Часть I. Главные психические функции и анатомо-физиологическое устройство. 1 страница

Часть V. Практическая врачебная психология.

Часть IV. Личность и типы реакций.

Часть III. Влечения и темпераменты.

Глава 9. Влечения и их изменения.

Влечение к пище

Инстинкты охранения от опасности

Половое влечение и его виды

Развитие полового влечения

Степени силы и задержки полового влечения

Энергетические превращения полового влечения

Глава 10. Темпераменты

Глава 11. Ум и характер

Ум (intelligenz)

Характер

Этика в среде

Глава 12. Переживания. Комплекс и сверхценная идея (uberwertige idee).

Психические переживания как причина

Формы переживания

Рессентимент (чувство злобы) и борьба за власть

Глава 13. Примитивные реакции

Эксплозивные реакции

Внезапные действия (kurzschlusshandlungen)

Гипобулические и гипоноические реакции

Притворство и вытеснение

Глава 14. Реакции личности

Экспансивные развития

Сензитивные развития

Аутистическое осуществление желаний

Глава 15. Экспертиза.

Психология высказывания

Суггестивные вопросы

Истерия и симуляция

II. Определение клинических терминов. Что такое рефлекторная истерия?

Что такое истерическая привычка?

Что такое остаток истерической привычки?

Что мы подразумеваем под аггравацией и симуляцией?

Что мы понимаем под целевым неврозом?

Что мы называем гипобулическими волевыми процессами?

Что мы понимаем под объективацией?

III. Диагностические вехи. А. Как узнать рефлекторную истерию?

К вопросу об отдельных формах рефлекторной истерии

В. К вопросу об оценке истерической привычки

С. Как доказать наличие аггравации и симуляции?

Объективация

Исследование ума и экспериментальные методы

Гамбургские схемы испытания одаренных

Психобиограмма (по Кречмеру)

А. Наследственность. Б. Жизненная кривая. В. Общие шкалы темперамента.

Г. Жизнь влечений

Е. Социологические способы поведения

Глава 16. О психотерапии

A. Суггестивные методы

Единовременное суггестивное лечение в бодрствующем состоянии

Замаскированное внушение

Гипноз

Показания (indikationen) к применению способа лечения

Анализ, внушение и воспитание

B. Психагогические методы

Изоляция и дисциплинирование

Воздействие убеждением и упражнение

Работа и отдых

C. Психоаналитические методы

Общий обзор

Психиатрически-неврологические специальные термины

Глава 1. Сущность души. А. Мир "Я" и внешний мир, дух

Душой мы называем непосредственное переживание. Душа — это все то, что было ощущаемо, воспринимаемо, чувствуемо, представляемо, желаемо. Следовательно, душа — это, например, дерево, солнце, поскольку я рассматриваю их как восприятие дерева, как представление солнца. Душа есть мир как переживание, сумма всех вещей, рассматриваемая с определенной точки зрения. Внутри этой суммы всего непосредственно пережитого мы замечаем определенную принудительную тенденцию к поляризации вокруг двух точек, вокруг двух противоположных полюсов: «я» и «внешний мир». «Я» ощущается как самое средоточие переживания, одновременно с чувствованием нераздельного единства, своеобразия и внутреннего соотношения всех составных частей. Что касается действительного содержания непосредственного переживания этого чувства «я», или сознания личности, то оно не ясно и полно внутренних противоречий. Сознание «я» простирается то на акты самого переживания, которые мы называем «моя душа», то на одну часть из пережитого, называемого нами «мое тело». При этом сознание «я» имеет тенденцию отступать от своих единичных составных частей, с которыми мы его хотим связать, все более и более вовнутрь. «Это не «я», это только мой палец», — может сказать кто-нибудь; или: «Это не «я», это только злая мысль, которая навязана мне». В конце концов, если это проделывается дальше, от «я» остается только воображаемый пункт позади всего пережитого. Следовательно, «я» есть одновременно и самое фантастическое и самое непосредственно-достоверное. Но и этого мало. Для усиления путаницы душу помещают в «я». При этом душа, рассматриваемая сама по себе, как собирательное понятие для всех актов переживания, начинает ощущаться как некоторый род вещи или некоторый род второй, внутренней, личности, как бы вложенной во внешнюю личность или тело и там пребывающей. Таким образом, душа, с одной стороны, является суммой переживания, в котором «я» оказывается только частью его, именно той частью, которая остается за вычетом внешнего мира. С другой стороны, душа — составная часть «я», именно та часть, которая остается, когда мы исключаем тело.

