От лотоса к пренауке 6 страница

Глава 5. Нвкдассичвская наука

возникают и проявляются когерентные, кооператив­ные, синергетические, принципиально нелинейные эффекты, связанные с авторегуляцией, самодействи­ем на базе «присвоения» фрагментов мира, перевода внешнего во внутреннее с соответствующим его пре­образованием. Адекватную канву понимания подобных эффектов поставляет образ топологически неплоских морфизмов.

Топосы. Классическая наука трактовала мир как совокупность материальных точек, что на теоретико-множественном языке выражалось моделью элемен­тарных множеств. (С этих позиций Канторова тео­рия —определенное абстрактное подытоживание классической парадигмы, отвергающей внутреннюю изменчивость, избирательность, адаптивность, вари­абельность, математическим аналогом которых выступает не множество, а функция, отображение, — понятия, трудно выразимые в теоретико-множествен­ных терминах). С топологической точки зрения этот классический подход фундируется идеей плоских мор­физмов, соответственно организующих следующие друг за другом динамические состояния материаль­ных объектов. Порядок подобной организации зада­ется двумя допущениями: возможностью строгого вы­деления в процессе частей и целого и недеформиру­емостью при отображениях их исходного статуса (часть остается частью, целое — целым, внешнее не переходит во внутреннее). Откуда вытекает принци­пиально линейный характер зависимостей, базирую­щихся на топологически плоских морфизмах. Коль скоро неклассика подвергает анализу явления, не рас­падающиеся на точечные обозримо-предсказуемые состояния (процессы в черных дырах, синергетичес­кие эффекты каталитических явлений, турбулентность и др.), она принимает отличную от плоской модель дви­жения материальных систем. Такова схема топосов — объектов с вариабельной топологией, где допускается «перемешивание» частей с целым, переход внешнего но внутреннее. Поскольку для описания поведения не­классических явлений апелляции к краевым услови­ям и аппарату динамики недостаточно — требуется учет типа строения, специфики изменения процесса применительно к случаю (точки бифуркации, ход он­тогенеза, роль генома и т. д.), — производится инди­видуализация (а не типизация) «отрезков» мировых линий, чему способствует образ локально (кванты, события) и глобально (события и их комплексы) не­плоских морфизмов, варьирующих способы взаимо­организации, взаимокомпоновки событий.

Симметрия. Обогащает арсенал работающего ис­следователя принципами теоретико-группового (логи­ко-алгебраического) подхода. Значительный импульс последнему придал Клейн, ставивший задачу развития теории инвариантов группы по имеющемуся многооб­разию и данной в нем группе преобразований. В осно­ве соображений Клейна (Эрлангенская программа) — идея детерминации качеств геометрических объектов правилами их задания: каждая геометрия определяет­ся специфической группой преобразований простран­ства, причем лишь те свойства фигур изучаются дан­ной геометрией, какие инвариантны относительно преобразований соответствующей группы. Проникно­вению абстрактных теоретико-групповых подходов в естествознание способствовала теорема Нетер, связав­шая симметрии системы с законами сохранения (ди­намическими константами). В настоящий момент бук­вально все фундаментальные, насыщенные формализ­мом естественно-научные конструкции используют идею инвариантности параметров (величины, соотно­шения) относительно фиксированных групп преобра­зований. В чем значимость принципов симметрии для вершения знания?

На стадии неклассической науки мыслительная проработка явлений зачастую производится в обход эмпирических исследований (которые к тому же, как в физике элементарных частиц, общей теории относи­тельности, космологии и т.д., не всегда возможны). Теоретический поиск опирается в таких случаях на сверхэмпирические регулятивы (простота, красота, сохранение, соответствие), к которым принадлежат и принципы симметрии. В современной науке «старают­ся угадать математический аппарат, оперирующий с величинами, о которых или о части которых заранее вообще не ясно, что они означают»¹.

