От лотоса к пренауке 11 страница

В отличие от приборов-усилителей здесь уровень процесса восприятия и процесса интерпретации каче­ственно различны. На уровне восприятия показания прибора выступают как сама отраженная реальность, на уровне же интерпретации эти показания есть лишь форма кодирования идущей от отображаемого объекта информации. Поэтому перед субъектом возникает по­знавательная задача — найти с помощью концептуаль­ных средств объективное соответствие между иссле­дуемым явлением и его отображением в виде прибор­ных данных, поскольку такое соответствие не дано субъекту непосредственно. Установив способ переко­дировки, субъект может от показаний прибора перей­ти к самому явлению.

В большинстве случаев при применении приборов-преобразователей мы сталкиваемся с ситуацией, ког­да нельзя описать сущность изучаемого явления, не упоминая о приборе. Очевидно, анализируя прибор именно этого типа, М.А. Марков писал: «Прибор вхо­дит в само определение явления. Например, в само понятие, в само определение электрического поля вхо­дит упоминание о пробном заряде; напряженность электрического поля есть сила, действующая на еди­ницу пробного заряда...»⁵. Таким образом, прибор-пре­образователь не может быть элиминирован ни на уров­не восприятия (ибо как посредник он никогда не дан «изнутри» по отношению к наблюдателю), ни на уров­не интерпретации (ибо упоминание о нем входит в само определение явления).

' Марков М.А. О природе физического знания // Вопросы фи­лософии, 1947, №2. С. 153.

Приборы-регистраторы. В соответствии с приня­той нами классификацией, приборы-регистраторы являются приборами третьего класса. Их основная функция — регистрация и хранение полезной инфор­мации в форме, допускающей последующее ее вос­приятие (в том числе с помощью приборов-усилите­лей), анализ, сравнение и измерение. Самый типич­ный пример — фоторегистрация на чувствительной эмульсии.

Регистратор (так же, как и измеритель) может быть прибором каждого из рассмотренных выше трех типов. Так, хронограмма является одновременно и анализатором и регистратором. В отличие от прибо­ров первых двух классов регистраторы обязательно предполагают получение показаний прибора в виде документа (фотопленки, магнитофонная лента, перфо­карта и т. п.).

В специальной литературе обычно упоминаются два основных способа регистрации исследуемых явле­ний в виде документов — аналоговый и цифровой. Примером первого способа может служить рычаг-регистратор, царапающий закопченную ленту цилин­дра при вращении последнего и воспроизводящий в виде графической кривой эволюцию во времени изу­чаемого параметра. Для регистрации цифровых дан­ных в последнее время широко используются запоми­нающие устройства на ферритовых сердечниках.

Кроме двух основных способов регистрации, суще­ствует еще один способ, который мы условно называем «аналитическим» (поскольку он связан в первую очередь с приборами-анализаторами). В качестве документов здесь выступают спектрограммы, хроматограммы и т. п.

Что нового несут с собой приборы-регистраторы с гносеологической точки зрения? Их отличительная черта состоит в том, что они позволяют многократно воспринимать одно и то же явление, зафиксированное на фотографии, кинопленке, осциллограмме и т. п. Это свойство становится особенно важным, когда возни­кает задача изучить какое-либо уникально и быстро протекающее событие (падение метеорита, распад элементарной частицы и т. п.). Возможность длитель­ного хранения информации, полученной с помощью регистраторов, создает ряд других преимуществ в восприятии и переработке информации.

Аналоговый способ регистрации явления в виде графической кривой позволяет исследователю непре­рывно следить за динамикой процесса и переводить воспринимаемую картину на теоретический язык. При аналитическом способе документ представляет собой набор статистических образов (спектрограмм), для расшифровки которых используется описанная выше операция сравнения. Что касается цифрового способа, то он с самого начала позволяет регистрировать явле­ние на концептуальном языке количественных данных.

Приборы 4-го класса. Особый (четвертый) класс приборов составляет так называемые измерительные информационные системы (ИИС).

