Философы с большой дороги 4 страница

он мистическим образом отменил в последнюю минуту - всегда пользуясь при

этом довольно эксцентричными формами косвенного оповещения. Хорошо, в конце

концов, его бытие было фрагментарным и целиком зависящим от моего сознания:

но кто видел, чтобы в заявлении на грант стоял пункт, где заявитель должен

указать, скрипит ли под ним кровать, когда он на нее ложится?

И естественно, был некий ряд добросовестных исследователей

(электромагнитно явленных миру), получавших кожуру этих финансовых плодов.

Конечно, найдутся и те, которые скажут, что тем самым я преграждал им путь -

им, талантливым, мешая развиваться на избранном ими поприще. Боже, я рад,

как говорят политики, что вы заметили. Именно этим я и занимался. Трех лет

университетских занятий философией вполне достаточно для любого

здравомыслящего человека.

Хм-м-м-м...

Так вот, мне бы хотелось предостеречь вас от поспешных суждений.

Гуманная точка зрения на проблему: а разве у нас есть какой-то выбор?

Мы просто вынуждены исходить из того, что вода всякий раз кипит при

100°C, что приближающаяся к вам дама, точь-в-точь похожая на вашу мать и

одетая совсем как она, - именно ваша мама, а не президент Замбии,

замаскированный под нее из каких-то высших политических соображений, что в

течение ближайших десяти секунд мы останемся людьми, а не подвергнемся

помимо нашей воли метаморфозе, вступающей в противоречие со всем нашим

предыдущим опытом, и не превратимся в какого-нибудь заебобера, обреченного

на полуголодное существование в вольере нищего зоопарка.

Негуманная точка зрения: чтобы нам не было мучительно стыдно, мы

умалчиваем о вассальной клятве Госпоже нашей Лени.

В любом случае мне бы хотелось предостеречь вас от поспешных суждений,

будто бы все философы высокоморальны, а все туристы - набиты деньгами.

- Но ты же - турист, - резюмировал тать с пистолетом в третий раз, и

тон его был таков, словно это утверждение - толстенное письмо, которое он

пытается пропихнуть в слишком узкую щель почтового ящика, а оно, зараза, не

входит. - У туриста же должны быть деньги!

Виноват: право слово, рад был бы располагать средствами, на которые

рассчитывал грабитель, но - увы! Мне повезло, что посетитель не стал

прибегать к насилию: ответной его реакцией было раздраженное бормотание,

переходящее в мрачное смирение, - так ведут себя люди, обнаружившие, что по

ошибке они сели не в тот поезд.

Тать с пистолетом не осыпал меня угрозами, но вовсе не собирался

покинуть мой номер. Он сел на кровать, наклонился вперед, подперев голову

ладонями, так что та стала похожа на мяч для гольфа, замерший на краю лунки.

«Нет, нет, нет», - повторял он. Медленно. С расстановкой. Через

равные промежутки времени. Я просто не знал, что делать. Еще один

прискорбный провал в нашей системе образования. Свою пушку мой посетитель

зажал между ног, и та смотрела в потолок под немыслимым углом.

- Может, вы будете с этим поосторожнее? - произнес я, кивая на

пистолет.

- Он не заряжен, - тихо отозвался гость - с отчаянием человека, чья

нежно любимая семья только что погибла в автокатастрофе. - Мне даже на

патроны не хватило, - пояснил он, расставляя все точки над «i».

Я уже собирался заметить, что он, злоупотребляя приглашением, несколько

затянул визит, но приглашения в данном случае как раз и не было, так что

корректнее было бы сказать, что он затянул налет. Как воспитанному философу

вести себя с вооруженным грабителем, потерпевшим фиаско? Чем старше я

становлюсь, тем реже стараюсь упоминать о моей профессии: почему-то мой

статус ассоциируется у собеседников с призывом попросить у меня дармовой

совет или выплакаться в жилетку (нечто подобно должен чувствовать врач,

которого и после рабочей смены в госпитале все кому не лень достают жалобами

на боли и недомогания). Занятие философией как призыв к откровенности со

стороны собеседника. Избавьте меня от ваших откровений... Слушать их, знаете

ли, не фунт с изюмом... (Так, в Лидсе, в одном из пабов, некий джентльмен

настойчиво искал во мне собеседника, готового разделить его доходящую до

идолопоклонства страсть к далматинским догам: «Далматинцы! Далматинцы!

