Международные отношения в предвоенное десятилетие 16 страница

Приведенные примеры показывают, насколько острыми в этот период стали межгосударственные противоречия в сфере экономики и финансов. Что касается политических и военных проблем, то они вызывали еще больший накал страстей.

На европейском континенте, как и в 1920-е гг., центральное место занимал германский вопрос. Воспользовавшись занятостью западных держав кризисной ситуацией, правительственные круги Веймарской республики активизировали свою политику, направленную на ревизию Версальского договора. При этом они действовали последовательно и поэтапно, добиваясь отмены репарационных статей (достижение полной финансово-экономической самостоятельности), затем военных ограничений (создание материальной базы для реваншистских акций) и, наконец, территориально-политических постановлений (окончательная ликвидация послевоенного международного порядка и «возрождение Великой Германии»). Эту внешнеполитическую программу большим усердием и даже с известным забеганием вперед стало претворять в жизнь правительство Г. Брюнинга, пришедшее к власти весной 1930 г. Самого Генриха Брюнинга пресса называла «красивым и изящным канцлером», а не менее изящного посла Франции в Берлине А. Франсуа-Понсэ — «диким шовинистом, (с.195) прибегающим к приемам иезуитов». В отличие от великого немецкого политика «эры пацифизма» Г. Штреземана Брюнинг, плохо разбиравшийся в дипломатических хитросплетениях, применял методы прямого давления с элементами шантажа и демонстративного неподчинения Версальским распоряжениям. Ответная реакция западных демократий носила двойственный характер: с одной стороны, отпор наиболее грубым нарушениям Парижских соглашений, но, с другой стороны, все более явственное отступление к политике «умиротворения».

Первую пробную наступательную операцию на дипломатическом фронте Германия провела весной 1931 г., заключив с Австрией соглашение о создании двустороннего таможенного союза. По своей сути это была попытка осуществить так называемый «холодный аншлюс», т.е. подчинить экономику Австрийской республики без силового захвата ее территории. Вызывающую акцию Германии осудили Англия, Франция, Италия и ряд других европейских государств, выступивших с официальными протестами. По инициативе французского правительства вопрос был передан на рассмотрение Гаагского Международного Суда, который в сентябре 1931 г. аннулировал германо-австрийское соглашение как несовместимое с Версальским и Сен-Жерменским договорами.

Германия потерпела поражение, но поражение, скорее всего ею запланированное. Угроза аншлюса должна была подвигнуть и подвигла Запад на новые «миротворческие» уступки. Осенью 1931 г. с «миссией мира» в Берлин прибыл премьер-министр Франции П. Лаваль (первое со времен Берлинского конгресса 1878 г. посещение главой французского правительства германской столицы). Переговоры, проходившие под флагом «франко-германского сближения», не дали никаких конкретных результатов. Причиной тому стала жесткая позиция Г. Брюнинга, который в ответ на предложения «дружбы и сотрудничества» потребовал предоставления Германии займа в 1 млрд. марок в качестве материальной основы возможного «сближения». Прагматизм канцлера, отказавшегося обсуждать с французским премьером вопросы улучшения двусторонних отношений в рамках Версальской системы, свидетельствовал о том, что германское правительство было намерено и впредь следовать своему «ревизионистскому» курсу и оказывать все более мощное давление на «умиротворителей». Через несколько месяцев наступательная тактика Германии принесла ей первый крупный успех. Как уже говорилось выше, в июне 1932 г. на конференции в Лозанне Веймарская республика была освобождена от выплаты репараций. Перед открытием и в ходе работы конференции новый премьер-министр Франции Э. Эррио в обмен (с.196) репарационных платежей пытался добиться со стороны

Германии «политической компенсации» — «обязательства не поднимать вопроса о дальнейшем пересмотре Версальского договора в течение 15–20 лет». Однако германская делегация наотрез отказалась рассматривать французское предложение, а представители США «умиротворенно» ее в этом поддержали. Таким образом, среди великих западных держав лишь Франция демонстрировала, пусть робко и непоследовательно, свою готовность противостоять новым «ревизионистским» требованиям Германии. И они не заставили себя ждать. В начале 1930-х гг. высокопоставленные немецкие политики во главе с Г. Брюнингом неоднократно заявляли о необходимости «довооружения» Германии, т.е. об упразднении военных постановлений Версаля. Для достижения поставленной цели германская дипломатия использовала трибуну конференции по разоружению.

