Свобода воли у киников и стоиков

Противоположность необходимости и случайности – дискуссионная тема на протяжении веков. Если случайности не существует, если она – лишь кажимость, товыбирать, по сути, нечего, поскольку Необходимость не выбирают (она либо есть, либо ее нету). Человек не может вырваться из рамок необходимости, поскольку такова его природа, а из рамок своей природы человек не способен вырваться, не утратив свою сущность. Как интерпретировали философы соотношение необходимости и случайности? Какие формы изыскивали философы для единства этих противоположностей? Возможна ли свобода или все предопределено? Главное, как обосновать категории свободы, выбора и воли, предопределения, судьбы, удачи или неудачи? Но не только философия занималась этими проблемами, мифология и художественная литература также уделяла им пристальное внимание. Так, античная драматургия и роман в основном связаны с разрешением проблемы причин удачи или неудачи, успеха в жизни или катастрофы. Сюжеты романов и пьес принимают окраску трагического или комического. Категориальными лесами, в которых разворачивались коллизии, были как раз понятия необходимости и случайности, порядка и хаоса. Причем, эти понятия интерпретировались художественно по-разному. Так, порядок может восприниматься, с одной стороны, как удушающие свободу индивида обстоятельства, но также как обстоятельства, вносящие в жизнь героя покой и умиротворение. То же самое относится и к хаосу, принимающему как трагический, так и комический оттенок. У Гесиода Хаос – это пустота, однородность, содержащая в себе лишь потенции разнообразия. В этом смысле хаос предваряет порядок, но есть также хаос как завершение порядка, хаос, который разрушает порядок. В «Одиссее» Гомера, когда главный герой входит в Аид с целью изведать судьбу, то сталкивается с хаосом, беспорядком, бездной. Следовательно, какое эмоциональное отношение к тому или иному состоянию жизни, историческому времени и месту, души героя художник несет в своем произведении, так они и характеризуются с точки зрения понятий хаоса и порядка. Мучимый предчувствием трагической гибели стоик Сенека часто обращается к теме хаоса:

Не настал ли для мира конец роковой,

Не разрушится ль все, - и богов, и людей

Поглотит опять безобразный хаос,

И море, и сушу, и звездную твердь

Смешавши навек?[21]

Основной мотив этики стоиков – это судьба, рок, жесткая необходимость, которые правят всеми и от которых никому не уйти. Свободный человек может противостоять судьбе лишь в форме сознательно-избирательного непротивления ей, что также требует силы ума и воли. Представление же античного человека собственно о свободе связано преимущественно с государством и законами, с ответственностью за их соблюдение. Псевдо-Плутарх: «Хрисипп говорит, что судьба – это присущая пневме сила, которая управляет миропорядком… Стоики говорят, что судьба – это цепь причин, то есть нерушимый порядок и нерушимая связь».[22]

Луций Аней Сенека (4г. до н.э. – 65г. н.э.) приходит к выводу, что человеком правит судьба и он не в силах ничего изменить, но он наделен разумом и живет в обществе, а по сему может сам выбирать себя (может решать как себя вести, бороться с пороками или нет, быть добродетельным или оставаться рабом своей чувственности и порочности). Внешней необходимости Рока мы можем противопоставить свое разумное поведение и духовную свободу. «Закон судьбы совершает свое право … ничья мольба его не трогает, ни страдания не сломят его, ни милость, он идет своим невозвратным путем, предначертанное вытекает из судьбы … Судьбы ведут того, кто хочет, и тащат того, кто не хочет».[23]

Согласно Сенеке, раб есть человек, равный по натуре другим людям. В душе у раба, как и у свободного, заложены те же начала гордости, чести, мужества, великодушия. Только тело раба принадлежит господину, дух же его свободен. И раб, и свободный одинаково находятся во власти судьбы. Многие, считающие себя свободными, в самом же деле находятся во власти собственных страстей. «Мне скажут: да ведь они рабы. Да, но вот этот раб обладает свободным духом. А покажите мне, кто не рабствует в том или другом смысле! Этот вот – раб похоти, тот – корыстной жадности, а тот – честолюбия… Нет рабства более позорного, чем рабство добровольное».[24]