Я без ума от далматинцев!» Поневоле подумаешь: прав был пророк

Софония...) Однако этому татю с пистолетом, чтобы выговориться, не нужен был

даже облеченный известностью философ. Он начал выкладывать свою подноготную

без всякого приглашения с моей стороны.

- Он и пистолет-то мне не хотел продавать. У меня денег было - ровно

половина. Ну он и сказал: «Ладно, Юбер, ты только вышел, а пистолет

без обоймы - что он у тебя есть, что его у тебя нет - я тебе, так уж и быть,

продам в кредит. В порядке одолжения».

Я не проявил к его рассказу никакого интереса - однако он продолжал

щедро делиться со мной перипетиями своей жизни. Этим утром его выпустили из

тюрьмы. Выходное пособие он тут же пустил в дело, обзаведясь этой самой

штукой. Описывал он ее не иначе как «пукалка, а не пистолет: не

калибр, а черт-те что». Ну а обзаведясь, стал подыскивать подходящую

жертву. Лично против меня он ничего не имел, но...

- Что ж, польщен. Приятно, знаете ли, услышать, что выглядишь человеком

со средствами, - вставил я в этом месте, чтобы показать, что я не держу на

него зла.

- Мне - мне многое надо сделать, - пробормотал он, не проявив при том

никаких признаков, традиционно указывающих на то, что человек собирается вас

покинуть, похоже, он и не думал шевелиться. Я хотел было предложить ему

выпить - что уж теперь, когда попытка ограбления позади и остается травить

байки. Я бы и себе поднес стаканчик, но, увы, в номерах, подобных этому,

выпивка отсутствует.

Он бросил на меня оценивающий взгляд, и я понял, что он не косит, как

показалось мне поначалу, а просто у него вместо левого глаза - стеклянный

протез.

И в этот момент правая его кисть, обтянутая черной перчаткой,

вывалилась из рукава и с глухим шлепком упала на пол, словно хотела сделать

ему а-та-та.

- Ну вот, так всегда, - проворчал он, не сделав даже попытки вернуть

конечность на место или как-то иначе обозначить намерение собраться и

оставить меня в одиночестве. Его уход был заранее обречен на провал точно

так же, как запланированный им налет. - А ты? По-французски ты вроде ничего

говоришь. Зарабатываешь-то ты чем?

Я собрал все свое мужество. Что ж, профи я или нет, в конце концов?!

- Я занимаюсь философией, - ответил я, размышляя, корректно ли здесь

настоящее время. Все шло к тому, что теперь выпроводить его удастся не

скоро.

- А-а... И что, этим можно заработать?

- Ну, это зависит...

- Зависит? А от чего?

- От того, что ты за философ.

- И ты не из этих, не из богатых, я правильно понял? Или, может, тебя

грабанул кто, прежде чем мы с тобой встретились, нет?

Я понял, что все приятное, отпущенное в этот день на мою долю,

кончилось.

- У тебя и родители есть, да? - спросил он, вдруг резко сменив тему

разговора.

- Ну, вообще-то у людей это принято...

- Не у всех. У меня - нет.

Мы укрылись за молчанием, которое мне не хотелось нарушать

профессиональным любопытством, касающимся его генеалогического древа.

- И как тебе Франция? - сказал он, подводя черту, - в голосе звучала

жгучая ревность собственника.

Я уже собирался было дать моему собеседнику краткий отчет, но его

внимание, подобно бумерангу, описав дугу, вновь вернулось к себе, любимому.

Мне было предложено часовое представление «Встречайте Юбера».

Менее всего я мечтал об этом, но...

Юбер: недолгая преступная карьера - длительное тюремное заключение.

Отпущено судьбой: невезучесть, полной мерой. Не дано судьбой: ряд

функциональных органов, человеку не лишних.