Всемирная конференция по сокращению и ограничению вооружений, созванная по решению Лиги наций, стала одним из самых крупных событий в международной жизни предвоенного десятилетия. Она открылась 2 февраля 1932 г. в Женеве. Ее председателем был избран известный дипломат, бывший министр иностранных дел Англии А. Гендерсон. В работе форума приняли участие представители 63 государств.

Программы по разоружению и сохранению мира, представленные великими державами, во многом повторяли те предложения, с которыми они выступили на заседаниях Подготовительной комиссии. Лейтмотивом этих программ являлось стремление обеспечить не всеобщую, а свою собственную безопасность за счет ограничения военной мощи потенциальных противников. Однако на самой конференции были выдвинуты и принципиально новые идеи и концепции.

Проект Французской республики, изложенный в «плане А. Тардье» и в так называемом «конструктивном плане Э. Эррио–Ж. Поль-Бонкура» (названы по именам скоротечно сменявших друг друга премьер-министров), предусматривал создание под эгидой Лиги наций организации европейских государств, связанных между собой пактами о взаимопомощи. Для предотвращения и подавления агрессии эта организация должна была располагать вооруженными силами, боевое оснащение которых превосходило бы национальные армии. В новой миротворческой программе Франции сочетались идеи знаменитой «триады Эррио» и паневропейского проекта А. Бриана. Если не принимать во внимание проникновенную пацифистскую фразеологию, то стратегический замысел французского правительства становился прозрачным: добиться консолидации европейских стран формально под началом (с.197) Лиги наций, а фактически под руководством Франции. Поэтому большинство делегаций во главе с представителями Англии отвергли французский план как «нереальный».

В программе Великобритании центральное место занимал требование сокращения сухопутных сил до максимального уровня в 200 тыс. человек и полного запрещения подводного флота. Французская пресса в этой связи справедливо отмечала: «На Женевской конференции Англия выдвинула грандиозный план разоружения Франции». И действительно, в случае его реализации Французская республика должна была сократить свою армию в 5 раз и лишиться самой мощной в мире эскадры подводных лодок. Большой общественный резонанс вызвала вторая часть британского проекта — «план премьер-министра Дж. Р. Макдональда». В нем излагалась концепция «качественного разоружения», разработанная в 1920-е гг. английским военным теоретиком Б. Лиддел-Гартом. Суть этой концепции заключалась в том, что объектом сдерживания и ограничения вооружений становились не все, а лишь наступательные виды оружия, которые могли быть использованы для агрессивных войн.

«План Г. Гувера», с которым выступили Соединенные Штаты, по своему содержанию был очень близок к разоруженческой программе Англии. Делегация США выдвинула предложение «увеличить сравнительные силы обороны путем уменьшения силы нападения». Американский вариант «качественного разоружения» предполагал ликвидацию танков, тяжелых артиллерийских орудий, бомбардировочной авиации и химических боеприпасов. Предусматривалось общее сокращение мировых вооружений на 30%, включая надводный военно-морской флот (что, конечно же, встретило решительное возражение Великобритании). Следует отметить, что англо-американская концепция «качественного разоружения» являлась крупным вкладом в военную теорию и могла стать реальной основой для принятия конструктивных решений.

Как и ожидалось, самую радикальную программу «всеобщего и полного разоружения» огласила делегация Советского Союза. Повторилась история Подготовительной комиссии: конференция отклонила сначала первый, а затем и второй проект СССР о «пропорционально-прогрессивном сокращении вооружений». Оба были охарактеризованы как «фантастические» и «оторванные от международных реалий». В ответ в советской прессе резко усилилась пропагандистская кампания, направленная на разоблачение «женевских миротворцев» и «доживающего последние дни буржуазного пацифизма». В угаре беспощадной критики «женевского фарса» (отметим в скобках, отчасти справедливой) (с.198) советская дипломатия допустила явный просчет, категорически отказавшись признать принципы «качественного разоружения».

