Основные противоречия теории мышления гештальт-психологии

Поскольку гештальт-психологи исходили из феноменологическо­го метода, они и получили данные о развитии содержания соз­нания. Поскольку они, как, например, Дункер, констатировали в своих исследованиях объективный ход решения задачи, они получили данные о ходе мыслительной деятельности испытуе­мых, о реальном процессе их мышления. Но эти данные они не могли вместить в свою теоретическую конструкцию.

Здесь и выступило противоречие между основными положе­ниями психологической теории мышления, строящейся на феноменалистической позитивистской основе, и объективным хо­дом научного познания в эксперименте, который ведет самих исследователей к раскрытию объективных закономерностей.

Такая «непоследовательность» наиболее отчетливо обнару­жилась в концепции Дункера: хотя он исходил из феноменалистического принципа единства объекта и субъекта, их слия­ния в едином феноменальном психическом поле, он получил в своих экспериментах данные, свидетельствующие о наличии законов мыслительной деятельности субъекта (помимо законов структуры у него появляются эвристические методы, которые представляют собой не что иное, как законы мыслительной дея­тельности субъекта). Структура у Дункера оказывается мерт­вой и неподвижной, без операций субъекта, без его мыслитель­ной деятельности. Данные Дункера свидетельствовали о наличии нефеноменального объекта, объекта, побуждающего своими свойствами решение «снизу» — вопреки представлению о принципе, подчиняющем себе логику объекта (представлению, исходящему из структурной теории).

Такая «непоследовательность» выступила и в исследованиях Майера, придававшего большее, чем остальные гештальт-пси­хологи, значение тем постановкам и направлениям, которые воз­никают в ходе решения самой задачи и отражают субъективную сторону процесса. Она стала особенно очевидной в позднейших исследованиях Секея; некоторые историки психологии на этом основании даже не причисляют его к представителям гештальт-психологии.

Однако наиболее противоречивым оказалось центральное понятие гештальт-психологии — понятие инсайта. Дункер раз­вивает философскую концепцию, обосновывающую проблему инсайта (insight). Сам Дункер видит свою заслугу в том, что ставит этот вопрос независимо от опытного материала. «Вышеиз­ложенная теория Einsicht’a умышленно развивалась независимо от опытного материала психологии мышления. Она должна быть зрелой в самой себе, прежде чем она окажется плодотвор­ной применительно к специфической проблематике психологии мышления»⁴³. За этим уходом от результатов конкретного ис­следования стоят причины не только методологического поряд­ка: понятие инсайта в гештальт-психологии относится к числу понятий, претерпевших наиболее значительную эволюцию на протяжении ее истории. Оно в наибольшей мере было подверг­нуто критике как противниками, так и сторонниками гештальтистской концепции. Сам Келер, фактически первый развивший это понятие, в одной из своих последних работ отказался от абсолютности своего положения о решении животными задач путем инсайта⁴⁴. Это было подготовлено не только развитием взглядов самого Келера. Еще опыты Ругера показали, что до­гадка есть обозначение характерного переживания, а не самой по себе реорганизации проблемы⁴⁵. На основе своих экспери­ментальных данных факт внезапности решения критиковал в свое время и Н. Майер: «Сначала человек имеет один гештальт или не имеет его, затем вдруг образуется новый или иной гештальт из старых элементов. Это внезапное появление нового гештальта, т. е. решение является процессом рассуждения. Как и почему это происходит — неизвестно»⁴⁶. Для интегрирования элементов в некоторое целое — решение задачи — необходим некий другой фактор. «Мы называем этот фактор «направлен­ностью»⁴⁷. В 1932 г. всеобщее внимание к неопределенности употребления понятия «инсайт» привлекла статья М. Бэлбрука⁴⁸. Э. Клапаред, анализируя состояние современной ему гештальтистской концепции, также отмечает, что не догадка сама по себе ведет к реорганизации проблемы⁴⁹. Критика этого понятия содержится также в работах Р. Мейли и ряде других работ.

________________________

⁴³ K. Dunker. Op. cit., S. 70.

⁴⁴ W. Köhler. Gestalt-psychology. New York, 1947. См. об этом подроб­нее в книге: «Современная психология в капиталистических странах». М., 1963.

⁴⁵ H.A. Ruger. The Psychology of efficiency. «Archive of Psychologie», 1910, № 15.

⁴⁶ N.R. Maier. Reasoning in humans. – «Journal of Comparative Psychology» 1930, v. 10, p. 116.

⁴⁷ Там же, стр. 133.

