Принципы и методы эмпирического исследования психологии межэтнических отношений 12 страница

Третий этап – с конца 1991 г. по лето 1993 г. характеризуется все возрастающей политизацией казачьих движений. Ее естественным результатом был раскол внутри казачества по идейно-политическим мотивам. Но главной особенностью этого этапа явилось, стремление лидеров казачества к созданию государственно-правовой базы его возрождения.

В августе 1993 г. на Чрезвычайном Большом Казачьем Круге войска Терского к традиционным требованиям (выполнение Указа о реабилитации казачества, государственное финансирование миграционных процессов из Закавказья и республик Северного Кавказа, привлечение к уголовной ответственности виновных в гибели и грабеже славян на Северном Кавказе) добавилось новое. Это вопрос определения государственно-правового статуса казачества как субъекта Российской Федерации – вплоть до создания Казачьей республики или воссоздания Терской области. Этот вопрос постоянно обсуждался на казачьих кругах, но впервые был заявлен категорично.

Такая постановка вопроса смыкается с требованиями возврата Кизлярского района из состава Дагестана, Моздокского района из состава Северной Осетии-Алании, Прохладненского – из состава Кабардино-Балкарии, а также Наурского и Шелковского районов, административно подчиненных Чечне, и Сунженского района Ингушетии. Терские казаки не оставляют идею возвращения к традиционному общественному землепользованию, что предполагает получение обратно во владение земель, принадлежащих в начале XX в. их дедам и прадедам. Реализация этой идеи остро поставит вопрос о современных основаниях передачи земли, так как до 1917 г. казаки имели право на землю как военное сословие, неся за это особую войсковую повинность. Кроме того, резко усугубит проблему территориальных претензий между казаками и горскими народами.

С лета 1993 г. начинается очередной этап возрождения казачества, который носит уже массовый и ярко выраженный защитный характер. Его главный фактор – резкое обострение напряженности в регионе и как следствие – почти повсеместное ухудшение отношений между казаками и горскими народами. Уже с начала 1990-х гг. их контакт на уровне организационных структур складывались непросто. Наладившийся было диалог с Конфедерацией народов Кавказа был прерван летом 1993 г. – атаманы казачьих войск российского юга отказались участвовать в середине июля в съезде народов Кавказа в Нальчике.

Что же представляет собой казачество как коллективный субъект восприятия и взаимодействия? Каковы особенности и трансформации его самосознания в период 1993–1995 гг.?

Оценить реальную численность казачества очень непросто. По некоторым данным до 1917 г., когда учет казаков велся отдельно от русского и местного населения, на территории Терской области проживало 20% казаков от численности всего населения (Омель-ченко, 1991). В 1990–1991 гг. предполагалось, что в республиках Северного Кавказа проживает около полумиллиона казаков. В Северной Осетии, Чечне, Ингушетии, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкессии они представляли устойчивые территориально-хозяйственные общности преимущественно в сельской местности

Но точных статистических данных о количестве терских казаков нет. В Кизлярском районе Дагестана по оценкам экспертов численность потомственных казаков не превышает 12–15% (Дагестан: ниж-не-терское казачество, 1995). Я.С.Смирнова пишет, что в Карачаево-Черкессии местные казаки составляют приблизительно 5% и лишь местами, например в Черкесске – 10%. Даже самые «казачьи» районы (Зеленчукский, Урупский, Усть-Джегутинский, частично Прикубанский) населены не столько казаками, сколько русскими, которые составляют около трети населения республики и около половины численности этих районов {Смирнова, 1993).

В последний раз принадлежность к казачеству фиксировалась во время переписи населения в 1926 г. Тогда уже далеко не все казаки признавались в своей принадлежности к этому сословию. Семьдесят лет тема казачества была запретной. Результатом этого явилось то, что более пятой части опрошенных нами казаков затруднились дать четкий ответ о своей принадлежности к казачеству. И все же к потомственным казакам отнесли себя более 70% опрошенных.

