Третьего условия я не буду касаться, так как относительно его мы не имеем 2 страница

он без труда выполнил это. Но через минуту или две его руки начали дрожать и

незаметно для него самого опустились, причем он продолжал утверждать, что держит

их в том же положении. Находятся ли пальцы его в пассивно-иеподвижном состоянии

или нет -• этого он не мог заметить, ^н постоянно воображал, что сжимает и

разжимает руку, между тем как на самом деле она была совершенно неподвижна".

Нет оснований предполагать существование какого-либо

ретьего рода моторных идей. Итак, чтобы совершить произволь-

н°е движение, нам нужно вызвать в сознании или непосредствен-

9 г - иипеврейтер.Психология внимания.

ную (кинестетическую), или опосредованную идею, соответствV-ющую предстоящему

движению. Некоторые психологи предполагали, что, сверх того, в данном случае

нужна идея о степени иннервации, необходимой для сокращения мышц. По их мнению

нервный ток, идущий при разряде из двигательного центра в двигательный нерв,

порождает ощущение зш ^епепз (своеобразное) отличающееся от всех других

ощущений. Последние связаны с движениями центростремительных токов, между тем

как с центробежными токами связано чувство иннервации и ни одно движение не

предваряется нами мысленно без того, чтобы это чувство не предшествовало ему.

Иннервационное чувство указывает будто бы на степень силы, с какой должно быть

произведено данное движение, и на то усилие, при помощи которого его всего

удобнее выполнить. Но многие психологи отвергают существование иннервационного

чувства, и, конечно, они правы, так как нельзя привести весомых доводов в пользу

его существования.

Различные стелени "усилия*, действительно испытываемые нами, когда мы производим

то же движение, но по отношению к предметам, оказывающим неодинаковую силу

сопротивления, обусловлены центростремительными токами, идущими от нашей груди,

челюстей, брюшной полости и других частей тела, в которых происходят

симпатические сокращения мышц, когда прилагаемое нами усилие велико. При этом

нет никакой надобности осознавать степень иннервации центробежного тока. Путем

самонаблюдения мы убеждаемся только в том, что в данном случае степень

необходимого напряжения всецело определяется нами при помощи центростремительных

токов, идущих от самих мышц, от их прикреплений, от соседних суставов и от

общего напряжения глотки, груди и всего тела. Когда мы представляем себе

известную степень напряжения, то этот сложный агрегат ощущений, связанных с

центростремительными токами, составляя объект нашего сознания, точ-нбш и

отчетливым образом указывает нам, с какой именно силой мьпдолжны произвести

данное движение и как велико сопротивление, которое нам нужно преодолеть.

Пусть читатель попробует направить свою волю на определенное движение и

постарается подметить, в чем состояло это направление. Входило ли в него что-

либо кроме представления тех ощущений, которые он испытает, когда произведет

данное движение? Если мы мысленно выделим эти ощущения из области нашего

сознания, то останется ли в нашем распоряжении какой-нибудь чувственный знак,

прием или руководящее средство, при помощи которых воля могла бы с надлежащей

степенью интенсивности иннервировать надлежащие мышцы, не направляя

258/

тока беспорядочно в какие попало мышцы? Выделите эти ощущения, предваряющие

конечный результат движения, и, вместо того чтобы получить ряд идей о тех

направлениях, по которым наша воля может направить ток, вы получите в сознании

абсолютную пустоту, оно окажется не заполненным никаким содер-. жанием. Если я

хочу написать Петр, а не Павел, то движениям моего пера предшествуют мысли о

некоторых ощущениях в пальцах, о некоторых звуках, о некоторых значках на бумаге

-и больше ничего. Если я хочу произнести Павел, а не Петр, то произнесению

предшествуют мысли о слышимых мною звуках моего голоса и о некоторых мышечных

ощущениях в языке, губах и глотке. Все указанные ощущения связаны с

центростремительными токами; между мыслью об этих ощущениях, которая сообщает

волевому акту возможную определенность и законченность, и самим актом нет места

для какого-нибудь третьего рода психических явлений.

В состав волевого акта входит некоторый элемент согласия на то, чтобы акт

совершился,-решение "да будет!". И для меня, и для читателя, без сомнения,

именно этот элемент и характеризует сущность волевого акта. Ниже мы рассмотрим

подробнее, в чем заключается решение "да будет!". В данную минуту мы можем

оставить его в стороне, так как оно входит в состав всех волевых актов и потому

не указывает на различия, которые можно установить между ними. Никто не станет

утверждать, что при движении, например, правой или левой рукой оно качественно

различно.

