Сигизмунд I против Василия III

Сразу же после вступления на престол Сигизмунд I отдал приказ о подготовке к походу на Москву. В Крым и Казань были отправлены большие послы поднимать татар на Василия III.

Следует заметить, что от Александра новый король унаследо­вал огромные долги. Дело дошло до того, что за шесть злотых была заложена даже кухонная посуда короля. Однако польская шлях­та согласилась на новый разовый налог, давший казне 70 тысяч злотых. На эту сумму Сигизмунд даже нанял две «армии». В од­ной было 500 кавалеристов и 200 пехотинцев, а в другой 663 ка­валериста и 1900 пехотинцев.

В начале 1507 г. в Москву прибыли послы Сигизмунда. Они известили Василия III о смерти Александра и о восшествии на престол Сигизмунда I. Послы объявили, что у великого князя Василия Васильевича и у короля Казимира был заключен веч- ный мир, по которому они обязались не забирать друг у друга земель и вод, что Казимир не нарушил ни в чем договора, а мос­ковская сторона нарушила. Так как правда королей Александра и Казимира известна всему миру, то Сигизмунд призывает вели­кого князя Василия к уступке всех литовских городов, волостей, земель и вод, доставшихся его отцу во время прежних войн, а также к освобождению всех литовских пленников, дабы кровь хри­стианская не лилась, ибо король в своей правде уповает на бога.

В речи послов была явная угроза, что в случае неисполнения требований Сигизмунда будет объявлена война. Еще послы по­жаловались, что московские подданные захватили четыре смо­ленские волости.

Василий спокойно отвечал послам: «Мы городов, волостей, зе­мель и вод Сигизмундовых, его отчин никаких за собою не дер­жим, а держим с божиею волею города и волости, земли и воды, свою отчину, чем нас пожаловали и благословил отец наш, князь великий, и что нам дал бог, а то прародителей наших и вся Рус­ская земля наша отчина... Как отец наш, и мы брату нашему и зятю Александру дали присягу на перемирных грамотах, так и правили ему во всем до самой его смерти. А с Сигизмундом ко­ролем нам перемирья не было. Если же Сигизмунд, как вы гово­рили, хочет с нами мира и доброго согласия, то и мы хотим с ним мира, как нам будет пригоже». Потом, перечислив обиды, на­несенные литовцами русским, — взятие в Брянской области бо­лее ста сел и деревень, грабеж купцов козельских, алексинских, калужских, псковских, занятие волостей князя Бельского — Ва­силий велел сказать королю, чтоб за все это было сделано надле­жащее удовлетворение, а в противном случае он найдет управу.

Переговоры в Москве закончились в марте 1507 г., а 29 апре­ля московские полки уже пошли воевать Литовскую землю.

Положение литовского войска было осложнено конфликтом нового короля с фаворитом Александра князем Михаилом Глин­ским. Глинские вели род от татарина, приехавшего в Литву на службу к Витовту и крестившемуся по православному обряду. При Александре Михаил Глинский стал одним из богатейших владетелей Литвы и нашел много сторонников среди православ­ной шляхты. В начале Сигизмунд отнял у брата Михаила князя Ивана Львовича Киевское воеводство и дал вместо него Новгородское (Новогруденское). Глинский «за правдой» отправился в Венгрию к брату Сигизмунда королю Владиславу, но и заступни­чество Владислава не помогло. Тогда Глинский сказал королю: «Ты заставляешь меня покуситься на такое дело, о котором оба мы после горько жалеть будем», и вступил в переписку с Васи­лием III. Последний уговорил князя Михаила, что вот-вот к Гродно подойдут русские воеводы, и чтобы Глинский тоже не медлил.

С семью сотнями всадников из своей частной армии¹⁶⁸ Миха­ил Глинский форсировал Неман и ворвался в Гродно. Личный враг Михаила воевода виленский Ян Заберезский (в других до­кументах Забржезинский) был убит в своей спальне. Его голову на сабле поднесли Глинскому. Тот велел нести ее впереди войс­ка на древке шесть верст и потом утопить в озере. Покончив со своим главным врагом, Глинский разослал конницу искать и бить других враждебных ему панов. Через несколько дней, не дож­давшись русских воевод, Глинский со своей армией ушел к Нов­городу.