⁴⁸ M.E. Bulbrook. An experimental inquiry into the existence and nature of «insight». – «The Amerikan Journal of Psychology», 1932, v. 44, N 3, p. 409 – 453.

⁴⁹ См. «Archive de Psychologie», 1934, v. 24, р. 1 — 54; особенно 53.

Однако такие авторы как Коффка (в известном смысле и Вертгеймер), как уже говорилось, придавали этому понятию всеобщий характер, отождествив его с основным для гештальт-психологии феноменом непосредственной данности некоторого содержания сознанию. В этом смысле понятие инсайта превра­тилось из эмпирически констатируемого факта в некоторый всеобщий методологический принцип. Тем самым выступило Противоречие между данными фактических исследований, тол­кающих на то, что инсайт представляет собой скорее сопровож­дающее или сопутствующее явление, чем объяснение некото­рых фактов, и теоретическими позициями гештальт-психологии, приводящими к заключению о том, что инсайт как непосред­ственная данность сознанию некоторого содержания является принципом объяснения.

Это противоречие особенно отчетливо выступает у Дункера. С одной стороны, он утверждает, что основой реорганизации, переструктурирования является наличие конфликта или другие причины, а инсайт выступает лишь как сопутствующее явление. Разбирая индукцию как процесс, при котором из множества определенного рода ситуаций реорганизуется общий аспект, Дун­кер пишет, что «результат такого процесса реорганизации со­стоит в изменении аспекта указанной ситуации и наступает часто весьма внезапно, возможно, сопровождается ага-переживаниями»⁵⁰. С другой стороны, Дункер отмечает, что решение достигается посредством преобразования проблемы, которое в свою очередь и опосредствуется всеобщими «эвристическими методами», но не дает исчерпывающего ответа на основной воп­рос о всеобщей природе положений «следовать из чего-либо», «вытекать из чего-либо». «Тем самым анализ конфликта (как основного эвристического метода. — К. С.) и понимание реше­ния превращается в целую проблему познания причинности»⁵¹.

________________________

⁵⁰ K. Dunker. Op. cit., S. 77.

⁵¹ Там же, стр. 56. Мы опускаем интересный, содержащий много правиль­ных догадок анализ Дункером этой проблемы. Наибольший интерес пред­ставляет местами глубокий онтологический подход к проблеме. Если у Гус­серля проблема значений выступает так, что значения конструируют вещи, то у Дункера обнаруживается и обратная зависимость — вещи конструируют значения. Однако, сливая онтологический и гносеологический аспекты, Дункер не видит той плоскости соотношения субъекта и объекта, в которой реально развертывается процесс мышления.

Глубокий теоретический анализ этой проблемы все же не дает возможности выявить психологическую специфику мышления. Усмотрение в мышлении оказывается аналогичным усмотрению в восприятии, где для отчетливого схватывания конструкции предмета необходимы не все возможные его ви­зуальные аспекты, а только некоторые: схватывание существа мыслительной проблемы также основывается на меньшем коли­честве аспектов, чем в ней оказывается потом. Утверждая, что без усмотрения (Einsicht) мышление невозможно ни в матема­тике, ни в логике, ни в исследовании действительности, Дункер прямо говорит, что психологическим субъектом продуктивного мышления вообще (также аксиоматического) является «нагляд­ный слой, родственный синтетическому усмотрению»⁵². Он по­всюду подчеркивает «усматриваемость», «видение», «очевид­ность» и «наблюдение» имеющихся отношений. Хотя в ряде мест он и говорит о том, что «усматриваемые» аспекты не обязатель­но должны быть даны в зрительном поле, так что речь идет не об отождествлении мышления с восприятием, однако решение в мышлении происходит принципиально так же, как оно происхо­дит в оптическом поле. Принцип непосредственной данности, справедливый для восприятия, Дункер переносит в мышление и ликвидирует таким образом специфику мышления. Вопрос о при­роде мыслительного процесса, с которым Дункер столкнулся в ходе экспериментов, находит свое объяснение в инсайте как все­общем принципе, а сам инсайт получает объяснение через аналогию с восприятием. При этом характерно, что поставив вопрос о природе мышления в самой общей форме как вопрос о причинном познании вообще, Дункер приходит к определению всеобщего принципа из законов отдельной ситуации. Следова­тельно, мышление принципиально остается чисто ситуативным мышлением, а законы ситуации — конечным объяснительным принципом. Явление, с которым столкнулись представители гештальт-психологии и которое они подняли до главного теоре­тического принципа, явление догадки или инсайта, оказалось необъяснимым с позиций психологии сознания. Внезапность возникновения нового качества, взятая вначале как факт, подтверждающий основные принципы гештальт-психологии, превратилась в факт, обнаруживающий несостоятельность этих принципов.

