Методологический подход М. К. Мамардашвили

Системно-причинный подход, предложенный М. К. Мамардашвили, опирался на аналитический метод и концепцию превращенных форм К. Маркса. Первоначально схема метода восхождения от абстрактного к конкретному была применена им к анализу содержания и форм мыш­ления. Несколько позже ориентировка на ре­шение вопросов о роли предметной деятельности и конструктивной роли сознания привела философа к идее амплификаторов развития, вплотную связанной с изменением понимания причинности. Поскольку его методологические работы издавались малыми тиражами, мы пред­ставим интересующую нас проблему по одной из них, обращаясь к ав­торскому тексту.

«Классический и неклассический идеалы рациональности» — срав­нительно небольшая по объему монография философа, вышедшая в 1984 г. (после гораздо лучше знакомой психологам совместной его статьи с В. П. Зинченко 1977 г.), к чтению которой психолог должен, казалось бы, быть готов лучше, чем кто-либо другой, именно благода­ря выдвижению проблемы Наблюдателя и тем самым сознания чело­века в центр новой картины мира. Идея многомерности и многоуровневости сознания, проблема ограничения возможностей наблюдателя, феномен «третьих вещей» как предметно-действующих механизмов со­знания (проблема артефактов) — эти и ряд других оснований пересмот­ра классической картины мира уже присутствуют в системе психоло­гического знания. Но вместе с тем работа редко становится предметом освоения психологами. И дело здесь не только в трудности языка или стиля автора. Дело в том, что названные проблемы вводятся в круг совсем иных постановок вопросов. И проблема причинности здесь — лишь один из аспектов представления неклассической картины мира.

Как категория деятельности расширила для Рубинштейна рамки картины бытия (человека в мире), так категория сознания (включая, как говорит сам Мамардашвили, гениальную идею деятельности) ви­доизменила в неклассической картине мира представления о континууме внешнего - внутреннего и путях познания. Сама проблема взаи­моотношения внешнего и внутреннего, включая идею причинности, была поставлена в ином ракурсе. Не принцип «внешнее действует через внутренние условия» и не имманентная процессуальная причинность усложняет схемы детерминации, а сознательный отказ от «физичности нашего мышления» — с иным возвратом человека в бытие — реализует принцип системной причинности по Ма­мардашвили. Построение иного пространства мысли, отличного от де­картова пространства (с его противопоставлением «описания извне» и «описания изнутри»), рассматривается как назревший этап развития со­временной логики и методологии науки. Классическая картина мира при этом идет по пути простого переноса на человеческую реальность того континуума мыслительных операций и способов идентификации объек­тов, которые принципиально неприменимы к бытию человека в силу неустранимости такого «измерения» его, как сознание.

Признание необратимости процессов наблюдения и знания в силу неустранимости зазора между миром как таковым (без наблюдателя) и миром уже воспринятым (наблюдаемым) служит для Мамардашви­ли одним из оснований принципиального признания неопределенно­сти как условия функционирования человека в мире. Этот зазор не­устраним во временной перспективе, и в результате любого наблюдения или эксперимента будет оставаться неустранимая разница, которая «су­ществует в силу той простой причины, что любые факты или проявле­ния действия мира, нами воспринимаемые, даны нам всегда в результа­те каких-то далее неразложимых взаимодействий с миром, внутренней стороной которых является развитие нас самих в качестве вообще спо­собных что бы то ни было выразить, участвующих, следовательно, в каком-то "языке"». И дело не только в том, что действия мира при этом необходимо интерпретированы, но и мы сами уже не можем вернуться в прежнее положение; т. е. факт на­блюдения создает неразделимость «внутреннего экранирования или индивидуации сознательными формами самих себя и внешнего про­странства их наблюдения».