Лето 1507 г. оказалось очень жарким, дождей не было. Посему поводу и король Сигизмунд, и русские воеводы развели свои войска. Дождливой осенью и холодной зимой драться тоже было несподручно. И военные действия возобновились лишь поздней весной следующего года.

Частная армия Глинского опустошила Слуцкую и Копыльскую области и захватила города Туров и Мозырь. Великий князь московский уведомил Глинского, что посылает ему на помощь полки под начальством князя Василия Ивановича Шемячича. Василий III писал, чтобы с этой помощью Глинский «добывал ближайшие к себе города, а далеко с нею не ходил, дело делал бы не спеша», пока подойдет из Москвы другое, более многочислен­ное войско.

Глинский хотел, чтобы Шемячич помог ему занять Слуцк, ко­торый, как писал он Василию III, находился близко от его горо­дов. На самом же деле Глинскому хотелось овладеть Слуцком для того, чтобы жениться на его княгине Анастасии и получить пра­во на Киев, которым раньше владели предки князей Слуцких. Но Шемячичу хотелось держаться ближе к северу, откуда долж­ны были подойти московские полки, и потому решено было идти на Минск, отправив вперед «загоны» (отряды легкой кавалерии) в глубь Литвы для того, чтобы устроить панику и помешать сбо­ру войск. Эти отряды подходили на 14 верст к Вильно, на 7 верст к Новогрудку, заходили под самый Слоним.

Две недели стояли Глинский с Шемячичем у Минска, дожи­даясь вестей о подходе московских полков, но вестей не было, и это заставило их отступить от Минска и двинуться к Борисову. Отсюда Глинский писал Василию III, чтоб он смиловался «для пользы всего притесненного христианства, которое всю надежду полагает на бога, да на него. Велел бы своим воеводам спешить к Минску, иначе братья и приятели его, Глинского, и все христи­анство придет в отчаяние, города и волости, занятые с помощью великокняжескую, подвергнутся опасности, и самое благоприят­ное время будет упущено, ибо ратное дело делается летом». Но Василий III, извещая о движении своих воевод князя Даниила Васильевича Щени из Новгорода, Якова Захарьевича Кошкина из Москвы и Григория Федоровича из Великих Лук, приказал Шемячичу и Глинскому идти на соединение с ними в Орше.

Шемячич и Глинский двинулись к Орше, по дороге заняли Друцк. Одновременно с ними к Орше подошел князь Щеня с нов­городскими полками, и воеводы начали вместе осаду крепости. Однако взять Оршу так и не удалось. Замечу, что третий воево­да, Яков Захарьевич Кошкин, стоял без дела под Дубровной.

12 июня 1508 г. русские узнали, что королевские войска идут к Орше. Тогда воеводы отошли от крепости и стали на другом берегу Днепра, потом отступили еще дальше, к Дубровне, и про­стояли там семь дней. Но король за Днепр не пошел. По литов­ским же сведения король переправился через Днепр после того, как его отряды отогнали русских от берега. К ночи бой прекра­тился, и Глинский стал упрашивать московских воевод наутро дать бой королю, но те не согласились и в полночь отступили. Король побоялся их преследовать и вернулся в Смоленск.

Из Дубровны московские воеводы пошли на юго-восток, к Метиславлю, где разграбили и сожгли посад. Потом войско по­шло к Кричеву, то есть московские воеводы все дальше расходи­лись с Сигизмундом в разные стороны.

Сигизмунд начал собирать силы у Смоленска и готовиться к генеральному сражению. Войском должен был командовать ли­товский гетман князь Константин Острожский, которому удалось сбежать из Москвы. Но другие литовские вельможи воспротивились этому назначению, и поход сорвался. Литовские отряды успели только сжечь крепость Белую, овладеть Торопцом и за­нять Дорогобуж, который сожгли сами горожане, чтобы не ос­тавлять врагу.

Но теперь в наступление перешли русские. Смоленский вое­вода Станислав Кишка, засевший в Дорогобуже, бежал при при­ближении московской рати. Дорогобуж был взят. Таким же спо­собом воевода князь Даниил Васильевич Щеня взял Торопец. По каким-то неясным причинам далее русские воеводы не пошли.