Энтузиазм по поводу возрождения казачества в 1993 г. был практически еще всеобщим. Всего два человека из числа опрошенных высказали отрицательное отношение к этому процессу. И хотя в 1995 г. отношение стало более осмысленным и скептическим, около 70% опрошенных все же оценили его положительно.

Основные мотивы поддержки движения по возрождению казачества имели защитный характер: «возможность сплотиться, чтобы отстаивать интересы русских», «чувствовать себя защищенным в случае опасности». После этих мотивов с большим отрывом идет осознание особой миссии казачества: «казачество – гарант целостности России». Далее следуют – культурный («Привлекает традиционный быт казаков») и психологический мотивы («Возможность контакта с людьми, близкими по духу»). Возможные экономические льготы в результате государственного определения статуса казачества и «потомственный» фактор («Хотелось бы продолжить традицию, так как мои предки были казаками») – на последних местах.

Одной из причин массовости возрождения казачества является обращение к нему в поисках социальной защиты остального русскоязычного населения Северного Кавказа. Нередко в казачество «записываются» далекие от него люди с разными мотивами и целями. Каждый десятый из опрошенных нами в 1995 г. назвал себя «недавно записавшимся». Почти все они твердо знают, что среди их родителей, дедов и прадедов не было казаков. Чаще всего в казаки записываются русские. Но иногда дело доходит до курьезов, которые дискредитируют казачество в общественном мнении. Так, в войсковые атаманы выбирается непотомственный казак с четырехмесячным стажем. Или же в Горячем Ключе некий гражданин Карагульян собирает полсотни выходцев из Нагорного Карабаха и учреждает казачий курень. В регистрации новоявленной казачьей общины ему содействует глава местной администрации Шварцман (Северный Кавказ. 1996. № 33).

Основные изменения в самосознании казачества оказались связанными с определением его социального статуса. По сравнению с 1993 г. в два раза уменьшилось число считающих казачество самостоятельным народом (см. рис. 19). В Декларации казачества, принятой единогласно Советом атаманов Союза казаков 30 января 1993 г. записано: «Казаки – многомиллионный народ, сформировавшийся в России много веков назад на основе территориальной, культурно-исторической общности и православия. Казачество ныне состоит из отдельных региональных объединений со своей самобытностью и культурными особенностями, а также землячеств, образовавшихся в местах, куда были депортированы казаки. Вместе с тем казаки едины на всем пространстве России и во всем мире, куда бы их не забросила судьба» (Терский казак. 1993. № 5). Однако мнение о том, что «казачество – самостоятельный народ» в 1995 г. разделяла меньше чем пятая часть опрошенных. В то же время прибавилось число тех, кто считает казачество частью русского народа.

Рис. 19. Отношение казаков к статусу казачества

Если в 1993 г. казаки нередко одобряли возрождение воинской службы, то в 1995 г. число поддерживающих эту традицию резко сократилось (см. рис. 19). И тем не менее радикальные настроения войсковых атаманов Терского войска находят отклик среди казаков. Это старая традиция: казак рождался воином. В XVI–XVII вв. новорожденному все родные и «односумы» отца приносили в дар «на зубок» ружье и патроны, лук и стрелы {Савельев, 1991).

В 1995 г. 70% опрошенных положительно отнеслись к формированию воинских казачьих подразделений; подчиниться «приказу о военной мобилизации в любом случае» готова почти треть опрошенных; пятая часть собирается стать под ружье в случае угрозы безопасности России, так как «Основная обязанность казаков – защищать отечество»; 7% опрошенных готовы воевать «В случае военного насилия со стороны соседних народов». Однако почти треть казаков, опрошенных в 1995 г., «Не собираются воевать ни при каких условиях».

Неопределенность современного состава казачества выражается на уровне группового самосознания в размытости содержательной основы идентичности в форме исторической памяти. В 1995 г. две трети наших респондентов затруднились дать ответ на вопрос: «Какие события в истории казачества Вам кажутся наиболее важными?». Треть вспомнила об «Освоении Кавказа», «Участии казаков в гражданской войне» (белоказачество), о «Реабилитации казачества в 1991 г.» Почти 60% опрошенных затруднились назвать известных деятелей – выходцев из казачьей среды. Остальные назвали преимущественно военных деятелей.