- Я появился на свет в усеченной, так сказать, версии. Усеченным на

одну руку. Безруким то есть. Правда уж, нет - но мне это было подано именно

так.

Детство: найден на помойке, куда был выброшен при невыясненных

обстоятельствах, и помещен в детский дом. «Они очень любили напоминать

мне о том, откуда я к ним попал». В результате перенесенного

инфекционного заболевания лишился левого глаза. Прочие подробности

детдомовского воспитания опушены: a priori предполагалось, что это был если

не сам ад, то один из его филиалов.

Слушая, я поймал себя на мысли: какая жалость, что я так и не нашел

способ делать деньги, терпеливо преклоняя мой слух к такого рода излияниям.

Похоже, у такого рода рассказчиков это мое качество явно в цене. Тем

временем Юбер перескочил к моменту своего совершеннолетия и ознаменовавшему

это эпохальное событие криминальному дебюту. На дело пошли вдвоем: он и еще

один тип, занимающий в уголовном мире несколько более высокое положение. Они

выследили известного в том районе ростовщика и сутенера и устроили засаду у

него на дому. Попав им в лапы, ростовщик был сам не свой от ужаса: бедняга

принял Юбера и его напарника за представителей налоговой полиции. Осознав,

что имеет дело с банальными правонарушителями, он разразился идиотским

смехом и лишь хихикал, покуда налетчики осыпали его пинками и грозили

ножами, пытаясь вызнать шифр сейфа.

- Я ничего не скажу, - радостно объявил он. Тогда в дело пошла канистра

бензина, которую Юберу велено было прихватить с собой. Связанного скрягу,

лежащего на полу, облили бензином, напарник Юбера нарочито медленно закурил

сигарету и, изображая на лице смущенную гримасу, стал оглядываться, куда

бросить горящую спичку.

Скрягу прорвало, и он заговорил. Говорил он столь энергично, что Юбер и

его наставник никак не могли уловить детали, которые бедолага с таким

энтузиазмом повторял им вновь и вновь, покуда не упал замертво, сраженный

сердечным приступом. «Интересный юридический казус, - заметил

наставник Юбера. - Хотел бы я знать, что они нам пришьют?» Подельники

ушли с пустыми руками - не считать же добычей несколько почтовых марок,

которые Юбер прихватил с кухонного стола.

После этого Юбер пришел к выводу, что пора, видимо, заняться сольной

карьерой. Он подался в глухую провинцию на сбор винограда, жил в бараке и

грустно размышлял об отпечатках пальцев, в изобилии оставленных на канистре

с бензином, брошенной на месте преступления. «А мне ведь еще и

собственные деньги за этот бензин пришлось выложить», - заметил он.

Передохнув, Юбер приглядел симпатичный, небольшой, но весьма тучный

банк, клерки которого были с ним небрежно-высокомерны, когда он пришел

просить кредит, столь необходимый для покупки престижного пистолета, который

сразу выделил бы его среди налетчиков.

Он вполне грамотно угнал машину, намереваясь использовать ее для отхода

с места преступления. Вооруженный пистолетом, в котором воплотилась большая

часть его жалованья за сбор винограда, он вошел в банк и обнаружил, что

грабить легко - так же легко, как дышать (последнее легко, если у вас нет

хронических или иных заболеваний, делающих затрудненным дыхание, а в полости

дыхательного горла отсутствуют посторонние объекты - в таких

обстоятельствах, допускаю, дыхание может быть сопряжено с некоторыми

усилиями; следует учесть, что дыхание представляется проблематичным, если вы

обнаружили себя погруженным в толщу воды с железобетонной плитой,

привязанной к ногам; следует также исключить из рассмотрения условия

высокогорья, где каждый вдох сопряжен с серьезными физическими нагрузками, а

также борьбу за глоток воздуха в условиях естественного возвышения над

уровнем моря, если таковая имеет место в процессе вашего удушения).

Юбер, полагая, что нашел наконец-то свое призвание, взял деньги,

прочистил горло и объявил присутствовавшей в зале кучке банковских служащих

и двум слесарям-алжирцам: «Леди и джентльмены, прошу внимания. Вам

выпала честь видеть мой дебют. Ваши внуки будут смотреть на вас с обожанием

только потому, что вам повезло присутствовать здесь и именно в этот миг.