Итак, путем самонаблюдения мы нашли, что предшествующее движению психическое

состояние заключается только в предваряющих движение идеях о тех ощущениях,

которые оно повлечет за собой, плюс (в некоторых случаях) повеление воли,

согласно которому движение и связанные с ним ощущения должны осуществиться;

предполагать же существование особых ощущений, связанных с центробежными

нервными токами, нет никаких оснований.

Таким образом, все содержание нашего сознания, весь составляющий его материал -

ощущения движения, равно как и все другие ощущения,-имеют, по-видимому,

периферическое происхождение и проникают в область нашего сознания прежде всего

через периферические нервы.

Конечный повод к движению. Назовем конечным поводом

Движению ту идею в нашем сознании, которая непосредствен-

,° предшествует двигательному разряду. Спрашивается: служат

9* 259

поводами к движению только "непосредственные" моторные идеи или ими могут быть

также и "опосредованные" моторные идеи?

Не может быть сомнения в том, что конечным поводом к движению могут быть равным

образом и непосредственные, ц опосредованные моторные идеи.

Хотя в начале нашего знакомства с известным движением когда мы еще учимся

производить его, непосредственные моторные идеи и выступают на первый план в

нашем сознании, но впоследствии это бывает не так.

Вообще говоря, можно считать за правило, что с течением времени непосредственные

моторные идеи все более отступают в сознании на задний план и чем более мы

научаемся производить какое-то движение, тем чаще конечным поводом к нему

являются "опосредованные" моторные идеи. В области нашего сознания

господствующую роль играют наиболее интересующие нас идеи, от всего остального

мы норовим отделаться как можно скорее. Но, вообще говоря, "непосредственные"

моторные идеи не представляют никакого существенного интереса. Нас интересуют

главным образом те цели, на которые направлено наше движение. Эти цели по

большей части суть опосредованные ощущения, связанные с теми впечатлениями,

которые данное движение вызывает в глазу, в ухе, иногда на коже, в носу, в нёбе.

Если мы теперь предположим, что представление одной из таких целей прочно

ассоциировалось с соответствующим ей нервным разрядом, то окажется, что мысль о

непосредственных действиях иннервации явится элементом, так же задерживающим

выполнение волевого акта, как и то чувство иннервации, о котором мы говорили

выше. Наше сознание не нуждается в этой мысли, для него достаточно представления

конечной цели движения.

1\аким образом, идея цели стремится все более и более за-владерь областью

сознания. Во всяком случае если кинестетические идеи и возникают при этом, то

они настолько поглощены живыми кинестетическими ощущениями, которые их

немедленно настигают, что мы не осознаем их самостоятельного существования.

Когда я пишу, я не осознаю предварительно вида букв и мышечного напряжения- в

пальцах как чего-то обособленного от ощущений движения моего пера. Прежде чем

написать слово, я слышу как бы его звучание в моих ушах, но при этом не

возникает никакого соответствующего воспроизведенного зрительного или моторного

образа. Происходит это вследствие быстроты, с которой движения следуют за их

психическими мотивами. Признав известную цель подлежащей достижению, мы тотчас

же

нервируем центр] связанный с первым движением, необходимым для ее осуществления,

и затем вся остальная цепь движений совершается как бы рефлекторно.

Читатель, конечно, согласится, что эти соображения вполне справедливы

относительно быстрых и решительных волевых актов. В них только в самом начале

действия мы прибегаем к особому решению воли. Человек говорит сам себе: "Надо

переодеть-ся>> - и тотчас непроизвольно снимает сюртук, пальцы его привычным

образом начинают расстегивать пуговицы жилета и т. д.; или, например, мы говорим

себе: "Надо спуститься вниз" -и сразу же встаем, идем, беремся за ручку двери и

т. д., руководствуясь исключительно идеей цели, связанной с рядом

последовательно возникающих ощущений, ведущих прямо к ней.

По-видимому, нужно предположить, что мы, стремясь к известной цели, вносим

неточность и неопределенность в наши движения, когда сосредоточиваем внимание на

связанных с ними ощущениях. Мы тем лучше можем, например, ходить по бревну, чем

меньше обращаем внимание на положение наших ног. Мы более метко кидаем, ловим,

стреляем и рубим, когда в нашем сознании преобладают зрительные

(опосредованные), а не осязательные и моторные (непосредственные) ощущения.