В силу этого зазора, в частности, причинность должна быть выведена за рамки временной оси. Указанная неопределенность порождает, та­ким образом, неразделимый континуум «бытия-сознания». И причин­ные пространственно-временные термины, как и термины построения сознательных смыслов о событиях и процессах в мире, функционируют только в этом общем континууме как совместной основе. «Тогда совер­шенно явно, что сам феномен осознавания или сознание как феномен, принадлежащий этому континууму (т. е. сознание, которое находится в актуальном состоянии), окажется многомерным и многослойным». В понимании единства континуума «бы­тия-сознания» Мамардашвили обращается не к позиции Рубинштейна, а к позициям Декарта и Маркса как зафиксировавшим два основных направления в понимании закона как обобщенного представления о детерминации — роли понятий о времени и истине.

Декарт поставил очень важную проблему временной дискретности бытия человека: «...то, что я есть сейчас, не вытекает из того, что я был несколько мгновений назад, и то, что я буду через несколько мгнове­ний впереди, имея в голове или в руках мысль, — не вытекает из того, что я есть сейчас и двинулся в направлении этой мысли». Причину нельзя поставить во времени не только впе­ред, но и назад — перед совершающимся событием (бытия или мысли). Континуум активности предполагает, чтобы Бог непрерывно, снова и снова порождал свои творения. Но если Бог порождает что-то в соот­ветствии с какой-то истиной, значит, есть что-то превыше его, а этого допустить нельзя. Поэтому, считает Декарт, истиной следует считать именно то, что Бог сделал, что установилось и как состояние мира, и как мысль, фиксирующая это состояние в нашем мышлении. Бог же в этом картезианском понимании не творит, а воспроизводит и сохраняет.

Напомним также, что для реализации активности тела (по Декарту) нет необходимости не только в предпосылке Бога, но и в предпосылке образа. Тело действует как автомат, а автомат не нуждается в образе окружения. Прерывистость причинности — как и все в картезианстве — двоякая. Материальные причины бытийствуют в мире тел. Божествен­ные причины — в мире сохранения континуума бытия и мысли. И в этом содержится догадка об основной проблеме, которую обошла стороной наука Нового времени с рассмотренным ранее пониманием каузально­сти. Это догадка о том, что введение временной оси в цепь причинных событий делает неразрешимой загадку бытия мира и свободы действия человека в нем. Для Мамардашвили важен «онтологический смысл», или итог этого признания: ничто не предустановлено в виде закона, за­коны лишь потом устанавливаются. Но само движение мира и челове­ка — это путь создания нового, новообразований.

Ни порядок в мире вещей, ни порядок (последовательность) мыслей не могут быть поняты в рамках идеи предустановленной гармонии. Ни добру и ни истине «не на чем держаться в естественном ходе природных явлений» (мы сказали бы, в естественно понятой причинности собы­тий). Но человек кроме естественного совершает и второе рождение — искусственное, культурное. Он становится человеком в мире «третьих вещей», или артефактов. И здесь причинность уже иного характера — причинность, связываемая с неклассическим пониманием рациональ­ности. Это причинность на уровне детерминации жизни и психики (человека как существа искусственного) «превращенными формами». «Превращенность» (а не истинность или ложность) форм, на которые ориентируется человек в своей деятельности, в которых феноменально представлено действие неизвестных ему законов, является «началом» и «источником» воспроизводства любого живого действия и мысли. Та­кое начало — как источник воспроизводства — не может быть положено на временную ось, оно уходит в континуум «бытия-сознания» как кон­тинуум живых форм, возникающих, развивающихся и умирающих.