Все переживаемое, что мы не ощущаем как «я», назовем внешним миром. Существует ли действительно какой-либо внешний мир вне нашего переживания, мы не знаем и никогда не будем в состоянии узнать. Для человека, мыслящего естественнонаучно, особенно важно установить ясность по этому пункту. Все, что мы исследуем в естествознании, представляет собой содержание переживаний нашей души, а не сами вещи. Цвета, звуки, теплота, движения, точно так же как растения, животные и камни, объективно нам даны только в наших чувственных впечатлениях. Опыт относительно них дает нам только зрительные, звуковые и осязательные ощущения. «Глаз создает свет, ухо — звуки; вне нас — они ничто, это мы даем им жизнь» (Лихтенберг). Мы никогда не сможем узнать, существует ли вне нашего переживания, вне наших ощущений какая-либо «вещь в себе» (Кант), какой-либо независимый от нас мир, который сохранялся бы, даже если бы наша душа перестала создавать мир ощущений.

И мы не должны ломать над этим голову. Достаточно установить, что внутри нашего переживания мир разделяется на две зоны для нас: на «я» и «внешний мир». Если мы захотим это разделение сформулировать с самой крайней точки зрения нашего «я» (солипсизм), то мы можем сказать: «я» полагает для самого себя и из самого себя «не-я» (Фихте). Все переживание имеет место в «я», но часть этого переживания «я» проецирует из самого себя вовне, таким образом, как если бы она существовала вне его, как внешний мир. Или мы можем рассматривать положение вещей с точки зрения внешнего мира и сказать: человек, который явился бы в этот мир слепым и глухим и без чувства осязания, не мог бы никогда развить в самом себе нечто, подобное тому, что можно назвать душевной жизнью или «я». Следовательно, душа есть не что иное, как функция органов чувств и мозга человека, выражаясь совершенно наивно, выделение мозговых клеток (материализм); «я» есть продукт впечатлений его органов чувств.

При этом противоположность между материей и духом, которую мы также находим в нашем мышлении, по своему психологическому возникновению близка к противоположности между «я» и внешним миром, но не вполне тождественна, поскольку собственное тело причисляется только к «я», а не к духу. Полюсы различений«я—внешний мир» и «дух—материя» в обоих случаях образуются из противоположности между актом переживания («я» или душа) и содержанием переживания (=внешний мир, или материя). Но между этими полюсами колеблется тот комплекс переживания, который мы называем нашим собственным телом, и притом колеблется в нашем восприятии так, что он в равной степени может быть причислен к материи, как объект нашего чувственного восприятия, и к «я», как действующий субъект и неотъемлемая основа последнего.

Более раннее, наивное, воззрение равным образом придавало душе предметный характер и мыслило о ней как о подобной воздуху субстанции, обитающей в теле. Из этой формы воззрения возникло то, что в философии называется дуализмом, именно представление, что душа и тело являются некоторым образом самостоятельными инстанциями, которые, правда, тесно, но не нераздельно сожительствуют друг с другом и связаны между собой в смысле взаи-модействия или психофизического параллелизма.

