Третьего условия я не буду касаться, так как относительно его мы не имеем 4 страница

протестуют против чего-нибудь, вечно колеблются, никогда не принимают

окончательных решений, обо всем рассуждают в минорном тоне, ограничиваясь

выражением своих желаний и требований; стряхнуть с себя апатию и бодро приняться

за работу такие люди совершенно не способны. Можно предположить, что в таких

характерах, как Руссо и Рестиф, низменные импульсы к деятельности преобладали.

Эти импульсы для подобных людей как будто исключают всякую возможность более

благородного склада жизни. Наряду с низменными импульсами у них в изобилии

благородные мотивы к деятельности, но эти мотивы совершенно бессильны повлиять

на их поведение, как не влияют на быстро мчащийся поезд крики стоящего у дороги

пешехода, который просит подсадить его. До конца жизни такие мотивы являются

бесполезным балластом; и то чувство душев-

ной пустоты, которое начинаешь испытывать, видя, как люди с благороднейшими

чертами характера совершают наихудшие поступки, это чувство -одно из самых

тягостных, какое может испытывать человек в нашем печальном мире.

Усилие сознается нами как некоторый первичный фактор.

Теперь нам легко увидеть, когда в состав волевого акта входит чувство усилия.

Это бывает, когда мотивы более редкие, более идеального характера должны

одержать перевес над мотивами более привычного, импульсивного характера, когда

нужно подавить порывистые стремления или преодолеть значительные препятствия к

действию. "Опе ате Ыеп пёе"- счастливое дитя, которому судьба покровительствует

от самого рождения, щедро одарив его всякими благами, -редко прибегает в жизни к

усилиям воли. Но герои постоянно ими пользуются. Нервные люди также часто

нуждаются в усилиях воли. При всех этих условиях мы представляем себе

произвольное усилие воли в виде активного напряжения, сообщающего силу тем

мотивам, которые в конце концов одерживают верх. Когда на наше тело действуют

внешние силы, мы говорим, что в результате получается движение по линии

наибольшего давления или наименьшего сопротивления.

Любопытно, что с обыденной точки зрения усилие при волевом акте ведет к иному

результату. Разумеется, если мы условимся называть линией наименьшего

сопротивления ту, по которой совершается конечное движение, то общий физический

закон придется распространить и на область волевых актов. Но во всех случаях,

где напряжение воли велико и где одерживают верх редкие идеальные мотивы, нам

кажется, будто действие совершается по линии наибольшего сопротивления и будто

нам представлялась возможность в момент совершения действия направить его по

линии наименьшего сопротивления, но мы предпочли более трудный путь. Тот, кто

удерживается от криков под ножом хирурга или кто выносит общественный позор во

имя долга, думает, что в момент совершения действия он выполняет его по линии

наибольшего сопротивления. Он говорит, что победил, преодолел известные соблазны

и побуждения.

Лентяи же, подлецы и трусы не выражаются таким образом о своем поведении: лентяи

не говорят, что противодействовали своему трудолюбию, пьяницы - что боролись с

трезвостью, трусы - что подавили в себе храбрость. Вес вообще мотивы к действию

можно разделить на два класса, из которых первый образует природные склонности,

а второй - идеальные стремления; человек, отдавшийся чувственным наслаждениям,

никогда не говорит, что он

победил в себе идеальные стремления, но строго нравственные люди всегда толкуют

о победе над природными склонностями. Человек, привыкший наслаждаться

чувственным образом, иногда говорит, что в нем мало нравственной энергии, что он

утратил веру в идеал, что он глух к голосу совести и т. п. Смысл этих выражений,

по-видимому, тот, что идеальные мотивы могут быть сами по себе подавлены без

особенных усилий, склонности же можно преодолеть только действиями, совершаемыми

по линии наибольшего давления.

В сравнении со склонностями идеальные мотивы кажутся столь слабыми, что, по-

видимому, только искусственным путем можно сообщить им преобладающее значение.

Усилие увели^и-вает интенсивность идеальных мотивов, заставляя нас думать,

будто, в то время как сила склонности остается всегда одной и той же, сила

идеальных мотивов может быть различных степеней. Но чем обусловлена эта степень

усилия, когда с ее помощью идеальные мотивы начинают одерживать верх над грубыми

чувственными побуждениями? Самой величиной сопротивления. Если слабо чувственное

побуждение, то и усилие для подавления его должно быть слабым. Чем больше

препятствие, тем большее усилие необходимо для того, чтобы одолеть его. Поэтому

наиболее сжатым и соответствующим кажущемуся порядку вещей определением

идеального или морального действия может быть следующее: оно есть действие по

линии наибольшего сопротивления^...>

Страдание и наслаждение как источники деятельности.