Одно лишь это заставит ваших отпрысков относиться к вам с трепетом и

обожанием».

Затем он выскочил из банка со своей добычей, чтобы обнаружить - машину,

которую он угнал, чтобы на ней покинуть место сие, покуда он был в банке,

угнали другие.

Он ведь оставил дверцу открытой, и ключ зажигания торчал в замке. Лицо

его перекосила гримаса отчаяния. Сохрани он самообладание - можно было бы

найти альтернативные средства отступления, которые помогли бы ему перенести

комплекс чувственных ощущений, который он воспринимал как свое тело,

подальше от этого места: можно было застопить проезжавшую машину или

предпринять что-нибудь в этом духе. Но: «Я ударился в панику».

Юбер бросился бежать. Полиции оставалось лишь следовать указаниям прохожих,

тыкающих пальцем вслед удаляющейся фигуре. Эти указания в конце концов

привели стражей порядка в секцию охлажденных продуктов местного

супермаркета, где Юбер свернулся калачиком, закопавшись в гору упаковок

мороженой фасоли, тщетно пытаясь, елико возможно, уменьшить видимую

поверхность своего тела. На требование полицейских сдаться он картинно

отбросил свой пистолет в сторону, в результате чего тот выстрелил и пуля

угодила полицейскому в ногу.

В этот момент, утверждает Юбер, удача вновь вернулась к нему: его могли

застрелить, но не застрелили. Вместо этого он получил десять лет. Тюрьма

лучше, чем детский дом «Никто не притворяется, будто ты на

свободе». И: «Я знал: у меня будет второй шанс».

Стемнело. Я предложил Юберу выйти и поискать, где бы перекусить на наши

четыре монетки. Голод объединяет. Мой visavi предложение принял. Он даже

отдал мне свою монетку и предложил, если я хочу, одолжить в придачу к ней

пистолет. «Боюсь, знаешь ли, испытать второй провал за день». Мы

пошли в бакалейную лавку, работавшую до глубокой ночи, - багеты в ней стоили

пять франков. Перекусив таким образом и несколько уняв муки голода, Юбер

(после вежливого вопроса, можно ли ему переночевать у меня) сгреб с кровати

покрывала и подушку и перешел в горизонтальное положение.

?????????????????????????

Еще несколько размышлений

Проснулся я с чувством, которое теперь постоянно отмечает мой переход

от сна к яви: не так уж много осталось у меня утренних пробуждений. Они -

вроде особей исчезающего биологического вида, которому грозит полное

уничтожение. Так что если я и впрямь хочу положить мир на лопатки - самое

время встать и показать ему, где раки зимуют. Но суть в том, что я вовсе не

горю таковым желанием и отнюдь не готов взять на себя роль тектонического

фактора, который возьмет да и подвинет все эти континенты мысли.

Чего я хотел, так это тушеного мяса, которое продают навынос в одной

забегаловке в Лейтонстоуне. Не просто тушеного мяса, плавающего в жиру в

пластиковой миске, а именно этого, из Лейтонстоуна, и чтоб жира было ровно

столько, сколько там. Среди самых ужасных мучений и жесточайших насмешек

случая - вдруг обуревающее вас желание съесть что-нибудь, на что вы можете

рассчитывать лишь за сотни миль от того места, где вы в данный момент

находитесь и где вас настигла тоска по прекрасному.

Так я спокойно переходил колледжевый дворик в Кембридже, когда меня

вдруг просто-напросто скрутила тоска по вкусу жареных мидий. Нет, не жареных

мидий вообще, не тех достаточно прожаренных, почти сухих, жареных мидий,

которые подают в некоторых неплохих ресторанах, - поймайте такси и

поезжайте, через десять минут вы уже за столиком. То была тоска по жареным

мидиям, которые готовят в одном ресторанчике около Le Levandou.