Эти дуалистические воззрения являются противоположностью монистическим, стремящимся в случае спиритуалистического монизма (называемого в своих крайних проявлениях солипсизмом) растворить материю в «я», а в случае материалистического монизма — растворить душевное в материи. Все три типа этих важнейших современных мировоззрений неудовлетворительны и противоречивы. Только солипсизм выглядит формально-логически последовательным, не будучи, однако, таковым: принудительные тенденции нашего душевного переживания противоречат ему, делая для нас даже на короткое время невозможным рассмотрение всего так называемого внешнего мира не как чего-то самостоятельно действительного, а только как некоторого призрачного отражения нашей личности. Со своей стороны, материализм забывает, что материя нам никогда не дана непосредственно, а лишь в форме душевных ощущений, что, следовательно, первичный и непосредственный опыт всегда есть психический опыт. Материализм может поэтому удовлетворить только совершенно наивное и неразвитое мышление. Наконец, дуализм, как самое древнее и раннее мировоззрение, сохраняет свою свежесть и жизненную силу только до тех пор, пока оказывают действие более древние, более массивные представления о душах; с того же времени, как наши понятия в области теории познания и психологии делались все более утонченными, он стал все более прихварывать.

Одним словом, наши представления о душе и ее месте в современной картине мира еще полны противоречий, недостаточно выяснены и находятся. на стадии, когда старые представления уже более не удовлетворяют, а новые еще не вполне выработаны. Эта невыясненность нашей картины мира весьма неблагоприятным образом воздействует на психологическое исследование. Из-за этого мы часто бываем вынуждены — с сознанием внутреннего противоречия — перемешивать современные монистические воззрения, для которых единство всего эмпирического переживания составляет основу, а разделение между душой и материей является только способом рассмотрения одного и того же предмета с двух сторон. Так, например, для нас все еще невозможно в практически психологическом словоупотреблении сделать ясным отношение между мозгом и душой, не прибегая к форме дуалистического «взаимодействия» между двумя самостоятельными инстанциями.

Во всяком случае можно осмелиться сказать, что некоторые виды спиритуалистического монизма образуют то мировоззрение, которое, очевидно, наилучшим образом соответствует современному дисциплинированному мышлению. Это мировоззрение при строгом подчеркивании единства всех вещей признает эмпирически несомненный примат духовного перед материальным; оно знает, что нам в нашем познании непосредственно дано только духовное, и принимает, что то, что мы называем материей, есть только своеобразная форма душевного, рассмотрение одного и того же положения вещей с другой стороны, а не что-то коренным образом отдельное от душевного. Но, конечно, спиритуализм, который отдаляется от крайностей солипсизма, т. е. от несостоятельного тезиса, что вообще действительно существует только «я», познающий субъект, — подобный спиритуалистический монизм в религиозном отношении почти неизбежно приводит к какой-либо форме пантеизма, к вере во всеобщее одушевление, в мировой дух как во всеохватывающее единство, выражающееся в каждой из различных единичных вещей как одной из частей его самого. Современные формулировки всего этого направления мыслей нам даны Фехнером и Паульсеном.

Но возвратимся к фактам непосредственного переживания, т. е. к душе. Мы замечаем далее, что «я» и «внешний мир» не отделены строго друг от друга, но что они в широких пограничных областях, колеблясь, как бы переходят друг в друга. Центром создания «я» является тот воображаемый пункт позади всего переживания, о котором мы уже говорили. Вокруг этого воображаемого центра группируется собственное тело, как единственный чувственный представитель «я». В отношении его. отдельных единичных частей уже далеко не так безусловно достоверно может быть установлен факт их принадлежности к «я». Они представляют «я» только в той мере, в какой ощущаются все вместе, как единый комплекс. Но размышляющим сознанием они могут быть изолированы, им может быть придан предметный характер, и тогда они будут рассматриваться уже не как само «я», а как некоторый род собственности, которой владеет «я». Мы говорим «моя рука», «мой палец» подобным же образом, как мы могли бы сказать «моя шляпа», «мои часы». Для тех частей тела, которые не связаны с ним сенсорно и моторно, как, например, концы волос, ногтей, выделения, все более и более ослабляется характер их принадлежности к «я» и, когда они начинают утрачивать смежность в пространстве, все более и более становится отрицательным. Эти части тела образуют в сознании текучий переход к вещам, находящимся в наиболее близком соседстве с телом, как, например, предметы одежды, которые преимущественно ощущаются как внешний мир, но на которые, смотря по обстоятельствам, еще распространяется свет нашего сознания «я» (мы говорим «он прикоснулся ко мне», хотя прикосновение имело место только в отношении одежды).