Справедливости ради надо сказать, что и классике не чужда вовсе тактика метода математической гипо­тезы, инкорпорирующего в предметную область гомо­логичные формализмы. Подобие метода модельных гипотез обнаруживается в творчестве Галилея (метод мысленного эксперимента) и Ньютона (метод принци­пов), к чему, однако, с подозрением относились Гюй­генс, Эйлер, Декарт, Лейбниц и другие, настаивавшие на непосредственном тождестве предмета и его моде­ли и отправлявшиеся от догмы индуктивной извлекае­мое™ теории из реальности (знание как прямая коагу­ляция опыта). В общем правильно утверждать, что в самосознании классической науки превалирует эмпи­рическая методология восхождения к истине, нацели­вающая на индуктивное движение от ощущений через рационализацию и генерализацию данных к универ­сальным теоретическим постулатам. Поскольку кон­цептуальные схемы науки как бы навеваются экспе­риментом, «разум в своем эмпирическом применении не нуждается в критике», ибо «его основоположения постоянно проверяются критерием опыта»².

Если дело сводится лишь к восприятию и воспро­изведению наблюдаемых состояний, то все прозрачно, никакая критика опыта действительно не нужна. Веро­ятно, по этой причине классическая наука не критич­на и не гносеологична: какой бы то ни было серьезной теории познания в ней нет.

¹ Мандельштам Л.И. Лекции по оптике, теории относительнос­ти и квантовой механике. М, 1972. С. 329. ² Кант И. Соч. Т. 3. С. 591.

Совершенно иная картина на стадии неклассики: отправной точкой становления теории оказываются здесь не операции абстрагирования и непосредствен­ной генерализации наличного эмпирического матери­ала (взятая на вооружение классикой теория абстрак­ций классического философского эмпиризма, которая в свою очередь кристаллизовалась как обобщение ис­следовательского кредо ученых-классиков), а построе­ние «безотносительно» к опыту концептуальных схем, организующих и направляющих понимание опытных данных. Даже в своих истоках неклассическая теория поэтому предстает не как логическая систематизация sense data, но как продукт синтетической понятийной деятельности со своими значимыми механизмами по­лучения результатов.

Когда способом задания теоретических отношений является математика, когда объекты науки «концепту­ально вносятся в ситуацию как удобные промежуточ­ные понятия... сравнимые гносеологически с богами Гомера»¹, когда понятийная ясность уже не предше­ствует пониманию абстрактных структур и науке еще более трудно угадать их содержание, когда формой раз­вития знания выступает модель, применяется особый вид абстрагирования и идеализации, удовлетворяющий условиям обобщения содержательных пластов мысле-деятельности на уровне формальных соображений, здесь и имеет место широкое использование группо­вых идей как базы теоретического воссоздания дей­ствительности через призму аналитически вводимых инвариантов известных, систем референции.

Quine W. From a Logical Point of View. Cambr., 1953. P. 44.

Проблема роли принципов симметрии (теоретико-групповых методов) в познании весьма обширна. По­этому в соответствии со своими целями ограничимся акцептацией следующего. Симметрия (инвариант­ность) выступает разновидностью абстракции отожде­ствления, позволяет отвлечься от несходного и связать в одном законе объекты и понятия, кажущиеся разоб­щенными. Это может быть «эквивалентность систем отсчета относительно преобразований пространства и времени (как в геометрических принципах инвариан­тности, связанных с группами пространственно-вре­менных преобразований); либо состояний физической системы по отношению к преобразованиям фазового пространства; либо тождественность объектов, свойств, параметров систем относительно того или иного типа взаимодействий (как в динамических принципах, свя-

занных с отдельными видами взаимодействий)»¹. Свя­зывание несвязного (через равенство, тождество, эк­вивалентность) — мощный эвристический прием, по­полняющий синтетические ресурсы теоретического разума. Использование симметрии позволяет:

а) оперировать объектами как теоретическими, а не
эмпирическими сущностями (группы калибровоч-
ных преобразований — заряды элементарных ча-
стиц);

б) производить классификацию объектов (по инвари-
антам);

в) моделировать возможности в ситуации дефицита
опытных данных (метод теории групп и инвариан-
тов в релятивистской физике);

г) выражать схему эксперимента (в случае, когда
«способ классификации предикатов теории высту-
пает одновременно способом классификации сис-
тем референции, в которых реализуется измере-
ние, соответствующих параметров теории»)²;