Что есть наше существование в этом мире? Можем ли мы каким-то образом повлиять на мир? И как мы должны себя вести, чтобы «быть достойными милости богов»? На эти вопросы Марк Аврелий Антонин (121 – 180 гг.) отвечал так: «Время человеческой жизни – миг; ее сущность – вечное течение; ощущение смутно; строение всего тела бренно; душа неустойчива; судьба – загадочна; слава – недостоверна. Одним словом, все относящееся к телу подобно потоку, относящееся к душе – сновиденью и дыму. Жизнь – борьба и странствие по чужбине; посмертная слава – забвение. Но что же может вывести на путь? Ничто, кроме философии».[25]

Как, впрочем, и все стоики, Марк Аврелий признает непреодолимую силу Рока, которой никто не может противостоять. Сила же личности должна проявляться в том, чтобы противостоять этой силе со знанием дела и собственного достоинства. «Будь подобен скале: волны беспрестанно разбиваются о нее, она же стоит неподвижно, и вокруг нее стихают взволнованные воды… Не забывай же впредь при всяком событии, повергающем тебя в печаль, пользоваться основоположением: «Не событие это является несчастьем, а способность достойно перенести его – счастьем».[26] Даже в текущем мировом круговороте, под давлением силы Рока, человек имеет возможность выбора достойной жизни, достойного противостояния. Не зря Марк Аврелий цитирует Эпиктета: «Нет насилия, которое могло бы лишить нас свободы выбора».[27] Воля и свобода должны быть детерминированы изнутри и не должны быть непосредственно связаны с внешними обстоятельствами. Таков идеал философа.

Согласно Эпиктету (50 – 140), возможна только свобода духа, свобода желания, свобода выбора. Все, от чего мы зависим, делает нас несвободными. А зависим мы от вещей, других людей, даже от своего собственного тела. Таким образом, свободна наша душа, ее движения, ее желания, выбор. Человек оказывается свободным, когда он ни от чего не зависит, ничего не желает, а, по сути, не хочет брать на себя груз ответственности за выбор. «Только про того человека можно сказать, что он свободен, который живет так, как он хочет. Разумный человек всегда живет так, как он хочет, и никто на свете не может ему в этом помешать, потому что он только того и желает, что возможно получить. И потому разумный человек свободен».[28]

Однако возникает вопрос, что должен, а чего не должен желать свободный человек? Каким ему следует быть? Каков идеал истинного человека? «Если свобода есть благо, то человек свободный не может быть несчастным… Если свобода есть благо, то свободный человек не может быть подлецом… Кто добивается малых благ, тот немножко раболепствует; кто добивается великих благ, тот много раболепствует… Свободный человек распоряжается только тем, чем можно распоряжаться беспрепятственно. А распоряжаться беспрепятственно можно только самим собой… И если он (человек – М.З.) хочет чего-нибудь такого, чего он получить не может, - он тоже раб».[29] Следуя советам Эпиктета, нам необходимо отрешиться от любви к богатству, славе, почестям, так как все это не есть наша собственность. Эпиктет приводит пример такой свободы у известного киника Диогена Синопского (400 – 323) «Он свободен не потому, что родился от свободных родителей (они были несвободны), а потому, что освободил себя от привязанности ко всему, что ведет человека к рабству… Он говорил: «Я свободен потому, что мне ничего не надо. Тело свое я считаю не своим. Для меня закон Бога – все, а остальное для меня ничего не значит».[30] В завершении своих размышлений о свободе Эпиктет заключает, что «не удовлетворением своих праздных желаний достигается свобода, но, наоборот, избавлением себя от таких желаний».[31]

Эпиктет приходит к парадоксальному выводу, что наш выбор есть отсутствие всякого выбора, ибо выбором должны двигать желания, а от них надо избавляться, за исключением, конечно же, желаний быть добрым, честным и руководствоваться требованиями разума. Независимость выбора продиктована изнутри душой, свобода которой выковывается в жестком противостоянии внешнему – как соблазняющему, так и пугающему миру. Все это напоминает нам кинизм, возврат к которому закономерен: схожесть «ответов» обусловлена схожестью «вызовов времени».

