Практика социалистической революции: гражданская война

Определение гражданской войны в марксистской историографии обычно дается с позиций классового подхода. Другими словами, русские буржуи, попы и дворяне боролись с русскими же крестьянами и рабочими. Это очень упрощенный взгляд. Война потому и является гражданской, что ведется она гражданами - по разные стороны фронта стоят члены одной семьи. Гражданская война, таким образом, представляется одной из самых древних и диких форм внутриродовой распри, когда борьба ведется не за кусок земли, пастбища, кусок хлеба, такая война ведется всегда только с одной целью - полное истребление противной стороны. Это тотальная охота "за головами или скальпами". Компромиссов быть не может. Добавить можно только то, что она ведется средствами, соответствующими развитию техники уничтожения на данный период.

Согласно данным русского историка С.П. Мельгунова, он опирался в своих выводах на неполные сведения Комиссии по расследованию злодеяний большевиков в период 1918 - 1919 гг., образованной генералом Деникиным, большевики за два года своей власти убили миллион семьсот тысяч ни в чем не повинных людей. Убийства носили массовый, изощренный характер. Убийствам в Советской России была подведена правовая основа, в совокупности своих норм получившая наименование политики "красного террора". Что это такое?

Красный террор - это несколько декретов ВЦИК, СНК и приказов НКВД периода 1918 г. Идеологическое основание этих актов Советской власти лежит в доктрине марксизма, которая, напомним, считает диктатуру пролетариата актом тотальной гражданской войны, ничем не ограниченного насилия. Как заметил Ленин в одной из своих работ, диктатура пролетариата - это власть, опирающаяся непосредственно на насилие, не связанное никакими законами. Поэтому суть большевистской политики в отношении террора - полная бесконтрольность за массовыми казнями со стороны каких бы то ни было органов власти. Известно, например, какую остроту приобрел конфликт между Наркоматом юстиции и ВЧК уже в самом начале политики красного террора по поводу бессудных расстрелов. Но, как это будет и потом, чекисты победили в этом споре.

Однако бесконтрольность и "массовидность" террора (любимое ленинское словечко. - М.И.) не означают бессмысленность. Конечно, были и случайные жертвы от шальных пуль, явных доносов, в которых тогда некогда было разбираться. Главная цель красного террора - тотальное уничтожение всех могущих представлять угрозу режиму. Угрозу режиму представляют те, кто отказывается принимать на веру доктрину марксизма. Так, в горниле террора родилась самая одиозная квалификация политического преступления в Советской России - контрреволюционного преступления. Воистину вслед за схоластами можно воскликнуть: nomina sunt odiosa! Понятие контрреволюции, до того как оно было кодифицировано в УК РСФСР ред. 1929 г. полностью со всеми своими отдельными квалификациями, охватывало действия или бездействие лиц в любой форме, имеющих целью оказание сопротивления власти большевиков. Более того, контрреволюционными действиями считались действия, совершенные лицами до 25 октября 1917 г.!

По этой квалификации любой человек, состоявший на службе, штатской или военной, при "проклятом царизме", считался контрреволюционером и мог быть расстрелян в любой момент. Контрреволюционным признавалось все сословие духовенства, подвергшееся физическому истреблению в буквальном смысле этого слова. Контрреволюционным признавалось все дворянство, контрреволюционерами считались богатые или просто зажиточные крестьяне, единственная вина которых заключалась в том, что они хотели и умели трудиться, все купечество, даже рабочие, у которых в России в основной их массе сохранялась связь если не с деревней, то с личным усадебным хозяйством. Таким, например, было хозяйство рабочих Урала и Поволжья - потомков бывших посессионных крестьян, крестьян, приписанных еще Петром к фабрикам и заводам. Эти рабочие никак не вписывались в догму Маркса о пролетарии как о владеющем только своими руками. Контрреволюционером был тот, кто, обладая мало-мальски сносным образованием, мог критически разобраться во всем том словесном потоке, который обрушили на Россию большевики. Наконец, контрреволюционером был тот, кто просто любил свою страну и не мог смириться с чудовищным ее унижением, поруганием национальных святынь и издевательством над простым национальным чувством. Среди большевиков, как когда-то верно заметил Макс Вебер, русских почти не было.

В развитие понятия контрреволюционного преступления политика красного террора очень скоро пришла к еще одному институту - институту заложников. Позволим себе процитировать приказ о заложниках наркома внутренних дел Петровского: "Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников (заметим, не уточнено сколько, путь произволу открыт. - М.И.). При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен приниматься безоговорочно массовый расстрел". Кто после таких строк будет нас уверять, что их писал нормальный человек, а не Монтигомо Ястребиный коготь?

Особая статья - это участие иностранцев в Гражданской войне. О так называемой интервенции слышали почти все. Носила она спорадический характер, интервенты при этом преследовали свои интересы, заключавшиеся в ослаблении, а если удастся - в расчленении России. Русскому национально-освободительному движению они почти не помогали вопреки устоявшемуся в советской историографии мнению. Но вот об участии иностранцев на стороне большевиков сведений практически нет. Иностранцы в лице так называемых интернациональных частей сыграли особую роль в истории Гражданской войны.

Следует отметить, что в характере красного террора скорее можно винить как раз интернационалистов. Согласно выверенным советской историографией данным, в РККА служили около четверти миллиона иностранцев [Емелин. 1986. С. 23]. Цифра эта не маленькая, поскольку численность самой РККА колебалась в разные годы и составляла в среднем около трех миллионов человек. Интернационалисты в силу ряда причин оказались самыми боеспособными частями красных, самыми морально нечувствительными, поэтому они в основном и осуществляли массовые казни. Исключительная жестокость интернациональных частей была хорошо известна.

Важно при этом помнить, что психология Гражданской войны не была исчерпана с ее фактическим прекращением, можно с полным основанием утверждать, что все годы существования Советской власти Гражданская война продолжалась, приобретая порой более мирные, но от этого не менее жесткие формы. Хотелось бы привести еще одно свидетельство: информационный листок N 44 от 1918 г. Новгородского губернского управления НКВД, из которого узнаем о положении в селе Крестцы той же губернии после подавления там крестьянского бунта. От этих строк веет невыносимым готтентотским оптимизмом: "Сейчас все спокойно. Власть Советов крепка. Продовольствия нет. Население голодает".

Дата добавления: 2014-11-06