Этническая неоднородность Терского казачества и его взаимоотношения с народами северного кавказа

Важной особенностью Терского казачества является его этническая неоднородность. Активное участие в формировании вольного казачества на Тереке принимали выходцы из северокавказских народов. Казаки, согласно документам того времени – «вошли в дружественные и даже родственные связи с горцами» (Волкова, 1974). К вольным казакам уходили не только те, кого ожидали на родине наказания за всевозможные проступки или кровная месть. Так, в XVIII в. в моздокских степях появились целые осетинские казачьи станицы, жители которых впоследствии вошли в состав Моздокского Горского полка. В настоящее время терские казаки, связывая себя в первую очередь с украинским и русским народами, включают в свой национальный состав осетин, черкесов, ногайцев, кабардинцев (Терский казак. 1991. № 3). Отношение к этим горским народам отличается у казаков наибольшей позитивностью (см. табл. 17).

Таблица 17

Диагностические коэффициенты автостереотипа и гетеро-стереотипов казаков (данные 1993 г.)

Автостереотип	Гетеростереотипы
русские	осетины	ингуши	кабардинцы	балкарцы	армяне
0,33	0,32	0,21	0,15	0,21	0,17	0,12

Смешанный этнический состав определяет основу самосознания казачества. Поэтому на современном этапе нет полной идентификации казаков с русскими – казачество продолжает существовать как бы в пространстве между русским и местным коренным населением. В 1993 г. только десятая часть опрошенных признавала себя одновременно и казаками и русскими. Хотя образ русских в глазах казака также позитивен, как и его собственный (табл. 17).

Во второй серии исследований мы не проводили опроса на основе ДТО. Но предлагали для оценки ряд качеств, значимых, на наш взгляд, для казачества. Анализ исторической литературы позволил выделить некоторые основные характеристики Терского казачества. Эмпирические данные подтверждают, что они и сегодня значимы для казаков и отличают их от остального русскоязычного населения Северного Кавказа (см. рис. 20).

Во-первых, основу вольного казачества составляли недовольные люд"и («воры», «беглые люди», «воровские казаки», «беглые сход-цы»), которые не уживались в обществе, протестовали против холопства и крепостничества и не считали обязательным совпадение собственного мнения с мнением большинства. Население терских и гребенских станиц пополнялось в результате последствий опричнины, «великого голода» начала XVII в. и Смутного времени, росло за счет остатков разинцев, раскольников, служилых людей, российских пленных из Турции, Ирана и др. Все эти категории людей, склонных к гражданским свободам, несмотря на социальные, религиозные, этнические и другие различия, обладали общими качествами – вольным духом (вольнолюбием), стремлением к свободе и независимости, высокой активностью. Наши данные свидетельствуют, что в представлениях казаков о себе эти качества и сегодня занимают важное место. Например, 85% наших респондентов считают «сильно выраженным» у казачества такое качество как «свободолюбие» («вольнолюбие»), в то время как всего 7,5% опрошенных считают это качество «сильно выраженным» у русских.

Во-вторых, жизнь «на порубежье» – в приграничных зонах Русского государства, а следовательно в условиях постоянной опасности, воспитывала в казаках особое отношение к внутреннему единству и безусловность взаимоподдержки. Казаки сами наказывали виновных, сами следили за соблюдением законов и правопорядка, основанного на армейской субординации и соблюдении казачьей иерархии. До сих пор «дисциплина», «взаимоподдержка» и «сплоченность» являются важными качествами в автостереотипе казаков (см. рис. 20).

В-третьих, обладая рядом привилегий по сравнению с остальным населением, казаки воспитывали в своих детях убеждение не только в социальном, но и нравственном превосходстве: «Не казак – не человек».