Василий III пожаловал Михаила Глинского двумя городами — Малоярославцем и Медынью, несколькими селами под Моск­вой и «отпустил с ним в Литву полки свои для оберегания его вотчинных городов».

Итак, Сигизмунд I не имел сил более вести войну, а Василий III не имел более желания воевать. Посему оставалось только поми­риться. 19 сентября 1508 г. в Москву прибыли королевские по­слы полоцкий воевода Станислав Глебович, маршалок Ян Сапе-га¹⁶⁹ и другие. Уже 8 октября был заключен «вечный мир» (то есть бессрочный) между Московским государством и Литвой.

Согласно договору Сигизмунд должен был уступить Москве в вечное владение приобретения Ивана III. Тяжелые для Литвы условия перемирия литовского великого князя Александра с Ива­ном III стали теперь условиями вечного мира между Сигизмун­дом и Василием III. Однако шесть волостей, занятых русскими войсками в ходе боевых действий 1507 —1508 гг., пришлось вер­нуть. Среди этих волостей были и владения Глинских. Самим Глинским и всем желающим шляхтичам был разрешен свобод­ный выезд из Литвы в Москву. Также оба государя обязались быть заодно против всех недругов, в том числе и «перекопского царя» татарского хана Менгли Гирея.

«Вечный мир» просуществовал всего лишь четыре года. Как написано в русской летописи, в мае 1512 г. «двое сыновей Менг­ли Гиреевых с многочисленными толпами напали на украйну, на Белев, Одоев, Воротынск, Алексин, повоевали, взяли пленных». Василий III выслал против них войско, но татары успели отсту­пить с большой добычей, а московские воеводы догонять их не стали.

Тут надо сделать маленькое отступление. Как в летописи, так и у цитированного историка С. М. Соловьева слово «украйна» написано с маленькой буквы. Это не то, что позже стали пони­мать под Украиной, а окраина Русского государства. Замечу, что в XVI и XVII веках ряд территорий в Сибири в казацких чело­битных в Москву именуется «украйнами». Термин же Украина в современном понимании стал использоваться лишь во времена войн Богдана Хмельницкого.

Осенью 1512 г. русские лазутчики донесли из Крыма, что по­ход крымских царевичей был следствием договора, заключенно­го между Менгли Гиреем и Сигизмундом. Это известие в Моск­ве сочли достаточной причиной для разрыва с Литвой, и Васи­лий III послал Сигизмунду грамоту, упрекая его за оскорбление своей сестры Елены (вдовы Александра) и за старание поднять Менгли Гирея против Москвы.

Василий III вступил в союз с германским императором Мак­симилианом. В феврале 1514 г. в Москву прибыл императорский посол Синцен Памер и заключил договор, предусматривавший изъятие у Сигизмунда I земель Тевтонского ордена в пользу им­ператора, а Киева и других русских городов в пользу великого князя московского.

Василий III еще до заключения договора, 19 декабря 1512 г., выступил в поход с двумя братьями Юрием и Дмитрием, зятем — крещеным татарским царевичем Петром, с Михаилом Глинским и с двумя московскими воеводами князьями Даниилом Васи­льевичем Щеней и Иваном Михайловичем Репня-Оболенским. Це­лью похода был Смоленск. Как сказано в летописи, шесть недель простояв под городом, великий князь назначил приступ. Псковс­кие пищальники, получив от Василия III три бочки меду и три бочки пива, напились и в полночь ударили на крепость вместе с пищальниками других городов. Всю ночь и весь следующий день «бились они из-за Днепра и со всех сторон, много легло их от городского наряда [пушек — А. Я/.]». Однако все приступы мос­ковской рати были отбиты, и Василий III в марте 1513 г. возвра­тился в Москву, так и не взяв Смоленска.

14 июня Василий опять выступил в поход. Сам он остановил­ся в Боровске, а к Смоленску послал воевод боярина князя Реп-ня-Обо ленского и окольничего Андрея Сабурова. Смоленский на­местник Юрий Сологуб вышел с войском из города и контрата­ковал русских. Однако полки его были разбиты и бежали в кре­пость.

Вскоре под Смоленск прибыл и сам великий князь Василий. К городу были доставлены осадные орудия. Но литовцы храбро защищались.