Направьте на цель ваши глаза, и рука сама доставит к цели кидаемый вами предмет,

сосредоточьте внимание на движениях руки -и вы не попадете в цель, Саутгард

нашел, что он мог более точно определять на ощупь кончиком карандаша положение

небольшого предмета посредством зрительных, чем посредством осязательных мотивов

к движению. В первом случае он взглядывал на небольшой предмет и, перед тем как

дотронуться до него карандашом, закрывал глаза. Во втором он клал предмет на

стол с закрытыми глазами и затем, отведя от него руку, старался снова

прикоснуться к нему. Средние ошибки (если считать только опыты с наиболее

благоприятными результатами) равнялись 17,13 мм во втором случае и только 12,37

мм в первом (при зрении). Выводы эти получены путем самонаблюдения. При помощи

какого физиологического механизма совершаются описанные действия, неизвестно.

Ранее мы видели, как велико разнообразие, в способах воспроизведения у различных

индивидов. У лиц, принадлежащих к "тактильному" (согласно выражению французских

психологов) типу Воспроизведения, кинестетические идеи, вероятно, играют более

выдающуюся роль по сравнению с указанной мною. Мы вообще не Должны ожидать

слишком большого однообразия в этом отноше-

нии у различных индивидов и спорить о том, который из них ти-личный

представитель данного психического явления.

Надеюсь, я выяснил теперь, в чем заключается та "моторная идея", которая должна

предшествовать движению и обусловливать его произвольный характер. Она не есть

мысль об иннервации, необходимой для того, чтобы произвести данное движение. Она

есть мысленное предварение чувственных впечатлений (непосредственных или

опосредованных- иногда длинным рядом действий), которые явятся результатом

данного движения. Это мысленное предварение определяет по крайней мере, каковы

они будут. До сих пор я рассуждал, как будто оно определяло также, что данное

движение будет сделано. Без сомнения, многие читатели не согласятся с этим, ибо

часто в волевых актах, по-видимому, необходимо еще к мысленному предварению

движения присоединить особое решение воли, согласие ее на то, чтобы движение

было сделано. Э"то решение воли я до сих пор оставлял в стороне; анализ его

составит второй важный пункт нашего исследования.

Идеомоторное действие. Нам предстоит ответить на вопрос, может ли до наступления

движения идея о чувственных его ре-зулътатах сама по себе служить достаточным к

нему поводом, или движению должен еще предшествовать некоторый добавочный

психический элемент в виде решения, согласия, приказания воли или другого

аналогичного состояния сознания?

Я даю на это следующий ответ. Иногда такой идеи бывает достаточно, иногда же

необходимо вмешательство добавочного психического элемента в виде особого

решения или повеления воли, предваряющего движение. В большинстве случаев в

простейших актах это решение воли отсутствует. Случаи более сложного характера

будут обстоятельно рассмотрены нами позже.

Теперь же обратимся к типичному образчику волевого действия, так называемому

идеомоторному действию, в котором мысль о движении вызывает последнее

непосредственно, без особого решения воли. Всякий раз, как мы при мысли о

движении немедленно, не колеблясь производим его, мы совершаем идеомо-торное

действие. В этом случае между мыслью о движении и ее осуществлением мы не

сознаем ничего промежуточного. Разумеется, в этот промежуток времени происходят

различные физио-логич^с№ие процессы в нервах и мышцах, но мы абсолютно не

осознает их. Только что мы успели подумать о действии, как оно уже совершено

нами,-вот всё, что дает нам здесь самонаблюдение. Карпентер, впервые

употребивший (насколько мне извест-

но) выражение "идеомоторное действие", относил его, если я не ошибаюсь, к числу

редких психических явлений. На самом же деле это просто нормальный психический

процесс, не замаскированный никакими посторонними явлениями. Во время разговора

я замечаю булавку на полу или пыль у себя на рукаве. Не прерывая разговора, я

поднимаю булавку или стираю пыль. Во мне не возникает никаких решений по поводу

этих действий, они совершаются просто под впечатлением известного восприятия и

проносящейся в сознании моторной идеи.