Если рассматривать автостереотип казака в семантическом пространстве их представлений о русских и, например, чеченцах, то получается, что казаки ставят себя скорее ближе к чеченцам, чем к русским. Особенно это заметно при сравнении таких важнейших для горских народов характеристик как «взаимоподдержка», «сплоченность» и «верность традициям».

Рис. 20. Выраженность качеств в оценке казаками русских, в их самооценке и оценке чеченцев

Предлагаемые при опросе качества относятся к числу высоко-одобряемых в северокавказских обществах. Выраженность таких характеристик коррелирует с престижностью групп в восприятии наших респондентов. Таким образом, чеченцы оказались авторитетнее для казаков, чем русские, а также в глазах казаков авторитетнее, чем их собственная группа. Причем «престижность» русских по сравнению с 1993 г. снизилась.

По сравнению с другими русскоязычными казаки значительно комфортнее чувствуют себя на Северном Кавказе. Межэтнические конфликты пугают их не в такой степени, как другое русское население. Почти полутысячелетняя история сосуществования как во вражде, так и в мире с горским населением поставило казаков в ряд «своих» в республиках Северного Кавказа. Кроме того казачество психологически крепко привязано к земле, хозяевами которой были их предки. Казаки считают Северный Кавказ своей исторической родиной и имеют прочную установку здесь остаться.

Исторически казаки на Северном Кавказе наиболее тесно были связаны с осетинами и ингушами. Развитие отношений между казаками и ингушами изначально носило конфликтный характер. Ингушские селения в Тарской долине просуществовали до начала 1860-х гг., когда их жители после окончания Кавказской войны были переселены, а на этом месте основаны казачьи станицы. Это чрезвычайно обострило земельный голод среди ингушей и обусловило конфликтность их взаимоотношений с казачеством на протяжении второй половины XIX–начале XX в., а также во время гражданской войны. В 1920-е гг. указом Горской республики земли в равнинных районах на правом берегу Терека были возвращены ингушам, а казаки выселены.

На территории бывшей Чечено-Ингушетии казачье население проживало в коренных казачьих станицах левобережья Терека. В начале 1990-х гг. в результате процессов, происходящих в Чечено-Ингушетии, перенаселенные казачьи станицы стали тесниться титульным населением. Это послужило толчком к трагическим событиям в станице Троицкая (апрель, 1991). С этого момента казачье население вслед за другими русскоязычными стало массово покидать Чечено-Ингушетию. К середине сентября 1991 г. только из 6 казацких станиц Сунженского района уехали около 3 тыс. человек и еще 12,5 тыс. подали заявления на переселение в Россию (Московские новости. 1991. № 42).

Одно из требований казачества на территории бывшей Чечено-Ингушетии – восстановление исторических границ Сунженского казачьего национального округа, упраздненного в 1928 г. Напомним, что именно Сунженский район является одной из спорных территорий между Чечней и Ингушетией.

По мнению казаков, самыми опасными для проживания республиками Северного Кавказа в 1993 г. были Чечня и Ингушетия. Все проживавшие здесь казаки оценивали свое положение как «очень опасное». Свыше 40% опрошенных крайне низко оценили степень безопасности проживания казаков в Дагестане (см. рис. 21). Отметим, что среди наших респондентов обеспокоенность своим положением особенно выражали те, кто ощущал себя в первую очередь русскими, а не казаками.

Отражением позитивных отношений между осетинами и казаками явилась оценка последними в 1993 г. Северной Осетии как наиболее безопасной для их проживания республики (см. рис. 21), и это несмотря на ситуацию конфликтной межэтнической напряженности с соседней Ингушетией. Второе место по степени безопасности занимала Кабардино-Балкария. Здесь казаки выступают за единство Кабардино-Балкарии, но не исключают возможности образования своей республики. На заседании казачьего круга атаман Терско-Малкинского отдела Терского казачества в городе Прохладном генерал-майор в отставке Владимир Шевцов заявил, что если все же раздел республики произойдет, «...мы вправе поставить вопрос о самоопределении и образовании в местах компактного проживания казаков Терской казачьей республики» (Кабардино-Балкарская правда. 1993. 1 марта).