8 июня 1514 г. Василий III в третий раз выступил к Смоленс­ку. С ним шли братья Юрий и Семен, а третий брат, Димитрий, стоял в Серпухове для защиты южных границ от крымцев, чет­вертый же брат, Андрей, остался в Москве. 29 июля началась оса­да Смоленска.

Действиями пушек распоряжался пушкарь Стефан. Первым же выстрелом из огромной пушки Стефану удалось попасть в пушку в крепостной башне. Литовская пушка разорвалась, и все, кто находился в башне, были убиты. Через несколько часов Сте­фан дал залп из пушек меньших калибров «ядрами мелкими око­ванными свинцом», то есть пушки заряжались несколькими кам­нями средней величины, покрытыми свинцовой оболочкой. Со­гласно русской летописи, этот залп «еще больше народу побил; в городе была печаль большая, видели, что биться нечем, а передать­ся — боялись короля». Тем временем великий князь велел Сте­фану дать третий залп, вызвавший новые потери среди осажден­ных.

Тогда православный владыка Варсонофий вышел на мост и стал просить у великого князя перемирия до следующего дня. Но Василий не согласился и велел бить по городу из всех пушек со всех сторон. Варсонофий вернулся в город, собрал весь церков­ный причт, надел ризу, взял крест, иконы и вместе с наместником Сологубом, панами и простыми людьми снова вышел на мост и обратился к Василию: «Государь князь великий! Много крови христианской пролилось, земля пуста, твоя отчина. Не погуби го­рода, но возьми его с тихостию». Тогда Василий подошел к вла­дыке для благословения, а затем велел ему, Сологубу и панам идти к себе в шатер.

На следующий день, 30 марта, Василий III послал в Смоленск своих воевод Данилу Щеня с товарищами, дьяков и подьячих с заданием переписать всех жителей и привести к присяге «быть за великим князем и добра ему хотеть, за короля не думать и добра ему не хотеть». К вечеру следующего дня все смоляне были переписаны и приведены к присяге. А 1 августа Василий III вме­сте с владыкой Варсонофием торжественно вступил в Смоленск, где был радостно встречен всем народом. После молебна и многолетия в соборной церкви владыка сказал великому князю: «Бо-жиею милостию радуйся и здравствуй православный царь Васи­лий, великий князь всея Руси, самодержец, на своей отчине, горо­де Смоленске на многие лета!»

Смоленским князьям, боярам и мещанам Василий объявил свое жалованье, уставную грамоту и назначил им наместником бояри­на князя Василия Васильевича Шуйского, а затем позвал всех обедать, а после обеда все получили великокняжеские дары. Со­логубу же и сыну его Василий сказал: «Хочешь мне служить, и я тебя жалую, а не хочешь, волен на все стороны». Сологуб выра­зил желание вернуться к своему королю и был отпущен. А в Польше его объявили изменником и отрубили голову. Всем ос­тальным королевским служилым людям Василий III также пред­ложил на выбор остаться у него на службе или возвратиться к Сигизмунду. Оставшиеся получили по два рубля и по сукну, те же, кто решил уехать к королю, получили по рублю. Многие смо­ляне уже давно хотели покинуть свой город, и тем, кто ехал в Москву, давали подъемные, те же, кто оставался, удерживали за собой свои вотчины и поместья.

В осаде Смоленска активное участие принимал Михаил Глин­ский. Он был уверен, что получит город себе во владение. Васи­лий же не собирался отдавать этот ключевой пункт столь легко увлекающейся личности. Глинский обиделся и вступил в перего­воры с королем Сигизмундом. Тот обрадовался и переслал кня­зю охранную грамоту. Глинский решил тайно покинуть свой от­ряд и бежать в Оршу, но один из близких его слуг в ту же ночь прискакал к князю Михаиле Голице, доложил о бегстве своего господина и даже указал дорогу. Голица, предупредив воеводу Челядина, помчался вдогонку за беглецом и схватил его этой же ночью. На рассвете Голица соединился с отрядом Челядина и они вместе повезли Глинского в Дорогобуж, где находился Василий III. Великий князь приказал заковать изменника и отправить в Москву. Изъятая у Глинского сигизмундова охранная грамота стала страшной уликой против него.

Генеральное сражение русских и польско-литовских войск про­изошло 8 сентября 1514г. близ Орши у слияния реки Крапив-ны с Днепром. Сигизмунд остался в городе Борисове с четырьмя тысячами воинов, а навстречу русским отправил князя Констан­тина Острожского с тридцатью тысячами.