Традиционные качественные приборы предназна­чены, как правило, для одновременного измерения установившегося значения одной величины. Эти при­боры поэтому оказывается непригодными, когда тре­буется быстрое получение информации. Все чаще ИИС используются также в случаях, когда объект, от кото­рого экспериментатор желает получить информацию, находится в недоступной для человека среде — глуби­нах океана, на другой планете, в космосе и т. и. Так, был создан, например, ракетный спектрограф, пред­назначенный для фотографирования коротковолновой области спектра солнца.

¹ См. Рабинович В.И., Цапенко М.П. Информационные характе­ристики средств измерения и контроля. М.: Энергия, 1968.

Использование ИИС имеет целью получение мет­рической информации непосредственно от объекта исследования и, как правило, сочетает в себе опера­ции измерения и контроля. Обе эти операции можно описать теоретико-информационными методами¹. Так как получение результатов при измерении или конт­роле включает в себя элемент случайности, их право­мерно рассматривать как случайные события, а сам эксперимент — как ситуацию, в которой они осуще­ствляются. Как известно, в теории информации анали­зируются такие ситуации, в которых проявление того или иного возможного события не может быть одно­значно предсказано. Дать более полное описание та­кой ситуации — значить охарактеризовать вероятность появления каждого из событий.

Получение информации об объекте с помощью любого прибора — всегда процедура материальная. Если между объектом и субъектом отсутствует связы­вающий их информационный поток (хотя бы в виде единичного сигнала), то такой объект оказывается зам­кнутой для наблюдения системой. Всякое опытное по­знание поэтому требует установления взаимодействия между наблюдателем и системой, что неизбежно ведет к известному возмущению этой последней. Указанное возмущение нельзя свести к нулю: для взаимодействия необходимо, чтобы в нем участвовал хотя бы один квант энергии.

Установив информационную связь с наблюдаемым объектом, субъект оказывается элементом некоего не­делимого целого, в рамках которого ввиду квантовой природы взаимодействия теряется четкое разграниче­ние между наблюдением и исследуемой системой. Поскольку соединяющее объект и субъект квантовое взаимодействие принадлежит взаимно и неделимо обоим элементам познавательной ситуации, то субъект лишается возможности узнать, какая часть результата наблюдения вызвана им самим и какая относится к собственно объекту.

Осознание принципиального характера этого об­стоятельства имеет особое значение при построении интерпретации квантовой механики, изучающей явле­ния микромира и формулирующей законы поведения микрообъектов.

Абстрагирование — важнейший метод научного по­стижения реальности. Результатом применения этого метода является абстракция. Процесс научного освое­ния мира человеком необходимо предполагает выработ­ку соответствующих концептуальных элементов зна­ния — абстрактных объектов, понятий, категорий и т. п.

щ Абстрагирование и абстракция в структуре научного знания

Хотя наука всегда пользовалась абстракциями, однако их особое место в концептуальной структуре научных теорий стало достаточно очевидным лишь в свете тенденций современной научной революции. Наука прошлого, в сущности, была «земной» наукой, т. е. эмпирическим обобщением обыденного опыта лю­дей, окружающих человека макроскопических усло­вий. В числе исходных принципов этой науки поэто­му важную роль играл принцип наглядности. Исполь­зуемые абстракции легко находили более или менее прямую интерпретацию или аналогию на языке чув­ственных восприятий. Выход научного познания за рамки макромира и земных условий (обычных скоро­стей, давлений, температур и т. п.) породил процесс элиминации наглядности из содержания научных теорий. С этого момента знание становится все более «абстрактным», все более удаленным по своему со­держанию от мира непосредственно воспринимаемых вещей и явлений. Прогресс знания во многих облас­тях науки характеризуется переходом к построению теоретических систем все более высокого уровня аб­стракции с использованием абстракций первого, вто­рого, третьего и т. д. порядков. Таким образом, в силу самой логики развития современного знания ученый оказывается перед необходимостью задумываться над природой используемых им абстракций, равно как и других элементов теоретической системы. В чем же сущность абстракции как средства теоретического отражения реальности? Какое место занимает абстрак­ция в структуре знания? Каков ее гносеологический статус? Прежде чем обратиться к рассмотрению ука­занных вопросов, целесообразно хотя бы кратко про­анализировать истолкование этой проблемы в истори­ко-философском плане.