Мы видим, таким образом, что существует множество вещей в пределах нашего собственного тела и окружающей его обстановки, которые, попадая в пограничную зону между «я» и «внешним миром», в зависимости от нашего сознания ощущаются нами то как «я», то как «не-я». Этот факт имеет большое значение для понимания многих, в особенности же ненормальных, душевных состояний.

Кратко сформулируем самые важные положения.

1. Душой мы называем непосредственное переживание.

2. Непосредственное переживание расчленяется для нас вокруг двух полюсов: «я» и «внешний мир». Комплексы сознания «я» и «внешний мир» в широких, колеблющихся пограничных зонах переходят друг в друга.

3. Все душевное, или все переживание, возникает из взаимодействия между «я» и «внешним миром», причем «я» либо воспринимает воздействия из «внешнего мира»: процессы возникновения образов (Abbildungsvorgange), либо воздействует на него: процессы выражения (Ausdrucksvorgange).

4. К процессам возникновения образов и к процессам выражения в качестве третьей группы душевных феноменов можно присоединить эффективность. Она охватывает все то, что душевные процессы получают в чувственных тонах, т. е. в их ценностях для «я», на своем пути от простого чувственного впечатления и образа к абстрактным представлениям и размышлениям вплоть до акта принятия решения и двигательного импульса. Следовательно, простейшие чувства удовольствия и неудовольствия, возбужденности или безразличия таковы же, как и сложные эмоциональные движения: любовь, гнев, страх, ненависть, вожделение и т. п. Аффективность стоит биологически в близком отношении к тому, что мы позднее, в части II!, будем описывать как «влечения и темпераменты».

Б. Современные воззрения относительно проблемы души и тела

Когда прежде рассматривали отношение психических функций к их телесному субстрату, то совершенно сама собой являлась формула «мозг и душа», поскольку телесные процессы, соответствующие психическому, мыслились представленными исключительно в мозге. С течением времени эту формулу сузили: «полушария большого мозга и душа», ибо впервые были признаны и стали изучаемы отношения определенных областей полушарий большого мозга к более высоким процессам восприятия и речи.

Ныне центр тяжести психофизической проблемы начинает передвигаться в двояком смысле, отчасти даже в прямо противоположном. Интерес физиологии мозга решительно смещается от одностороннего предпочтения полушарий большого мозга к мозговому стволу, прежде всего к большим стволовым ганглиям и функции центральной серой впадины, что отражается на теории психических связей. Исследования и соображения Рейхардта, Л. Р. Мюллера, Хида, Фохта, Шпехта, Бонхофера, Кюпперса и других, как и опыты при гриппе мозга, привели к формулировкам, которые в своей за-остреннейшей форме означали бы: несомненные для личности и центральные для общей жизненности факторы, такие, как функции сознания, жизнь влечений, эффективность, имеют свое представительство для физиологии мозга в первую очередь не в большом мозге, а в области мозгового ствола. Здесь речь идет об отношениях, которые связаны с центральной серой впадиной третьего желудочка, благодаря его господствующему положению в вегетативной нервной системе, к эффективности и функциям сознания, которыми владеет Thalamus, как чувствительный распределительный центр, к общим чувствам и благодаря этому к аффектам боли и удовольствия и жизни влечений, наконец, речь здесь идет о важных нарушениях психического побуждения и его торможения, которые появляются при нарушениях стриопаллидэрной системы. Тэким обрэзом, центрэльному корню личности, с точки зрения физиологии мозга, соответствовал бы мозговой ствол, в то время как большой мозг играл бы роль, ввиду сложности его инструмента, аппаратз для дифференцированных отдельных проявлений и энграмм. Без сомнения, есть нечто эвристически плодотворное в том, чтобы таким образом изменить точку зрения, раз этот способ рассмотрения не слишком мудрствует и необходим для важных новых исследований. Следует только не упускать из виду, что именно это тонкое дифференцирование связано с мозговым стволом наследственного капитала на побуждения, а аффективные реакции и рефлекторные способы поведения обусловлены развитием полушарий мозга и что прежде всего это дифференцирование производит то психологически важное и индивидуальное, что называется человеческой личностью.