Другой впечатляющей инициативой СССР стал проект Декларации об определении нападающей стороны. Особая значимость этой инициативы была обусловлена тем, что в основополагающих международных документах, включая Устав Лиги наций, отсутствовала четкая и юридически доказательная формула, которая не позволяла бы оправдывать агрессию мирными устремлениями. К тому же в условиях усиливавшейся напряженности в межгосударственных отношениях такое определение становилось и весьма актуальным. 6 февраля 1933 г. на пленарном заседании Женевской конференции советская делегация предложила считать агрессором любое государство, которое 1) объявит войну другому государству; 2) вторгнется на его территорию без объявления войны; 3) осуществит нападение на иностранные суда или самолеты; 4) установит блокаду побережья; 5) будет поддерживать банды, действующие на территории другого государства, и не примет вопреки его требованиям меры по пресечению подобной деятельности. В советском определении нападающей стороны были указаны не только акты, которые должны рассматриваться как агрессивные, но и перечислялись 16 известных в международной практике вымышленных поводов для оправдания агрессии. Впоследствии даже самые последовательные противники большевистского режима на Западе признавали, что предложенный СССР проект Декларации мог бы стать исходной базой для переговоров о создании системы коллективной безопасности. Однако и эта советская идея была благополучно похоронена: документ одобрили, но в качестве приложения к Международному договору о сокращении и ограничении вооружений, который так и не удалось принять. В июле 1933 г. во время работы Всемирной экономической конференции в Лондоне Советский Союз частично компенсировал свои неудачи на Женевском форуме, подписав с десятью странами Восточной Европы и Азии конвенции об определении агрессора. В истории дипломатии Лондонские конвенции расцениваются как важный элемент в противостоянии агрессивным силам.

Острые споры, возникшие при обсуждении советских проектов, сразу же утихли, как только Женевская конференция приступила к рассмотрению «плана Г. Брюнинга». Его содержание сводилось к краткой, но емкой формуле: либо все великие державы разоружаются до уровня Германии, либо Германия получает право на довооружение и военный паритет. В отличие от аналогичных предложений, выдвинутых на Подготовительной комиссии, это было уже не «прошение на высочайшее имя», а ультиматум, (с.199) подкрепленный угрозой ухода с конференции в случае отрицательной на него реакции. Расчет строился на том, что дипломатический шантаж в сочетании с политикой «умиротворения» западных демократий принесет желаемые результаты. Так и случилось. По инициативе Англии и Соединенных Штатов в декабре 1932 в Женеве прошло совещание, на котором было выработано компромиссное решение, зафиксированное в «Декларации пяти держав» (Великобритании, США, Франции, Италии и Германии). Декларация признавала за Германией «равноправие в вооружениях в рамках системы, обеспечивающей безопасность всем народам при условии международного контроля». Германское правительство, таким образом, добилось новых значительных уступок Запада, но не полной победы. Сам текст документа содержал настолько расплывчатые формулировки, что позволял трактовать его по-разному. Германия выделяла в нем слово «равноправие», а Франция — «безопасность» и «контроль», т.е. сохранение главных военных постановлений Версальского договора. Германская делегация, уповая на поддержку англо-саксонских держав и ссылаясь на свое понимание Декларации, потребовала предоставления права на создание запрещенных Версалем видов вооружений и немедленное (а не через 8 лет, как предлагал Макдональд) увеличение численности постоянной армии до 200 тыс. человек. Оценив эти требования как чрезмерные, Франция ответила категорическим отказом. Правительство Германии, возглавляемое А. Гитлером, получило повод для давно запланированного демарша: 14 октября 1933 г. немецкая делегация покинула Женевскую конференцию. Гитлер произнес по радио 40-минутную речь, в которой заявил, что он не допустит, чтобы Германию «третировали как бесправное и второразрядное государство».

Описанные события свидетельствовали о том, что Германия резко усиливала свой натиск на западные демократии, а последние, отступая под этим натиском, не выходили пока за разумные рамки политики «умиротворения» и противодействовали наиболее радикальным реваншистским устремлениям.