Проблема абстракции в истории философии

Платонизм, номинализм и концептуализм. Абст­ракция есть способ мысленного членения реальности, механизм которого тесно связан с самой нашей воз­можностью рационального постижения наблюдаемого мира. Отсюда, то или иное понимание сущности абст­рагирования в известной степени предопределяет со­ответствующее толкование природы познания вообще. И наоборот, та или иная общегносеологическая уста­новка оказывает непосредственное влияние на разра­батываемую в русле этой установки теорию абстракций. Так, в основе методологии платонизма лежит тезис, со­гласно которому членение мира в нашем мышлении про­исходит в соответствии со структурой идеальных умо­постигаемых сущностей, скрытых за кулисами той сцены, на которой разыгрываются наблюдаемые явле­ния. Напротив, исходное допущение концептуализма состоит в том, что любое понятие есть продукт нашего ума, перерабатывающего в соответствии со своими целями материал чувственно данного в умственные конструкты.

¹ Аристотель. О душе. Гос. соц. эк. изд., 1937. С. 102. ² Аристотель. Метафизика. М., 1934. С. 220.

Идея абстрагирования как особой формы познава­тельной активности ума принадлежит, по-видимому, Аристотелю. «То, что называется абстракцией, — пи­сал Аристотель, — (ум) мыслит, как бы он мыслил кур-носость: или как курносость в виде неотделимого свой­ства, или как кривизну, если бы кто действительно ее помыслил, — помыслил бы без тела, которому прису­ща кривизна; так (ум), мысля математические предме­ты, берет в отвлечении, (хотя они и) неотделимы (от тела)»¹. В другом месте Аристотель разъясняет: «...Если принять, что математические предметы существуют как некоторые отдельные реальности, то приходишь в столкновении и с истиной и с обычными взглядами (на то, как обстоит дело)»². Из рассуждений философа можно заключить, что в его толковании механизма абстракции как бы неявно присутствуют, своеобразно сочетаясь, некоторые посылки платонизма и концеп­туализма в их «снятом» виде. Аристотель допускает существование, например, кривизны как объективной «универсалии», однако общее существует не вне чув­ственно воспринимаемых вещей (как это полагал Пла­тон), а неотделимо от них.

Но, преобразовав таким путем тезис платонизма, Аристотель оказался перед новой трудностью: посколь­ку областью ментального познания является не единич­ное, а всеобщее, то каким образом это последнее ока­зывается отделенным в мышлении от единичного? Чтобы разрешить это затруднение, Аристотель вводит новое в методологическом плане допущение о суще­ствовании особой умственной операции — абстрагиро­вания. Но если абстракция есть лишь чисто мыслен­ное разделение того, что в самой действительности существует нераздельно, то и результат абстракции — общее, по крайней мере, каким мы его знаем, суще­ствует только в уме познающего. Именно в этом пун­кте Аристотель принимает гипотезу, родственную кон­цептуалистской доктрине.

В отличие от Аристотеля сторонники платонизма исходят из того, что абстракция есть результат умствен­ного постижения некоторых интеллигибельных реаль­ностей, так называемых универсалий (как их стали называть в эпоху Средневековья), таковы, например, вид, род, класс, отношение. Таким образом, представи­тели платонистекой методологии настаивают на том, что абстракциям соответствует некая реальность, которая носит идеальный характер. Последнюю, конечно, вов­се не обязательно представлять себе в виде особого мира идеальных сущностей Платона, предшествующих единичным вещам. Современные платонисты скорее склонны рассматривать эту умопостигаемую реаль­ность как некий аспект той же реальности, другой аспект которой мы постигаем в чувствах. Однако умо­постигаемая природа бытия в своей сущности не мо­жет быть понята вне универсальных категорий, кото­рые вырабатываются самим разумом или изначально ему присущи. Смысл той или иной абстракции, утвер­ждают платонисты, логично пытаться искать в сфере самого мышления через другие абстракции, опираясь на законы логики, принцип непротиворечивости, прин­цип связности и др.