Русские воеводы князь Михаила Голица и боярин Иван Че-лядин заняли позицию на левом берегу Днепра, опираясь левым флангом на болота у Крапивны. В ночь на 8 сентября Острожс-кий переправил через Днепр вплавь кавалерию, а за ней двинул пехоту по двум наскоро наведенным мостам. Челядин допустил большую ошибку, дав противнику без боя форсировать Днепр. К 9 часам утра польско-литовское войско стояло в полном бое­вом порядке на левом берегу.

Челядин построил свои войска в три растянутые линии, а на флангах послал отдельные отряды в тыл противнику. Голица, от­делившись от правого крыла с большим отрядом конницы, стре­мительно ударил на левый фланг литовской кавалерии, но она выдержала удар, а польская конница из резерва атаковала отсту­павшего Голицу во фланг. Подоспевшее подкрепление позволи­ло Голице вновь двинуться на противника. Но тут неожиданно неприятельская кавалерия расступилась и открыла пехоту, ко­торая огнем с близкой дистанции привела ряды русского войска в беспорядок. Тогда Острожский ударил всей литовской конни­цей и, преследуя, занесся за вторую линию русских. На помощь при­скакал полк Зборовского, который вместе с гусарами Шпаковс-кого прорвался сквозь растянутую линию русских и ударил в копья.

Между тем на правом фланге литовцев их кавалерия, имея про­тив себя превосходящую численностью русскую кавалерию, обра­тила тыл. Русская конница, в беспорядке преследуя литовцев, на­скочила на засаду: скрытые до того пушки встретили ее страш­ным огнем. В то же время обратившаяся было назад литовская конница вместе с польскими латниками из резерва стремитель­но ударили на русскую ошеломленную и расстроенную конницу, опрокинули ее центр и левое крыло и гнали до реки Крапив­ны и левого берега Днепра. Русскому левому крылу не куда было отступать, и оно было большей частью истреблено.

Челядин со свежими войсками бездействовал, а когда решил­ся ударить в тыл прорвавшимся, то был атакован латниками Свер-чевского и легкой конницей Радзивилла¹⁷⁰. Русские не выдержа­ли, подались назад и бросились к ближайшему лесу.

Битва эта продолжалась целый день и окончилась полным по­ражением русских. Сигизмунд, извещая магистра Ливонского ор­дена об Оршинской победе, писал, что москвичи из 80 тысяч человек 30 тысяч потеряли убитыми, в плен взяты восемь верхов­ных воевод, 37 второстепенных начальников и полторы тысячи дворян. Однако из официальных литовских документов извест­но, что всего пленных, взятых как у Орши, так и в других местах, было 611 человек.

Следствием Оршинского поражения стала сдача без боя горо­дов Дубровны, Мстиславля и Каючева. Правда, эти города сда­вали не московские воеводы, а литовские феодалы, переметнув­шиеся в свое время на сторону «московитов». Так, Мстиславский владелец князь Михаила Ижеславский, узнав о приближении ко­ролевского войска, отправил Сигизмунду грамоту с обещаниями верности и извинениями, что только по необходимости служил некоторое время великому князю московскому.

В Смоленске сторонники короля устроили заговор, причем во главе его стоял православный владыка (епископ) Варсонофий. Он отправил к Сигизмунду своего племянника с письмом такого содержания: «Если пойдешь теперь к Смоленску сам или воевод пришлешь со многими людьми, то можешь без труда взять го­род». Король обрадовался и направил заговорщикам милости­вую грамоту и богатые дары.

Однако большинство смоленских дворян и мещан тяготели к Москве. Кто-то из них донес на заговорщиков московскому на­местнику Василию Шуйскому. Тот велел схватить Варсонофия и других заговорщиков, посадил под стражу и о случившемся до­ложил великому князю в Дорогобуж. В это время к Смоленску подошел князь Константин Острожский. Надеясь на помощь Вар­сонофия, король отправил с Острожским только шеститысячный отряд. Но Шуйский разуверил его, повесив всех заговорщиков, кроме Варсонофия, на городских стенах на виду у польского от­ряда. Причем, как гласит летопись, «который из них получил от великого князя шубу, тот был повешен в самой шубе; который получил ковш серебряный или чару, тому на шею привязали эти подарки и таким образом повесили».