д) проводить оптимизацию (симплификацию) изуча-
емых объектов (группировка сильно взаимодей-
ствующих частиц в мультиплеты и супермультип-
леты);

с) целеориентировать поиск — возможный синтез космологии и квантовой механики (мега- и микро­мира) усматривается на пути нахождения новой симметрии;

ж)расширять теории, повышая их информативность, объединение электромагнитного и слабого взаимо­действия, поиски объединения электро-слабого и сильного взаимодействия в рамках проекта единой теории поля;

з) предсказывать от номологических соображений —
предсказание Дираком е+ в отсутствии визуально-
эмпирических шлейфов;

и) выступать критерием отбора единиц знания —
факт невыполнения условий релятивистской инва-

¹ Методы научного познания и физика. М., 1985. С. 207.

² Теоретическое и эмпирическое в современном научном по­знании. С. 301.

риантности, трактуемый как достаточный для выб­раковки модели квантованного пространства — времени в редакции Марха и Иваненко. Утрата наглядности. Имеет причиной такие об­стоятельства.

1. Ответственные за рост знания операции расши­ряющего синтеза инспирируются в неклассике по преимуществу не обобщением массивов фактов, а математизацией, исключающей исходную содер­жательную, понятийную ясность, которая в клас­сике предшествует полному пониманию математи­ческих структур.

2. Зачастую эфемерна возможность эксперименталь­ного опробования теории по опытно удостоверяе­мым «эффектам» (физика твердого тела, суперсим­метричные теории поля).

3. Затруднено прямое наблюдение исследуемых свойств и состояний (физика высоких энергий, космология, квантовая теория поля).

4. Происходит взаимопроницаемость факта и тео­рии с утратой способности непосредственного наблюдения элементов изучаемой реальности (резонансы).

5. Не введены достаточные критерии существования анализируемых явлений и тем самым не снят воп­рос истинных структурных компонентов исследу­емых сред (квазичастицы).

В данных ситуациях руководствуются неэмпири­ческими императивами, целеориентирующими поиск по вектору соблюдения требований простоты, красо­ты, когерентности, эвристичности, информативности и т. п. (тенденции ревизии принципа эквивалентности в ОТО, не удовлетворяющего «красоте» — будучи ос­новоположением теории, он сам оказывается ее след­ствием; проблема «расходимостей» в квантовой меха­нике как индикатор внутренней парадоксальности от­дельных ее фрагментов).

Вопрос наглядности получает в неклассике трак­товку через призму операций введения и исключения абстракций, где под исключением понимаются не пред­метные инкарнации понятий, а содержательные моде-

Глава 5. Нвклассичвская наука

ли. Таким образом, неклассическая наглядность — это не «механическое» и не «непосредственно наблюдае­мое» (очевидное), а концептуально эксплицированное.

Отказ от определенности в доскональном смысле. Науке имманентны понятия точности и строгости, на­целивающие на включение в ее состав надежных ре­зультатов. Проблематика удовлетворительного, совер­шенного обоснования составляет предмет метаиссле-дований (теории доказательств), вырабатывающих правила построения, организации и оправдания регу­лируемых началом достаточного основания элементов науки. Доказательность и научность неразделимы, и корреляции между ними стимулируют саморефлектив­ные процессы, связанные как с оценками наличных демонстраций, так и с практическим их усовершенство­ванием, — деятельность Больян, Лобачевского, Паша, Гильберта и др. по реорганизации геометрии; преци­зионная деятельность в опытных науках — эксперимен­ты Майкельсона, Морли, Миллера, Траутона, Нобла, Томашека, Чейза и др. по определению наличия абсо­лютного движения Земли относительно эфира; опыты Бесселя, Этвеша, Зеемана, Дикке и др. по доказатель­ству принципа эквивалентности инертной и тяжелой масс и т. д.