В Средние века известное распространение полу­чила еще одна версия в истолковании природы абст­ракций. Речь идет о методологии номинализма (Р. Бэ­кон, У. Оккамидр.), согласно которой предметный мир вне сознания — это исключительно чувственный мир, состоящий из отдельных отличных друг от друга ве­щей и явлений. Общего не существует не только как самосущих универсалий, но и как общего в вещах. Экстравагантность номиналистической гипотезы бро­сается в глаза уже при взгляде на мир с точки зрения здравого смысла. Сходство вещей — важный элемент нашего обыденного опыта. Можно ли отрицать сход­ство двух лягушек или двух цветков ромашки? То, что отдельные фрагменты опыта могут походить друг на друга, — это, вообще говоря, вовсе и не отрицается номиналистами. Для них важно то, что в силу уникаль­ности всего существующего факт сходства является чем-то случайным и внешним для самих сравниваемых вещей.

Методология номинализма сохраняет свое влияние на науку и по сей день, в особенности это касается метатеоретических исследований в области оснований математики (У. Куайн, Н. Гудмен и др.). Отказываясь видеть за абстракциями какое бы то ни было онтологи­ческое содержание, современные номиналисты отнюдь не избегают пользоваться ими в теории. Они настаи­вают только на том, чтобы абстракции вводились в теорию лишь как термины, смысл которых определя­ется контекстом.

¹ См. ЛоккД. Антология мировой философии. М: Мысль, 1970. С. 421 -423.

Промежуточную позицию между платонизмом и номинализмом занимает концептуализм. Один из его наиболее известных представителей Локк учил¹, что все вещи по своему существованию единичны; общее и универсальное создано разумом для собственного употребления и касается только знаков — слов и идей. Слова бывают общими, когда употребляются в качестве знаков общих идей и потому применимы одинаково ко многим отдельным вещам. А идеи становятся общими оттого, что от них отделяют обстоятельства времени и места и все другие идеи, которые могут быть отнесены лишь к тому или другому отдельному предмету. Посред-

Глава 2. Мртрды змпнричвскргр исследования

ством такого абстрагирования идеи становятся способ­ными представлять более одного индивида, а каждый индивид, «имея» в себе сообразность с такой отвлечен­ной идеей, оказывается принадлежащим к соответству­ющему виду. Таким образом, то общее, которое остает­ся в результате абстрагирования, есть лишь то, что мы сами создали, ибо его общая природа есть не что иное, как данная ему разумом способность обозначать или представлять много отдельных предметов; значение его есть лишь прибавленное к нему человеческим разумом отношение.

По сравнению с номинализмом современная кон­цептуалистская версия кажется более гибкой, ибо она определенно настаивает на творчески активной при­роде разума, на том, что реальность всегда предстает перед нами в облачении концептуальных схем и что решающим аспектом семантики понятийного аппара­та научных теорий является не денотативный, а интен­сиональный. Подтверждение этому обычно видят в некоторых особенностях современного научного зна­ния, например, в факте существования альтернатив­ных систем геометрии, взаимоисключающих толкова­ний квантовой механики и т. п.

Абстракция и проблема адекватности. В философ­ской литературе можно встретить и еще один весьма распространенный тезис, согласно которому «всякая абстракция есть приближение к реальности»; отсюда одна абстракция отличается от другой с точки зрения их адекватности лишь степенью приближения: одни абстракции удерживают больше характерных черт изучаемых объектов и тем самым оказываются ближе к действительности, другие связаны с отвлечением гораздо большего числа черт и в результате более уда­лены от предметного мира (хотя и выигрывают с точки зрения общности).

В современной литературе развивается несколь­ко различных подходов к проблеме абстракции. Один из самых распространенных восходит к когнитивной психологии и основан на идее творческой активности мышления, порождающего абстракции как новые смыслы, сквозь призму которых человек видит и ис­толковывает предметный мир. Конструктивная сила ума заключается в способности изобретать все новые и новые гипотезы, конечная цель которых не столько отобразить мир, сколько адаптироваться к нему.

Абстракция и сруктура реальности. Каковы же объективные основы абстрагирования? Какая суще­ствует связь между теоретическими конструктами на­уки и структурами реальности? В связи с этим можно выделить следующие моменты.