Предметы и мысли о предметах служат стимулами для наших действий, но наслаждения

и страдания, сопровождающие действия, видоизменяют характер последних, регулируя

их; позднее мысли о наслаждениях и страданиях, в свою очередь, приобретают силу

двигательных импульсов и мотивов, задерживающих действия. Для этого не нужно,

чтобы с мыслями о наслаждении было непременно связано чувство наслаждения:

обыкновенно мы замечаем обратное. "Ыеззип та^юг о^оге..." (нет большего

мучения...),-говорит Данте. Равным образом с мыслями о страдании может быть

связано чувство удовольствия. Воспоминания о минувшем горе, по словам Гомера,

доставляют удовольствие. Но так как наслаждения весьма усиливают любые

вызывающие их действия, а страдания затормаживают их, то мысли о страданиях и

наслаждениях принадлежат к мыслям, связанным с наибольшей импульсивной и

задерживающей силой. Ввиду этого нам необходимо рассмотреть их подробнее, чтобы

точно выяснить отношение этих мыслей к другим.

Если известное движение приятно, то мы повторяем его до тех пор, пока

продолжается связанное с ним приятное ощущение. Как только движение вызвало в

нас боль, мышечные сокращения мгновенно прекращаются. Движение в этом случае

задерживается с такой силой, что человеку почти невозможно преднамеренно, не

торопясь, изуродовать или изрезать себя: рука невольно отказывается причинять

нам боль. Есть немало приятных ощущений, которые, как только мы начали

испытывать их, с неудержимой1 силой побуждают нас поддерживать в себе ту

деятельность, которая вызывает их. Влияние наслаждений и страданий на наши

движения так сильно и глубоко, что некоторые философы поспешили сделать

скороспелое заключение, будто приятные и неприятные ощущения суть единственные

стимулы к деятельности и будто эти ощущения кажутся иногда отсутствующими во

время действия только потому, что представления, с которыми они связаны, не

играют первенствующей роли в нашем сознании и вследствие этого остаются не

замеченными нами.

Такая точка зрения глубоко ошибочна. Как ни важно влияние наслаждений и

страданий на нашу деятельность, они все-таки далеко не единственные стимулы к

движению, например, в проявлениях инстинктов и эмоций они не играют ровно

никакой роли. Кто улыбается ради удовольствия улыбаться или хмурится ради

удовольствия хмуриться? Разве мы краснеем, чтобы избежать неприятных ощущений,

которые нам придется испытать, если мы не покраснеем? Разве мы проявляем наш

гнев, печаль или страх движениями ради какого-нибудь удовольствия? Во всех этих

случаях определенные движения совершаются роковым образом силой внутреннего

импульса, возникающего в нашей нервной системе под влиянием внешнего стимула.

Объекты гнева, любви, страха, поводы к слезам или улыбкам как в виде

непосредственных впечатлений, так и в виде воспроизведенных образов обладают

этой своеобразной импульсивной силой. Почему известное психическое состояние

обладает этим импульсивным качеством, остается недоступным для нашего понимания.

Различные психические состояния обладают этим качеством в разной степени и

проявляют его по-разному. Оно бывает связано и с чувствами наслаждения и

страдания, и с восприятиями, и с воспроизведенными представлениями, но ни одно

из этих душевных явлений не обладает им по преимуществу.

Все состояния сознания (или связанные с ними нервные процессы) по своему

существу являются источниками известных движений. Объяснить все разнообразие

этих движений у различ-

ных живых существ и при различных внешних стимулах составляет проблему истории

развития..Но каков бы ни был исторический генезис наблюдаемых у нас импульсов,

мы должны описывать их в том виде, в каком они проявляются у человека в

настоящее время. И психологи, которые считают себя обязанными усматривать в

наслаждении и страдании единственные сознательные или полусознательные мотивы

для импульсов к движению и для задержки движений, являются сторонниками узкой и

ложной телеологии: последняя есть научный предрассудок. Если мысль о наслаждении

может б.ыть стимулом к движению, то, конечно, таким стимулом могут быть также и

другие мысли. Каковы эти мысли, можно определить только при помощи опыта. Имя им

-легион; ввиду этого нам придется или отвергнуть чуть не половину известных нам

фактов, или отказаться от мнимонауч-ных упрощений.