Однако что происходит, если вы на Le Levandou, а вокруг вас роятся

запахи лучшей в мире кухни? Вас изводит - прямо-таки завязывает в узел -

фатальная необходимость надкусить шоколадку, которые подают только в одном

месте: в кондитерской, из тех, которые можно встретить, свернув в переулки -

чуть в стороне, найдешь - так случайно, а потом не вспомнишь где, - в Южном

Лондоне. Иной сказал бы: иди и купи плитку шоколада, ты, толстый суетливый

недотепа, самого шоколадного шоколада, шоколаднее некуда. На это отвечу -

поедая плиточки из той кондитерской, ты знаешь: Бог есть, в этот момент ты

видишь Его лицом к лицу. Вот она - истинная сладость доказательств. Что-то

вроде: невозможно существование блага во Вселенной, если Вселенная

существует без Бога.

Юбер степенно лежал на полу. Настолько степенно, что казалось: ему на

редкость комфортно. Судя по его дыханию, он проснулся, но вставать не

спешил. Так тянет время боксер после нокдауна, прежде чем вскочить и вновь

схлестнуться с противником. К чему принимать вертикальное положение, когда

можно еще полежать.

День - будто назойливый коммивояжер - пытался через щель в занавесках

соблазнить нас образчиком своей продукции. Солнечный свет не произвел на

меня особого впечатления. Слишком старый трюк, чтобы на него попасться. На

меня он, во всяком случае, не действует.

Юберовы протезы, живописно разложенные по комнате, придавали ей

несколько карнавальное убранство. Слуховой аппарат красовался на кожаной

куртке: король на троне, да и только. Ножной протез стоял, прислоненный к

креслу по соседству. Вид у этой культяпки был такой, что сразу становилось

ясно - далеко на ней не ускачешь. Рука покоилась на раковине: казалось, она

ждет приказа открыть кран, как только настанет время для утреннего омовения.

Созерцая этот ассамбляж, я понимал, почему Юбер не торопится встать с пола:

он, несомненно, был занят обдумыванием головоломки, как бы половчее собрать

все это богатство.

Я и сам чувствовал себя так, словно барахтаюсь в болоте и погружаюсь в

него все глубже. Мои планы уверенной, неспешной походкой сойти со сцены

жизни и исчезнуть, пропадая из виду где-то там, в кулисах, - эти планы в

отсутствие солидной, если не сказать внушительной суммы денег оказались

полным фуфлом. Приходит время, когда вы полагаете, что заслужили право

отбросить мысль о презренном металле. (В юности - пожалуйста, лезьте из кожи

вон, чтобы заработать то, что вам полагается, ничего не имею против - если

такая юность длится не слишком долго.) И право слово, мне казалось, я достиг

точки, где пора уже не думать о деньгах.

Ряд общих мест

Может, я не прав, но мне кажется, в любой мало-мальски развитой

цивилизации с каждым - или почти с каждым - случается, что его одолевают

неодолимые искушения неплотского характера.

Среди таковых - в порядке совершенно произвольном - написание книги. Я

вполне разделяю ту точку зрения, что у каждого за душой есть книга, которую

бы он мог создать. Многие, однако, достаточно милосердны, чтобы держать эту

книгу при себе, она так и остается вечным арестантом, которому не выйти на

солнечный свет из камеры - черепной коробки несостоявшегося автора. Речь

может идти о мемуарах, романе, любовных излияниях или путеводителю по стране

Зулу, но как бы там ни было, большинство заигрывает с мыслью оставить свой

след в этом мире - вернее, на печатной странице. К счастью для издателей и

тех, кто, подобно мне, обречен читать, чтобы заработать на хлеб насущный,

лишь немногие из этих потенциальных авторов проходят весь путь до конца и

таки печатают свой труд. (Есть, правда, и такие, которым удается на

одной-единственной книге построить всю карьеру, регулярно перепечатывая сей

великий труд под разными названиями.)

Еще одна «оригинальная» идея: открыть собственный

ресторанчик. Кто бы отказался от такого дохода, как получение десяти фунтов

с собеседника, всякий раз, когда тот, сидя за трапезой, заводит разговор о

том, что неплохо бы открыть ресторан, кафешку или какую-нибудь забегаловку?