Что касается самой Женевской конференции, то она прекратила свою работу летом 1934 г. Конкретным результатом ее деятельности стало одобрение резолюций, соответствовавших концепции «качественного разоружения»: о запрещении применения отравляющих газов, бактериологической войны, бомбардировочной авиации, о необходимости существенного сокращения всех видов наступательных вооружений. Однако какой-либо всеобъемлющей программы по реализации поставленных целей принять не удалось. Ход конференции и ее неутешительные итоги в язвительно-аллегорической форме описал У. Черчилль в своей речи, (с.200) которую он назвал «Басней о разоружении»: «Однажды все звери в зоологическом саду решили разоружиться и организовали конференцию, которая должна была это осуществить. Открывая конференцию, носорог заявил, что употребление зубов — варварство; рога же, являющиеся в основном оборонительным оружием, конечно, должны быть разрешены. Буйвол, олень, дикобраз заявили, что они будут голосовать вместе с носорогом. Но лев и тигр заняли иную позицию, защищая зубы и даже когти, служащие почетным оружием с незапамятных времен. Льва и тигра поддержали пантера, леопард, пума и племя малых кошек. Затем слово взял медведь. Он предложил, чтобы ни зубы, ни рога никогда более не использовались в драке ни одним зверем; совершенно достаточно, если зверям будет позволено в случае ссоры хорошенько сжать друг друга в объятиях. Кто может возражать против этого? Это так по-братски; это будет великим шагом на пути к миру. Однако всех других зверей очень задело предложение медведя, а индюшка даже впала в панику. Дискуссия стала такой накаленной, и все звери, споря относительно мирных намерений, которые свели их вместе, настолько сосредоточились на мыслях о рогах, зубах и зажимах, что стали поглядывать друг на друга с крайним озлоблением. К счастью, служители сумели успокоить их и развели по клеткам».

Всемирный форум не оправдал возлагавшихся на него надежд, что объяснялось возросшей конфликтностью в международных отношениях, наращиванием военного потенциала «ревизионистскими» государствами, противоречиями великих держав в решении проблем безопасности и разоружения. Главная же причина обреченности переговоров об ограничении вооружений состояла в том, что они проходили тогда, когда уже закончилась «эра пацифизма» и началась вооруженная борьба за новый передел мира. Ярким доказательством тому стала агрессия Японии на Дальнем Востоке.

ОБРАЗОВАНИЕ ОЧАГА ВОЙНЫ НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ. ДАЛЬНЕВОСТОЧНЫЙ УЗЕЛ МЕЖДУНАРОДНЫХ ПРОТИВОРЕЧИЙ

В начале 1930-х гг. в развитии послевоенных международных отношений произошли качественные изменения, связанные с переходом от дипломатической к силовой ревизии Версальско-Вашингтонской системы. Первый шаг в этом направлении сделала Япония. Главным объектом агрессии стал Северо-Восточный Китай. (с.201)

Идеологические обоснования экспансии (паназиатская доктрина) и стратегические планы ее осуществления («Меморандум генерала Г. Танаки») были разработаны в 1920-е гг. В 1931 г. Япония приступила к их практической реализации. Выбор времени и места масштабной вооруженной акции нельзя назвать случайным. Он был обусловлен факторами как внутриполитического, так и международного характера. Мировой кризис нанес сокрушительный удар по экономике Японии и усилил экспансионистские тенденции и ее внешней политике. Взаимосвязь между этими двумя последствиями кризиса очевидна. Экономические потрясения в Стране Восходящего Солнца были столь значительными, потому что Япония в отличие от других капиталистических государств в огромной степени зависела от внешнего рынка (37% производимой продукции вывозилось за границу) и фактически полностью — от поставок основных видов сырья. Резкое сокращение мирового товарооборота, торговые и тарифные войны — все это приводило к обострению не только финансово-экономической, но и внутриполитической ситуации в стране. Стремительно возрастало влияние милитаристских группировок, предлагавших «перспективный» и сравнительно легкий выход из создавшегося положения — экспансию. Армия превращалась в самодовлеющую силу, которая вышла из-под контроля правительства, а затем и подчинила себе гражданские властные структуры. Политическая власть трансформировалась в государственную систему авторитарно-милитаристского типа.

В соответствии с известными стратегическими установками первоочередной целью военных действий являлся захват Маньчжурии (историческое название Северо-Восточного Китая, сохранившееся с XVII в. — со времен существования государства маньчжуров). И это также имело свое объяснение. Во-первых, несмотря на небольшую по китайским меркам численность населения (37 млн. человек), Маньчжурия представляла собой экономически наиболее развитый район Китая. Здесь были сконцентрированы основные отрасли добывающей промышленности, 70% железных дорог и около 40% внешнеторгового оборота Китая. К концу 1920-х гг. Япония, расширяя свои концессионные права, сосредоточила под своим контролем практически все экономически ресурсы Южной Маньчжурии. Во-вторых, эта территория рассматривалась как удобный плацдарм для дальнейшего продвижения во внутренние районы Китая. И, наконец, в-третьих, традиционно Маньчжурия считалась сферой влияния Российской империи, а затем СССР (северная часть) и Японии (южная часть). Интересы западных держав оценивались как малозначительные. (с.202) Такая расстановка сил давала возможность японским правительственным кругам изображать свою агрессию «антибольшевистским походом» и тем самым рассчитывать если не на благоприятное, то на снисходительное отношение к ней «цивилизованных государств» Запада. Определенные и, как показали последующие события, вполне оправданные надежды возлагались на использование в своих целях англо-американских противоречий на Дальнем Востоке.