В данных и подобных им случаях речь идет о по­иске лучшего логического или эмпирического обосно­вания (увеличение порядка точности и строгости) зна­ния. Между тем в классический период стремление к точности и строгости, извечно свойственное сознанию ученых, некритически гиперболизировалось: научным считалось лишь всесторонне обоснованное знание в некоем доскональном смысле (лапласовский идеал в методологии, навевающий кумулятивную модель ее развития: перспектива исследований усматривалась в обнаружении очередных десятичных знаков после за­пятой). Соответственно присутствие вероятности рас­ценивалось как недостаточная обоснованность — гипо­тетичность, неугочненность, «неподлинность» единиц знания, которые в силу этого выдворялись из науки. С течением времени, однако, выяснилось, что абсолют­ная точность и строгость знания недостижимы.

Подобно большинству капитальных методологических категорий понятие точности и строгости внутренне дифференцировано. Различают метрическую, логическую и семантическую плоскости точности и строгости. С метрической точки зрения повышение точности и строгости знания не беспредельно: существуют пре­делы разрешающих возможностей используемой аппа­ратуры; кроме того, имеются квантовые ограничения в виде требований принципов неопределенности и до­полнительности. С логической точки зрения в силу

а) ранее упоминавшихся ограничительных результатов
Геделя, Тарского, Черча, Коэна, Левенгейма, Сколема;

б) неясности причин дефектности оснований матема-
тики (актуальная бесконечность, закон исключенного
третьего, непредикативные определения, аксиома вы-
бора, континуум-гипотеза и т. д.); в) феномена рандо-
мизации; г) наличия некорректных задач; д) релятив-
ности понятия «приближенного решения» — надежды
на абсолютную точность и строгость знания лишены
смысла. Дело усугубляет семантическая точка зрения,
упирающая на реальность неформализуемых содержа-
тельных контекстов, вхождение в науку латентного
предпосылочного знания, обостряющая проблемы по-
нимания (невозможность исчерпывающего логико-ана-
литического прояснения «нетривиальных» конструк-
ций) и оттого не оставляющая шанса рассматриваемой
классической иллюзии.

Таким образом, абсолютная точность и строгость — очередной классический вымысел: с его развенчани­ем, крушением мифа доскональности знания в неклас­сике удовлетворяются признаками прагматичности, инструментальности, эффективности. Скажем, вера в добропорядочность математических аксиом (при глу­боких сомнениях в абсолютной непогрешимости акси­оматических систем теории множеств Рассела, Церме-ло и др.) поддерживается ныне убеждением в значи­мости, а потому справедливости теорем. Как видно, производится инверсия первоначального идеала стро­гого доказательства, зиждущегося на признании надеж­ности следствий, дедуцированных из надежных начал науки. Проблематика обоснования поэтому толкуется

Глзвз 5. Нешсшесш нзукз

в неклассике не как проблематика абсолютного дока­зательства, а как экспликация, — поиск не незыблемо­го гранита знания, а метода организации, системати­зации, упорядочения результатов.

Поворот от «бытия» к «становлению». Суть дела и в ревизии традиционного принципа объектности (невозможность индивидуализации микрочастиц), и разрушении привычной дискретно-телесной интуиции реальности, и понимании неоднозначности онтологии вещности (данность объекта трансформируется и за­висимости от процедурно-семантической базы иссле­дований и не постулируется a priori), и в использова­нии процессуальных описаний (возникающие в лоне динамических моделей обратных связей понятия вза­имовлияния, конструктивного самодействия, самоор­ганизации), но что гораздо более важно, — в переходе от науки «существующего» к науке «возникающего». Речь, таким образом, идет о беспрецедентном эписте­мологическом феномене — появлении эволюционной науки.

Классическое знание «становление» исключает. Последнее обслуживает весьма развитый аппарат, об­разованный: законами сохранения (идея качественной стабильности вещей), принципами постоянства, циклич­ности, ритмичности (идея воспроизводимости «нетеку­щей» действительности), требованиями относительнос­ти, симметрии (идея инвариантности содержательных аспектов мышления относительно его формальных аспектов), отношениями тождества, эквивалентности, равенства, схемами стабильности, несамоизбыточнос-ти, непротиворечивости сущего и т. д. Осмысление мира как процесса изменяющейся историчной стихии (ввиду эмпирических интуиции «становления») было вынесено за рамки науки — в метафизику. Монополи­ей на концептуализацию «становления» долгое время владела философия — многочисленные типы диалек­тики, динамический спиритуализм, эмерджентизм, доктрины органической целостности, историзма.