То же самое происходит и с конечным раскрытием природы мыслительного процесса как эвристических методов. «Ана­лиз ситуации как опробование данных, так же как анализ цели, как опробование требуемого, эти два основных метода рацио­нальных поисков сами аналитически усматриваются из суще­ства решения проблемы вообще»⁵³, — пишет Дункер. Это конеч­ное толкование природы мыслительных операций (которые Дун­кер вынужден был признать на основании своих экспериментов) сводит по существу на нет их признание: он понимает их не как законы рефлекторной мыслительной деятельности человека, а как законы самой проблемной ситуации. Сведя мыслительную деятельность субъекта к существу этой проблемы и ее решения, Дункер, фактически первый реально выявивший эту мыслитель­ную деятельность в ходе своих экспериментов, отказался от ее объяснения. Правда, Келер начал с того, что поставил проблему более широко как проблему интеллекта, интеллектуальной деятельности в отличие от других видов поведения — инстинктивного и т. д. Однако, сведя всю специфику мышления к раскры­тию необходимости, заключенной в ситуации, он сам невольно сделал первый шаг к ограничению проблемы мышления пробле­мой решения задач.

________________________

⁵² K. Dunker. Op. cit., S. 62.

⁵³ Там же, стр. 72.

Ошибкой представителей гештальт-психологии явилось не это ограничение проблем мышления проблемой решения задач, а объяснение законов мышления законами феноменальной проблемной ситуации, где сливаются (в духе позитивизма) и субъект и объект.

Само по себе введение принципа структурности было прогрессивным явлением, позволившим преодолеть механистические тен­денции ассоциативной психологии. В требовании гештальт-психологии выявить продуктивный характер мышления отразилась прогрессивная тенденция перейти от описания явлений мышле­ния (чем фактически занималась ассоциативная теория) к выявлению его внутренней сущности (этот тезис наиболее отчетливо сформулировал Келер, а за ним повторил и Коффка, говоря о «необходимости» ситуации).

Применительно к решению задачи гештальт, структура, точ­нее, переход от плохого гештальта к хорошему, если выразить его в иных понятиях, это и есть такое качество вопроса и ответа (условия и требования задачи), при котором они смыкаются, существуют как части единого целого, соотносительно друг с другом. Необходимость свести их в одном качестве и есть, сог­ласно гештальт-психологии, основная задача мышления. В по­нятии структуры достаточно точно выражена специфика этого явления, но не содержится никакого анализа причин возникнове­ния структуры, почему из плохой структуры возникает хорошая, и т. д. Само замыкание в структуре (которое в конечном итоге совершается внезапно) — то, что представители гештальт-психо­логии считали основным признаком мышления, — реально яв­ляется моментом, наступающим тогда, когда задача уже решена.

Таким образом, представители гештальт-психологии не смог­ли раскрыть специфику понятия структуры применительно к мышлению. Вопрос о замыкании в структуру в рамках гештальт-психологии не мог быть правильно решен на основе феноменалистической методологии, поскольку он не был связан с анализом преобразований задачи, с ходом мыслительной дея­тельности человека, решающего задачу⁵⁴.

________________________

⁵⁴ С.Л Рубинштейн. Очередные задачи психологического исследова­ния мышления. — В кн.: «Исследования мышления в советской психологии». М, 1966.

Другая «непоследовательность» проявилась в трактовке проблемы функциональных значений, занимающей в гештальт-психологии одно из центральных мест. Эволюция этой проблемы в рамках гештальт-психологии крайне поучительна. В своем исходном виде она отвечала общему махистскому тезису о смене качеств, планов, аспектов проблемы. Гештальт-психология в лице Келера отвела ей определенное место в составе структуры, подчинив логику изменения функциональных значений логике целого, или структуры. Однако уже в исследовании Дункера (и в исследованиях Майера) эта логика была прервана у Дун­кера вмешательством логики объекта, который — вопреки логи­ке функциональных значений — спонтанно «побуждает решение снизу», у Майера логикой субъективной направленности, лома­ющей фактически логику структурной необходимости. Секей уже ставит проблему механизма возникновения функциональных значений, т. е. анализирует чисто психологическую, субъективную сторону процесса. Позднейшие исследователи согласились с положением Дункера о том, что функциональная фиксированность предмета препятствует тому, чтобы увидеть его в новой функ­ции⁵⁵. Этот момент очень интересен, поскольку именно здесь в самой концепции гештальт-психологии возникает противоречие, которое превращается в отрицание принципов этого направления.