Рис. 21. Оценка казаками уровня безопасности проживания в различных республиках Северного Кавказа

Что касается отношений между казаками и другим русскоязычным населением региона, то, несмотря на общность языка, религии и происхождения, их не характеризует стремление к единению.

Показательна в этом отношении ситуация в Моздокском районе Северной Осетии-Алании, где проживают 25% всего русского населения этой республики. Часть русских проявляли здесь высокую активность по возвращению данной территории обратно в Ставропольский край. Славянские народы в коалиции с казачеством, обладая необходимым большинством, могли бы весьма заметно повлиять на внутриполитическую обстановку. Однако пока по вопросу об отделении Моздокского района среди русскоязычного населения нет единства, на основе которого можно было бы обеспечить требуемый для соответствующего решения результат возможного референдума.

Отсутствие стремления к единению между казаками и другими русскими ярко проявляется в сфере политической деятельности. В силу своего происхождения и истории становления как общности казаки демонстрируют высокую политическую активность. Старые организационные структуры казачества в условиях перестройки оказалось нетрудно возродить и воссоздать в широком масштабе. Это одна из причин, почему в республиках Северного Кавказа самые деятельные общественные организации, объединяющие русскоязычное население, созданы казачеством. Например, общественная организация «Круг Терских казаков» в некоторых республиках в определенные периоды времени даже превосходила по численности и по активности известные политические движения, представляющие интересы титульных народов региона

Укрепление позиций коренного населения и увеличение опасности их отделения, утрата русскими лидирующих позиций, рост межэтнической напряженности и другие факторы создают такую ситуацию, когда русские на Кавказе начинают чувствовать себя не только психологически ущемленными, но и сталкиваются с правовыми и социальными притеснениями. Почти двухлетняя война в Чечне и политика России на Северном Кавказе активизировали процессы психологического отчуждения русских от горцев.

Социально-демографические изменения в республиках Северного Кавказа как бы исподволь подготовили сознание русских к бурным процессам 1990-х гг. Русские на Северном Кавказе неоднородны с политической, психологической и этносоциальной точек зрения. Активность северокавказских народов, в том числе и экстенсивные процессы их национального возрождения, в последнее десятилетие стимулировали ответную активность только у части русских Северного Кавказа – казаков. В общем всероссийском процессе поисков новой идентичности Терское казачество не отставало от титульных народов республик. Остальное русское население заняло скорее позицию глухой защиты, продемонстрировало психологическую беспомощность и пассивность. Это, в частности, выразилось в выжидательной апелляции русских к России, по сравнению с требовательной у казачества

Русское население пассивно с политической точки зрения, проигрывает демографически, а также наименее защищено социокультурно и экономически. В этнополитических конфликтах русские-неказаки стремятся к сохранению позиции нейтралитета. Возможности их самостоятельной консолидации на социальном и политическом уровне в ближайшее время сомнительны. Тем не менее, возможности единения существуют. Они определяются деятельностью казачьих общин, которые сейчас уже начинают выступать в качестве ядра консолидации русскоязычного населения.

Глава 16. Чужие среди своих: этнопсихологические проблемы адаптации вынужденных мигрантов

В 1990-х гг. Северный Кавказ превратился по существу в буферную зону, вобравшую в себя вынужденных мигрантов почти из всех «горячих» точек бывшего СССР (Миграции и новые диаспоры., 1996, с.24). Одно из первых мест среди северокавказских республик по насыщенности переселенцами со всей России принадлежит Северной Осетии-Алании, где в 1995 г. было сосредоточено свыше 680 вынужденных мигрантов на каждые 10 тыс. жителей (Сравнительные показатели.., 1995, с.43–44).