Постепенное проникновение и укоренение в по­знавательном дискурсе эволюционистских, историци-стских, организмических, телеономических категорий означало незаурядный поворот науки к «становлению». Когда же мысль подошла к пункту, обострившему зву­чания тем генетических оснований наличных законов (проблема статуса ФФК), вводимого из соображений радикальности значений ФФК для судеб нашего мира антропного принципа, модели Большого взрыва, нетра­диционных неорганических структур, неустойчивых к деформациям, нарушений симметрии в органическом универсуме (киральная чистота живого), невозможно­сти объяснения тайны жизни с чисто вероятностной точки зрения (случайные процессы столкновения ато­мов, перебор мутантов), — когда мысль стимулировала появление в нашем культурном локале всех этих идей­ных комплексов, возникли зачатки новой версии на­уки — глобального эволюционизма, универсальной теории развития. Непосредственными слагаемыми ее в виде более или менее отработанных представлений являются:

1. Теория структур. Развитие есть череда стабильных фаз, устойчивых в некоторых интервалах к вне­шним и внутренним воздействиям-возмущениям. Теория структур (топологическое, когомологичес­кое естествознание) ищет схему, устанавливающую природу фундаментальных физических законов на основе выделения универсальных групп симмет­рии. Симметрии, обусловливая трансверсальность (структурную устойчивость состояний систем), оказываются инструментом описания природы;

2. Модель вектора. Развитие есть последовательность переходов от одних устойчивых состояний к дру­гим с изменением качества, уровней организации. Идея направленности развития, надо признать, наиболее непроясненное место в современном знании. Феноменологически она вводится трояко:

а) эмпирически — факты барионной асимметрии (кос-
мология), упоминавшаяся киральная чистота (асиммет-
рия правого и левого) живого (биология);

б) теоретически — реанимация номогенеза как исследо-
вательской программы. Номогенетические законы,
по-видимому, топологические, обеспечивают избира-
тельность, качественный, организационный прогресс
вследствие топологической чувствительности к упо-
рядоченности — предположение «предопределенности» ФФК, характеризуемой сильной редакцией АП (кос­мология); номогенетический сценарий органической эволюции (биология); идея конструктивной самоорга­низации с нарушением принципов суперпозиции, ад­дитивности причин и следствий; сомнения в обуслов­ливающей однотипность законов однородности времени (допущение «выделенных» точек типа сингу­лярности);

в) метатеоретически — принятие телеономии: немехани­ческий тип каузальности на базе организмичности, динамизма, целостности, автономности, асимметрич­ности, открытости, избирательности, саморегуляции, функциональной оптимизации, самоусиления, полива­риантности. Целесообразность — следствие самоорга­низации, активного обмена веществом, энергией, ин­формацией систем со средой: результат нарушения симметрии в череде переходов от исходных устойчи­вых состояний к последующим (через «катастрофи­ческие» скачки по синергетическим уровням). Хотя о фактическом оформлении глобального эво­люционизма говорить рано — его полнокровное и пол­ноценное состояние — синтез космогонии, антропого-нии и социогонии, что принадлежит будущему, — воз­можно фиксировать многообещающий поворот науки к «становлению», который не замедлил дать импульс новому типу знания.

Появление вычислительной науки (Computer Science). Моделирование поведения больших сложных систем в экстремальных ситуациях (волновые коллап­сы, турбулентность) компьютерными методами по сути размывает традиционные границы экспериментальных и концептуальных исследований. Возникает нетради­ционный синтетический тип разработческой деятель­ности, именуемый машинной имитацией. Главными последствиями этого являются:

1) удаление от натурного эксперимента;

2) фактический переход на трудно воспроизводимый однократный, одноразовый эксперимент;

3) обострение проблемы выявления систематической ошибки в эксперименте; становится трудно реали-зовывать обычную практику описания эксперимен­тальных процедур.