В дальнейшем это ограничение психических корреляций мозгом вообще стало слишком узким. Исследование кровяных желез определенно показало, какое глубокое влияние оказывает ряд эндокринных желез (щитовидная железа, зачатковая, гипофиз, надпочечники и т. д.) на душевную жизнь, отчасти прямо через вегетативную нервную систему; это имеет особое значение для темперамента, а также аффективной и связанной с влечениями сторон личности. Так как тесное взаимодействие между кровяными железами и нервным аппаратом наполовину происходит через химизм крови, т. е. через побуждающее вещество (гормоны), которое внутренние железы выделяют в кровь, и далее к нервам, то чисто клеточное понимание в области душевно-телесных отношений нужно дополнить известным еще в старое время гуморальным, которое было господствующим.

Важные отношения между строением тела и психическими способностями (см. гл. 7) составляют функциональный круг: кровяные железы — вегетативная система — мозг. Именно эти корреляции в строении тела показывают нам, что психика в функциональном отношении связана не с отдельными органами тела, а со всем телом, рассматриваемым как анатомически, так и физиологически, и до известной степени выступает представителем этих отношений. Если бы мы могли пересмотреть совокупность всех гуморальных и вегетативно-нервных взаимоотношений с их двойным действием, с одной стороны — на центральный нервный орган и психику, с другой стороны — на телесное построение и течение функций, то мы, по всей вероятности, пришли бы к выводу, что определенная психика может быть мыслима только с совершенно определенным общим телом (рассматриваемым одновременно снаружи и изнутри, как функционально, так и анатомически).

Отчасти тесно примыкая к неовиталистическому ходу мыслей (Дриш и др.) в новейшее время, Блейлер1 выступил против слишком схематического разделения психического и непсихического, соответственно психического и телесного. Он показывает, что эмпирически мы не можем ничего утверждать ни в положительном, ни в отрицательном смысле именно по вопросу о возможных сопровождающих функциях сознания при так называемых чисто телесных процессах жизни (например, о каком-либо своеобразном сознании отдельной клетки или более низкого союза клеток). Напротив, все жизненные функции в большей или меньшей степени имеют общее с психикой: 1) мнемические функции (Семон), т. е. способности сохранять действия прежних раздражений и затем использовать их; 2) способность к интеграции, т. е. объединению таких отдельных приобретений в более значительные по действию связи; 3) направленность такого отдельного приобретения на целесообразность, телеологический принцип. Блейлер объединяет общие жизненные принципы, сравнимые с психическим, в понятие «психоид», и психика, таким образом, является для него более дифференцированным специальным случаем психоида, т. е. в известном смысле «всеоду-шевленной» живой субстанции. Современные формулировки подобного рода в более точном биологическом изложении включают многие положения философии Лейбница и Спинозы.

Не наша задача рассматривать эти вопросы с чисто философской стороны. Как эвристические способы исследования конкретных проблем современной физиологии мозга и основанных на ней наших воззрений они имеют большую ценность. Ибо признание относительности различия между психически обусловленным и чисто телесно-нервными процессами, подчеркивание их общности и постепенных переходов теоретически гораздо ближе к реальным отношениям с их сложным и неразрывно переплетенным ступенчатым построением мозгового механизма, чем альтернатива: здесь — психическое, там — непсихическое, ведь в действительности нигде нельзя увидеть пограничных линий.