Тщетно после этого Острожский посылал смолянам грамоты с увещеваниями передаться Сигизмунду, тщетно пытался взять город приступом, королевских сторонников среди смолян боль­ше не было, а остальные горожане бились крепко. Острожский был вынужден отступить, а московские ратные люди и смоляне преследовали его отряд, отбив почти весь обоз.

Таким образом, Оршинская битва стала хорошим примером в тактическом отношении, но ничего не дала в стратегическом. Вой­ска обеих сторон остались примерно на тех же позициях.

Следует отметить, что православные князья и бояре, как рус­ского, так и литовского происхождения, в целом не обнаружива­ли большого желания воевать с Василием III. Так, киевский вое­вода Андрей Немирович в письме литовской Раде жаловался: «Писал я к старостам и ко всем боярам киевским, чтоб ехали со мною на службу господарскую. Но никто из них не хочет ехать. Пожалуйста, напишите им, чтоб они поспешили за мною на службу господарскую».

И Сигизмунд, и Василий с переменным успехом натравлива­ли друг на друга Менгли Гирея. Самый крупный набег на Мос­ковское государство крымцы предприняли летом 1517г. Двад­цать тысяч татар явилось в окрестности Тулы. Воеводы князь Василий Семенович Одоевский и Иван Михайлович Воротынс- кий успели подготовиться к обороне. Пешие рати встретили татар в засеках, а затем их стала преследовать конница. Как сказано в летописи, татар «много взяли в плен, так что из 20 000 очень мало их возвратилось в Крым, и те пришли пеши, босы и наги».

Василий III вступил в союз с императором Максимилианом и с Альбрехтом Бранденбургским, великим магистром Тевтонского ордена. И тут, видимо, впервые возникла идея раздела Польши и Литвы между Священной Римской империей, Тевтонским орде­ном и Москвой. Напуганный возможностью такой комбинации, Сигизмунд обратился к императору Максимилиану с просьбой о посредничестве в переговорах с Василием III. Император согла­сился, и его посол Сигизмунд Герберштейн прибыл в Москву 18 апреля 1517 г.

С большим трудом Герберштейну удалось склонить Василия к переговорам, и в сентябре 1517 г. в Москву явились сигизмун-довы послы маршалки Ян Щит и Богуш. Но тут король, держав­ший почти трехлетнюю паузу после Оршинской битвы, вновь ре­шил воевать. Сигизмунд отправил гетмана Константина Острож-ского с большим войском к псковскому городу Опочке. Но б ок­тября сильный приступ литовцев был отбит великокняжеским наместником Василием Михайловичем Салтыковым-Морозовым с большим уроном для осаждающих. Несмотря на это, Острожс-кий не снял осаду с крепости, а распустил отряды для нападений на другие малые псковские крепости — Воронач, Вилье¹⁷¹ и Крас­ный. Но московские войска, прибывшие на помощь к Опочке, в трех местах одержали победу над неприятелем, а воевода Иван Ляцкий наголову разбил шедший к Острожскому литовский от­ряд, заполучив при этом все их пушки и пищали.

Тем не менее, польские послы 29 октября 1517 г. были приня­ты великим князем в присутствии Герберштейна. Московские бояре потребовали от Литвы и Польши возвращения русских городов Киева, Полоцка, Витебска и других. Ведь недаром Иван III объявил себя государем всея Руси. С другой стороны, и Сигиз­мунд был не только польским королем, но и великим князем литовским и русским.

Как писал С.М. Соловьев: «...чем бы не кончились перегово­ры [с Литвой — А. Ш.], на каких бы условиях на этот раз ни заключен был мир или перемирие, в Москве считали необходи­мым всякий раз наперед предъявлять права великого князя или царя, потомка св. Владимира, на все русские земли, принадлежав­шие последнему, опасаясь умолчанием об этих правах дать повод думать, что московский государь позабыл о них, отказывается от НИХ».¹⁷²

Послы Сигизмунда в ответ потребовали возвращения Смолен­ска. Герберштейн попытался поддержать связано с казанским походом Василия III, описание которого вы­ходит за рамки этой книги. До самой смерти Василия III в 1533 г. так и не было подписано вечного мира, его заменяли перемирия от 25 декабря 1526 г. и от 24 марта 1532 г.