О чем идет речь? Развив проблему функциональных значе­ний, целиком исходящую из учения о структуре, о ее необходи­мости, Дункер не мог пройти мимо факта, полученного в его экспериментах, когда логика принципа противоречит логике са­мих предметов, побуждающих решение «снизу». Он сумел вклю­чить этот факт в рамки своей теории, подведя действие предме­та под логику прежде закрепленных за ним функциональных значений. Объективно нарушив тем самым положение гештальт-психологии о том, что всё исходит только от проблемы, ситуа­ции, Дункер открыл путь к признанию роли прошлого опыта, а всякое понятие прошлого опыта предполагает понятие субъекта. Хотя у Дункера носителем прошлого опыта является не субъект, а предмет, объективные последствия этого шага были именно таковы. С другой стороны, отступив от принципа, что все определяется только логикой проблемной ситуации и не чем иным, он допустил при этом возможность вмешательства иных факторов и тем самым привлек внимание к роли субъективного фактора в решении задачи. Работы Майера⁵⁶, несмотря на неопределенность выдвинутого им понятия «направления», а может быть именно благодаря этой неопределенности, также привлек­ли внимание исследователей к роли субъективного фактора в ре­шении задачи и привели к возникновению понятия установки. Само же понятие установки при всей противоречивости его трак­товки в зарубежной и, особенно американской, литературе по самому своему общему смыслу было прямо противоположно ис­ходным позициям гештальт-психологии, которая отрицала роль субъекта. Наиболее значительными и интересными в этом плане являются исследования Вайнека, Лючинсов и др.

________________________

⁵⁵ Анализ этой проблемы содержится в основном в третьей части книги К. Дункера.

⁵⁶ N.R.F. Maier. Reasoning in humans. I. On direction. – «Journal of Comparative Psychology», 1930, v. 10 p. 115 – 143; Он же. Reasoning in humans. II. The solution of a problem and its appearance in consciousness. ― «Journal of Comparative Psychology», 1931, v. 12, p. 181 – 194; Он же. An aspect of human reasoning. – «British Journal of Psychology», 1933, v. 24, p. 144 – 153.

В том же плане изучения роли субъективного фактора (но не в плане установки) осуществлялись исследования Секея, по­священные той же проблеме функциональных значений⁵⁷.

Во-первых, он совершенно справедливо отмечает, что никто из представителей гештальт-психологии не смог вскрыть самого процесса переструктурирования материала, процесса, подготавливающего догадку, инсайт⁵⁸. Поскольку теория мышления гештальт-психологии не ставила вопроса о соотношении мышления и сознания (и, с другой стороны, мышления и действия), беря за основное в мышлении его непосредственную данность сознанию, фактически собственно механизм мышления от них ускользал⁵⁹. И наоборот, как мы видели, поскольку гештальт-психологи (например, Дункер) выходили за пределы своих основных принципов, они получили данные о механизме мышления.

________________________

⁵⁷ Анализ исследований Секея в плане теоретическом и эксперименталь­ном проведен Л.И. Анцыферовой. См. Л.И. Анцыферова. Роль анализа в познании причинно-следственных отношений. — Сб. «Процесс мышления и закономерности анализа, синтеза и обобщения». М., 1960, стр. 102.

⁵⁸ L. Székely. Studien zur Psychologie des Denkens: Zur Topologie des Einfalls. – «Acta Psychologica», 1940, v. 5.

⁵⁹ L. Székely, Knowledge and thinking. - «Acta Psychologica», 1950, v. 7, N 1.

Во-вторых, Секей считает, что восстановить эту фазу «без пробелов» можно путем анализа практических действий испыту­емого. Другое дело, что он сам не придерживается последова­тельно этого принципа при анализе фактического материала. Но сама постановка вопроса о необходимости соотнесения мышления и действия является очень показательной как выход за пре­делы позиций гештальт-психологии.

В-третьих, к числу важнейших следует отнести вывод Секея о том, что процесс реорганизации, или перецентрирования, ма­териала не обязательно должен выступать в течение каждого творческого процесса решения. Вывод этот подрывает универ­сальность принципа гештальта, или переструктурирования.