Подобным же образом я поступаю, когда, сидя за столом, время от времени

протягиваю руку к стоящей передо мной тарелке, беру орех или кисточку винограда

и ем. С обедом я уже покончил и в пылу послеобеденной беседы не сознаю того, что

делаю, но вид орехов или ягод и мимолетная мысль о возможности взять их, по-

видимому, роковым образом вызывают во мне известные действия. В этом случае,

конечно, действиям не предшествует никакого особого решения воли, так же как и

во всех привычных действиях, которыми полон каждый час нашей жизни и которые

вызываются в нас притекающими извне впечатлениями с такой быстротой, что нередко

нам трудно бывает решить -отнести ли то или другое подобное действие к числу

рефлекторных или произвольных актов. По словам Лотце, мы видим, "когда пишем или

играем на рояле, что множество весьма сложных движений быстро сменяют одно

другое; каждый из мотивов, вызывающих в нас эти движения, осознается нами не

долее секунды; этот промежуток времени слишком мал для того, чтобы вызвать в нас

какие-либо волевые акты, кроме общего стремления производить последовательно

одно за другим движения, соответствующие тем психическим поводам для них,

которые так быстро сменяют друг друга в нашем сознании. Таким путем мы

производим все наши ежедневные Действия. Когда мы стоим, ходим, разговариваем,

нам не требуется никакого особого решения воли для каждого отдельного действия:

мы совершаем их, руководствуясь одним только течением наших мыслей"

("МесНгАшзсЬе Р5усЬо1о§1е").

Во всех этих случаях мы, по-видимому, действуем безостановочно, не колеблясь при

отсутствии в нашем сознании противодействующего представления. В нашем сознании

или нет ничего, кроме конечного повода к движению, или есть что-нибудь, не

препятствующее нашим действиям. Мы знаем, что такое встать с постели в морозное

утро в нетопленой комнате: сама натура наша возмущается против такого

мучительного испытания. Многие, •вероятно, лежат каждое утро целый час в

постели, прежде чем за-

ставить себя подняться. Мы думаем лежа, как мы поздно встаем, как от этого

пострадают обязанности, которые мы должны выполнить в течение дня; мы говорим

себе: "Это черт знает что такое! Должен же я наконец встать!" -и т. д. Но теплая

постель слишком привлекает нас к себе, температура в комнате кажется страшно

холодной, и в тот момент, когда мы совсем уже готовы подняться, решимость наша

пропадает, и мы снова оттягиваем наступление неприятного мгновения.

Как же мы все-таки встаем при таких условиях? Если мне позволено судить о других

по личному опыту, то я скажу, что по большей части мы поднимаемся в подобных

случаях без всякой внутренней борьбы, не прибегая ни к каким решениям воли. Мы

вдруг обнаруживаем, что уже поднялись с постели; забыв о тепле и холоде, мы в

полудремоте вызываем в своем воображении различные представления, имеющие какое-

нибудь отношение к наступающему дню; вдруг среди них мелькнула мысль: "Баста,

довольно лежать!" Никакого противодействующего соображения при этом не возникло

-и тотчас же мы совершаем соответствующие нашей мысли движения. Живо сознавая

противоположность ощущений тепла и холода, мы тем самым вызывали в себе

нерешительность, которая парализовала наши действия, и стремление подняться с

постели оставалось в нас простым желанием, не переходя в хотение. Как только

задерживающая действие идея была устранена, первоначальная идея (о необходимости

вставать) тотчас же вызвала соответствующие движения.

Этот случай, мне кажется, заключает в себе в миниатюре все основные элементы

психологии хотения. Ведь все учение о воле, развиваемое в настоящем сочинении, в

сущности, обосновано мною на обсуждении фактов, почерпнутых из личного

самонаблюдения: эти факты убедили меня в истинности моих выводов, и потому

иллюстрировать вышеприведенные положения какими-либо другими примерами я считаю

излишним. Очевидность моих выводов подрывается, по-видимому, только тем

обстоятельством, что многие моторные идеи не сопровождаются соответствующими

действиями. Но, как мы увидим ниже, во всех без исключения, подобных случаях

одновременно с данной моторной идеей в сознании имеется какая-нибудь другая

идея, которая парализует активность первой. Но даже и тогда, когда действие

вследствие задержки не совершается вполне, оно все-таки совершается отчасти. Вот

что говорит Лотце по этому поводу: "Следя за играющими на биллиарде или глядя на

фехтующих, мы производим руками слабые аналогичные движения; люди

маловоспитанные, рассказывая о /чем-нибудь, непрерывно жестикулируют; читая с

интересом живое описание какого-нибудь сражения, мы чувствуем легкую дрожь во

всей мышечной системе, как будто мы присутствовали при описываемых событиях. Чем

живее мы начинаем представлять себе движения, тем заметнее начинает

обнаруживаться влияние моторных идей на нашу мышечную систему; оно ослабевает по

мере того, как сложный комплекс посторонних представлений, заполняя область

нашего сознания, вытесняет из него те моторные образы, которые начинали

переходить во внешние акты. "Чтение мыслей", так вошедшее в моду в последнее

время, есть в сущности отгадывание мыслей по мышечным сокращениям: под влиянием

моторных идей мы производим иногда против нашей воли соответствующие мышечные

сокращения".