Поскольку правительство Р. Вакацуки – К. Сидэхары, по мнению японских милитаристов, проводило «чрезмерно осторожную» политику, инициативу в развязывании военных действий взяли на себя офицеры Квантунской армии, расквартированной на арендованной китайской территории Гуандун (по-японски — Квантун). Поводом к началу боевых операций послужил так называемый «мукденский инцидент». В ночь с 18 на 19 сентября 1931 г., согласно официальной японской версии, на принадлежавшей Японии Южно-Маньчжурской железной дороге китайцы совершили «диверсионный акт», взорвав рельсы недалеко от города Мукдена (Шэньяна). На место взрыва были приглашены британский военный атташе и корреспонденты, которым показали трупы двух убитых китайских солдат, готовивших диверсию. Англичанин отметил, что он видел много странностей со стороны маньчжурского командования, но не верит, чтобы оно направило для подготовки взрыва пехотинцев, а не саперов. Через несколько часов вновь приглашенным журналистам и ошарашенному английскому атташе продемонстрировали тела тех же солдат, но уже переодетых в саперную форму. Впоследствии, когда комиссия Лиги наций проводила расследование японо-китайского конфликта, ее уведомили, что через 20 минут после «взрыва» по поврежденному участку железной дороги проследовал экспресс. Был вызван «очевидец» — японский лейтенант Кавамото, который доходчиво объяснил иностранным экспертам, что взорвали один рельс и поезд покачнулся, но затем, устояв, поехал дальше. Каким бы смехотворным ни казался «мукденский инцидент», но ровно через час после «диверсии» Квантунская армия приступила к широкомасштабным боевым действиям.

Необъявленная война Японии в Северо-Восточном Китае продолжалась всего лишь 3,5 месяца. Уже в первую неделю японцы заняли все крупные города и стратегические пункты Южной Маньчжурии. В середине октября был установлен контроль над большей частью североманьчжурской территории, включая города Харбин и Цицикар — центры советского влияния в Китае. В начале января 1932 г. японские войска захватили город Цзиньчжоу (с.203) на советско-китайской границе. Это означаю, что вся Маньчжурия — как Южная, так и Северная — перешла под военное управление Японии.

Успех японского «блицкрига» объяснялся двумя главным причинами. Во-первых, 100-тысячное войско маньчжурского правителя маршала Чжан Сюэляна не оказало никакого серьезного сопротивления 14-тысячной Квантунской армии. Такая «тактика» была согласована с центральным Нанкинским правительством Чан Кайши, который считал Японию менее опасным врагом, чем КПК. Как раз в это время Гоминьдан готовил «4-й карательный поход» против коммунистов и созданных ими «советских районов». В борьбе с Японией предполагалось использовать исключительно политико-дипломатические методы, опираясь на поддержку Запада и Лиги наций. Во-вторых, японская агрессия в Китае разворачивалась при полном попустительстве западных демократий, надеявшихся, что она приведет к военному столкновению Японии с Советским Союзом.

Ситуация коренным образом изменилась, когда воодушевленные своими победами японцы стали расширять сферу экспансии и 29 января 1932 г. атаковали Шанхай — крупнейший порт и торгово-финансовый центр Китая. В этом городе были сосредоточены важнейшие экономические интересы западных держав. Поэтому они без промедления предприняли дипломатические и военные меры для пресечения агрессии. Не дожидаясь ответа на решительные протесты, направленные японскому правительству, США, Англия и Франция сконцентрировали свои азиатские эскадры в районе Шанхая, американцы перебросили в порт 31-ю пехотную дивизию, активизировала боевые действия против японцев китайская 19-я армия. Все это заставило Японию отступить и к лету 1932 г. статус-кво был восстановлен. Несмотря на кажущуюся незначительность, «Шанхайский кризис» занял особое место в истории международных отношений 1930-х гг. Он показал, что западные демократии обладали достаточными возможностями для эффективной борьбы с агрессивными силами, если возникала непосредственная угроза их интересам.