А разве нет? (x) Само предприятие кажется не так чтоб очень уж сложным. (y)

Все мы любим поесть. (z) Люди, сидящие за столом, как правило, открываются

нам с лучшей стороны.

И третье нереализованное призвание, преследующее нас, как рецидив

болезни, - ограбление банка. Обаяние идеи говорит само за себя. Почти все мы

постоянно испытываем нехватку - а порой так даже болезненную нехватку -

денежных средств. Это - пожизненно. Где же решение проблемы? Как правило,

оно в двух шагах ходьбы от вашего дома - где-нибудь там, на углу,

расположено одно из зданий, битком набитых деньгами. Вы фланирующей походкой

входите внутрь, быстро выбегаете наружу, а в руках у вас - то, что нужно,

дабы радикально исцелить вас от безденежья. Фортуна резко поворачивается к

вам лицом. Вы можете тискать и мять эти тонкие цветные полосочки, как

обнаженную любовницу, а не созерцать их через бронированное стекло, как

несчастный завсегдатай пип-шоу. К вашим услугам - пара пудов десятифунтовых

банкнот, несколько килограммов поясных изображений национальных

знаменитостей, с которых принято делать жизнь, - портретиков, так приятно

греющих карманы, и вы свободны идти по жизни, как вам заблагорассудится.

И затем, среди нарушений закона, ведущих к длительной отсидке за

решеткой, ограбление банка менее всего бросает тень на вашу репутацию. Денег

у банков - куда больше, чем им нужно. Разве нет? Зайдите в банк - там в

каждом закоулке лежат деньги. И кроме того, все ненавидят (a) банки и (b)

банкиров. Поэтому ограбление банка если и выглядит преступлением, то

преступлением, в котором нет пострадавших. Конечно, те, кто не грабит банки,

платят проценты по кредитам и все такое, но при этом в глубине их душ живет

ненависть. Более того, именно потому, что наличествует пункт (b), столь

привлекательна идея: поднять волну террора, чтоб банкиров пробрало - до

самых кишок.

И по большей части от ограбления нас удерживает не приверженность

порядку и не верность этике. Вовсе нет. Нас держит в узде почти неизбежная

вероятность наказания. Кандалы страха, так сказать. Но если говорить по

сути, то более всего нас жалит подозрение, что одного налета на банк

недостаточно, чтобы обеспечить себя до старости лет; выгоды этого дела,

каковы бы они ни были, весьма краткосрочны. Грабя банки, состояние не

сколотишь. Большие деньги (и краткие сроки тюремного заключения) светят,

если вы заняты мошенничеством. В этой сфере при удачном раскладе вряд ли кто

и заметит, что преступление имело место. Но - мошенничество лишено прямоты и

неприкрытой прелести налета на банк, увы.

В самых разных (и малоприятных) жизненных коллизиях, когда бумажник мой

был тощ до неприличия, искушение ограбить банк нет-нет да и возникало в моем

сознании. Но теперь, воодушевленный присутствием Юбера, я был готов

пригласить свой соблазн куда-нибудь в бар, пропустить по стаканчику - и

пусть он расскажет мне, как это на самом деле бывает. Еще одно достоинство

ограбления банка; в этой игре одна из главных ставок - я могу это. Великое

банковское ограбление - может статься, тут важно чутье и внимание к чему-то,

кроме самого ограбления.

И ведь, кроме нужды в шуршиках, есть еще и любопытство....Плюс к тому

я не вижу иного способа разжиться деньгами. Утром в пятницу в Монпелье нет

ажиотажного спроса на рыдающих английских философов, чей индекс цитирования

выражается шестизначной цифрой. Друзья и однокашники - вне пределов

досягаемости, к тому же я не хотел портить дружеские отношения, обременяя их

претензиями, которые ближние не в состоянии выполнить. Мне бы не хотелось,

насколько возможно, вымарывать чьи-то имена из записной книжки.

Элементарная истина: об ограблении

Мои размышления кружили вокруг идеи ограбления, как вода в раковине -

вокруг сливного отверстия. Нет ничего лучше смерти, маячащей на горизонте,

чтобы все запреты поблекли и отошли на второй план. Зато остается

любопытство - и оно побуждало меня познать еще не исследованные мной области

бытия.