Интертеория. Неведомый классике тип строе­ния знания, радикально исключающий «монополизм» из концептуальной сферы. Принимается каскадный принцип организации, проводящий исходно плюра­листичную, пролиферационную установку: теория развертывается как пучок, сериал относительно са­мостоятельных моделей-описаний предметной облас­ти. Ставка делается не на конфронтацию, а координа­цию подходов, обеспечивающих объемное объектив­ное видение, в частности, за счет перебора логически и фактически допустимых альтернатив (характерные дивергенции: в ОТО — метрическая и тетрадная фор­мулировки; в физике элементарных частиц — диспер­сионный, групповой, компенсационно-динамический подходы).

Претендуя на концептуальный абрис неклассики, сказанное позволяет судить о ней как о весьма цель­ном, однородном пласте духовности., подготовленном глубокими идейными процессами на рубеже XIX — первой четверти XX в. Реальная незавершенность интеллектуальной фазы неклассики не позволяет пред­метно решать вопрос датировок: известно лишь место и время старта, однако покрыто тайной место и время финиша. И все же, используя экстраполяцию, возмож­но обойти план хроники, переведя обсуждение в ин­тенсивно теоретическую плоскость.

Преодолевая некритические догмы классики, не­классика тем не менее не порывает с ней вовсе. Не­посредственная, явная связь между ними просматри­вается в части толкования предназначения знания. И классика и неклассика сходятся в одном: задача науки — раскрытие природы бытия, постижение ис­тины. Замыкаясь на натуралистическом отношении «познание — мир», «знание — описание реальности», они одинаково отстраняются от аксиологических отно­шений «познание — ценность», «знание -— предписа­ние реальности». Обоснованием выделения и обособ­ления неонеклассического этапа выступает, следова­тельно, фактор ценности: сосредоточение на вопросе понимания не того, «что есть» (истина о мире), а того, что должно быть (потребный проект мира).

Неонешссш

В ситуации превращения знания в орудие, рукот­ворную планетарную силу, возникает вопрос цены, жизнеобеспечения истины. Человек подходит к распу­тью, что важнее: знание о мире или знание деятельно­сти в мире. В свете данных идей радикализуется утвер­ждение: «центр перспективы —человек, одновремен­но и центр конструирования универсума»¹-

Неклассическая цепочка «знание — реальность» трансформируется в неонеклассическое кольцо «ре­альное знание и его человеческий потенциал в онау­чиваемой реальности». Натуралистические гео- и ге-лиоцентризации уступают место аксиологической ан-тропоцентризации: высшим кредо постижения мира предстает не эпистемологический (знание — цель), а антропный принцип: знание — средство, при любых обстоятельствах познавательная экспансия должна получать гуманитарное, родовое оправдание. Подобная нетривиальная постановка обостряет проблему взаи­моотношения знания и цели, истины и ценности, еще более разобщая неонеклассику с классикой и неклас­сикой. Остановимся на этом подробнее.

Классика и неклассика функционировали как зна­ния — отображения, ориентированные на постижение свойств мира. Неонеклассика, у истоков которой мы пребываем, будет функционировать как знание — инст­румент, ориентированный на утверждение нас в мире. Раньше вожделением познания было знание бытия, с настоящего момента и далее радикализуется знание пер­спектив творения бытия, отвечающего нашим запросам.

Таким образом, очевиден сдвиг с субстанциализма на креативизм, с онтологии на телеологию, который (сдвиг) оправдывается встройкой в знание новых пре­обладающих тенденций. В их числе упомянем:

Синкретизм. Из принципиальных глобальных дви­жений человечества по упрочению перспектив рода, получению ясных гарантий выживания ставится зада­ча сознательного созидания бытия, обеспечивающего

Шарден Т. Феномен человека. М., 1987. С. 38.

будущую историю. В таком ракурсе интенции фунда­ментальной науки на получение достоверного знания изначально увязываются с интенциями прикладной науки на получение социально работоспособного ути­лизуемого знания. В основе координации этих интен­ций— понимание подчиненности науки (органона) общечеловеческой логике пролонгирования цивилиза-ционно базовых поставляющих процессов. По ходу проектирования бытия в творческой деятельности с намерением получать оптимальные результаты нет иного пути, как сообразовываться с гуманитарно вы­сокими образцами, согласующими знание и ценности, истину и идеалы, этику и технологию. Неонеклассичес-кая наука, следовательно, есть воплощение гетевского сочетания Unum, Bonum, Verum.