Тем временем Япония, завершив операции по захвату Маньчжурии, приступила к планомерному «обживанию» региона, превращая его в свою полуколонию (за 2 года японцы построили здесь более 1000 км стратегических железных дорог, 40 аэродромов, около 100 промышленных предприятий). Япония превращалась в континентальную державу. Стремясь облагородить открыто империалистические действия, японская пропаганда изображала их «меры по оказанию помощи маньчжурскому народу в реализации (с.204) права на самоопределение». В доказательство этих «благородных устремлений» 9 марта 1932 г. было провозглашено образование независимого государства Маньчжоу-Го (в переводе с китайского «Маньчжурская империя»). Главой нового государства стал свергнутый революцией 1911–1912 гг. последний император из Цинской династии М. Генри Пу И. 15 сентября 1932 г. Япония первой (что вполне объяснимо) признана Маньчжоу-Го, подписав с Пу И соглашение о «продлении пребывания японских войск для защиты его (не Пу И, а Маньчжоу-Го) безопасности».

Такова была хроника событий, которые привели к возникновению очага войны на Дальнем Востоке.

В реакции западных держав на эти события выделялись два наиболее значимых момента, существенно ограничивавших противодействие агрессии: политика, направленная на «умиротворение» Японии, и серьезные разногласия в решении дальневосточных проблем.

Соединенные Штаты официально осудили нападение Японии на Северо-Восточный Китай. 7 января 1932 г. государственный секретарь Г.Л. Стимсон направил японскому и китайскому правительствам ноты, основные положения которых позднее получили известность как «доктрина непризнания», или «доктрина Стимсона». Согласно этой доктрине США отказывались признавать любые территориальные и политические изменения, противоречащие принципам «открытых дверей» и «равных возможностей», договорным правам Соединенных Штатов или их граждан в Китае. Несмотря на жесткий тон посланий, их значение не следует преувеличивать. Администрация США не шла дальше юридического непризнания последствий японской агрессии и не предлагала никаких ответных мер. Более того, «доктрина Стимсона» не внесла сколь-либо значимых изменений в американскую политику «умиротворения». Показательно, что в том же 1932 г. президент Г. Гувер заявил: «Если бы Япония откровенно провозгласила главной целью своих действий стремление восстановить порядок в Китае и не допустить его большевизации, то Соединенные Штаты не могли бы выставить серьезных возражений».

Великобритания, придерживаясь выработанного в 1920-е гг. курса, продолжала лавировать между США и Японией, между политикой «открытых дверей» и политикой «сфер влияния». Однако в условиях японской экспансии тактика лавирования была (е Равнозначна прямому поощрению агрессора. Британское правительство критически отнеслось к американской «доктрине незнания». Министр иностранных дел Англии Дж. Саймон в ряде своих выступлений заявлял, что «Япония лучше, чем кто-либо (с.205) соблюдает в Маньчжурии принцип "открытых дверей" и поэтому Великобритания будет применять по отношению к ней исключительно дружелюбно-примирительные методы». Прояпонские высказывания главы Форин оффиса удивляли даже самих японцев. На одном из заседаний Совета Лиги наций после очередной декларации Дж. Саймона представитель Японии Ё. Мацуока отметил: «Британский министр иностранных дел сумел за полчаса выразить несколькими фразами все то, что я пытался изложить на своем плохом английском языке в течение последних 10 дней» Близкую к английской позицию занимало и правительство Франции. Особые симпатии агрессия Японии в Северо-Восточном Китае вызывала у французских военных. Начальник генерального штаба армии генерал М. Вейган охарактеризовал ее как «попытку укрепить устои цивилизации на Востоке в борьбе против большевизма».

Таким образом, споры между западными державами шли не о том, как противодействовать японской экспансии, а о том, какой из вариантов политики «умиротворения» является наиболее приемлемым.