Мое основное возражение против бедности - бедность скучна. Она делает

вас приземленным, серым - и все. В конце концов, я уже прожил

соответствующую часть жизни в этом состоянии. Быть бедным - везде одинаково.

Каково быть богатым, сказать не могу. Трюк с присвоением казенных средств

был лишь трамплином, который подбросил меня вверх - но не больше. Однако я

хотел бы продолжить свои исследования в этой области. Терять мне нечего,

кроме... Я так ничего и не смог придумать для этого «кроме». У

меня не осталось совсем ничего, что еще можно терять. Я представил, сколько

времени осталось у меня в запасе, и если мне суждено вскоре уйти, то

напоследок хотелось бы кутнуть со вкусом.

Что нами движет

Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло: к моим услугам

был тот компонент из джентльменского набора грабителя, достать который

труднее всего, - пистолет. Оставалось только сказать: «Дай-ка

пистолет, Юбер. Видать, пора прогуляться и обчистить банк».

- Э-э, проф... Это тебе не хухры-мухры, знаешь ли.

Демаркационная линия - приехали. Лавочка, так сказать, закрыта.

Посвященные не любят профанов, возомнивших, будто они и сами с усами.

- Я и не говорю, что это легко. Просто в жизни наступает момент, когда

пора встать и ограбить банк.

- Тебе что, денег негде взять?

- Негде. У меня, понимаешь ли, ни гроша. К тому же я - в бегах.

- В бегах? Делаешь ноги от Скотленд-Ярда? Ну ты, профессор, даешь! Я

еще когда тебя приметил, думал: чем же ты мне так вмастил-то? А грабить тех,

кто тебе в масть, - это ж одно удовольствие. Самый смак! - В возбуждении

Юбер уставился на свою культяпку. Мое предложение его явно задело. - У меня

с тобой, конечно, облом получился... Но, слушай, я бы все же рекомендовал

тебе начать с какого-нибудь туриста. Опростоволоситься с туристом, знаешь

ли, лучше, чем опростоволоситься с банком. И вообще - может, тебе

куда-нибудь приладиться с твоей этой философией, а? Или с чем-нибудь вроде?

Дожил же ты до седых волос...

- Кончай скулеж! Философия философией, но философией сыт не будешь!

Всю дорогу к банку Юбер пытался меня отговорить. (На выходе из отеля

портье бросил нам в спину: «Оплата - как за двойной номер!») Он

таки настоял на том, чтобы сопровождать меня, сколько я ни твердил, что его

присутствие в банке, когда я буду занят ограблением, может весьма негативно

сказаться на его дальнейшем пребывании на свободе.

- Что бы ты сказал, проф, если бы я вот так, с бухты-барахты, заделался

философом, а? - Он повторил это дважды, желая ткнуть меня носом в мою

профнепригодность к ограблению. Ну что ж, право слово, у меня были некоторые

сомнения насчет того, по каким признакам определить банк, наиболее

приемлемый для ограбления. Было даже искушение поделиться этими сомнениями с

Юбером и попросить совета, но в конце концов я пришел к выводу, что в

сложившейся ситуации не стоит демонстрировать свою нерешительность. Я просто

кружил по городу, присматриваясь к наличествующим в нем банкам. Юбер хранил

молчание, однако всем видом выражал одобрение: не так уж я прост, раз взялся

за труд провести сравнительный маркетинг.

Однако вскоре я осознал: колебаться и откладывать окончательное решение

можно до бесконечности. Идеальный банк в Монпелье?! Платон сказал бы: такой

сущности, как идеальный банк, в этом мире просто не существует. Я мог бы

выбрать банк подальше от отеля, мог бы ждать до полудня, когда в банках

становится меньше клиентов, мог бы потворствовать дюжине других соображений,

но сколько ни думай об ограблении банка, само ограбление легче не станет, а

мне претила сама мысль о том, чтобы к ленчу остаться без ленча.

Внезапно я решился: почему бы не ограбить отделение банка, где мне

Дата добавления: 2014-11-16