Происхождение педагогической деятельности

Какдавновозникла эта деятельность? Можно ли ответить на этот вопрос? Ответ может подсказать обращение к истории слов педагогика, педагогический, выяснение их этимологии (этимоло­гия — происхождение слова). Итак, каково же происхождение указанных слов?

История этих слов уходит в античную Грецию (VI—IV вв. до н.э.), когда в городах-полисах возникли первые школы и образо­ванность стала считаться достоинством свободного гражданина. До поступления в школу дети свободных граждан получали домаш­нее воспитание. За ними присматривал специальный раб — педа­гог (буквально — поводырь). Отсюда и буквальное значение слова. педагогика — детовождение. Таким образом, в слове педагог есть прямое значение, связанное со специальным делом, — вести, со­провождать ребенка. Постепенно значение это расширилось и ста­ло одновременно и специальным, и метафорическим. Специаль­ное значение слова было обусловлено выделением особого вида деятельности, обеспечивающей введение ребенка во взрослую жизнь, для которой он должен быть специально обучен и воспитан. Метафорическое значение обусловлено тем, что в «поводыре» время от времени нуждается любой человек, и у каждого человека в жизни возникает потребность в педагоге-учителе, в педагоге-наставнике, в духовном учителе, в человеке, который передает другому свое дело, свои умения в этом деле, мастерство, учит его этому мастерству.

Но значит ли это, что истоки педагогической деятельности находятся в не слишком далекой истории — истории Древней Греции? На этот вопрос надо ответить отрицательно. История по­нятия-термина оказывается более молодой, чем история явления, им обозначенного.

Ученые считают, что воспитание и обучение относятся к древ­нейшим видам социокультурной деятельности человека. И в са­мом деле: человеческий детеныш при рождении — самый беспо­мощный из всех живых существ. Он долго нуждается в помощи взрослых, в их поддержке, уходе, а затем в специальном обуче­нии и воспитании, без чего он не может приспособиться к жизни и стать самостоятельным.

Именно помощь взрослого, передача взрослым ребенку необ­ходимых знаний об окружающем мире, обучение необходимым для дальнейшей жизни умениям явилось прообразом педагоги­ческой деятельности, ставшей впоследствии делом специально подготовленных людей. Таким образом, корни педагогической деятельности уходят в глубокую древность. Потребность человече­ства в таком виде деятельности была обусловлена необходимо­стью сохранить род, ибо, как писал Д. Б. Эльконин, общество без детских популяций — умирающее общество [4, с. 32].

В значительной степени мы можем лишь догадываться, каковы были истоки педагогической деятельности (обучения и воспита­ния) в далекой древности. Мы можем судить об этом также по результатам этнографических исследований воспитания у тех на­родов, которые еще не интегрировались в мировую цивилизацию и у которых сохранился образ жизни, предполагающий следова­ние традициям родо-племенного общества, обучение и воспита­ние младших старшими членами общества.

В 1928 году вышла книга американской исследовательницы М. Мид «Взросление на Самоа», в которой немало страниц по­священо обучению в примитивном обществе девочек и мальчи­ков в реальном процессе жизнедеятельности посредством овла­дения практически значимыми знаниями и умениями. У девочки шести-семи лет главная обязанность — быть нянькой младших детей. «К этому же времени у нее формируется и ряд простых навыков. Она обучается искусству плести твердые угловатые мя­чики из пальмовых листьев, делать из них же или же из цветов франгипани волчки; она умеет взбираться своими маленькими гибкими ножками по стволу кокосовой пальмы, вскрывать коко­совый орех твердым и метким ударом ножа размером с себя самое. Убирать мусор с пола, выложенного галькой, приносить воду с моря, раскладывать копру для просушки и убирать ее, когда на­двигается дождь, свертывать листья папдануса для плетения; ее можно послать в соседний дом за зажженной лучинкой для труб­ки вождя или для домашнего очага, и она проявляет такт, обра­щаясь с какими-нибудь просьбами к взрослым» [5, с. 101—102]. Исследовательница рассказывает о самоанских подростках, вос­питывающихся в процессе самой жизни: «на его плечи возлага­ется забота о младшем», «она обучается искусству», «теперь они должны научиться многому», «ее вместе с взрослыми посылают в океан за рыбой» и т. д. Описывая самоанскую педагогику и про­тивопоставляя ее цивилизованной педагогике XX в., М. Мид под­черкивает непрофессиональный, неспециализированный харак­тер первой.