И, наконец, последнее и самое существенное положение, свя­занное с предыдущим. Секей превращает проблему изменения функционального значения, перецентрирования, из проблемы саморазвития проблемной ситуации в проблему соотношения субъекта и объекта, т. е. переносит ее в совершенно иной план, чуждый гештальтистской теории. Секей приходит к выводу, что сами объекты обладают некоторыми закрепленными за ними человеческой практикой (культурой и т. д.) свойствами, и проблема изменения этих свойств, открытия в предметах новых зна­чений ставится как проблема деятельности субъекта, как проб­лема изменения внутренних, субъективных условий, при кото­рых эти значения меняются. Сама постановка вопроса о некото­рых «латентных» (как обозначает их Секей) свойствах, т. е. скрытых, прежде незамечаемых, и о превращении их в явные, есть уже подход к выявлению собственно психологической, субъ­ективной стороны проблемы, подход к анализу механизмов мыш­ления.

Трактовка самого этого субъективного фактора как исклю­чительно бессознательного механизма совершенно неправомер­но абсолютизирует роль бессознательного в возникновении результата, который затем, по мнению Секея, «присваивается рациональным мышлением». Сама постановка вопроса о бессоз­нательном как механизме возникновения новых значений (при всей его ложности) чрезвычайно отчетливо обнаруживает кризис психологии сознания с ее идеей о непосредственной данности психического

Выход дальнейших исследований за пределы постановки во­проса о саморазвитии, самореализации проблемы и представлял собой шедшие в самых различных направлениях попытки прео­долеть кризис, обнаружившийся в теоретических и методологи­ческих позициях гештальт-психологии при столкновении ее с фактами, с реальным ходом процесса мышления. Основная линия ревизии позиций гештальт-психологии пошла в направлении пе­ресмотра ее положения о роли прошлого опыта.

Мы видели, что последовательное проведение линии ге­штальт-психологии с ее подчеркиванием решающей роли струк­туры, задачи требовало отрицания роли прошлого опыта, однако даже Вертгеймер, при всей его ортодоксальности, уже сделал некоторые оговорки, указывая, что важно учитывать, какая именно сторона прошлого опыта играет роль. Дункер и Майер, благодаря своим экспериментам, отступив от последовательных позиций в этом вопросе, тем самым положили начало исследова­ниям, которые привели к постановке вопроса о прошлом опыте, прямо противоположной тому, как он ставился в гештальт-пси­хологии. В этом смысле интересны исследования Бэрча и Раби­новича⁶⁰, которые поставили вопрос о том, что то или иное ре­шение задачи обусловлено прошлым опытом

Бэрч и Рабинович подвергли проверке опыты Дункера со сверлами⁶¹ и указали на ряд возможных причин затруднений испытуемых, явившихся результатом недостаточно точной мето­дики эксперимента. В других поставленных ими опытах (они использовали известную задачу Майера с веревками) эти недо­статки методики были сняты разделением задачи на две, причем одна была отставлена от другой и превращалась в определенным образом организованный прошлый опыт. Данные экспериментов показали, что испытуемые использовали те или иные предметы в прямой зависимости от того, как был организован их прошлый опыт. На этом основании авторы делают вывод о необходимости дифференцированного подхода к самому прошлому опыту, уче­та различных его сторон.

________________________

⁶⁰ H.G. Birch and H.S. Rabinowitz. The negative effect of previous experience on productive thinking. – «Journal of experimental psychology», 1961, v. 41, N 2.

⁶¹ Задача заключалась в том, что для введения в деревянный щит трех гвоздей испытуемые должны были вначале использовать сверло для провертывания отверстия, а затем, когда им было предложено только два гвоздя, использовать его уже в качестве гвоздя.