Если в первичных актах человека ощущения наслаждений и страданий не играют

никакой роли, то в производных действиях, в искусственно приобретенных актах,

ставших привычными, они имеют так же мало значения. Наши ежедневные действия:

одевание, раздевание, различные акты при начале работы, во время ее и по

окончании,- за редкими исключениями, не связаны ни с какими чувствами

наслаждения или страдания. Это идеомотор-ные акты. Как я дышу не ради

удовольствия дышать, а просто сознаю, что дышу, так и пишу не ради удовольствия

писать, а просто потому, что, раз принявшись писать и чувствуя, что голова

хорошо работает и дело подвигается вперед, я вижу, что продолжаю еще писать. Кто

станет утверждать, что, рассеянно играя ручкой ножа за столом, он этим

доставляет себе удовольствие или избегает неприятных ощущений? Все подобные

действия мы совершаем потому, что не можем в данную минуту удержаться от них;

наша нервная система так именно сложилась, что эти действия таким путем

проявляются у нас, и для многих бесцельных или прямо "нервических" движений мы

не можем привести никаких оснований.

Представьте себе застенчивого и малообщительного человека, который неожиданно

получает приглашение на семейный вечер. Бывать на таких вечерах для него сущая

пытка, но в нашем присутствии он не решается отказаться и обещает приехать, в то

же время проклиная себя в душе. Подобные вещи случаются постоянно с каждым из

нас, и только люди с необыкновенным самообладанием редко испытывают такие

состояния. Уо1ип1аз ту1т,а ^подавленная воля), проявляющаяся в подобных случаях,

не толь-

ко показывает, что наши действия вовсе не должны быть связаны с представлением

будущего наслаждения, но и что здесь может даже не быть никакого представления

будущего блага. С понятием "благо" связано гораздо больше мотивов к

деятельности, чем с понятием "наслаждение". Но наши действия бывают столь же

часто не связаны с идеей блага, как и с идеей наслаждения. Все болезненные

импульсы, все патологические 1с1ёез г!хез могут служить примерами этому. Иногда

дурные последствия придают запретному акту всю его заманчивость. Снимите запрет

с поступка, имеющего дурные последствия, и он утратит привлекательность. В

бытность мою студентом один мой товарищ выбросился из верхнего окна одного из

зданий нашего колледжа и расшибся почти до смерти. Другой студент, мой хороший

знакомый, ежедневно должен был проходить из своей комнаты мимо этого окна и

всегда испытывал при этом сильнейший соблазн последовать примеру своего

злополучного коллеги. Будучи католиком, он счел нужным сообщить духовнику о

мучившем его соблазне. Выслушав его, духовник сказал: "Вы говорите, что должны

так поступить. Что же, если должны, то ступайте сейчас же и осуществите ваше

намерение". Выслушав такой совет, мой коллега тотчас образумился. Духовник знал,

как подействовать на болезненно настроенного юношу. Но и в нормальном состоянии

мы нередко находим соблазнительным делать что-нибудь заведомо влекущее за собой

неприятные последствия. Всякий, у кого есть какая-нибудь рана, царапина или

просто больной зуб, будет по временам трогать, давить больное место, именно так,

чтобы вызвать боль. Если мы чувствуем около себя противный запах, мы непременно

еще раз понюхаем воздух, дабы окончательно убедиться, что вонь действительно

отвратительна. Не дальше как сегодня я повторял про себя бесчисленное множество

раз какой-то дурацкий куплет, привлекательность которого заключалась именно в

его чудовищной бессмысленности. Я всячески пытался от него отделаться, но никак

не мог выкинуть его из головы.

Наши действия определяются объектом, на который направлено наше внимание.

Интерес объекта - вот главное условие, от которого зависит его способность

вызывать или задерживать наши действия. В состав понятия "интересное" входит не

только приятное и неприятное, но и болезненно-привлекательное, и неотвязчиво-

преследующее, и даже просто привычное, поскольку различные стороны последнего

составляют попеременно объект нашего внимания: "то, что интересует нас" и "то,

на что направлено наше внимание", в сущности, синонимы. Импульсив-

ность идеи, по-видимому, заключается не в известного рода связи ее с путями

моторного разряда (ибо все идеи находятся в том или другом отношении к некоторым

путям моторного разряда), но, скорее, в некотором явлении, предваряющем

действие, именно в стремительности, с которой она способна привлечь наше

внимание и сделаться господствующей в области нашего сознания. Как только она

сделалась господствующей, как только другие идеи оказались не в состоянии занять

ее место, связанные с ней по природе движения немедленно выполняются. Иначе

говоря, двигательный импульс необходимо следует за ней.