Видимо, стоит сказать несколько слов и о судьбе одного из важнейших действующих лиц русско-литовских войн — Михаи­ле Глинском. Как уже говорилось, после неудачного побега в Литву Глинский был отправлен в заточение. Из тюрьмы его вызволи­ла... импотенция Василия III.

В 1525 г. великому князю московскому исполнилось 46 лет, а детей у него еще не было. Василий остро переживал это. Один раз он при боярах даже впал в истерику и с плачем говорил: «Кому по мне царствовать на Русской земле и во всех городах моих и пределах? Братьям отдать? Но они и своих уделов ус­троить не умеют». На что бояре ответили: «Государь князь вели­кий! Неплодную смоковницу посекают и измещут из винограда».

В конце 1525г. митрополиту и боярам удалось склонить Ва­силия к разводу. 23 ноября власти начали «розыск о колдовстве» великой княгини Соломонии. Действительно, несчастная женщи­на обращалась к знахарям за помощью от бесплодия.

Теперь Василий III имел основания предать жену церковно­му суду как ведьму. Но вместо этого он 29 ноября приказал увезти ее в девичий Рождественский монастырь на Трубе (на Рву), где ее принудительно подстригли в монахини под именем София. Соломония сопротивлялась до последнего, когда на нее надели монашеское одеяние, она сорвала его и растоптала. Тогда Шино-га Поджогин ударил ее плетью. Соломония не могла смириться со своей участью и распустила слух, что она беременна. В распро­странении этого слуха заподозрили вдову Юрия Траханиотова и жену постельничего Якова Мансурова. Женщины утверждали, что слышали о беременности из уст самой Соломонии. Василий III в гневе избил Траханиотову, а свою бывшую жену немедленно уда­лил из столицы.

Соломония была заточена в Покровском девичьем монастыре в Суздале. Вскоре по Москве поползли слухи, что в Суздале у Соломонии родился сын Георгий. Гробница таинственного Геор­гия сохранилась в общей усыпальнице Покровского суздальско­го монастыря до 1934 г. под видом гробницы Анастасии Шуйс­кой, дочери царя Василия Ивановича, сосланной в монастырь вместе с матерью. В ходе археологических раскопок, проведенных в Покровском монастыре в 1934г., в предполагаемом месте по­гребения Георгия в каменном гробике найдена кукла в одежде из шелковых древних тканей, завернутая в материю и опоясанная пояском с кисточками. Костей в гробике археологи не обнару­жили. Реставраторы ткани по типичным для княжеской одежды золотым прошвам отнесли мальчиковую рубашку и другие об­наруженные в гробике ткани к концу XVI века. Это же подтвер­ждал и орнамент на надгробной плите. Полученные материалы доказали, что гробница не принадлежала Анастасии Шуйской. Но все это лишь косвенно подтверждает версию о рождении у Со­ломонии сына.

А тем временем московские бояре подыскали и невесту Ва­силию — Елену Глинскую. В выборе невесты решающую роль сыг­рали Захарьины и князья Шуйские. Невеста из клана Захарьиных или Шуйских не могла пройти, поскольку в этом случае против них ополчилась бы вся московская знать. Поэтому для стоявших у престола Захарьиных и Шуйских идеалом была не­веста — сирота: отец в могиле, дядя в тюрьме, братья почти дети. Все были уверены, что брак Василия с красавицей Еленой со­хранит «статус-кво» при дворе.

Юная красавица Елена пришлась но душе 47-летнему вели­кому князю. Чтобы угодить ей, Захарьин, Шуйские и Горбатые просят освободить из заключения ее дядю Михаила Львовича Глинского. Василий III нехотя соглашается. В феврале 1527 г. Михаил был выпущен на свободу и получил на кормление го­род Стародуб Ряполовский. Но М.Ю. Захарьин, М.В. Шуйский и Б.И. Горбатый были вынуждены «поручиться» за Глинского.

В случае его нового побега в Литву они были обязаны уплатить в казну огромную по тем временам сумму — 5 тысяч рублей.