Вынужденные мигранты Северного Кавказа – одно из самых трагических «человеческих» порождений ситуаций конфликтной и кризисной межэтнической напряженности. Они, как правило, третья сторона в конфликтах, но главные жертвы войн и межэтнических столкновений. Каков их психологический портрет? Что несут в себе эти люди, в одночасье переступившие черту, отделяющую благополучную жизнь от неизвестности, нищеты, унижений? Как трансформируется этническая идентичность у перемещенных лиц в условиях психотравматического воздействия ситуаций конфликтной и кризисной межэтнической напряженности? Каковы перспективы их социально-психологической и этнопсихологической адаптации в кардинально изменившейся для них ситуации?

В этой главе представлены результаты социально-психологических исследований вынужденных мигрантов на Северном Кавказе и с Северного Кавказа, проведенных автором и при его участии в 1991– 1992 и 1994–1995 гг. Среди них две категории перемещенных лиц: переселенцы – вынужденно покинувшие постоянное место жительства на основе принятия решения о миграции, и беженцы – вынужденно покинувшие постоянное место проживания в ситуации угрозы жизни. Психологические исследования вынужденных мигрантов были начаты нами в январе–феврале 1991 г совместно с психологами Московского университета Е.И.Шлягиной и Л.А.Шайгеро-вой Опросы и тестирование беженцев проводились в подмосковных пансионатах. Первые русские беженцы появились в Москве после трагических событий в Баку в январе–феврале 1990 г. Этот опыт стал для нас отправной точкой для развития психологических исследований вынужденных мигрантов (Солдатова, Шайгерова, Шля-гина, 1995). Дальнейшая последовательность исследований не являлась воплощением заранее продуманного плана, а определялась политическими событиями и развитием межэтнических отношений на Северном Кавказе.

В октябре–ноябре 1991 г. совместно с сотрудниками Института языка, литературы и истории г. Орджоникидзе (Северная Осетия) было опрошено 350 вынужденных мигрантов из Грузии, соответствующих по образовательному и возрастному уровням, а также по профессиональному статусу генеральной совокупности всех прибывших. Опрос проводился в основном в местах размещения мигрантов: в санаториях, общежитиях и турбазах. Социологический опросник включал 50 вопросов В качестве психологического инструментария был использован Диагностический тест отношения (ДТО).

В августе 1994 г. в Северной Осетии (г. Владикавказ) было проведено психологическое исследование вынужденных русских переселенцев из Грозного (38 человек). Опрос проводился как раз во время строительства для них на северо-осетинской территории поселка на месте так называемого Попова хутора, входящего в число спорных земель между Северной Осетией и Ингушетией. Русским предлагалось поселиться на «спорной» территории и фактически выполнять роль буфера между конфликтующими сторонами. Опрос вынужденных переселенцев из Грозного проводился по месту их жительства или работы частично в общежитиях Владикавказа, частично в полудостроенных домах их будущего поселка за чертой города.

В марте–апреле 1995 г. было осуществлено исследование русских беженцев из Грозного (36 человек), покинувших республику в разгар военных действий в январе 1995 г. Беженцы из Грозного опрашивались в Москве, где временно проживали у своих родственников и знакомых.

Исследования беженцев и вынужденных переселенцев из Грозного проводились по одной программе. В нее, помимо небольшого опросника, вошли 5 психологических методик: Тест фрустрации

Розенцвейга, ДТО, опросник агрессивности Басса–Дарки, методическая разработка «Типы этнической идентичности», модифицированный тест Куна.

Попытаемся ответить на поставленные выше вопросы, сравнивая эмпирические материалы, полученные по группам вынужденных мигрантов, с данными по контрольной группе и с результатами исследования титульного и русского населения в различных республиках России. Контрольную группу составили 30 москвичей обоего пола русской национальности Они были опрошены по той же эмпирической программе, что и вынужденные переселенцы и беженцы из Грозного.

Социально-психологические проблемы невозможно понять без социального контекста. Представим краткую хронологию событий и общую характеристику наших респондентов, полученную на основе материалов опроса, проводимого перед психологическим тестированием.