Итак, мы можем считать вполне достоверным следующее положение: всякое

представление движения вызывает в известной степени соответствующее движение,

которое всего резче проявляется тогда, когда его не задерживает никакое другое

представление, находящееся одновременно с первым в области нашего сознания.

Особое решение воли, ее согласие на то, чтобы движение было произведено,

появляется в том случае, когда необходимо устранить задерживающее влияние этого

последнего представления. Но читатель может теперь убедиться, что во всех более

простых случаях в этом решении нет никакой надобности. Впрочем, я сделаю еше

несколько замечаний по этому поводу, если читатель продолжает разделять

общепринятый предрассудок, будто произвольное действие без "проявления силы

воли" есть соп^гаШсио т а(1)ес1;о. Прежде всего, чтобы понять, что такое

произвольное действие и при каких условиях оно возможно без особого решения

воли, надо обратить внимание на тот факт, что процесс созпава-ния по самой

природе своей импульсивен.

Движение не есть некоторый особый динамический элемент, который должен быть

прибавлен к возникшему в нашем сознании ощущению или мысли. Каждое

воспринимаемое нами чувственное впечатление связано с некоторым возбуждением

нервной деятельности, за которым неминуемо должно последовать известное

движение. Наши ощущения и мысли представляют собой, если так можно выразиться,

пункты пересечения нервных токов, конечным результатом которых является движение

и которые, едва успев возникнуть в одном нерве, уж,е перебегают в другой.

Ходячее мнение, будто сознание не есть по существу своему предварение действия,

но будто последнее должно быть результатом нашей "силы воли", представляет собой

естественную характеристику того частного случая, когда мы думаем об известном

акте неопределенно долгий промежуток времени, не приво-

дя его в исполнение. Но этот частный случав не есть общая норма; здесь налицо

задержание акта противодействующим течением мыслей.

Когда задержка устранена, мы чувствуем внутреннее облегчение-это и есть тот

добавочный импульс, то решение воли, благодаря которому и совершается волевой

акт. Мы сейчас увидим, в чем заключается это устранение задержки. В мышлении

высшего порядка подобные процессы совершаются постоянно. Где нет этого процесса,

там обыкновенно мысль и двигательный разряд непрерывно следуют друг за другом,

без всякого промежуточного психического акта. Движение есть естественный

результат чувственного процесса, независимо от его качественного содержания и

при рефлексе, и при внешнем проявлении эмоции, и при волевой деятельности.

Таким образом, идеомоторное действие не исключительное явление, значение

которого приходилось бы умалять и для которого надо подыскивать особое

объяснение. Оно подходит под общий тип сознательных действий, и мы должны

принимать его за исходный пункт для объяснения тех действий, которым

предшествует особое решение воли. Замечу, что задержание движения, так же как и

выполнение, не требует особого усилия или повеления воли. Но порой и для

задержания, и для выполнения действия необходимо особое волевое усилие. В

простейших случаях наличие в сознании известной идеи может вызвать движение,

наличие другой идеи - задержать его. Выпрямите палец и в то же время старайтесь

думать, будто вы сгибаете его. Через минуту вам почудится, будто он чуть-чуть

согнулся, хотя в нем и не обнаружилось заметным образом никакого движения, так

как мысль о том, что он на самом деле неподвижен, также входила при этом в

состав вашего сознания. Выкиньте ее из головы, подумайте только о движении

пальца -мгновенно без всякого усилия оно уже сделано вами.