Этика кинизма – сведение общего блага к частному. Благо, прежде всего, есть собственное благо каждого человека. Собственное благо – не вещи, не здоровье, не свобода (внешняя) и даже не сама жизнь, так как все это могут в любую минуту у нас отнять. Подлинно же собственное – это внутренняя свобода человека, свобода от всего внешнего, воздержание от наслаждений и нечувствительность к страданию. Природа определяет тот минимум, в котором нуждается человек, она тем самым служит достаточным критерием нравственного поведения. «Живи согласно природе, живи согласно разуму» - учили киники. Они отказывались от удовольствий, общественной и семейной жизни, считая, что этим только и можно достигнуть внутренней свободы, в которой заключается счастье.

Диоген Лаэртский писал, что сам великий Александр как-то обратился к Диогену Синопскому с предложением, что он мог бы для него сделать. Тот ответил: «Отойди, не заслоняй мне солнце».[32]

Однако свобода киников мнимая, не несущая с собой никакой ответственности. Киники, как и стоики, в своей субъективной оценке полагают, что повышение ответственности (напряженности) есть несвобода, хотя на самом деле, это и есть повышение уровня свободы. Ответственность угнетает, она невыносимо тяжела, от нее хочется избавиться, убежать, не понимая при этом, что это есть бегство от свободы. Недаром, увенчанный лаврами и обладающий, казалось бы, безграничной свободой, Александр не может ей воспользоваться, над ним тяготеет комплекс гиперответственности за судьбу огромной империи, комплекс, который выдержать дано не каждому. Не случайно он как-то произнес, что «если бы я не был Александром, то стал бы Диогеном».

К суждениям по проблематике свободы и выбора, которых здесь уже достаточно много, и которые вполне характеризуют античность в целом, можно добавить разве что мнение скептиков (Пиррона, Энесидема и др.) о том, что

люди должны воздерживаться от категорических суждений о вещах, подлинных свойств которых они знать никак не могут.

Это, в частности, относится и к свободе, о которой следует утверждать что-либо лишь предположительно (вероятностно). Мы не можем отбрасывать столь трезвое суждение, поскольку, действительно, свобода и выбор – понятия, отражающие бесспорно вероятностный и достаточно неопределенный аспект нашей жизни.

Особенно вероятностным становится противостояние хаоса и порядка. В форме мифологического и художественного вымысла эта борьба разрешается по-разному. Чаще всего античные авторы прибегали к воле богов, которая выступала в отношении к герою в качестве непреложной судьбы. Так, в трагедии Софокла «Эдип в Колоне» главный герой говорит в свое оправдание: «…Если боги предсказали / Отцу от собственных детей погибнуть, / То праведно ль за то меня винить, / Когда еще и зарожден я не был...?»[33] Беспорядку и путанице в жизни героев кладет предел лишь воля богов (судьба), заставляя их, однако, платить за это дорогой ценой. Довольно редко в античной литературе встречается сюжет, где бы герой был «хозяином» своей судьбы. В авантюрных романах эпохи эллинизма герой ловко пользуется случаем, стечением обстоятельств, сложившихся в тот или иной момент его жизни. Но и здесь свобода героя относительна, поскольку автор, как и сам герой, считают, что причина всякой удачи – благоволение Фортуны.[34]

Дата добавления: 2014-01-06