Для Маркса, как показывает Мамардашвили, «радикально неклас­сический ход мышления, исключивший классическую прозрачность сознания или некоторую внешнюю систему отсчета, с которой любая система могла быть воспроизведена уже в рационально контролируе­мом виде, предполагает существование разных очагов самодеятельно­сти в системах, разных локусов nod самодеятельности». Человек экономический, о котором писал Маркс, живет естественно-историческим образом, не отражая в индивидуально взя­той голове всех звеньев системы. Система же немыслима вне его дея­тельности, она включает его активность. Акты понимания и принятия решения таким сознательным агентом означают взаимодействия в рам­ках самой системы, не предстающей поэтому внешнему взору (как существующему в качестве прозрачной точки, не изменяющей систе­му), даже если он принадлежит сверхмощному уму. Итак, возникает уча­сток неопределенности, не просматриваемый для сознательного пони­мания. Но это не мешает человеку действовать в таком мире. Нужно только изменить понимание того, как он действует в этом непрозрач­ном мире, в котором действуют также общие (социальные, экономиче­ские) законы. В рамках классически понятого рационального действия это невозможно (тогда надо было бы сделать константами мотивы, же­лания, интересы и т. д.).

Естественно-научное понимание каузальности функционирует в клас­сической картине мира — там, где предполагаются разделенные субъект и объект познания, где субъект может перемещаться в любую точку на­блюдения, являясь в то же время «прозрачным», т. е. не изменяющим систему связей. Из признания включенности субъекта как живого аген­та события следует невозможность классической процедуры рациональ­ного анализа; из гипотезы о многомерности сознания — разрушение произвольного детального подразделения причинной структуры как фун­даментального допущения классического мышления.

Предположение о существовании адекватных действий, регулируе­мых не на уровне рефлексии, а на уровне их включенности в реаль­ность бытия человека, изменяет понимание рациональности. Класси­ческое понимание рациональности соотносит цели и средства. Законы социальные действуют на уровне полной рациональности. При этом полагается какая-то предустановленная гармония между законом и его проявлением в эмпирической точке пространства и времени. Свобод­но действующие индивиды реализуют вместе с тем рациональный за­кон. «Но это становится проблемой, если мы на полном серьезе возьмем факт существования, во-первых, свободы и, во-вторых, неопределен­ности».

Допущением, согласно Мамардашвили, должно быть не предпо­ложение о рациональном законе и предустановленной гармонии, а предположение о том, что ряд человеческих действий могут выгля­деть избыточными. Наскальные рисунки, символические предметы — не утилитарны, но фактически детерминируют становление человека. Их роль — конструирование, т. е. конструктивная. Они определяют второе рождение человека — как существа культурного, «искусствен­ного». Но означает ли, что такое введение категорий сознания и не­определенности делает невозможным научное познание вообще? Нет, по Мамардашвили это означает критичность в понимании, а также су­щественное изменение самого принципа причинности. Это совершен­но необходимо для анализа проявлений человеческого сознания и де­ятельности и для анализа мира, для чего недостаточно просто единой причинной цепи событий.

Вернуть человека с активностью его деятельности и сознания в мир предлагал также С. Л. Рубинштейн. Но он оставил в своей картине мира классическую трактовку причинности (с такими нововведениями, как влияние следствия на причину, ее процессуальность, возможность анализа-синтеза в членении единой цепи событий на причины и след­ствия, а также принцип единства сознания и деятельности). Мамар­дашвили предложил возвратиться к Марксу, и для этого взять в каче­стве основной его идею системной причинности (существующей вне связи с временным, т. е. физикалистским ее пониманием). Он также считал необходимым домыслить способы бытия человека в естествен­но-историческом пространстве законов физических и социальных и ввел для этого понятие нового источника детерминации — «третьими вещами», которые являются и не идеальными (рассудочными сущностями), и не физическими телами, а чем-то третьим, что фокусирует вещественность или предметность действия, но не контролируется со­знанием.

Классический принцип, от которого отталкивался М. К. Мамардашвили, был таков: рационально понимаемо то, что охвачено челове­ческим действием от начала до конца. Это принцип понимания вещей через понимание сделанного. Неклассический принцип, приходящий ему на смену: «понимание сделанным». У Л. С. Выготского этот принцип претворен в опосредствующей роли стимулов-средств. Мамардашвили особое место в этой сфере «понимания сделанным» отводит знаку.