Трудности мозговой локализации

Учение о мозговой локализации основано на исследовании прежде всего явлений выпадения, которые возникают при нарушении определенных частей мозга. Поэтому относительно локализации симптомов выпадения мы имеем сегодня множество ценных сведений. Отрицательное хорошо обосновано; напротив, соответствующее положительное во многом еще теоретично и спорно, как, например, вопрос: какова положительная функция неповрежденной части мозга, нарушение которой вызывает те или другие известные симптомы? Трудность ответа связана с характерными особенностями строения мозга, именно с напластованием выше- и нижележащих инстанций, с коррелятивным и викарирующим взаимодействием отдельных частей мозга. Эпилептические спазмы коры, например, первоначально понимались просто как симптом раздражения поврежденной моторной области коры мозга; соответствующая часть этой моторной коры считалась «производящим спазмы центром». Но потом возник вопрос: действительно ли спазмы — это симптом раздражения, а не паралича, скорее, выключения полушарий; не растормаживается ли благодаря этому повреждению полушарий подчиненный более глубокий субкортикальный центр и не это ли вызывает спазмы? На таком простом примере видно, как сложна постановка вопросов о локализации мозга, которые в том же самом виде повторяются на психологическом уровне в отношениях определенных явлений психических нарушений к определенным частям мозга. В нашем кратком изложении мы должны преимущественно держаться доказанного отрицательного в физиологии мозга. Если в дальнейшем мы говорим о локализации мозга, центрах и т. п., мы всегда имеем в виду центры нарушения.

Также твердое прилаживание определенных проявлений к определенным изолированно рассмотренным рефлекторным дугам в новое время, особенно Гольдштейном, считается относительным, поскольку каждая биологическая реакция понимается как реакция на соответствующее раздражение всего организма, причем только некоторые соседние действия и реакции (особенно для этого раздражения приспособленных аппаратов) выступают сильнее. Но с этими основными предварительными положениями такой способ представления рефлекторной дуги остается необходимым для понимания многих психических и психофизических фактов.

Глава 2. Ощущения внешних чувств и построение мира восприятий

Ощущения органов чувств, из которых строятся и другие психические процессы возникновения образов, делят обыкновенно на чувствительные (sensible) и сенсорные. Чувствительные качества, или качества «общего чувства», суть те, которые до известной степени могут ощущаться повсюду в теле. Они делятся на чувствительность прикосновения (поверхностную) и глубинную чувствительность, последняя включает ощущения давления (суставные, мускульные и внутренних органов), кроме того, на ощущения температуры и боли. Под сенсорными качествами, напротив, понимают функции специальных чувств, которые могут быть восприняты только локально особыми для этого дифференцированными органами чувств. С одной стороны, это близкородственная группа обонятельных и вкусовых ощущений, а с другой — так называемые высшие чувства зрения и слуха.

Все эти формы ощущений дают возможность ориентировки отдельного организма в самом себе (и прежде всего по отношению к внешнему миру), сохранения и улучшения его жизненности благодаря тому, что они обеспечивают правильную моторную установку к полезному или вредному раздражению. Биологический «смысл» сенсибильно-сенсорных проявлений можно описывать только в связи с моторной областью. Обонятельные ощущения, например, биологически не имеют никакой цели в себе, кроме случая моторного приближения к указанному ими объекту питания или совокупления, с инстинктивно отсюда возникающей автоматической моторной обработкой последнего; ощущение боли имеет «смысл» только как фактор высвобождения для движения, бегства или отклонения от жизненно вредного раздражения. Те же функции выполняют и чувства зрения и слуха, но только лучше и в гораздо более сложной форме.