Как мы видели, и в инстинкте, и в эмоции, и в обыкновенном идеомоторном

действии, и при гипнотическом внушении, и при болезненных импульсах, и при

уо!ин1аз ту^а импульс к движению сообщает просто та идея, которая в данную

минуту овладела нашим вниманием. То же наблюдается и в случае, когда стимулами к

действию являются наслаждение и страдание; вызывая свойственные им "волевые

действия", они в то же время вытесняют из области сознания другие объекты мысли.

То же бывает и при возникновении в нашем сознании окончательного решения во всех

пяти описанных нами случаях решимости. Короче говоря, нельзя указать такого

случая, где господствующий в нашем сознании элемент мысли не являлся бы в то же

время главным условием, от которого зависит проявление импульсивной силы. Еще

очевиднее, что он главное условие и для проявления задерживающей силы. Простое

представление о мотивах, не благоприятствующих данному импульсу, уже задерживает

последний; они налагают на известные поступки свое ъего, и действия, весьма

привлекательные при других условиях, становятся невозможными. Какую бодрость и

энергию почувствовали бы мы, если бы могли выкинуть из головы на некоторое время

наши колебания, сомнения и опасения!

Воля есть отношение между духом и "идеями". Заканчивая анализ внутренней природы

волевого процесса, мы подходим к рассмотрению почти исключительно тех условий,

при которых известные идеи достигают преобладания в нашем сознании. Этим простым

констатированием наличия в сознании моторной идеи психология воли, собственно

говоря, должна ограничиться. Сопровождающие моторную идею движения представляют

собой чисто физиологическое явление, обусловленное, согласно физиологическим

законам, нервными процессами, соответствующими данной идее. С появлением идеи

воление заканчивается, и для самого психического акта воления несущественно,

совершилось или

нет желанное движение. Я хочу писать -и пишу. Я желаю чихнуть -- и не могу. Я

желаю, чтобы стол с другого конца комнаты самопроизвольно придвинулся ко мне,-он

остается неподвижным. Мое желание так же мало может побудить меня чихнуть, как и

побудить этот стол придвинуться ко мне. Но здесь в обоих случаях происходит

воление так же, как и тогда, когда я захотел писать.

Словом, воление есть чисто психическое явление, которое всегда налицо там, где

есть известное устойчивое состояние сознания в виде моторной идеи. Вмешательство

в волевой процесс движений есть уже добавочное явление, обусловленное

активностью нервных центров, функции которых лежат вне сознательной области.

Если нервные центры действуют правильно, то движение точно выполняется. В

противном случае получаются явления вроде пляски св. Витта, двигательной

атаксии, двигательной афазии или менее значительные ненормальности в движениях.

Если двигательные центры совсем не действуют, то не получается никакого

движения, и мы говорим, что человек разбит параличом. Он может делать

неимоверные усилия, сокращая здоровые мышцы тела, и тем не менее парализованный

член будет по-прежнему оставаться неподвижным. Но во всех этих случаях воление

как психический процесс остается вполне неприкосновенным.

Волевое усилие есть усилие внимания. Итак, мы подошли к центральному пункту

учения о воле, к выяснению вопроса о том, в силу какого процесса мысль об

известном действии становится устойчивой в нашем сознании. В главе о внимании мы

подробно рассмотрели, при каких условиях проникают в сознание и делаются в нем

устойчивыми мысли, не связанные с усилием. Чтобы не повторяться, ограничимся

следующим замечанием: каково бы ни было значение закона ассоциаций и связанных с

ними интересов, этот закон остается главным руководящим принципом наших

объяснений. Что касается случаев, когда наличие мысли сопровождается психическим

явлением усилия, то здесь требуется больше разъяснений. Для нас должно быть

ясно, что для произвольного волевого акта не требуется ничего иного, кроме

внимания, сопряженного с усилием. Короче говоря, в случаях наиболее

"произвольного" воления главнейший подвиг воли заключается в том, чтобы

направить сознание на непривлекательный объект и сосредоточить на нем все

внимание. В этом-то и заключается решимость воли; произойдут ли при этом

ожидаемые движения или нет - уже зависит от простой физиологической случайности.

Таким образом, усилие внимания составляет существенную черту волевого акта2.