А. В. Брушлинский указывал на интеллектуализм концепции Вы­готского, влекущий за собой идеализм в понимании развития созна­ния человека на основе конструктивной роли знака. На наш взгляд, понимание роли знаков как движения превра­щенных форм явно снимает обвинение в идеализме. И не только пото­му, что оно восходит к Марксу, а потому, что эти «третьи вещи» не являются идеальными, а указывают причинную детерминацию станов­ления индивидуального сознания посредством освоения заложенных в них «превращенных форм».

Можно отметить, что, в отличие от Выготского, для Мамардашвили более важным является не принцип орудийного опосредствования (знак как психологическое орудие), а представление артефактов как «органов» действия. Понимание осуществляет не орган, а человек по­средством органа. И имея этот орган, человек не обязан знать его устройство. Органы как артефакты «претворяют» в себе «движение понимания, которое теперь из них самих исходит и распространяет­ся». Он приводит пример того, как Сезанн «мыслит яблоками», демон­стрируя, как мы можем что-то узнавать о мире, не зная при этом тех состояний собственного ума, которые нам это знание дают. Понима­ние сделанным приводит к жизни «понимательные вещи», посредством которых человек и входит в качестве события в мир. Таким образом, как и в подходе Рубинштейна, человек продолжает законы мира. Но этим своим бытием он и определяет появление того зазора, кото­рый нарушает классическую картину отражаемого мира с его «прозрач­ным» внешним наблюдателем.

Сознание — в едином континууме бытия-сознания — оказывается су­щественно иным, чем в рассмотренной выше концепции Рубинштейна.

Обращение к проблеме интенционалъности сознания, различение интенционального объекта («имеемого в виду» интенцией, которая сама себя не сознает) и рефлексивного сознания (знания состояния ума) позволяет осваивать «мир возможностей человеческого сознания» по прин­ципу проективной модели. То, что в познаваемом объекте недоступно когнитивным структурам, заполняется феноменально, привнесением тех или иных модусов или интерпретаций. Условиями понимания высту­пают при этом не только физические. «Предметно-вещественная ра­бота нашей собственной деятельности» выступает носителем тех за­висимостей, которые мы реализуем по отношению к нашим поступкам, мотивациям и т. д. Таким образом, деятельно изменяется не только мир внешний, но и мир субъекта. Назвать это изменениями только внут­ренних условий в концепции Мамардашвили нельзя, поскольку дей­ственным (и воздействующим в системе) оказывается сам этап ото­бражения субъектом условий.

Здесь очень важно обращение к различию социальных систем и того, как они отображаются субъектами, наделенными сознанием. Много­образие отображений, в свою очередь, выступает элементами системы, которые преобразуются, вызывая к жизни то, что Маркс называл «пре­вращенными формами». «Рядом преобразований или превращений они закодированы в индивидах так, что они, эти преобразования, превра­щения, опущены, и индивиды в своих действиях исходят из чего-то, как совершенно непосредственно данного, очевидного и достоверно­го». В восприятиях и действиях индиви­да реализуются составляющие системы.

Мысля абстракциями, люди реализуют действия или свойства цело­стной системы, в которую они включены. Демонстрируется это, в част­ности, следующим примером. Так, мы мыслим абстракцией классов, но в феодальном обществе воевали не классы, а люди. Они к тому же не относили себя к тем классам, которыми мы их маркируем. Поставить себя на место агента (действующего субъекта) в феодальном обществе человек XX в. не может. Кроме того, наше мышление объективирует в нем классы, т. е. онтологизирует познавательные структуры. Таким об­разом, в познании сущности феодального общества необходимо произой­дет редукция. Следовательно, необходимо приостановить наше «объек­тивирующее мышление», порождающее призраки («классов» и др.), и обратиться к феноменологическому уровню. Но что позволяет гово­рить о феноменальной данности тех или иных явлений?

