго мы считаем особенно совестливым, а иметь

совестливость в иных вещах - это свойство доброты.

Совестливость же - это умеющая судить совесть доброго человека, причем

судить правильно, а правилен [этот суд], когда исходит от истинно [доброго

человека].

12. Разумеется, все эти склады имеют одну и ту же направленность, ведь

мы применяем понятия "совесть", "соображение", "рассудительность" и "ум" к

одним и тем же людям и говорим, что они имеют совесть и уже наделены умом и

что они рассудительные и соображающие.

Дело в том, что все эти способности существуют для последних данностей

(ta eskhata) и частных случаев (ta kath hekaston). И если человек способен

судить о том, с чем имеет дело рассудительность, то он соображающий,

добросовестный, или совестящийся, ибо доброта - общее свойство вообще всех

добродетельных людей в их отношении к другому.

К частным же случаям и последним данностям относится вообще все, что

осуществляется в поступках, ведь нужно, чтобы и рассудительный их знал; и

соображение вместе с совестью тоже существует для поступков, а они

представляют собою последнюю данность. И ум тоже имеет дело с последними

данностями, [но последними] в обе стороны, ибо и для первых определений и

для последних данностей существует ум (а не суждение), и если при

доказательствах ум имеет дело с неизменными и первыми определениями, то в

том, что касается поступков, - с последней данностью, т. е. с допускающим

изменения и со второй посылкой; эти [последние, или вторые посылки], -

начала в смысле целевой причины, потому что к общему [приходят] от частного;

следовательно, нужно обладать чувством этих [частных, последних данностей],

а оно-то и есть ум.

Поэтому считается, что данные [способности] - природные, и если никто

не бывает мудр от природы, то совесть, соображение и ум имеют от природы.

Это подтверждается нашей уверенностью в том, что эти способности появляются

с возрастом и определенный возраст обладает умом [-разумом] и совестью, как

если бы причиной была природа. {Вот почему ум - это начало и конец, [или,

принцип и цель]: доказательства исходят из [начал] и направлены [на

последнюю данность]}.

Поэтому недоказательным утверждениям и мнениям опытных и старших {или

рассудительных} внимать следует не меньше, чем доказательствам. В самом

деле, благодаря тому что опыт дал им "око", они видят [все] правильно.

Таким образом, сказано, что такое рассудительность и мудрость, к чему

та и другая может относиться и что то и другое является добродетелью разных

частей души.

13 (XII). Можно задать вопрос: зачем они нужны? Мудрость ведь не учит

(oyden theorei), отчего человек будет счастлив, ибо ничто становящееся не

есть ее предмет, рассудительность же занимается этим. Но какая в ней

надобность, коль скоро предмет рассудительности - правосудное, прекрасное и

добродетельное применительно к человеку, а это и есть поступки, какие

свойственны добродетельному мужу? Причем благодаря [одному только] знанию

того, что [правосудно, добродетельно и прекрасно], мы ничуть не способнее к

осуществлению такого в поступках (поскольку добродетели суть склады [души]),

точно так как не [становятся здоровее и закаленнее], зная, что такое

"здоровое" и "закалка" (если только понимать под [здоровым и закалкой] не

то, что создает [такое состояние], а то, что при таком состоянии-складе

имеет место); действительно, обладая [наукой] врачевания или гимнастики, мы

ничуть не более способны к соответствующим поступкам.

Если же надо говорить, что рассудительный существует не ради этих

(знаний], но ради возникновения [добродетельных устоев], то [людям уже]

добропорядочным [рассудительный] совершенно бесполезен, более того, и тем,

кто не обладает [добродетелью], - тоже, ибо не будет различия, сами ли [они]

обладают [добродетелью] или слушаются тех, кто ею обладает; и пожалуй,

достаточно, если [мы будем поступать] так, как со здоровьем: желая быть

здоровыми, мы все же не изучаем врачевания.

Далее, нелепым кажется, если, будучи ниже мудрости, рассудительность

окажется главнее она ведь начальствует как творческая способность и отдает

приказания для частных случаев.

Об этом-то и следует говорить, а пока мы только поставили вопросы.

Итак, прежде всего надо сказать, что эти добродетели с необходимостью

являются предметом выбора как таковые уже потому, что каждая из них - это

добродетель соответствующей части души, даже если ни та, ни другая

добродетель ничего не производит. Но при всем этом они нечто производят,

однако не так, как [искусство] врачевания - здоровье, а как здоровье -

[здоровую жизнь]; и в таком же смысле мудрость создает счастье, потому что,

будучи частью добродетели в целом, она делает человека счастливым от

обладания добродетелью и от деятельного ее проявления (toi energein).

И далее: назначение [человека] выполняется благодаря рассудительности и

нравственной добродетели, ведь добродетель делает правильной цель, а

рассудительность [делает правильными] средства для ее достижения. Но для

четвертой, т. е. способной к питанию, части души нет такой добродетели,

потому что от этой части не зависит свершение или не свершение поступка. Что

же касается утверждения, что от рассудительности мы ничуть не делаемся

Дата добавления: 2017-01-14