Ситуации и респонденты

А. Беженцы и вынужденные переселенцы из Грузии. В конце 1990 г. после объявления о создании независимой демократической республики Южная Осетия и ее выходе из Грузии конфликт между Южной Осетией и Грузией приобретает открытую военную форму В период пика конфликта в феврале–марте 1991 г поток мигрантов в Северную Осетию достигает почти 100 тыс. человек. Последовавший в октябре 1992 г. вооруженный осетино-ингушский конфликт в немалой степени был обусловлен этим фактором Известно, что беженцы из Южной Осетии приняли непосредственное участие в конфликте, так как большинство из них были расселены в спорном Пригородном районе Северной Осетии. По отношению ко всему населению республики это почти 16% В соответствии с принятыми в мировой практике нормативами такое соотношение определяет максимальный уровень социальной напряженности. В сентябре 1997 г. в Северной Осетии-Алании все еще оставалось 28 тыс. беженцев из Грузии (данные миграционной службы Северной Осетии-Алании), что составило почти 90% от всех вынужденных мигрантов в республике.

Конфликт в Южной Осетии определил исход осетин не только с ее территории, но и со всей Грузии. Из всех прибывших в Северную Осетию осетин 70% были жителями самых различных

районов Грузии. Их скорее можно отнести к категории вынужденных переселенцев. Большинство из них не испытало непосредственной смертельной угрозы, не были разрушены их дома или захвачены квартиры. Из выезд из Грузии был обусловлен неудовлетворенностью общественно-политической обстановкой, антиосетинскими публикациями в местной печати, страхом физической расправы. Из опрошенных нами респондентов, прибывших из Грузии, лишь 14% были из Южной Осетии, все остальные – из внутренних областей Грузии. Причем четвертая часть всех опрошенных приехала непосредственно из Тбилиси. В связи с этим мы рассматриваем группу респондентов из Грузии как смешанную, включающую и беженцев, и вынужденных переселенцев.

В качестве главной причины отъезда этих людей с мест постоянного жительства называлось «Преследование за национальную принадлежность» (85% от всего числа опрошенных). Принятию трудного решения покинуть родной дом может быть на длительный срок, а может быть и навсегда способствовало то, что более половины опрошенных жили под «Угрозой увольнения с работы», непосредственно сталкивались с конкретными угрозами физической расправы, переживали случаи физического насилия по отношению к ближайшим родственникам. Кровь, пролитая в грузино-осетинском конфликте, определила основную направленность агрессии внутри Грузии в начале 1990-х гг. в сторону осетин и ускорила отъезд тех, кто лишь подумывал об этом.

Помимо морального и психологического ущерба, вынужденные мигранты, и особенно беженцы, принесли с собой тяжелый груз материальных потерь. Только четвертая часть опрошенных были уверены, что с их домами и имуществом все в порядке. Большинство респондентов либо вообще не имели никакой информации (30%), либо она оказалась крайне неутешительна: их дома с разрешения или без разрешения властей заняты чужими людьми (32%) или же разрушены и сожжены (13%). На прежнем месте жительства практически все респонденты имели либо собственные дома (64%), либо государственные квартиры (32%).

Проблема прописки, как общегосударственный механизм контроля и ограничения перемены места жительства на территории страны, напрямую ударила по вынужденным мигрантам. Отсутствие прописки всегда было причиной отказа в работе и получении жилья. Отсутствие работы определяло невозможность получения прописки. В этот заколдованный круг попадают вынужденные переселенцы и беженцы во всех регионах России. Возможность покупки на новом месте домов и квартир не может исправить положение, так как старое жилье если и удается продать, то за бесценок. Наиболее острыми социальными вопросами для осетинских мигрантов из Грузии были – «Отсутствие жилья», «Отсутствие работы» и «Отсутствие прописки». Спустя четыре года после нашего опроса эти проблемы в определенной степени удалось разрешить. Около 70% трудоспособного населения из числа беженцев-осетин нашли работу, остальные заняты торгово-челночными операциями (Сеть этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. Бюллетень. 1997. № 4. С. 15).

Дата добавления: 2014-11-07