Читатель мог убедиться в справедливости этого положения из личного опыта, ибо

ему, наверное, случалось когда-нибудь испытать порыв бурной страсти. Почему

человеку, который пытается отделаться от охватившей его безумной страсти, трудно

поступать так, как будто страсть его была благоразумна? Разумеется, не

вследствие физических причин. Физически одинаково легко избежать драки или

завязать ее, прикарманить чужие деньги или растратить собственные на чужие

прихоти, пойти или не пойти на любовное свидание. Трудность здесь заключается в

психическом напряжений, в умении найти соответствующую благоразумную идею и на

ней сосредоточить свое внимание.

При сильном эмоциональном возбуждении мы склонны вызывать в себе только те

представления, которые благоприятствуют нашей страсти. Если при этом нам

приходят в голову иные представления, мы тотчас отвергаем их и вытесняем из

сферы сознания. Если нас охватило радостное настроение, то мы крайне не

расположены думать о непредвиденных случайностях, которые могут нас постигнуть в

будущем; если мы чувствуем дурное расположение духа, мысли о торжестве, приятных

путешествиях, счастливых любовных приключениях и других радостях жизни не идут

нам на ум; если мы хотим отомстить кому-нибудь, то не чувствуем ни малейшего

желания сравнивать врага с собой и находить у обоих сходные черты.

Ничто на свете не способно так раздражать нас, как хладнокровные советы,

даваемые нам в момент сильнейшего порыва страсти. Не будучи в состоянии ничего

возразить на них, мы начина-

Необходимо строго различать волевое усилие в собственном смысле слова и мышечное

усилие, с которым его обыкновенно смешивают. Последнее есть совокупность всех

периферических ощущении, вызываемых "применением" мышц. Ощущения эти, когда они

массивны, а мышцы несколько утомлены, скорее неприятны, чем приятны, в

особенности если сопровождаются одышкой, приливом крови к голове, грубым трением

но коже пальцев (на руках и ногах) или плеч и напряжением связок. И только в

этой неприятности напряжения волевое усилие, будучи направлено на осуществление

известного малопривлекательного акта, сходно с мышечным. Что волевое усилие

нередко связано с мышечным -это простая случайность. С одной стороны, иногда

требуется большое усилие воли при незначительном применении мышечной силы,

например когда нам нужно утром вставать с постели или мыться в холодной воде. С

другой стороны, солдат. стоя неподвижно под градом пуль, должен испытывать

неприятное чувство от бездеятельности мышц. Волевой акт, который ему приходится

выполнять, тот же, какой необходим для мышечного усилия, сопряженного с болью. В

обоих случаях тяжела непосредственная реализация идеи.

ем сердиться, ибо с нашей страстью бывает связан какой-то инстинкт

самосохранения; она будто чует, что холодные соображения, раз забравшись в нашу

голову, постепенно ослабят пыл, наших восторгов и разрушат до основания те

воздушные замки, которыми заполнено наше воображение. Таково неизбежное влияние

благоразумных соображений на неблагоразумные в тех случаях, когда мы даем себе

труд спокойно выслушать приводимые нам резоны. Ввиду этого страсть стремится

окончательно заглушить их слабый голос. "Ах, лучше не думать об этом!"; "Не

говорите мне об этом!"-вот обычные восклицания ослепленных страстью людей,

которым приводят разумные доводы, идущие вразрез с их стремлениями. Есть что-то

холодное, мертвящее, глубоко враждебное нашим жизненным стремлениям в голосе

разума, говорящего нам: "Стой! Удержись! Отступись! Оставайся на месте!"

Поэтому немудрено, что большинство людей в минуту увлечения боятся увещания

разума, как призрака смерти.

Впрочем, человеком с сильной волей может быть назван только тот, кто неуклонно

выслушивает слабый голос разума, не старается выкинуть из головы страшные мысли

о будущем, а, наоборот, сосредоточивает на неблагоприятных соображениях свое

внимание, соглашается с ними и пытается глубже вникнуть в них, невзирая на то,

что множество иных идей возмущаются против этих соображений и стремятся

вытеснить их из области сознания. Соображения эти, удерживаясь энергичными

усилиями внимания в нашем сознании, влекут за собой сходные с ними мысли и

элементы ассоциаций и в конце концов вызывают в человеке полную перемену

настроения. А с переменой взгляда на дело и образ действия человека меняется,

направляется на новый объект мысли, который становится господствующим в его

сознании и неизбежно влечет за собой какие-то действия.