Телеономия. Классика и неклассика различали механическую и целевую причины. От Аристотеля, Лейбница, идеологов Просвещения красной нитью идет линия на вытеснение цели из контекста знания. Дело доходило до курьезного выхолащивания личнос­ти в рационалистической дидактике, толкующей чело­века как чистый продукт обстоятельств. Оттого — ди­хотомии механической науки — свободно-целевой ду­ховности, физики — метафизики, знания — этики, мира природы — мира свободы, естествоведения — культу-роведения, сферы сущего — сферы должного, объяс­нения — понимания, истины — ценности.

С неонеклассической фазы, однако, знания и цен­ности перестают противостоять друг другу. Чтобы по­нять это, довольно погрузиться в следующие пробле­мы: наука занята поиском истины, но олицетворяет ли истина высшее и конечное предназначение человече­ства? Научное знание нейтрально относительно его последующей утилизации, но нейтрально (безразлич­но) ли человечество относительно социальной техни­ки, запущенной на базе научного знания? Наука не просто познает мир, она познает его для человека, ибо мир без человека ничто, — в этой связи, — так ли уж внутренние инициативы науки отрешены от жизнен­ных (внешних) реалий?

Непредвзятое осмысление этих и связанных с ними проблем обязывает лишить науку самодовлеюще-

Глава 5. Нвкдаесичвская нзра

го статуса: вершение науки не цель, а средство само­утверждения человечества. Отсюда правильно отвес­ти науке подобающее место, поместив ее в отличаю­щийся большей самодостаточностью ценностный кон­текст. Принимая во внимание, что наука, как задним числом знаем, потенциально в состоянии 1) обслу­живать далекие от интересов истины предприятия; 2) представлять угрозу для существования человека и человечества; 3) инициировать столкновение чело­веческих воль с вероятностью одиозных исходов, — она не может функционировать в режиме автоном­ного спонтанного действия. Необходима иерархия ценностей, расставляющая приоритеты с позиций учета коренных целей человечества как рода. Учет же последних, что очевидно, никогда не свяжет ни с истиной, ни с наукой того, что является наиваж­нейшим.

Как бы там ни было, сказанное требует тщательно­го обсуждения, тематизации на уровне развернутой методологии и теории. Но прошлая наука себя этим не утруждает, что, разумеется, чревато как близоруким сциентизмом, технократизмом, так и некритическим рассогласованием способа исследования вещно-нату-ралистического, где ценностно-оценочное устраняет­ся, и экзистенциально-жизненного, где ценностно-оценочное при всем желании устраниться не может. /Логический финал такого подхода — гносеологичес­кий дуализм: объективизм в освоении вещно-физичес-кого и субъективизм в освоении экзистенциально-жиз­ненного, дробление познания на науку и гуманистику со всеми вытекающими отсюда негативными послед­ствиями.

Возможность их снятия — в новом взгляде на при­роду ценностей, перспектива которого вырисовыва­ется за рамками традиционной модели «наука — дей­ствительность» в пределах нетрадиционной модели «наука — очеловеченная действительность». В пос­леднем случае истолковывание вещно-физического уже не может дистанцироваться от экзистенциаль­но-жизненного, истина и ценность перестают быть разобщенными.

Традиционная трактовка «целесообразности» как характеристики деятельности и ее объективации (куль­тура, общество, история) себя исчерпала. На деле це­лесообразность это — идущий от человека активный поток привнесения в мир человеческих обстоятельств. Антропосфера утрачивает модус онтологии истории: она приобретает модус онтологии природной жизни. Отсю­да оправданность постановки антропоморфной опреде­ленности мира, целесообразно-смыслового начала, про­низывающего и пропитывающего мир. Подходящим ресурсом тематизации этого начала, аппаратом, приспо­собленным к рефлексии новых реалий, оказывается аппарат герменевтики. Отныне познать мир, возникший как материализация человеческих целей, означает рас­крыть предназначение, побуждение человека.

Дата добавления: 2014-11-09