Во-первых, любой объект существует лишь в опре­деленных условиях, определенной среде, по отноше­нию к которой он и обнаруживает те или иные свой­ства. В зависимости от среды одни свойства объекта проявляются в ней достаточно определенно, другие — неотчетливо, а третьи вообще никак себя не обнару­живают. В равной степени это справедливо и в отно­шении действующих на объект внешних факторов. Иначе говоря, в эмпирической ситуации (например, в эксперименте) происходит своего рода редукция мно­гообразия потенциальных свойств объекта к конечному набору его актуальных свойств. В познании эта редук­ция служит объективной основой для исходной ступени процесса абстрагирования. Эмпирически фиксируя лишь актуальные свойства и экспериментально неуст­ранимые факторы среды, исследователь получает пра­во отвлечься от всех остальных свойств и факторов как посторонних в рассматриваемом решении.

Во-вторых, по отношению к среде свойства объекта делятся на два типа: одни свойства замкнуты на данную конкретную ситуацию (напр., зависят отданной систе­мы отсчета), другие остаются неизменными при пере­ходе от одной ситуации к другой. Наличие таких инва­риантов служит объективной основой более высокой ступени абстрагирования. В познании в связи с этим возникает задача расслоить слитную на уровне эмпи­рии картину реальности: рациональным способом отде­лить то, что зависит от данных условий, от того, что является инвариантным. Поиск нового, еще не откры­того инварианта есть одновременно и формирование нового смысла, нового понятия. Абстракция в этом слу­чае выступает как способ порождения новой семантики посредством свертывания некоторого чувственно или концептуально данного объекту многообразия в новую целостность. Из опытов по психологии известно, что одних только чувственных данных недостаточно, чтобы у ребенка сформировалось восприятие некоторого объекта. Необходима еще его двигательная и предмет­но-чувственная активность. Новый образ возникает как результат вычленения того, что инвариантно во взаимо­отношениях между системой движений, осуществляе­мых перципиентом, и изменениями всего его многооб­разия чувственных данных.

Нечто аналогичное имеет место и на теоретичес­ком уровне. Абстракция абсолютного времени в клас­сической механике имела подтверждение в довольно широкой сфере опыта и опиралась на факт инвариан­тности временных характеристик. Позднее, однако, было показано, что в релятивистской области время нельзя рассматривать «само по себе», безотноситель­но к системе отсчета. Принцип относительности выс­тупил как запрет на возможность отвлечения от «усло­вий локализации» при описании времени. Вообще можно сказать, что принцип относительности в физи­ке в методологическом плане играет роль закона, ре­гулирующего наши возможности строить абстракции при объяснении природы. Он может наложить запрет на одни абстракции (такие, например, как «абсолют­ное пространство»), и, напротив, придать законную силу формированию других (например, таким как «про­странственно-временной континуум»).

В-третьих, объект, вступая в те или иные взаимо­действия, ведет себя специфичным для него образом. Непосредственным предметом естественно-научного исследования является поэтому не объект сам по себе, а характер его поведения в том или ином «контексте взаимодействия», т. е. определенная регулярность в протекании явления.

Из сказанного следует, что процесс абстрагирова­ния никогда не бывает беспредельным. На том или ином этапе познания исследователь обнаруживает некие «запреты природы», предельные ситуации, гра­ницы, когда потенциальное становится актуальным, постороннее — релевантным, инвариантное — относи­тельным. Достижение этих границ, объективно предоп­ределяющих интервал абстракции, означает, что по­знание должно перейти к новой абстракции с более широким интервалом. Так, переход механики к изуче­нию процессов в релятивистской области показал, что с некоторого момента конкретное значение скорости, которую имеет движущаяся система отсчета, уже не может квалифицироваться как посторонний фактор. Учет же нового фактора потребовал совершенно иначе расслоить реальность на относительное и абсолютное (например, статус абсолютного сохранить не за про­странством и временем, а за пространственно-времен­ным континуумом).

¹ Гейзенберг В. Квантовая механика и беседы с Эйнштейном. Природа, 1972, № 5. С. 85.