Вся трудность в том, чтобы сделать известный объект мысли господствующим в

области сознания. Для этого мы должны, несмотря на то что произвольное течение

мысли направлено на посторонние предметы, упорно сосредоточивать внимание на

нужном объекте, пока он не начнет разрастаться так, чтобы без труда овладеть

областью сознания и стать в ней господствующим.

Таким образом, напряжение внимания - основной волевой акт. И в большинстве

случаев активность воли заканчивается в тот момент, когда она оказала

достаточную поддержку объекту мысли, который обыкновенно сам по себе неохотно

удерживается нами в области сознания. Только вслед за этим устанавливается

таинственная связь между мыслью и двигательными центрами, а затем уже

(невозможно даже догадаться, каким именно

путем) наступают как необходимый конечный результат послушные нашей воле

движения телесных органов.

Из сказанного легко увидеть, что непосредственное применение волевого усилия

есть чисто психический факт: вся внутренняя борьба, переживаемая нами при этом,

есть чисто психическое явление; вся трудность, которую нам приходится

преодолевать при волевом акте, заключается в стремлении сделать известный

психический элемент господствующим в области сознания,-короче говоря, все дело

заключается в идее, на которую направлена наша воля и которую мы удерживаем, так

как в противном случае она ускользнет от нас. Весь подвиг волевого усилия

состоит в том, чтобы вынудить у нас согласие на господство определенной идеи в

области нашего сознания. Единственное назначение усилия -в достижении такого

согласия. Достигнуть же его можно только одним путем: надо задержать в области

сознания то соображение, которое должно вызвать в нас согласие, и не давать

этому соображению ускользнуть, пока оно не заполнит всю область сознания; в этом

заполнении сознания известным соображением и связанными с ним элементами

ассоциаций и заключается согласие с данным соображением и с вытекающими из него

фактами. Если данное представление или соображение так или иначе связано с

какими-то движениями нашего тела, то, допуская после некоторых усилий его

присутствие в области сознания, мы тем самым совершаем то, что называется

произвольным движением. В этом случае природа "следует по пятам" за нашим

внутренним волевым процессом, немедленно воплощая наши помыслы в движении тела.

Как жаль, что она не оказалась еще великодушнее, не подчинила непосредственно

нашей воле и перемены в остальном введшем мире!

Описывая разумный тип решимости, мы заметили, что к нему относятся обыкновенно

те случаи, в которых мы подыскиваем для предстоящего действия аналогичный

поступок в прошлом. Впрочем, когда мы должны на основании прежних опытов

задержать Действие, вся изворотливость нашего ума тратится на то, чтобы

подыскать благоприятный случай, якобы аналогичный данному, в котором действие не

задерживалось, и таким путем, потворствуя нашим страстям, мы санкционируем

предосудительное действие. Как много оправданий находит пьяница для выпивки в

минуты соблазна! То перед ним новый необыкновенный род вина, который необходимо

попробовать как явление, знаменующее шаг вперед по пути умственного прогресса;

тем более оно уже разлито по рюмкам -не за окно же выливать его! Да, наконец, и

кругом все пьют-не пить в их присутствии прямо невежливо! Или ока-

0- Гиппенрейтер.Психология внимания. 289

зывается, что вино хорошо от бессонницы; что оно придаст бодрости как раз

настолько, чтобы окончить к сроку работу; что на дворе очень холодно, а потому

необходимо выпить; что нынче праздник - Рождество Христово; что вино

подбадривает, и потому, выпив, можно с гораздо большей решимостью дать зарок

больше не пить; что одну-единственную рюмочку в последний раз можно выпить; что

одна не считается и т. д. Одно только представление остается без внимания -

"пьяница". Поклонник Бахуса старается как можно скорее выкинуть его из головы,

если оно случайно придет ему на ум. Но это представление поражает воображение

человека, когда приятные доводы в пользу выпивки стушевываются перед страшной

перспективой стать пьяницей, тогда нередко наклонность к вину быстро пропадает.

Усилие, с помощью которого удается постоянно удерживать перед собой страшное

представление "пьяница",- именно это усилие и избавляет человека от

нравственного падения.

Итак, роль усилия везде та же: оно задерживает и делает господствующим в нашем

уме то представление, которое само по себе непременно ускользнуло бы из области

сознания. Такое усилие слабо и вяло, когда произвольное течение мыслей стремится

Дата добавления: 2014-11-06