В решении дальневосточной проблемы большие надежды возлагались на Лигу наций. 21 сентября 1931 г. китайское правительство обратилось в международную организацию с официальной жалобой на агрессивные действия Японии. Совет Лиги наций в сентябре, октябре и декабре того же года принял три резолюции почти идентичного содержания, призывавшие прекратить вооруженные столкновения и отвести войска с занятых территорий. В этих постановлениях японская агрессия осуждалась лишь косвенно, ответственность за возникновение очага военной опасности разделялась поровну. Если первая резолюция была одобрена единогласно, против второй голосовал лишь один японский представитель, то третья оказалась настолько «нейтральной», что за нее отказался голосовать и китайский делегат. Единственным позитивным моментом в декабрьской резолюции стала статья о создании Исследовательской комиссии под руководством британского дипломата лорда В.Р. Литтона. Комиссии Литтона поручалось изучить положение дел на мест и дать рекомендации Лиги наций для принятия ею окончательного решения. В октябре 1932 г. комиссия представила свой доклад. В целом в нем содержалась реалистическая оценка ситуации в Северо-Восточном Китае: констатировалось, что Япония совершила агрессию, нарушив Устав Лиги наций, договор «девяти держав» и пакт Бриана–Келлога; подчеркивалось, что Маньчжурия является неотъемлемой составной частью Китайской (с.206) республики, хотя Япония и имеет здесь «особые интересы»; государствам — членам Лиги наций рекомендовалось не признавать Маньчжоу-Го; предлагалось созвать международную конференцию для определения статуса маньчжурской территории (либо возвращение Китаю, либо ее интернационализация). Глава японской делегации Мацуока (по совместительству работавший директором Южно-Маньчжурской железной дороги) категорически отверг все выводы и предложения международных экспертов, заявив, что проблема Маньчжурии — это «дело жизни и смерти для его страны».

«Доклад Литтона» (после его доработки в специально созданной Комиссии 19-ти) лег в основу резолюции, принятой Чрезвычайной сессией Ассамблеи Лиги наций 24 февраля 1933 г. Несмотря на жесткие формулировки, значение этого документа, выдержанного в духе «доктрины непризнания» США, умалялось тем, что в нем отсутствовали какие-либо упоминания о применении санкций против Японии как «страны-агрессора». Тем не менее японское правительство в знак протеста против такого решения 27 марта 1933 г. объявило о своем выходе из Лиги наций. Тем самым оно «уведомило» мировую общественность, что будет продолжать свою экспансионистскую политику на Дальнем Востоке.

«Миротворческий» подход западных держав и Лиги наций, отказавшихся от решительных мер по пресечению агрессии, содействовал не ослаблению, а усилению напряженности в дальневосточном регионе. Не дождавшись реальной помощи от Запада, правительство Чан Кайши в целях предотвращения «большой войны» с Японией вступило с ней в переговоры. В мае 1933 г. в городе Тангу близ Пекина было подписано «соглашение о перемирии», по которому Япония добилась от Нанкина не только признания де-факто «политических изменений» в Маньчжурии, но и создания контролируемой японской администрацией зоны на севере провинции Хубэй. «Соглашение в Тангу» следует оценить не только как беспрецедентные в мировой практике уступки одного государства другому, но и как своего рода «жертвоприношение» агрессору, что подталкивало его на новые захватнические акции. Тогда же весной 1933 г. Квантунская армия вторглась в провинцию Жэхэ. т.е. вступила во Внутренний Китай — сферу влияния западных держав. О том, что Япония не остановится на достигнутом и что ее конечной целью является подчинение всей Восточной Азии, свидетельствовали так называемые «декларация Амо» и «доктрина Хироты». В апреле 1934 г. в связи с появлением информации об «оказании технической помоши Китаю со стороны и наций и о поставках ему военных материалов западными (с.207) фирмами» заведующий отделом печати японского министерства иностранных дел Н. Амо выступил с заявлением. В нем декларировалось, что японское правительство не может безразлично относиться к активности западных государств в Китае, так к несет «особую ответственность за поддержание мира в азиатском регионе» и не позволит, чтобы «Китай обращался за помощью к каким-либо другим державам, кроме Японии». Через несколько дней с разъяснением правительственной позиции к международной общественности обратился министр иностранных дел К. Хирота. Повторив основные положения «декларации Амо» он добавил, что Япония будет решительно противостоять намерениям Запада использовать Китай в «своих эгоистических целях». Последовали энергичный протест США и вялые представления Англии и Франции. Политика «умиротворения» в очередной раз продемонстрировала свою несостоятельность в сдерживании агрессии.

Дата добавления: 2014-01-06