Для этого чисто биологического способа рассмотрения, следовательно, не имеет значения, входит ли в сознание чувственное впечатление, важно другое — сознательно или нет вызывает оно наиболее соответствующие двигательные реакции или предрасположения. В действительности мы видим, что большая часть вызванных чувственными раздражениями биологических реакций являются бессознательными или сознательными в малой степени. Степень сознательности чувственных впечатлений и ими вызванных моторных установок определяется не их сложностью, а новизной и необычайностью их самих или ситуаций, в которых они возникают. Необыкновенно сложные сенсомоторные регуляции равновесия тела при ходьбе, например, почти совершенно выпадают из сознания, в то время как такое простое действие, как поднятие ноги в первый раз при гимнастической команде, происходит с участием сознания. То же самое характерно для чувственных впечатлений: сложное оптическое регистрирование мимолетных предметов на улице, по которой мы ежедневно ходим, не требует почти никакого сознания, в то время как вход в дом, который мы однажды находим в другом, непривычном, месте, регистрируется с большей сознательностью и большим вниманием к деталям. Сознание, сопровождающее чувственное впечатление или акт движения, — это не просто «эпифеномен», оно пропорционально проявлениям ориентировки организма в новой ситуации. (Что сознание и более высокие психические процессы можно и должно рассматривать также с совершенно других оценочных точек зрения, чем биологические, само собой понятно; однако эти способы рассмотрения лежат в других логических плоскостях, что часто забывается догматиками миросозерцания.)

В частностях роль, которую играют отдельные формы ощущений в душевной жизни, различна. Следует обратить внимание, с одной стороны, на отношение «чувственности» (Sinnlichkeit) к эффективности и к жизни влечений, с другой стороны, на ощущения как базис более высоких процессов возникновения образов, представлений, мышления. В обоих случаях отдельные ощущения принимают неодинаковое участие. Можно сказать, что недифференцированные чувственные качества имеют более непосредственные отношения к эффективности, в то время как ощущения с очень сложной шкалой возможностей принимают большее участие при построении мира представлений, например временных и пространственных представлений. Однако здесь нет твердых границ. К первой группе родственных аффектам ощущений относятся прежде всего так называемые общие чувства, которые создаются из диффузных, малолокализованных внутренних и внешних ощущений всего тела вместе с более узкими температурными и болевыми ощущениями, а также обонятельные и вкусовые ощущения. Ко второй группе ощущений, «образующих представления», принадлежат прежде всего ощущения обоих «высших чувств» — зрения и слуха, вместе с которыми работают более дифференцированные осязательные и мышеч-но-суставные ощущения, например в процессе возникновения пространственных представлений. При этом они имеют также прямое отношение и к эффективности, особенно своим непосредственно чувственным отражением таких явлений, как свет, цвет, тон.

Родственные аффектам ощущения и thalamus

Психологически характерным для подобных ощущений является то, что в отдельном акте переживания они оказываются одинаково и «ощущениями», и «чувствами». В обыденном языке слово «чувство» используется для обозначения как чувственных ощущений, так и душевных движений, т. е. аффективных процессов, в психологическом же языке общепринято употреблять для аффективных процессов термин «чувство», а для элементарных чувственных проявлений — «ощущение». Это целесообразная условность, но она ничего не изменяет в фактическом, часто нераздельном родстве обеих групп душевных явлений. Сходное содержание вкладывает Штумпф в свое выражение «ощущение чувства».

Лучше всего это можно пояснить на ощущении боли. Конечно, искусственно логически можно сказать: боль есть чувственное ощущение а, которое сопровождается определенным аффектом, чувством боли б. Реальное переживание, однако, совершенно другое: не б сопровождает а, но б и а в переживании одно и то же; чисто феноменологически боль, как и чувство, есть ощущение, оба одновременны в едином нераздельном акте. Такой подход продуктивен и для наших рассуждений в области физиологии мозга, например относительно функций таламуса (Thalamus). Четкое разделение ощущения и чувства логически необходимо, но на более низкой ступени оно не биологично и является в этом случае нефеноменологической абстракцией. Впервые на более высоких ступенях деятельности восприятия и представления содержание и аффект выступают в более самостоятельном и изменчивом отношении друг к другу, что позволяет рассматривать их действительно раздельными в переживании. Представление «дом», например, или вид дома не сопровождаются заметными аффектами, и если все же они есть, то могут быть весьма различны.

Дата добавления: 2014-11-25