Попытки расширить область применимости той или иной научной абстракции, — какой бы плодотвор­ной она ни была — за пределы интервала лишают ее строгого смысла и делают проблематичной в рамках строгой теории. В. Гейзенберг вспоминает, что в пери­од, предшествующий созданию квантовой механики, физики чувствовали под своими ногами зыбкую почву, ибо «понятия и представления, перенесенные в атом­ную область из старой физики, оказывались верными лишь на половину, и, пользуясь старыми средствами, нельзя было заранее указать точные границы их при­менимости»¹. В классической физике, например, су­ществовало понятие координаты и импульса частицы. На уровне той метрической точности, которая возмож­на в рамках макромира, указанные величины имели прозрачный физический смысл. Напротив, в микро­мире на некотором шаге повышения точности изме­рения данных величин экспериментатор сталкивается со следующей ситуацией: если фиксирована точность измерения одной величины (Ар), то обнаруживается принципиальный предел повышения точности измере­ния другой величины (Ах); аналогично, если фиксиро­вана точность измерения Ах, то нет такого способа, ко­торый бы обеспечил измерение импульса с точностью, большей, чем в интервале значений Ар > h/Дх. В гносе­ологическом плане данный интервал значений являет­ся интервалом абстракции, определяющим рамки при­менимости классических понятий, за пределами кото­рых эти понятия теряют однозначный смысл.

Следует отметить, что в естественных науках ин­тервал абстракции в ряде случаев отображается по­средством той или иной абстрактной математической структуры. Так, в классической физике состояние эле­ментарных объектов (координаты и скорость матери­альной точки в механике, напряженность поля в тео­рии поля) характеризуются точкой в некотором мно­гомерном евклидовом пространстве; состояние элементарных объектов в квантовой механике зада­ется уже вектором «пространства» функций — гиль­бертова пространства¹.

Вопрос о том, каким образом в процессе познания отыскивается и фиксируется тот или иной интервал абстракции в рамках определенной теории, требует специальных историко-научных исследований. В неко­торых случаях интервал применимости тех или иных понятий, равно как и теории в целом может быть стро­го установлен только после того, как мы от частной теории (например, классической механики) перешли к обобщающей теории (например, релятивистской меха­нике) и с позиции этой более широкой теории получи­ли возможность «взглянуть» на концептуальный аппа­рат исходной теории.

¹ См. Акчурин И.А. Единство естественно-научного знания. М: Наука, 1974. С. 44-45.

Важно отметить, что в строгом смысле слова фик­сация интервала абстракции возможна лишь на тео­ретическом уровне, а не на экспериментальном. Эк­сперимент может выявлять лишь то или иное «эмпи­рическое сечение» интервала. Понятие «сечения» непосредственно связано с понятием интервальной ситуации. Последняя представляет собой такую со­вокупность эмпирически фиксируемых условий, в рамках которой исследуемое явление протекает в «чи­стом виде».

Интервальная ситуация, с одной стороны, пред­ставляет собой нечто эмпирически фиксируемое (на­пример, какая-то конкретная лаборатория), с другой стороны, является реализацией определенного интер­вала абстракции, его эмпирическим сечением при за­данной точности верификации. Существование интер­вальных ситуаций есть важнейшее условие рациональ­ности, условие научной познаваемости объективных законов природы.

Интервал абстракции не может быть задан только субъектом, ибо если он целиком определяется субъектом, то что здесь может служить основанием? Основания бывают либо объективными, либо субъективными. При­нимая в качестве основания субъективный фактор (ту или иную конвенцию, соображения удобства, желаемые цели и т. п.), мы лишили бы понятие интервала абстракции какого бы то ни было объективного содержания.

Но интервал абстракции не может быть задан и только природой, ибо последней не свойственно про­изводить выбор того или иного интервала в смысле «наличного бытия» (скажем, выбор волнового или кор­пускулярного проявления микрообъекта в эксперимен­тальных условиях в процессе исследования микроми­ра). Только субъект своими активными практическими и познавательными действиями способен на такой выбор в соответствии со своими конкретными потреб­ностями и целями. Таким образом, в действительности интервал абстракции представляет собой совпадение объективного и субъективного, реализуемое в истори­ческом развитии человеческой практики.

¹ См. Яновская С.А. Методологические проблемы науки. М., 1972.