Таким образом, и в примитивном обществе ребенка учат и вос­питывают. Однако мы не видим здесь специального человека, ко­торый это делает. Деятельность по обучению и воспитанию детей еще носит коллективный и во многом анонимный, обезличенный характер. Ею занимаются многие взрослые. «Самоанский же ребе­нок каждый свой шаг в работе или в игре соизмеряет со всей жиз­нью общины; каждый элемент его поведения оправдан с точки зрения его ясно понятой связи с единственной нормой, известной ребенку, — жизнью самоанской деревни. Столь сложное и рассло­енное общество, как наше, не может рассчитывать на стихийное возникновение такой простой схемы воспитания» [5, с. 169].

Но и в примитивном обществе возникает потребность в специ­ализированном обучении и воспитании. Появляются люди, кото­рые знают свое дело лучше других, — мастера своего дела, знаю­щие его тайны, секреты, основы. Их знания и умения в своей области превосходят знания и умения других людей. Именно по­этому возникает феномен учительства—ученичества, возникают роли учителя и ученика, возникают особые взаимоотношения, благодаря которым опыт, знания, мудрость учителя как бы «пе­ретекают» в ученика.

Эта духовная связь учителя (педагога) и ученика, вне кото­рой не может совершиться по-настоящему обучение и воспита­ние одного поколения другим, прекрасно передана в романе Г. Гессе «Игра в бисер»: «Великим богатством традиций и опыта, всеми знаниями тогдашнего человека о природе надо было не просто владеть и пользоваться, их надо было передавать дальше. (...) Кнехту приходилось учиться больше чувствами. Больше нога­ми и руками, глазами, осязанием, ушами и обонянием, чем разу­мом, и Туру учил гораздо больше примером и показом, чем словами и наставлениями. (...) Учение Кнехта мало отличалось от выучки, которую проходит у хорошего мастера молодой охотник или рыбак, и оно доставляло ему большую радость, ибо учился он только тому, что уже было заложено в нем. Он учился сидеть в засаде, прислушиваться, подкрадываться, стеречь, быть наче­ку, не спать, вынюхивать, идти по следу; но добычей, которую подстерегали он и его учитель, были не только лиса и барсук, гадюка и жаба, птица и рыба, а дух, все в целом, смысл, взаи­мосвязь» [6, с. 403, 412—413].

В этом фрагменте романа речь идет о человеке-учителе, обла­давшем искусством заклинания погоды. «Кроме заботы о погоде, у учителя была еще своего рода частная практика в качестве за­клинателя духов, изготовителя амулетов и волшебных средств, а в иных случаях, когда это право не сохранялось за прародительни­цей, и врача» [6, с. 408].

Чем больше человек познавал окружающий его мир, тем боль­ше появлялось мастеров-учителей, способных передать свои зна­ния и опыт ученикам. Целостный феномен учитель—ученик стано­вился все более многообразным, проникающим в различные сферы духовной и практической жизни. Это была многовековая предыс­тория педагогической деятельности, смысл которой — в глубин­ных основах человеческого бытия, во взаимоотношениях челове­ческих поколений, в развивающемся отношении людей к знаниям и опыту (умениям и навыкам в различных делах) как величайшей ценности, которую надо сберечь и передать другим, ибо без этой ценности невозможно само существование человека.

Становление педагогической деятельности как профессиональ­ной, требующей владения специальными знаниями и умениями, связано с возникновением письменности. На смену устному пре­данию, а также простой схеме воспитания, основанной на на­блюдении за действиями мастера, умелого человека, на смену под­ражанию его действиям приходит письменная форма закрепления знаний. Именно поэтому выделилась специальная сословно-ка-стовая группа людей, владеющая письменностью и умеющая пе­редать ученикам это универсальное средство сохранения культур­ных ценностей. Наряду с учителем-мастером, передающим тайны своего ремесла, дела, опыта посредством наблюдения за его дея­тельностью, повторения его действий, непосредственного учас­тия в деле, появилась фигура учителя, способного дать своеобраз­ный «ключ» ко многим тайнам практического дела и духовного опыта, уже запечатленного в слове.