Таким образом, поведение человека во время бодрствования - результат двух

противоположных нервных сил. Одни невообразимо слабые нервные токи, пробегая по

мозговым клеткам и волокнам, возбуждают двигательные центры; другие столь же

слабые токи вмешиваются в деятельность первых; то задерживают, то усиливают их,

изменяя их скорость и направление. В конце концов все эти токи рано или поздно

должны быть пропущены через известные двигательные центры, и весь вопрос в том,

через какие именно: в одном случае они проходят через одни, в Другом-через

другие двигательные центры, в третьем они так долго уравновешивают друг друга,

что постороннему наблюдателю ка-

жегся, будто они вовсе не проходят через двигательные центры. Однако нельзя

забывать, что.с точки зрения физиологии жест, сдвигание бровей, вздох -такие же

движения, как и перемещение тела. Перемена в выражении лица короля может

производить иногда на подданного такое же потрясающее действие, как смертельный

удар; и наружные наши движения, являющиеся результатом нервных токов, которые

сопровождают удивительный невесомый поток наших идей, не должны непременно быть

резки и порывисты, не должны бросаться в глаза своим грубым характером.

Обдуманные действия. Теперь мы можем приступить к выяснению того, что происходит

в нас, когда мы действуем обдуманно или когда перед нашим сознанием имеется

несколько объектов в виде противодействующих или равно благоприятных

альтернатив. Один из объектов мысли может быть моторной идеей. Сам по себе он

вызвал бы движение, но некоторые объекты мысли в данную минуту задерживают его,

а другие, наоборот, содействуют его выполнению. В результате получается

своеобразное внутреннее чувство беспокойства, называемое нерешительностью. К

счастью, оно слишком хорошо знакомо всякому, описать же его совершенно

невозможно.

Пока оно продолжается и внимание наше колеблется между несколькими объектами

мысли, мы, как говорится, обдумываем, когда, наконец, первоначальное стремление

к движению одерживает верх или окончательно подавлено противодействующими

элементами мысли, то мы решаемся, принимаем то или другое волевое решение.

Объекты мысли, задерживающие окончательное действие или благоприятствующие ему,

называются основаниями или мотивами данного решения.

Процесс обдумывания бесконечно осложнен. В каждое его мгновение наше сознание

является чрезвычайно непростым комплексом взаимодействующих между собой мотивов.

Вся совокупность этого сложного объекта сознается нами несколько смутно, на

первый план выступают то одни, то другие его части в зависимости от перемен в

направлении нашего внимания и от"ассо-циационного потока" наших идей. Но как бы

резко ни выступали перед нами господствующие мотивы и как бы "и было близко

наступление моторного разряда под их влиянием, смутно сознаваемые объекты мысли,

находящиеся на заднем плане и образующие то, что мы назвали выше "психическими

обертонами", задерживают действие все время, пока длится наша нерешительность.

Она может тянуться недели, даже месяцы, по временам овладевая нашим умом.

Мотивы к действию, еще вчера казавшиеся столь яркими, убедительными, сегодня уже

представляются бледными, лишенными живости. Но ни сегодня, ни завтра действие не

совершается нами. Что-то подсказывает нам, что все это не играет решающей роли;

что мотивы, казавшиеся слабыми, усилятся, а мнимосильные потеряют всякое

значение; что у нас еще не достигнуто окончательное равновесие между мотивами,

что мы в настоящее время должны их взвешивать, не отдавая предпочтения какому-

либо из них, и по возможности терпеливо ждать, пока не созреет в уме

окончательное решение. Это колебание между двумя возможными в будущем

альтернативами напоминает колебание материального тела в пределах его упругости:

в теле есть внутреннее напряжение, но нет наружного разрыва. Подобное состояние

может продолжаться неопределенное время и в физическом теле, и в нашем сознании.

Если действие упругости прекратилось, если "плотина прорвана" и нервные токи

быстро пронизывают мозговую кору, колебания прекращаются и наступает решение.

Решимость может проявляться различным образом. Я попытаюсь дать сжатую

характеристику наиболее типичных видов решимости, но буду описывать душевные

явления, почерпнутые только из личного самонаблюдения. Вопрос о том, какая

причинность, духовная или материальная, управляет этими явлениями, будет

рассмотрен ниже.

Пять главных типов решимости. Первый может быть назван типом разумной решимости.

Мы проявляем ее, когда противодействующие мотивы начинают понемногу

стушевываться, оставляя место одной альтернативе, которую мы принимаем без

всякого усилия и принуждения. До наступления рациональной оценки мы спокойно

осознаем, что необходимость действовать в известном направлении еще не стала

очевидной, и это удерживает нас от действия. Но в один прекрасный день мы вдруг

Дата добавления: 2014-11-06