Другими словами, как можно обойтись в научном познании без иде­альных абстрактных объектов? Как вернуться к анализу эмпириче­ского опыта и не подменить рефлексией познающего «Я» то, что оно фиксирует? Ведь мы (по Мамардашвили) уже пустили «Я» в мир, а значит, не можем одновременно фиксировать и его движение (рефлексивный акт), и содержание нашего утверждения. Выход намечен в том пространстве (в обращении к бытийности) человека в мире, о ко­тором свидетельствуют адекватные действия, осуществляемые без на­личия сознательной цели (и сознательного контроля) от начала до конца действия. В этой связи рассматривается концепция Узнадзе. Так, в установке проявляется понимание без осознания, психологически никак не категоризируемое.

Наблюдение феноменов и процессов сознания, которые не объяс­нимы без допущения их бытийного уровня, — это путь познания, кото­рым, кроме Узнадзе, шли немецкая философия того времени и частич­но в русской философии Вл. Соловьев.

8.3.4. Критерий неклассической картины мира " по Мамардашвили

Переход к неклассической картине мира — это отказ от идеи вечных и неподвижных истин, положенной в основу понятия закона (что в каче­стве проблемы увидел уже Декарт). Маркс изменил функцию деятельно­сти, в которой и устанавливаются связи, называемые потом законами. Активность в картезианской схеме — это воспроизводство и сохранение, Активность, согласно марксистской теории человека, — это воспроизвод­ство конструктивных новообразований — «третьих вещей» (по отноше­нию к миру физическому и миру идеального), являющихся культурными горизонтами. Простым примером здесь является использование колеса. Не законы физики определяют его использование человеком, а его конст­руктивное мышление, включенное в реальные бытийные связи. Эти «тре­тьи вещи» Мамардашвили называет «континуально действующими пред­метно-вещественными механизмами сознания», связывая именно с ними возможность полного понимания. Сконструировав эти предметы, мы ви­дим и понимаем мир с их помощью.

Активность в методологических подходах, реализованных в теори­ях деятельности, — это деятельное связующее звено, возвращающее человека в систему связей с миром, включающим в том числе и роль его сознания. Целостный континуум бытия-сознания присутствует в обеих рассмотренных схемах философского анализа. У Мамардашвили путь возврата человека в мир бытия иной — это путь возврата в целостную систему, где действует принцип системного детерминизма. Но обобщение этого принципа предполагает не только системно-причинные связи, но и неклассическое (расширенное) понимание ра­циональности. Многомерность сознания порождает в этой системе та­кие эффекты взаимодействия «многоразличных слоев», что они не могут быть положены в единую цепочку причинной связи в реальном времени и пространстве. Эти эффекты системности означают следу­ющее: многоразличные слои срабатывают вместе и мгновенно, а со­стояние системы сворачивает и упаковывает себя (или разворачива­ет) в одновременно срабатывающую иерархию слоев. Это не может быть понято наглядно и предполагает отказ от классического понима­ния рациональности. «Их онтологический статус непредставим в пред­метном языке».

Отметим также, что невозможно и их структурно-функциональное рассмотрение, как то предлагается принципом системного анализа в другом его варианте, восходящем к работам Л. фон Берталанфи и наи­более полно освоенном в отечественном методологическом подходе Б. Ф. Ломова. Именно этот вариант наиболее известен психологам в рамках разработки принципа системности. Он занимает достаточное место в учебниках, представляющих систему принципов в психологии. В нем нет основного отличия системной причинности — представления о необходимости той избыточности, которая характеризует мир деяний человека, и того естественно-исторического бытия «третьих вещей», посредством ко­торых человек и ориентируется в мире, где действует причинность, включающая его собственные преобразующие действия.

Ориентировка на так понятую причинность, как она предстала в рамках неклассической картины мира, не прямо связана с развитием так называемой неклассической психологии, как она предстает в под­ходах к пониманию личности и сознания. Но концепцией Мамарда­швили уже заданы те связующие нити между метапсихологическими категориями и экстрапсихологическими (в терминологии цитирован­ного учебника по теоретической психологии), которые необходимо меняют представления и об объяснительных принципах применитель­но к уровню базовых категорий.

Дата добавления: 2014-01-20