Изменение способа передачи накопленного культурного опыта от одного поколения к другому, от «знающего» к «незнающему» обусловило появление людей умственного труда, жизненным пред­назначением которых стала педагогическая деятельность. Человек, занимающийся этой деятельностью, стал особой фигурой в обще­стве. От него стало зависеть очень многое. Стали исчезать аноним­ность и коллективный характер обучения. Обучение, ранее неотде-(лимое от бытовых, трудовых и иных отношений, стало постепенно самостоятельным видом отношений и деятельности. Возникновение и развитие письменности, сложная техника письма (клинопись, иероглифы) требовали и от учителя особых знаний и подготовки. Он должен был быть готов к тяжелому по­вседневному труду, ибо именно это упорство, усердие, прилежа­ние он должен был передать своим ученикам: «Люби писание и ненавидь пляски. Целый день пиши твоими пальцами и читай ночью» [7, с. 76—77]. Наставляя ученика, требуя от него аскетизма, отречения от земных радостей, учитель должен был подготовить его к повторению своего собственного пути: «Вставай на твое ме­сто! Книги уже лежат перед твоими товарищами. Читай прилежно книгу. Не проводи дня праздно, иначе горе твоему телу. Пиши твоей рукой. Читай твоим ртом. Спрашивай совета того, кто знает больше тебя» [7, с. 75]. Не случайно в некоторых древних цивили­зациях учитель-наставник был весьма почитаемым человеком, а его деятельность считалась почетной — например, в древнем Ки­тае, в древней Индии, в древнем Египте.

Появление учителей в нашем понимании этого слова как наи­более типичных представителей педагогической деятельности не­разрывно связано с возникновением школы — особого места, где учат и учатся. В исторической повести М. Матье «День египетско­го мальчика» оно описывается так: «Комната, в которую вбежал Сети, большая и светлая. Здесь уже не одна, а целых четыре ко­лонны поддерживают потолок. Пол устлан циновками; на них и сидят, поджав ноги, во время занятий ученики» [8, с. 17]. А ка­ков учитель этой школы? «Это невысокий человек лет сорока пяти, с равнодушным лицом и холодным взглядом серых глаз, которые, кажется, сразу видят все, что происходит в комнате. На голове учителя пышный завитой парик, в одной руке он дер­жит длинный посох, на который опирается при ходьбе, в другой руке — плеть. За ним раб несет письменный прибор и два ящика с рукописями» [8, с. 18].

Педагогическая деятельность, учитель и школа в глазах людей 4 древних культур, далеких времен приобретали особый смысл. Про­читайте отрывок из дошедшего до нас папируса «Поучение Ахтоя»: «И он ему сказал:

— Обрати же свое сердце к книгам... Смотри, нет ничего выше книг!.. Если писец имеет должность в столице, то он не будет там нищим... О, если бы я мог заставить тебя полюбить книги боль­ше, чем твою мать, если бы я мог показать перед тобой их красо­ты!» [8, с. 123].

Ахтой, поучая своего сына, говорит о многих профессиях: о меднике, каменотесе, брадобрее, земледельце, ткаче, красиль­щике, сандалыцике, прачечнике, рыбаке. Все они, по его мне­нию, трудны, опасны, неблагодарны, не дают средств к жизни. И есть одна должность, по мнению древнего египтянина, кото­рая избавляет от нищеты и вызывает уважение других людей, — это должность писца: «Это лучше всех других должностей. Когда писец еще ребенок, уже его приветствуют» [8, с. 123]. Именно поэтому надо ходить в школу, учиться писать и читать, «знать книги»: «Если кто знает книги, то ему говорится: "Это для тебя хорошо!" Не так с занятиями, которые я тебе показал... Не говорят писцу: "Поработай для этого человека!.." Полезен для тебя день в школе, работы в ней вечны, подобны горам» [8, с. 125]. Должность писца потому была так уважаема, что именно писцы становились первыми учителями: сами переписывали тек­сты, учили учеников писать, переписывать рукописи, занимать­ся математикой, читать поэмы, гимны, сказки, красиво гово­рить.