Логическим следствием постановки вопроса о роли прошлого опыта был вопрос о роли той или иной его организации, т. е. о роли обучения. В настоящее время большинство зарубежных ис­следований (особенно американских) посвящено проблеме соот­ношения знаний» прошлого опыта и их роли в решении задач. Вся проблема переноса, проблема генерализации (исследования и схема Осгуда и др.) есть не что иное, как попытка найти меха­низмы связи знаний, полученных в прошлом, и решения задач. Проблема соотношения знаний и мышления, обучения и решения задач трансформировалась в целый ряд других, иногда более частных, иногда более общих проблем, не касающихся прямо самого этого соотношения. Эти исследования в равной мере уже выходят как за рамки классической гештальт-психологии, так и за рамки классического бихевиоризма. Интересным «переход­ным» исследованием, непосредственно отправлявшимся от гештальтистской постановки вопроса, является исследование Лючинсов⁶². В качестве центрального в нем выделяется вопрос о соотношении заученных приемов и продуктивного мышления. Они применяли методику сравнения прямого и установочного спосо­бов решения на материале различных задач. Варьирование раз­личных условий задачи (ограничение условий, введение допол­нительных условий и т. д.) показало, как велика роль установки и в чем заключаются причины ее слепого, негибкого применения, основывающегося исключительно на внешнем сходстве задач. Причины этого авторы видят в неправильной организации обу­чения, в неумении установить точное и нужное соотношение между организацией заучивания правил, формул (одним сло­вом, знаний) и решением задач на это правило или формулу. Авторы указывают, что характер используемых в обучении задач таков, что не требует от учащихся активного анализа, размыш­ления, продуктивного подхода, поскольку им, как правило, да­ются задачи, требующие ограниченных стереотипных действий в прямой соответствии с заученной формулой, правилом. Таким образом, Лючинсы видят необходимость воспитания продуктив­ного мышления на основе приведения в определенное соответ­ствие знаний, усваиваемых учащимся, и его мышления.

________________________

⁶² A.S. Luchins and E.H. Luchins. New experimental attempts at preventing mechanization in problem solving. – «Journal of general Psychology», 1950, v. 42, p. 279.

Данное исследование непосредственно исходит из гештальтистских положений и вместе с тем уже ставит вопрос о мышле­нии как организованном на основе обучения поведении индивида.

Подход к мышлению как к поведению индивида в принципе был чужд гештальт-психологии. Феноменологический метод не давал ей возможности выйти за пределы описания и изучения явлений сознания. Бихевиоризм, напротив, изучал исключитель­но действия, реакции индивида в их связи со всевозможными внешними стимулами. Вопрос о мышлении он ставил исключи­тельно в.плоскости изучения мыслительных навыков, реакций. Естественно поэтому, что вопросами обучения как организации выработки этих навыков занимался именно бихевиоризм. Чем же можно объяснить тот факт, что логика развития обоих на­правлений привела их друг к другу при всей противоположности их исходных позиций?

Основной установкой гештальт-психологии, определившей постановку ею проблемы мышления, было выявление специфики мышления, его качественного своеобразия, что выразилось в подчеркивании его продуктивного характера. Однако логика развития гештальт-психологии, заключавшаяся в универсализа­ции понятий, сделала невозможным выявление специфики мыш­ления. В самом деле, анализ центрального для гештальт-психо­логии понятия структуры показал, что оно раскрывается либо с помощью таких внешних для психологии понятий, как поднятие поля, напряжения и т. д. (Вертгеймер), либо путем переноса объяснительных принципов из области восприятия (Дункер). Реальные же психологические факты о ходе мышления либо остаются вне поля зрения исследования, либо выводят его за пределы его теории.

Установка на выявление специфики продуктивного мышле­ния сохранилась лишь в плане историческом как критика предшествующих направлений, выявивших только репродуктивный характер мышления. Реально же гештальт-психология только поставила проблему продуктивности мышления, но не дала ее решения: не оказалось никакого отличия задачи познавательной скажем, от задачи поведенческой. Именно поэтому логика раз­вития гештальт-психологии привела ее к выходу за пределы психологии сознания (исследования Секея и исследоваиия, по­ставившие вопрос о соотношении мышления и обучения, т. е. дея­тельности, поведения), к постановке вопроса о соотношении по­знания и деятельности. Логика же развития бихевиоризма при­вела его к введению промежуточных переменных, иными слова­ми, к введению психического опосредствования в чистую схему действия.

Таким образом, кризис психологии, выразившийся в начале XX в. в разрыве, абсолютизации и противопоставлении сознания и деятельности, поведения, привел в середине века на основе внутренней логики развития ведущих направлений — гештальт-психологии и бихевиоризма (каждое из которых развивало одну сторону — поведение или сознание) — к выходу за пределы принципиальных позиций каждого из них и их слиянию друг с другом.

Если первоначально реализация линий позитивизма пошла в психологии двумя внешне как будто различными путями, то в конечном итоге при всем различии их теоретических позиций и систем экспериментальных фактов логика их развития привела их к слиянию друг с другом. Несомненной причиной такого на­правления развития было реальное несоответствие экспериментальных фактов, получаемых в рамках этой теории и самой этой теории, побуждавшее к постановке все новых и новых исследований, вовлекавших в сферу анализа новые психологические факты.

глава VI

Дата добавления: 2014-11-25