Пользуясь понятиями интервала абстракции, мож­но обратиться к гносеологическому рассмотрению процедуры «восполнения абстракции». Последняя свя­зана с различными формами выявления объективного содержания и конструктивного смысла, применяемы­ми в рамках определенной теоретической системы абстракций. Термин «восполнение абстракции» при­надлежит А.А. Маркову и С.А. Яновской¹. Идеявоспол­нимости призвана выразить то обстоятельство, что применить ту или иную «абстрактную» теорию на практике возможно только тогда, когда мы умеем вос­полнить ее абстрактные термины конкретным содер­жанием на операциональном и экпериментальном уровнях. Из истории познания известно, что всегда могут существовать такие реальные ситуации, относи­тельно которых восполнение какой-то конкретной аб­стракции невозможно. Так, в кабине находящегося на орбите космического корабля понятию веса тела нельзя придать физической содержательности. В рамках дан­ной интервальной ситуации указанная абстракция не осмыслена.

Однако, если какая-то абстракция (или абстракт­ный объект) вообще не может быть восполнена конк­ретным содержанием, если не существует такой ин­тервальной ситуации, в рамках которой она может быть предметно истолкована, то она вообще не имеет ника­кого научного смысла. Здесь мы принимаем методоло­гический тезис С.А. Яновской, согласно которому «в науке допустимы такие абстрактные объекты, которые можно (хотя бы и в некоторых, практически важных случаях) «удалить»: наполнить их конкретным содер­жанием»¹. Именно этот тезис отличает интервально-конструктивисткую теорию абстракций, с одной сто­роны, от платонизма (который допускает любые абст­рактные объекты), с другой стороны, от номинализма (который не допускает никаких абстрактных объектов).

1 Индукция

' Яновская С.А. Номинализм. Философская энциклопедия. Т. 4. 1967.

Наряду с абстрагированием, важнейшим методом научного познания на эмпирическом уровне познания является индукция. Индукция — это метод движения мысли от менее общего знания к более общему. В каче­стве посылок индуктивных выводов обычно выступа­ют или множество высказываний, фиксирующих еди­ничные наблюдения (протокольные предложения) или множество фактов (в форме универсальных или стати­стических высказываний). Заключением же индуктив­ных выводов часто являются универсальные высказы­вания об эмпирических законах (причинных или фун­кциональных). Так, в XVIII веке Лавуазье на основе многочисленных наблюдений того, что ряд веществ, по­добно воде и ртути, может находиться в твердом, жид­ком и газообразном состоянии, делает очень значимый для химической науки индуктивный вывод, что все вещества могут находиться в трех указанных выше состояниях. Указанный выше пример индуктивного вывода относится к такому их классу, который называ­ется перечислительной индукцией. Перечислительная индукция — это умозаключение, в котором осуществ­ляется переход от знания об отдельных предметах клас­са к знанию обо всех предметах этого класса или от знания о подклассе класса к знанию о классе в целом (в частности, это могут быть статистические выводы от образца ко всей популяции). Имеются две основных разновидности перечислительной индукции: полная и неполная. В случае полной индукции мы имеем дело, во-первых, с исследованием конечного и обозримого класса. Во-вторых, в посылках полной индукции содер­жится информация о наличии или отсутствии интере­сующего исследователя свойства у каждого элемента класса. Например, посылки утверждают, что каждая планета Солнечной системы движется вокруг Солнца по эллиптической орбите. Заключением полной индук­ции является общее утверждение — закон «Все плане­ты Солнечной системы движутся вокруг Солнца по эллиптическим орбитам», которое относится ко всему классу планет. Очевидно, что заключение полной ин­дукции с необходимостью следует из посылок. Однако, очевидно и другое. А именно, что наука очень редко имеет дело с исследованием конечных и обозримых классов. Как правило, формулируемые в науке законы относятся либо к конечным, но необозримым в силу огромного числа составляющих их элементов классов, либо к бесконечным классам. В таком случае ученый вынужден делать индуктивные заключения обо всем классе на основе множества утверждений о наличии какого-либо интересующего его свойства только у ча­сти элементов этого класса. Такая разновидность пере­числительной индукции называется неполной индукци­ей. Очевидно, что заключения выводов по неполной индукции не следуют с логической необходимостью из посылок, а только, в лучшем случае, подтверждаются последними. Все такие заключения MOiyT быть опровер­гнуты в будущем в ходе фиксации отсутствия интересу­ющего нас свойства у остальных, неисследованных ранее элементов данного класса. Таких примеров наука знает огромное множество (доказательство ложности индуктивных заключений о том, что «все рыбы дышат жабрами» или что «все лебеди — белые» и т. д. и т. п.).

Дата добавления: 2014-11-09