Как и писательница М. Матье, мы можем предположить, что и в те далекие времена, о которых она рассказала в своей книге, не все учителя были подобны злому Шедсу, для которого девизом были слова: «Ухо мальчика — на его спине, и он слушает, когда его бьют». Вероятно, действительно были и такие учителя, как молодой учитель Аменхотеп, помогающий ученикам, сочувству­ющий им, увлекающий их своим отношением к истории страны, к ее поэзии:

«Аменхотеп умолкает и, взглянув на Мехи, видит, насколько тот увлечен.

— Что, хорошие стихи, Мехи? — спрашивает Аменхотеп.

— Чудесные! — с восторгом отвечает мальчик.

— Значит, есть хорошие стихи, которые и тебе нравятся? (...) А Аменхотеп не дает ему опомниться и начинает читать от­дельные отрывки из других победных гимнов, выбирая такие стро­ки, которые отличаются яркостью образов и четкостью стиха и в то же время достаточно просты и понятны, чтобы заинтересовать Мехи. Учитель тут же разбирает отдельные стихи, подчеркивает их параллельное построение» [8, с. 47].

Эти отрывки, как вы видите, показывают, что помимо секре­тов грамотности учитель передавал ученикам и особый тип от­ношений между учителем и учеником (страх, ужас перед нака­занием и отношение к учению как тяжкому, безрадостному труду или, напротив, чувство радости от познания нового, интерес­ного, красивого). Надо думать, что уже в те далекие времена существовали разные типы учителей: учителя, главным средством которых были страх и наказание, и учителя, которые стремились заинтересовать ученика, открывали перед ним увлекательный путь познания.

Размышляя о развитии педагогической деятельности в исто­рическом плане, следует обратить внимание на личность тех лю­дей, которые ее воплощали. Объектом их деятельности были преж­де всего дети — ученики, наиболее чувствительная к любым внешним воздействиям, влияниям часть общества. Вероятно, в первую очередь отношение к детям стало «водоразделом» между типами людей, занимающихся педагогической деятельностью, критерием «злого» и «доброго» учителя, учителя, для которого главная цель — обучение и воспитание любой ценой, и учителя, для которого главный результат его деятельности — сам ребе­нок, его заинтересованная тяга к знаниям, его духовное преоб­ражение.

Историческое развитие педагогической деятельности имеет своим результатом уже в наше время переосмысление отноше­ний между учителем и учеником. Постепенно все больше стала осознаваться ограниченность субъект—объектных отношений в процессе обучения и воспитания, при которых ученик — только объект педагогических воздействий. Все больше стала цениться система субъект—субъектных отношений, в которых учитель и ученик взаимодействуют, влияют друг на друга, стремятся к вза­имопониманию, делаются способными к сопереживанию.

Вопросы для самоконтроля

1. Согласны ли вы с утверждением, что феномен педагогичес­кая деятельность намного «старше» этого понятия?

2. Подтвердите, что педагог {учитель, наставник, воспита­тель) — понятие, обладающее прямым и метафорическим смыс­лом. Используйте для этого факты своего жизненного опыта, произ­ведения литературы, искусства.

3. Что является содержанием педагогической деятельности? По­чему?

4. Почему педагогическая деятельность есть одна из существен­ных основ человеческого бытия? В чем ее универсальный харак­тер?

5. Докажите, что человеческая жизнь невозможна без феноме­нов учитель — ученик, учительство — ученичество.

6. Почему с появлением письменности возросло значение педа­гогической деятельности?

7. Подберите из сборников пословиц и поговорок разных наро­дов такие, которые свидетельствуют о том, что в общественном со­знании людей с древних времен утвердилось представление о вы­соком предназначении учителя и педагогической деятельности.

Дата добавления: 2014-11-06