Ради молодой жены Василий III отступил от старых русских обычаев и первым из московских князей сбрил бороду. Летопи­сец сообщает, что великий князь «возлюбил» Елену «лепоты ради лица и благообразна возраста, наипаче ж целомудрия ради». Ну что касается ее «целомудрия», то тут вопрос остается открытым.

Прошел год, второй после свадьбы, а у Елены признаков бере­менности не появлялось. Великокняжеская чета зачастила по мо­настырям. Василий III не скупился на богатые вклады в монас­тырскую казну.

И вот 25 августа 1530 г., то есть спустя четыре с лишним года после замужества Елена родила сына Ивана. Появление долгож­данного наследника престола было встречено Василием III с ог­ромной радостью. Не иначе, как помогли молитвы монахов о ча­дородии княгини. Однако у многих современников на этот счет были серьезные сомнения. Уже тогда начались разговоры о мо­лодом воеводе Иване Федоровиче Овчине-Телепневе-Оболенском. Ивана с Еленой свела его родная сестра Аграфена Челядина, при­ближенная великой княгини.

В ночь со 2 на 3 декабря 1533 г. великий князь Василий III скон­чался в страшных мучениях. Великая княгиня не присутствовала при агонии мужа. Но, увидев митрополита с боярами, идущих в ее покои, Елена «упала замертво и часа с два лежала без чувств». Увы, длительный обморок Елены был всего лишь данью этикету. Не прошло и 40 дней со смерти мужа, как вся Москва заговори­ла об ее фаворите Иване Федоровиче Овчине-Телепневе-Оболен­ском. В начале января 1534 г. Овчина получил чин боярина.

Молодая вдова и ее фаворит попытались единолично править страной. Единственным методом управления у них были репрес­сии. 11 декабря, то есть спустя 8 дней после смерти Василия III, его брат Юрий Дмитровский был взят под стражу вместе с его боярами. Князь Юрий был заключен в ту же камеру, где умори­ли несчастного внука Ивана III — Димитрия. Нетрудно догадаться, что и Юрий вскоре там тихо почил. Позже Елена повелела схва­тить и заключить в темницу и младшего брата мужа — князя Андрея Стародубского. На него надели не только цепи, но и по­добие железной маски — «тяжелую шляпу железную». Как ви­дим, у нас был приоритет даже с железными масками. И русская «шляпа железная» оказалась более эффективной, чем знамени­тая французская железная маска времен Людовика XIV. В ней уз­ник прожил менее полугода.

Наглость Овчины вывела из себя даже дядю великой княгини Михаила Львовича Глинского, который был назначен Василием III главным опекуном при младенце Иване. Однако Елена предпоч­ла фаворита дяде. По ее повелению в августе 1534 г. Михаил Глин­ский был схвачен, ослеплен, закован в цепи и заключен темницу, где и умер через несколько недель. Сразу же после ареста Глин­ского, опасаясь за свою жизнь, князь Семен Бельский и Иван Ляцкий бежали в Литву.

3 апреля 1538 г. умерла великая княгиня Елена Глинская. Не­мецкий барон Герберштейн, живший в Москве и оставивший под­робные описания России, утверждал, что ее отравили. В самом деле, Елена не дожила до 25 лет, никакого мора в том году в Москве не было, так что вероятность естественной смерти была мала.

На седьмой день после смерти Елены в Москве произошел государственный переворот, во главе которого стал князь Васи­лий Васильевич Шуйский. Иван Овчина и его сестра Аграфена были арестованы. На Овчину наложили «тяжелые железа», те самые, в которых в 1534 г. умер Михаил Глинский. Через несколько недель Овчину уморили голодом. Сестру же его Аграфену со­слали на север в Каргополь и насильственно постригли в мо­нахини. Заключенные в правление Елены князья Иван Бельский и Андрей Шуйский были освобождены.

Надо ли говорить, как формировался характер великого кня­зя Ивана, в 8 лет оставшегося полным сиротой, причем не только без родителей, но и без дедушек и бабушек, братьев, дядей и те­тей. Мало того, ходили слухи и о его незаконном происхожде­нии, ведь связь Елены Глинской с Иваном Овчиной ни для кого не была секретом. Недаром юный Иван приказал посадить на кол Федора, сына Ивана Овчины, а племянника Ивана Дорогобужс­кого — обезглавить.

глава 19

Дата добавления: 2017-01-14